Читать книгу: «Держать марку!», страница 4

Первые шаги в науке побеждать

С первых дней службы мы начали постигать «науку побеждать» и делать свою воинскую «карьеру». По-моему, именно это имел в виду Наполеон, когда говорил, что каждый солдат носит в ранце маршальский жезл.

Однако нам полагался не ранец, а брезентовый солдатский вещмешок – «сидор», да и запросы наши были попроще. Мы уже знали анекдот про сына подполковника, который спрашивал отца, сможет ли он тоже стать подполковником.

– Да, сынок, конечно, сможешь, отвечал отец.

– А генералом, папа, я смогу стать.

– Нет, сынок, не сможешь, потому что у генерала есть свой сын.

Однако набор возможных направлений наших карьерных ходов поражал своей скромностью – каптенармус и писарь – вот, пожалуй, и все.

Между тем, писарь в роте – это почти небожитель и счастливчик, вытянувший выигрышный билет, мы это поняли с первых дней службы.

Нам казалось, нет, все просто были уверенны, что перед писарем лежат все блага жизни и только ждут, когда он до них снизойдет.

Он ведь выписывает увольнительные, которые нам представлялись пропуском в рай. Пусть не пропуском, а разовым билетом, но в другую, в счастливую жизнь. Туда, где нас ждут красивые девушки, и где всегда звучит веселая музыка. Под нее девушки танцуют в полумраке зала, и в том раю имеется все, о чем наивно мечтает каждый солдат.

Печально то, что многие из нас так ни разу и не попали туда, в этот рай. И не из-за увольнительных, которые не удалось получить, а скорее, потому что мечты о рае разительно отличались от действительности.

После одного-двух увольнений и посещения местных увеселительных заведений, пропадало всякое желание еще раз пытаться искать там счастье и не хотелось идти в увольнение.

Многие, прослышав о местных «райских кущах», разочаровывались и включались в переписку с девушками, желающими заочно познакомиться с молодыми воинами.

Кстати, тут писарь тоже имел преимущества, так как мог перехватить письма, адресованные «самому веселому солдату» или «с именем на букву «С» и с прочими приметами будущего адресата.

Помимо тех иллюзорных благ, наш писарь мог самостоятельно без строя и сопутствующих команд ходить на завтрак, обед и ужин и ему доставалась его порция по праву, по какому-то особенному высшему праву.

Вдобавок ко всем преимуществам у писаря имелась реальная возможность съездить в отпуск! Короче, горизонты, открывающиеся перед ним, казались просто безбрежными. Так мы предполагали.

К счастью, писарь нашей роты несколько дней назад демобилизовался, отслужив три положенных года. И тут счастье свалилось мне прямо в руки, потому что командир роты неожиданно назначил меня писарем. А причина такого везения заключалась в моей специальности.

Все объяснялось тем, что в нашей роте служили паровозники и тепловозники, а я оказался электровозником. Эта экзотическая специальность для здешних глухих мест, возможно, удивила командира роты. Он вызвал меня и после короткой беседы, своим приказом назначил писарем.

С этого же момента я начал вкушать райские плоды, перепадающие обладателю этой должности. Но реальность оказалась совсем иной.

Я, вроде бы, усердно работал, а точнее, просиживать штаны в особой комнатке – ротной канцелярии и пытаться понять, ощутить, почувствовать, когда же на меня снизойдет то самое бесконечное счастье.

Может быть, кому-то такое ежедневное сидение в канцелярии, приносило бы удовольствие, а мне нет!

Заполнение двух – трех бумажек в день, звонки в штаб, доставка одних бумаг опять же в штаб и получение других, столь же незначительных по содержанию – это, пожалуй, чрезмерная нагрузка для молодого организма. Короче, я просто томился от безделья.

Нет, я не фанат трудовых подвигов, и по нынешним меркам – я не трудоголик. Однако, ради каких-то незначительных, но все-таки благ, сидеть сиднем целыми днями я не хотел, а осмысленного повода отказаться от писарской должности пока не находил.

Если посмотреть со стороны, казалось бы, чем не начало карьеры, и есть ли причины дергаться, если выпал такой удачный случай?

Чтобы как-то скрасить жизнь, каждый вечер, после ужина, я шел в библиотеку части. Там имелось много свежих газет и журналов и порядочно книг. Вот там и наметился второй шаг в моей карьере.

Я любил, да и сейчас люблю, полистать свежую прессу, особенно научно-популярные журналы. Мое ежевечернее присутствие в читальном зале привлекло внимание начальника над духом и душами личного состава нашей воинской части.

Им оказался довольно симпатичный капитан Свидский, он же начальник клуба и правая рука зам. командира батальона по политработе. Он меня отловил через неделю и начал задушевную беседу о том, что я люблю читать из книг, о моем образовании, о том, умею ли я писать чертежным шрифтом.

Беседовали мы почти полчаса. А потом он предложил мне работу в клубе. Я отказался, объясняя, что не смогу сочетать обязанности писаря и работу в клубе, то капитан успокоил меня – это не проблема.

Уже вечером мой рассказ сослуживцам о возникшей перспективе работы в клубе вызвал неподдельный восторг с закатыванием глаз и разведением рук. Меня хлопали по плечам и убеждали, что я вытащил выигрышный билет. Я и сам догадывался, что это более интересная работа, чем служба писаря.

И верно, работа оказалась очень интересной, разнообразной и живой. Кроме того, ее сразу навалилось так много, что я волчком крутился между библиотекой, почтой и клубом.

Самое главное отличие новой работы заключалось в том, что дни понеслись, как бешеные кони. За месяц до 23 февраля я и сержант Ижик – мой младший командир по клубной работе – пахали, не разгибаясь, разрисовывая и старательно выписывая плакаты и лозунги к предстоящему армейскому празднику.

Еще недавно я в уме подсчитывал, сколько же дней мне придется служить и при этом получалась довольно внушительная цифра 1095 суток, а тут почти полтора месяца пролетели мигом. Я понял, с такой работой в клубе служба быстро пролетит – и это по мне.

После предпраздничной гонки жизнь потекла спокойнее, но в ней не встречалось рутины, а появилась свобода и некоторая независимость.

Всех первогодков гоняли на плацу, если температура оказывалась выше двадцати градусов мороза, это изрядно надоедало. Шагистика, умение выйти из строя и встать в него, мастерство строевого шага – вот и все, чем они занимались, хотя все прошли школу молодого бойца. Теперь меня эти занятия не касались – с утра и до вечера я работал в клубе.

Вместо строевой подготовки утром я получал почту для клуба – это газеты и журналы в читальный зал и вороха прессы по подписке офицеров и сверхсрочников.

Кроме того, я выдавал редкие посылки и бандероли, присылаемые солдатикам. Во второй половине дня начиналась работа в библиотеке – выдача книг и кое-какое оформление читального зала. От такой жизни я расслабился и уверовал, что неплохо устроился. Однако, и эта должность перестала радовать меня, когда я узнал о тупиковой перспективе работы в клубе.

Это случилось летом, когда в конце июля несколько солдат из нашей роты поехали поступать в институты. Всю роту даже построили, чтобы этот отъезд выглядел, как награда за хорошую службу, а будущие абитуриенты попрощались бы с нами.

Тогда-то я и начал строить планы, чтобы и мне также удалось уехать поступать в институт на правах «отличников боевой и политической подготовки» – так прозвучало в приказе об увольнении. Но мне тут же сообщили, что это нереально. По всем расчетам, работая в клубе, мне удастся уехать в дембель, то есть демобилизоваться, только в самом конце декабря третьего года службы.

То есть полностью отпадала возможность поступать в институт, потому что на август приходится наш профессиональный праздник – день железнодорожника и строителя железных дорог.

К нему надо будет написать много плакатов, лозунгов и прочей наглядной агитации. Тут не до вступительных экзаменов, которые, как нарочно, тоже приходятся на август. Меня просто никто не отпустит – наглядная агитация в армии выше моих корыстных желаний.

Тогда я понял – мне предстоит найти какой-нибудь выход из этой ситуации, чтобы в июле на третьем году службы попытаться поступать в институт.

Самогон

Мы находились в обстановке запретов и ограничений, но почему-то это нас не угнетало. Эта история случилась в самом начале работы в клубе части. Размещались мы в вагончиках, в которых рисовали плакаты, крутили фильмы, транслировали радиопередачи и выдавали книги.

Я подчинялся младшему сержанту Ижику. Он считал себя чехом по отцу, но характер у него оказался далеко не сахар, не чешский, а скорее, милитаристско-немецкий. Правда, сержант этот оказался довольно рукастым, и многому научил меня в оформительском деле.

Кроме писания плакатов, на мою долю выпадало получение почты, и затем выдача ее писарям рот. Почтовый вагончик, хотя был и невелик, но буржуйка едва прогревала его небольшой объем за час-полтора. В морозы тепло там держалось совсем недолго. Приходилось кочегарить печурку почти постоянно, как топят паровоз.

Обычно с утра я печкой и занимался. Начиналось все с чистки ее от шлака, а это – большая пыль и довольно сильный едкий запах. Потом я растапливал буржуйку, сначала дровишками, а уж потом закидывал каменный уголь. И только через час в вагончике становилось более-менее тепло.

Тут начинали приходить ротные писари, и я выдавал им письма, бандероли и посылки, а иногда и денежные переводы, точнее, извещения о них.

Но за деньгами солдатики ходили в городок Ивдель, что было не только законным поводом к увольнению, но и серьезными испытанием для получателя перевода.

Дело в том, что не многие могли удержаться от соблазна купить горячительного, и тут же приложиться к нему.

Если такой солдат возвращался в часть и при этом увертывался от патрулей, то он считался чуть ли не героем, правда, между таких же «нетерпеливых». Если же попадался патрулям, то отсиживал свое на «губе», в смысле, на гауптвахте.

Но был и такой вариант – солдатик надирался в городе и на «автопилоте» добирался до нашего КПП – так на военном языке обозначается проходная – и тут же падал без чувств. В этом случае «герой» от начальства получал свои «фитили», а от собратьев по страсти к пороку – уважуху, то есть что-то вроде авторитета.

И все-таки вернусь к борьбе с морозом в вагоне с помощью буржуйки. В один из очень холодных январских дней в вагончик постучали. Я еще не разобрал почту и занимался печкой, но все равно открыл дверь – не стоять же людям на морозе.

Это были свежеиспеченные «старики» из соседней роты – ребята, переступившие в третий год службы, им не терпелось поскорее получить свою посылку.

Я нашел ее и отдал, но этого им оказалось мало. Бравые «старики» решили ее тут же и вскрыть. То, что они извлекли из посылки, меня слегка удивило.

У них в руках оказалась чем-то наполненная грелка, большой шмат сала и коробка или две конфет монпансье. Они почти молитвенно отнеслись к грелке. Осторожно ее открыли, понюхали и блаженно зажмурились. Тут и я учуял запах плохого самогона и понял, для чего нужны солдатам грелки в посылках.

«Старики» обратились ко мне: «Ну, молодой, свезло тебе, тащи стакан!»

А я и не думал, что надо обзаводиться стаканом, да и зачем он нужен в таком месте, где тепло бывает несколько часов в день. Я, естественно, признался – нет у меня стакана, и что работаю здесь всего неделю.

Старики, правда, только недавно перешедшие в это условное звание, смотрели на меня с удивлением и даже с недоумением на лицах. Оправдываться я не стал, но обещал – в следующий раз стакан приберегу.

– Ну, хоть нож-то у тебя есть.

Вот ножи у меня, конечно, имелись – в оформительском деле это нужный инструмент. Они отрезали по куску сала, открыли коробку с монпансье и в крышку от коробки налили самогон.

– Ну, за последний год службы! И тостующий шумно выпил импровизированную чашу самогона. Затем каждый из стариков также приложился к «святому источнику». И после этого ребята угостили и меня.

Я впервые познал эти незабываемые ощущения!!! Когда пьешь очень холодный самогон плохой выгонки из жестяной крышки, примерзающей к губам, и закусываешь салом с монпансье, то после этой композиции, такой букет раскрывается во рту, что куда там разным сомелье с их шотландскими висками.

Правда, скоро я почувствовал, что мороз уже не так донимал, да и печка, правда, уже растопилась.

.Я понял, что у моих сослуживцев нет преград в получении удовольствия самыми нелепыми средствами, но в кратчайшие сроки.

О связи пространства и времени

Пожалуй, только во время службы в армии ощущаешь, что все-таки существует взаимосвязь времени и пространства. В наше время срок службы в армии составлял три года, казавшиеся бесконечными.

Понятно, что каждый из них считался заметным этапом в жизни солдата и, поэтому, с наступлением очередного года военнослужащему присваивалось что-то вроде имени, но было оно и званием, и прозвищем. Всего таких званий насчитывалось, естественно, три – по числу лет службы: «гусь», «фазан» и «старик».

Переход от одного года к другому сопровождали несложным ритуалом посвящения в новое состояние. В новогоднюю ночь пышным цветом расцветала дедовщина. Называлась эта процедура – «рубить банки», название процедуры странное, а процесс почти безболезненный. Так, в знак посвящения в новое звание первогодку шлепали ложкой по голому пузу. И все!

Молодой «гусь» после этого произносил клятву:

 
Я – молодой «гусь»,
Торжественно клянусь:
«Фазанов» не обижать,
«Стариков» же почитать.
 

К сожалению, сейчас дедовщина превратилась в безнаказанное и бессмысленное издевательство, что говорит о заметном нашем озверении, и это беспокоит и печалит.

Помимо ежегодных повышений в новое воинское «сословие», мы считали, конечно, и дни до окончания срока службы. Именно в этом летосчислении и улавливалась та самая взаимосвязь времени и пространства. Точнее, появлялся необычный перевод единиц измерения времени в днях в единицы измерения пространства – в длину. Тогда и становилась заметной какая-то их странная взаимосвязь.

Все объяснялось некоторой скудностью нашего рациона. Кормили нас не очень разнообразно. Одним из дежурных блюд было картофельное пюре с куском селедки в три – четыре сантиметра длиной. Поэтому недолгие расчеты говорили, что три года службы – это почти тысяча сто дней. Это число, умноженное на четыре сантиметра, давало результат почти пятьдесят метров селедки, которую надо съесть за время службы.

Наши доморощенные фольклористы – сказочники увеличивали этот пространственно-временной показатель срока службы до ста метров селедки. Но это уже гипербола, она заключалась в формуле, по которой срок службы равнялся сотне метров съеденной селедки.

Взаимосвязь времени и пространства проявлялась даже в незатейливых командах старшины из известного анекдота. Так, обычный приказ: «Копать канаву от этого забора и… до обеда» отдает признаками пространственно-временного континуума.

Из-за этой взаимосвязи даже география страны немного деформировалась, а точнее, искажались те же самые пространство и время в восприятии моих сослуживцев.

Так, иногда ребята разных лет призыва неожиданно узнавали, что они из одного города или поселка. И тут же, казалось бы, на пустом месте, вдруг возникали тесные земляческие отношения.

Статус «земляка» считался почетным и обладал какой-то магической силой. Даже первогодка, но земляка, опекали, ему помогали, его ласково называли «земеля».

Если знакомство земляков происходило совершенно стихийно, то дальнейшее развитие событий поражало потрясающей наивностью и уверенностью во всеобщей взаимосвязи всех и вся в нашем мире.

Так, эти случайно встретившиеся ребята начинали искать общих знакомых и, как ни странно, часто их находили!

Ну, ладно, если встречались парни их маленького городка – там местные жители более – менее знают друг друга и найти общего знакомого можно. Но когда встречались земляки из больших городов, то после долгих переборов имен, фамилий или прозвищ они также иногда находили таких знакомцев. И с этого момента возникшая дружба становилась еще крепче.

У меня тоже возникли подобные отношения с земляками – вологжанами и горьковчанами. И те и другие расспрашивали меня о своих знакомых удивительно пристрастно. А найденный общий знакомец, также почему-то, становился каким-то волшебным пропуском в души людей, недавно еще совершенно чужих.

И тут же между нами начиналась дружба и совсем другие отношения. Неожиданно появившиеся земляки, скучающие по родным местам, заинтересованно и подробно расспрашивали меня о событиях и о любых изменениях в наших краях.

При этом изменялась, если не пространственно-временная взаимосвязь, то хотя бы течение времени. Необычайно быстро образовывались новые человеческие отношения, а дружба людей возникала буквально в течение нескольких дней.

Так что, оказывается, мы можем многое, и даже покорять пространство и время, если пользоваться этими возможностями с добрыми намерениями.

1000 и 1 день

Хоть мы и не слышим хода времени, но запас его ограничен, поэтому не стоит его тратить попусту, а лучше использовать с пользой или удовольствием.

Я уже говорил, что вначале три предстоящих года службы казались просто бесконечными. Но я почему-то избегал применения «селедочного» метода измерения времени. Он казался каким-то неромантичным что ли.

Раздумья о смысле и сроках нашей жизни заставили меня по-другому оценивать всю ее продолжительность, да и эти предстоящие три года.

Во-первых, я вдруг понял, что живет человек не так уж долго. Можно сказать, что живет он считанные дни. Правда, для этого надо, действительно, немного посчитать. То есть умножить триста шестьдесят пять дней, что составляет один год, на число лет, которые человек собирается прожить. И получается, что даже сотня лет жизни равняется всего лишь тридцати шести с половиной тысячам дней. Служба в Армии тогда казалась не такой уж большой – всего-то тысяча девяносто пять дней.

А толчком к началу новых методов расчета времени стал увиденный отъезд нескольких служивых из нашей роты для того, чтобы поступать в институты. Естественно, их при этом называли «отличниками боевой и политической подготовки».

Я тогда удивился тому, какие затасканные казенные слова могут говорить о порядочном военнослужащем, чтобы объяснить причину свалившегося на него счастья.

В этот момент у меня и зародилась мыслишка, а почему бы и мне не попытать счастья. Вряд ли я стану таким «отличником», но чем черт не шутит – вдруг да удастся уехать на вступительные экзамены в июле.

В таком случае в институт я буду поступать по льготе, как военнослужащий. Да и армейская служба станет короче почти на полгода. Вот тогда у меня в голове и отпечатался этот срок-символ в тысячу одну ночь и день, соответственно. Все, как в сказке.

Такой срок провела Шахерезада, рассказывая Шахрияру, по ночам волшебные истории, чтобы избежать печальной участи. Мне же такой отрезок времени показался сравнимым со сроком моей службы в армии, если мне удастся все задуманное осуществить.

С этого времени я начал искать и оценивать риски ходов, которые мне придется сделать, чтобы добиться задуманного, но ведь овчинка стоила выделки. Чтобы сказка стала былью, пришлось многим поступиться, и многим рисковать. Но мне удалось это сделать, не становясь «отличником боевой и политической подготовки».

Нашел нужное решение я не сразу, но для этого пришлось преодолеть много барьеров на моем пути. О некоторые из них впереди речь еще пойдет.

Кругом тайга и игра «Что? Где? Когда?»

Север Урала – это места малонаселенные, но привольные и красивые. Я попал туда случайно, когда нас – рядовых первого года службы распределяли по гарнизонам после окончания курса молодого бойца. Когда увидел я свою фамилию в списках, то подумал: не повезло – ведь мне выпал жребий ехать на строительство дороги Ивдель – Обь.

Поначалу я немного огорчался, тем, что не оказался, например, на комсомольско-молодежной стройке Абакан – Тайшет или на космодроме, а то и в какой-нибудь закрытой (то есть секретной) зоне.

Но потом, когда я осмотрелся на новом месте, то как-то улеглась моя зависть к тем, кто уехал в те экзотические места, но появилось сожаление, что они сюда не попали. Стало понятно, что здесь не курорт, конечно, но места-то интересные.

Можно даже сказать, что это край с большим и сложным историческим прошлым. А как у нас относятся к историческому прошлому, особенно когда о нем стараются забыть, как о страшном сне. Взять хотя бы здешнюю реку Пелым – большую и полноводную. Когда я впервые ее увидел, то сразу про себя назвал «Угрюм рекой».

В былые суровые времена в этот северный край сбегали староверы и вольнолюбивые люди. Потом сюда ссылали то кулаков, то врагов народа, да и другой люд попадал сюда, иногда с действительно тяжкими статьями. Поэтому заброшенных лагерей, как следов тех страшных времен, мы видели довольно много.

Встречались там и действующие лагеря. Хорошо, что нам не приходилось охранять эти заведения, но мы иногда проезжали мимо них на своих локомотивах.

Смотреть на людей, сидящих на снегу, с посиневшими от мороза лицами было тяжело. Их усаживали на снег, чтобы заключенные не убежали, когда наш поезд проезжал мимо. Зато охрана стояла в тулупах и отличалась своими красными и суровыми лицами. Эта разница лиц очень впечатляла. Мы старались проехать поскорее, чтобы заключенных долго не держали в мороз на снегу.

В тех местах леса так и оставались глухими и почти непроходимыми, какими они стали тысячи лет назад. Реки тоже сохранились чистыми. Поэтому рыбалка в них оказалась просто отменная. Правда, рыбачить привелось только на третьем году службы.

Леса, болота и горы – вот основной пейзаж тех мест. Леса настолько дремучие – просто не пройти, не проехать. Именно там, на Пелыме, зимой я понял, почему славяне селились на реках. Только реки и служили им надежными дорогами. Летом по воде, а зимой по льду, куда хочешь можно пробраться, только надо сильно хотеть, быть умелым и готовым к трудностям и риску.

Зато сквозь вековые леса пробираться очень трудно – это настоящие дебри. Мы это быстро поняли.

Болота там так обширны и глубоки настолько, что часто их невозможно преодолеть и приходилось обходить их по горам и холмам. Зато черники, морошки и грибов оказалось столько, что я сушеные грибы даже домой посылал.

Горы, правда, там невелики, но заметны издалека и могут служить ориентиром. Так, наша дорога, как будто специально, первые две сотни километров имела направление на восток от горы Денежкин Камень. Возможно, изыскатели, ничтоже сумняшеся, положили линейку на карту от Ивделя к Оби, и провели прямую. А чего тут думать и изыскивать – все равно сплошь болота, а прямая – это самый короткий путь.

Этот нехитрый «замысел» можно и сейчас проверить. Для этого надо взять крупномасштабную карту, найти городок Ивдель – на севере Свердловской области. Приложив линейку одним концом «к Ивделю», другой конец линейки направить примерно на восток. Вы увидите тогда, что железная дорога, идущая на Обь, почти прямая и идет, как по линейке.

Благодаря этой особенности дороги, когда мы ехали от отдаленных станций в сторону Ивделя, то всегда любовались Денежкиным камнем. Особенно гора хороша утром, когда ее чистые снега освещены восходящим розовым солнцем.

Другим необычным стечением обстоятельств можно считать, что Ивдель оказался расположенным совсем рядом с городком с необычным и немного загадочным названием Полуночное.

Эти воспоминания о странных названиях происходили из школы, когда мы с друзьями на уроках географии играли с картами, из атласов. Бывало, в пол уха слушаешь учителя, а сам ищешь на карте какой-нибудь объект, загаданный твоим соседом по парте.

Я сидел за одной партой с моим дружком – Славкой – соседом и прекрасным компаньоном по всяческим играм, в том числе и по географическим. Вот и ползали мы глазами по карте и искали какой-нибудь «Амбарчик», «Полуночное» или реку «Яя».

Поэтому географическую карту мы знали, а некоторые пункты на ней вызывали какой-то интерес своими удивительными названиями. Так, и Полуночное почему-то казалось местом с интересной историей, как-то связанной с происхождением этого названия.

В этой связи, хочется рассказать о последствиях школьного увлечения географией и пользе от него, проявившейся даже в армии.

Уже будучи, солдатом второго года службы, встречал я Новый год в теплой компании милых девушек. Естественно, находились мы в самоволке, или, как говорилось, в «самоувольнении». Пригласил меня в эту компанию мой сослуживец Коля А..

Он работал в нашей части электриком, и поэтому часто общался по телефону с дежурным на распределительном щите Ивдельской электростанции. На Колино счастье, там часто дежурила Валерочка – в последствие его жена.

Вот мы и сидели за новогодним столом с Валерой, ее родными и премило болтали, играя в загадки, шарады и другие игры.

К слову сказать, Ивдель оказался не так уж прост, как можно было бы ожидать, потому что с давних пор служил местом ссылки разного рода людей, неугодных властям, партии и КГБ, что, впрочем, почти одно и то же.

Народ на улицах этого городка иногда поражал своим нездешним видом. Так, нередко встречались не работяги с Гидролизного завода, а явно интеллигенты, всего скорее, высланные.

Да и разговоры, которые мы непроизвольно слышали в магазинах или на улице, также удивляли своими темами и речью, поражавшие своей необычностью.

Но вернемся к встрече Нового года. До него оставалось еще часа два. Случайно мы перешли к географическим загадкам.

Как мы потом узнали, что оказались в одной компании с учителями, с бывшими экономгеографами, опять же с бывшими инженерами-вредителями и с прочими «бывшими сливками столичного общества». Они, оказавшись здесь не по своей воле, но оставались людьми, знающими и интересующимися окружающим миром.

В тот раз подошла моя очередь отвечать на вопросы довольно необычной игры. От кого-то из гостей мне достался каверзный вопрос: «Какая река два раза пересекает экватор?». Я так надолго задумался, мысленно путешествуя по карте, что окружающие переключились на следующего испытуемого.

Когда же, примерно через минуту-другую, я произнес: «Наверное, это Конго», то вопрошавшие на секунду замолчали, а потом зааплодировали.

Так я впервые играл в игру, которую позднее назвали «Что? Где? Когда?». Правда, думать над вопросом нам разрешалось сколько угодно.

И это самое главное. Можно было думать, мысленно путешествуя по карте, и забывать о времени и, тем более, о службе.