Читать книгу: «Беглец из страны Оз», страница 5

4

Та осень началась тихими дождями. Горожане ринулись в засыпающие леса в поисках грибов и собирали богатый урожай. А дед сегодня повел Илюшку за старую дорогу. Так звали дальний лесок, сопровождавший брошенное шоссе к мосту через речку с красивым названием Росянка. В далеких семидесятых, выполняя программы осушения земель, тут активно трудились то ли геологи, то ли мелиораторы, и почти все местные болота исчезли, да и река сильно обмелела. Разве что нудно зудящие комары никуда не делись. С началом «перестройки» по требованию «зеленых» работы прекратили, и уже через пару лет природа взяла свое: низинки снова стали потихоньку заболачиваться, зарастать березняком, река набрала силу, а мостик захирел и подгнил. Впрочем, ходили слухи, что скоро дорогу отремонтируют и даже построят большой железобетонный мост.

Возвращались с полными ведрами рыжиков и подберезовиков, пробираясь в туманной дымке сквозь редкий подлесок и снимая с лица липнувшие паутинки. Дед Иван шел в приподнятом настроении, а уж Илюшка прямо весь светился счастьем. И вот когда до старой шоссейки оставалось совсем ничего, мальчик вдруг оступился, и его качнуло в сторону здоровенной лужи. Не удержался, выпустил ведро из руки и плюхнулся туда, в укрытую травой коварную жижу. Дед всполошился, поспешил на помощь внуку, но поскользнулся и полетел следом. Правда, успел быстро сориентироваться и выскочить на твердую землю, протянув Илюшке испачканную руку.

Отделались, кажется, легким испугом, но промокли оба. Было безветрено, да все-таки пасмурно и прохладно. Дед Иван достал из кармана спички, почиркал ими – нет, отсырели. Пачка «Примы» помялась вся, теперь пойдет на выброс.

Снял дед свою видавшую виды тужурку и накинул поверх курточки зябнущего парнишки. Но у Илюшки все равно зуб на зуб не попадал. Он совсем раскис и от холода, и от досады, что его грибы улетели в болото, и от того, что до дома еще пёхать и пёхать.

– Терпи, казак – атаманом будешь! – сказал дед, подхватил ведра с остатками грибов и крикнул Илюшке: – Ну-ка, побежали!

«Какой он дед – крепкий шестидесятилетний мужик. Дед – это кто с седой бородой и с палочкой. А мой – молодой совсем. Вон бежит как прытко! Куда только?»

Они вскарабкались на дорожную насыпь и бойко пошлепали, лавируя между луж в промоинах разбитого асфальта в сторону уже видневшегося вдали соснового бора. У поворота дед пошел тише, увлекая Илюшку к крупному желтому валуну на обочине. Это был какой-то странный камень. Он казался суровым и чужим среди этой умиротворенной, отдыхающей после буйного лета местности.

– Скидывай тужурку, – приказал дед, стащил ее с Илюшкиной спины и накрыл камень. – Ложись на нее.

Мама строго-настрого запрещала сидеть на камнях, долго перечисляя Илюшке болезни с трудно запоминаемыми названиями, которые нападут на него от такого сидения. Но деду Ивану Илья доверял как никому и потому устало брякнулся на дедову куртку, обхватив камень руками.

Смежились веки, по телу растеклось тепло, дыхание потихоньку восстановилось. Илюшка пошевелился, чтобы лечь поудобнее, но резкая боль в ладони, коснувшейся шероховатой поверхности камня, заставила очнуться и отскочить. Дед Иван стоял на корточках, протянув к камню руки, как над костром, и хитро улыбался:

– Обжегся? Ничего, ничего…

Так это было тепло не от усталости! Илюшка смотрел на горячий камень. Видно, что дожди и снега обточили его за долгие годы, но на нем все еще уверенно проглядывала какая-то надпись, выбитая на выровненной поверхности сверху.

– Это что за камень? – удивленно спросил Илюшка.

– Волшебный, – с прищуром ответил дед. – Прочитай, что на нем написано…

–«Кто… сне… сет… этот камень…» – Илюшка с трудом читал выбитые витиеватой вязью буквы, но слова складывались в нечто невероятное, а мальчик перешел уже в шестой, потому уверенно сказал:

– Да ладно, чудес не бывает.

– Хм, как говорится, «по вере вашей»! – хмыкнул дед Иван, пододвигаясь и продолжая греть руки у камня.

– По вере…– засомневался мальчик. – А откуда он тут?

– Откуда взялся – сказать не могу: не знаю. Вон там он где-то лежал, в болоте. А сюда его поднял когда-то я.

– Зачем?

– Давно это было, перед войной еще. Хотел хорошее дело сделать старику одному доброму. Да вразумил он меня, отказался.

– А сам-то ты как? Не хочешь разбить камень? Нет, не сейчас, а когда старым будешь.

Дед вздохнул.

– Не хочу. Ну, сам подумай: вот стану я таким как ты. И что, твоя мама за нами двоими ухаживать будет? Ей и тебя вот так хватает. Каково, думаешь, ребенка без мужа воспитывать? – И заметив, как Илюшка опустил голову, добавил: – А бабушка как же? Она-то не помолодеет…

– И что? Тоже будет за тобой ухаживать. А помрет – тебе новую жену найдем.

– Дурачок. Я с твоей бабушкой жизнь прожил, огонь воду и медные трубы прошел! А ты – «новую найдем»! Нет сильнее чувств, которые переживаешь вместе. А тут – всю жизнь рядом. Это настоящее… – он поискал слово – настоящее счастье. Настоящее!

Тут с дедова лица слетело романтическое озарение, и он совсем другим, простецким голосом продолжил:

– И потом – кабы еще я с наших дней продолжил жить… А это ведь назад, в мое детство вернусь? Война, потом голод… Нет, как ни крути… Не соблазнит меня камушек. Вот был бы я гений или герой, тогда может еще бы подумал… А я простой человек, мильоны таких. Может, кому и понужнее будет. Да и сам посуди – он тут лет сто лежит – и все целый. Знать, нет охотников опять ребенком-то становиться. Не дураки же люди…

– Не понимаю… Такой случай…

– Вырастешь – поймешь. Грейся пока, грейся. И не рассказывай про это место…

Дед изловчился и прикурил-таки папироску от горячего камня. Затянулся – и тут же его пробил тот тяжкий кашель, что всегда болью отдавался в душе Илюши и омрачал светлую картину его мира.

В детстве Иван переболел туберкулезом, и болезнь по сей день не давала о себе забыть. Да еще курил Иван много. Но отказаться от вредной привычки послевоенной шпаны не мог, как ни уговаривали его родные. В последнее время с куревом начались перебои, и дед сильно переживал из-за этого. Ругал «перестройку», бестолковых начальников и самого Меченого Горбача.

После «купания» в той луже у старой дороги дедушка сильно заболел пневмонией. Бабушка лечила его народными средствами, только это не помогало. Нужны были какие-то лекарства, которых не смогли нигде достать – время наступало трудное, Союз трещал по швам, торговые полки катастрофически пустели, а деньги таяли.

Видя, как мучается любимый человек, как кашляет и угасает, Илюша с последней надеждой прильнул однажды к деду и прошептал:

– Пойдем к горячему камню, я помогу его разбить…

– А ты ведь поверил…– также шепотом ответил он и погладил внука по голове, как гладят маленьких. Потом отвернулся, но парнишка увидел выкатившуюся из его светло-голубых глаз одинокую слезу.

Дед не дожил до зимы, до своих шестидесяти трех.

Илюша сильно переживал эту смерть – первую серьезную потерю в жизни. Дед заменял ему отца, сбежавшего от семьи давным-давно, был Илюше лучшим другом, самым нужным мужчиной в жизни. Веселый, смелый, сильный и добрый – что еще?

Хмурым ноябрьским днем Илья пошел к горячему камню на старой дороге. Долго плутал, но все же нашел не занесенную снегом плешь и долго плакал, стоя у камня. Никогда уже он не увидит дедушку старым… Впервые он отчетливо прочувствовал безысходность слов «уже никогда»… И еще не знал, что бабушка уйдет вслед за мужем всего через полтора года.

Вообще, парнишка рос мечтательным и сентиментальным, хоть и упрямым. И вот сейчас внезапно на него нахлынула оглушительная волна безрассудного негодования. Он вдруг почувствовал буйный прилив сил и ненависти и решительно подошел к камню. Даже не понимая, что творит, ухватился он за нижний край глыбы и, приподнимая, стал перекатывать к краю дороги. Валун не поддавался. Перчатки уже дымились, парень гасил их в снегу и не замечал ожогов. Упираясь ногами в сухую землю, обнажившуюся из-под горячего камня, он все же докатил его до края дороги и столкнул вниз, в дорожный кювет. Столб пара долго поднимался из оврага, пока весь снег не подтаял, и установилось неизбежное равновесие между ноябрьским холодом и жаром горячего камня.

5

– Зря ты так думаешь, – ответил Русевич на скептическую фразу Сергея. – Я тоже сомневался, но это оказалось не сказкой. И перед тобой стоит доказательство.

– Вы что, серьезно утверждаете, что разбили тот… в смысле… вот этот камень и прибыли сюда из будущего? И сбежали, конечно, потому что вас там хотели убить?

– С чего ты решил, что меня хотели убить?

Сережка рассмеялся:

– Типичный штамп Голливуда! Я таких фильмов насмотрелся – во! А ваш рассказ – типа кино «Матрица» наоборот, со счастливым концом.

– Ты считаешь – со счастливым? От счастья я бы не принял решения сбегать на старости лет. Я уже готовился на пенсию. Честно говоря, я рассчитывал попасть куда-то в девяностые, где я такой же молодой, как ты. Но что-то пошло не так. Наверное, гора стала не такая высокая после прокладки дороги. Камню не хватило необходимой энергии. Но, надеюсь, я еще успею кое-что здесь исправить…

– Да зачем? Разве там, – Сережка неопределенно показал ладонью куда-то за голову Русевича, – все так плохо?

– По мне – плохо. Там все неправда. Это долго объяснять… Визуальные миражи, имитация реальности, искусственная кожа! – Профессор сделал движение руками, будто хотел стереть с плеч невидимую грязь. – Там люди сходят с ума, когда начинают видеть реальность. И считают себя нормальными, живя в иллюзорном мире.

– Да среди наших геймеров таких полно! Они тоже забывают, что живут в реальном мире. И довольны. Ну, до тех пор, пока есть не захотят или еще чего… Правда, уже были случаи смерти от истощения у тех, кто сильно заигрался… Это я уж про наркоманов не говорю…

– То-то и оно! – страстно воскликнул Русевич. – Жизнь – не игра. И, тем более, не наши иллюзии. А когда люди допустили, что лучше отказаться от реального мира в пользу фантазии, мир мстит им.

– А, не парьтесь, профессор, – махнул рукой Сережка, – все равно никто вас не станет слушать, если подавляющее большинство, а главное – правительство, против!

Профессор задумчиво закивал головой и проговорил:

– Видимо, несмотря на все мои… ("успехи"… "достижения"… "открытия" – он так и не смог произнести ни одно из этих слов) я остался человеком из прошлого века. Но я с детства начал ставить перед собой далекие цели и достигать их.

– Ага, и во что это вылилось… – скривил рот Сергей. Но профессор его не услышал:

– … И это дело сделаю. С твоей помощью.

Последняя фраза профессора опять заставила Сережку насторожиться. Русевич выудил откуда-то из еле заметных складок костюма желтый листок, похожий на засохший лист осины.

– На, возьми… Это карта памяти. Здесь записаны все результаты моих исследований. Подробно, со всеми выкладками, с расчетами, программами, видеофиксацией. Я не мог расстаться с плодами всей моей жизни…

– А мне оно зачем?

– Время не может восстановиться для нас обоих. Что-то пошло не так, и я не вижу другого выхода, кроме…

– Кроме?

– Один из нас должен исчезнуть.

Сережка испуганно попятился от Русевича. Тот уловил, как напрягся парень, и поспешно заговорил, постепенно повышая голос до крика:

– Нет, не ты, успокойся… Я, я… Пространственно-временной континуум не пускает меня к самому себе. Я не предполагал это тогда, в сорок пятом. А ты поезжай в Москву, найди меня теперешнего, расскажи все, что я тебе сказал. Передай эту карту памяти мне, тому, которому живет в одно время с тобой. Найди меня в университете или дома. Сделай так, чтобы я тебя выслушал! Убеди отказаться от работы в проекте «Аура»!

– Да как у меня получится? – заорал в ответ Сережка срывающимся голосом. – Вы же меня совсем не знаете! Я – неудачник. Я все теряю. Я всегда последний в любой очереди, за мной уже не занимают и передо мной все кончается. У меня девчонки нет! Я даже в соцсетях под чужим именем. А здесь… Дойти до известного ученого, да еще убедить отказаться от его деятельности. Мне, пустому мальчишке, в этом его… вас убедить?!

– Только позитивное мышление! И еще: теперь ты знаешь, что судьба мира зависит именно от тебя! Мне не к кому больше обратиться, – Русевич сильно обхватил Сережу за плечи, и в глазах его снова блеснули искры: – Я поверю и пойму… Наверное, пойму… Постарайся! Тебе повезет! – Он отвел взгляд. – Правда, сейчас, в шестнадцатом году, эту карту еще нельзя прочесть. Я и так взял самый старый информационный носитель, который на тот момент смог найти. Систему для ее прочтения изобретут только в двадцать девятом.

– Тринадцать лет ждать! А на тетрадке написать было не судьба?

– Сорок семь терабайт? – хмыкнул профессор. – Да у нас никто уже и не пишет на бумаге. Запрещено Конвенцией по охране природы.