Былицы

Самостоятельность – добро или зло?

Во времена нашего детства взрослые почти не вмешивались во времяпрепровождение детей, поэтому мы быстро становились самостоятельными. Примером и подтверждением может служить грубоватая шутка, с которой родители обращались к детям, правда, уже умеющим плавать: «Утонешь, домой не приходи». Да и как родители могли проследить за нами – многие из них работали, причем шесть дней в неделю.

В то далекое время наша страна с трудом выбиралась из-под обломков войны. Многого не хватало, может быть, не хватало иногда тепла в семейных отношениях, но детей тогда не воровали, не насиловали и, тем более, не убивали.

Утром мы выходили из дома погулять, хотя на деле это чаще были непрерывные игры, начиная с фантиков и жмурок и кончая играми «в ножички» и прятки.

Примерно в середине дня предполагался обед, а затем опять игры и забавы почти до темноты. У старших детей, помимо домашних дел: воды, дров, помоев и еще чего-нибудь, – были обязанности полуняньки и полунадзирателя за младшими сестрами и братьями.

Родители знали, что дети во дворе и что они играют и за ними кто-нибудь из бабушек приглядывает, оставалось только провести с ними «вечернюю поверку». Надо вызвать их с улицы, покормить и спать уложить. Так что родительский контакт с детьми был только утром и вечером.

Конечно, радоваться такому непродолжительному «воспитательному процессу» не следовало бы, но, может быть, поэтому и отношения между нами складывались по-деловому, почти как у -взрослых, – без сюсюканья и лишней опеки.

Но зато хорошо, что мы не были стреноженными, и поэтому ощущали не только свободу, но и какую-то ответственность за поступки и проступки.

А то, что имелась свобода, – это, пожалуй, самое главное! Однако и цену за нее иногда платили большую. Немало друзей детства рано ушли из жизни. Они тонули, попадали под поезда, калечились от самопалов и оказывались в дурных компаниях. Даже среди моих знакомых можно насчитать троих бедолаг, рано и нелепо погибших.

А остальные? Все, оставшиеся в живых, избежавшие всех опасностей свободного детства, не всегда осознавали достоинства и радости жизни. Их самостоятельность, оптимизм и трудолюбие, но и некоторое легкомыслие, часто происходят из нашего далекого детства.

Так что верно говорят, не познав зла – не оценишь и добра.

Елка к Новому году

Мы с другом Славкой были, что называется, не разлей вода. Все, что можно, мы делали вместе. Для этого книги, лыжи, коньки и велосипед, рыбалка и сбор грибов и ягод были хорошими поводами. Жалко, что в те времена телефоны не были в ходу, но зато мы могли переговариваться с помощью фонарика и азбуки Морзе через окна наших квартир. Ведь жили мы в соседних домах.

Даже в баню мы, естественно, тоже ходили вместе. Вообще-то о тогдашних банях можно бы слагать оды. Ведь не меньше, чем один раз в неделю, бане надо было посвятить немалое время.

Этих нужных заведений, естественно, не хватало, а очереди в них бывали огромными. Стоять приходилось по часу и больше. А потерянного времени уже тогда было жалко.

Мы почти случайно нашли выход из этого положения. Два года с лишком с раннего утра ходили мы в одну маленькую баньку. Там и пар был хороший, и народу немного. Открывалась она в шесть утра! Возможно, потому, что считалась заводской.

С ней, правда, случилась у нас необычная накладка. С самого открытия, когда моющихся еще почти никого нет, в ней заботливая жена мыла своего слепого мужа. Нам она не стала помехой, да и места в бане много. Мы мылись в одном углу, а верная жена с мужем-инвалидом – в другом. А спустя месяц мы уже привыкли к необычной ситуации и не обращали внимания на нее.

Самое главное, мы с другом не стояли в очередях, и никто не мешал нашим разговорам о прочитанном, увиденном и услышанном. А самое главное, – нам всегда было интересно общаться, и чем дальше, тем более занимательные темы мы обсуждали.

Понятно, что и в разные авантюры мы пускались тоже вместе. Так однажды перед Новым годом увидели, что продававшиеся елки не очень красивы, да и довольно дороги. Решили, надо попытаться самим добыть елку в лесу. А на сэкономленные денег тогда можно купить катушку для спиннинга.

Родители не противились такому предпринимательству, и мы вышли в поход.

Зима в том году стояла крепкая и снежная. До известного и любимого поворота в лес между Молочным и Вологдой мы добрались без особых помех.

В лесу, однако, быстро поняли, что не совсем готовы к приключениям по добыче елок. Снега тогда навалило так много, что в нем можно потерять валенки, пробираясь через сугробы. Поэтому двигались с большим трудом и очень медленно.

Быстро поняли и другую промашку, потому что подходящие по размеру елки до половины оказались под снегом. А добраться до основания деревца из-за этого почти невозможно без хорошей лопаты.

Делать нечего – решили срубить по вершине старых елей. А вокруг, на наше счастье, стояли высоченные красавицы, с очень густыми ветвями.

Выбрали подходящие деревья и полезли наверх. Пробираясь с трудом сквозь частые и колючие ветви и борясь с подступающим страхом высоты, мы все-таки добрались до вершины. Вернее, до того места, где можно уже рубить желанную верхушку. С трудом срубили своими туповатыми топорами по штуке, и полезли вниз.

Перед спуском хотелось немного отдышаться и оглядеться с высоты. Я очень удивился тому, что наш Софийский собор и его колокольня показались такими близкими. После этого небольшого отдыха мы стали спускаться.

Теперь ель не хотела пускать губителей назад, и цеплялась за одежду, задирая полы курток вверх. Смотреть вниз на ветви, куда можно поставить ногу, оказалось очень неудобным и немного страшноватым занятием. Но и в этот раз нам повезло – спустились к земле благополучно.

Отдышались и подались в обратную дорогу. И тут быстро сообразили, что с елками-то наш путь станет много трудней. Хорошо, что кое-где можно было идти по нашим старым следам. Долго мы пробирались до шоссе, быстро устали, промокли, да еще и проголодались. Пот лил ручьями, а в валенках стало сыро от снега, набивавшегося сверху.

Вышли на шоссе, и остановились в ожидании грузотакси. Тогда вместо автобусов ходили эти небольшие грузовички с тентом и скамейками в кузове.

Начинало темнеть, на дворе-то декабрь – самые короткие дни. Место у дороги открытое, ветерок и морозец, вроде, и невелики, но без укрытия стали они нас одолевать.

И тут возник, как посланник божий, наш спаситель. Это был водитель грузовика, остановившегося возле нас. Он, видимо, понял по нашим понурым фигурам, что нам плохо, и надо помочь.

Спаситель вышел из машины, закинул наши елки в кузов, а нас посадил в машину. Он дал нам на двоих пол сайки (были такие булочки). Нам она показалась вкуснее куличей и пирогов.

Довольно быстро мы доехали до дома, шофер Андрей ради нас сделал небольшой крюк. Он помог достать елки из кузова, пожелал удачи и собирался ехать.

Его благодарили мы, видимо, так искренне, что спаситель наш немного приостановился и сказал: «Спасибо за вашу признательность, но помните, что вам повезло – вечером мало машин едет в город. Пусть это будет вам уроком: если идете в лес, да зимой, то будьте готовы ко всему. Но вы молодцы – крепко держались. Ну, бывайте!» Тут он укатил, а мы, с трудом передвигая ноги, пошли по домам.

Я и Славка на всю жизнь запомнили человечного Андрея и даже номер его машины. Потом иногда видели его грузовик, и всегда приветливо махали друг другу руками.

Летом, в августе, мы оказались в том же лесу. Собирали малину и грибы, если попадутся. Случайно вышли к участку леса, где зимой пробирались по снегу. Летом его почти невозможно узнать. И только ели со срезанными вершинами выдавали место нашего приключения.

Стало немного не по себе, потому что верхние ветки елок уже немного загнулись вверх. Казалось, что деревья как бы приподняли руки, показывая свое возмущение нашим поступком.

Больше таких походов за новогодними елками мы не делали – хватило одного урока.

Торфянка

Нас почему-то всегда тянуло искать новые и интересные места близ города. Каждое новое открытие сулило какие-то радости, и запоминалось надолго.

Мы знали, что сразу за вагоноремонтным заводом начиналась окраина, а ближайшие села Лукьяново и Григорьевское располагались друг за другом по дороге, идущей из города. Примерно, к югу от Григорьевского до поселка с романтическим названием Ковырино тянулась «торфянка». Это осушенное болото, из которого в войну и некоторое время спустя добывали торф, пожалуй, главное наше полезное ископаемое.

От тех времен остались длинные и широкие канавы – карьеры глубиной около метра. Они заросли вереском, багульником, ивой и березками. Неожиданно мы прознали, что на «торфянке» полно голубики.

Надо сказать, что ребята и девчонки нашей компании часто собирали какие-нибудь дары природы в ближайших полях за городом.

Так вдоль излучины реки тянулись обширные луга. Там пасли коров, но эти же луга считались у нас местом промысла крапивы, гусиного лука, щавеля и земляники. А тут вдруг нам открывались новые неизведанные места.

Всем исполнилось уже по семь-восемь лет, и мы проводили целые дни во дворах около домов. Приглядывали за нами главным образом бабушки, а вот дедушек ни у кого уже не было. Бабули следили, прежде всего, за регулярностью питания – то есть посередине дня отпрыску полагался обед. По этой причине нам приходилось откладывать коллективные игры, так как то один, то другой член команды «выбывал из строя».

Прознав об урожае ягод, быстро наметили время выхода «на операцию «Голубика». Почему-то считалось, что на сбор ягод и грибов обязательно надо выходить, как можно раньше. Если честно признаться, я не понимал, зачем надо так рано вставать, и тем более, куда-то идти.

Но все-таки довольно легко поднимался часа в четыре утра, иногда даже за пять-десять минут до звонка будильника. Большинство друзей так же легко просыпались и вовремя были в условленном месте. Нашелся, однако, среди нас один любитель поспать, но мы его, конечно, поднимали, начиная стучать в окно, рядом с которым он спал.

Любопытно, что этот парень потом пошел в военное училище. Как уж он привыкал там к ранним подъемам, не знаю, но сочувствую ему заранее.

Мы, потихоньку переговариваясь, собирались и потом всей компанией шли по пустынному городу в сторону «торфянки». Рано утром город совсем не такой, как днем. В нем царила тишина и покой, даже громко говорить не хотелось.

Эта сдержанность исчезала, как только мы проходили железнодорожный переезд и оказывались в поле. Здесь все начинали громко говорить и смеяться в полный голос. Почему так получалось, не могу сказать, ведь мы росли не столь уж деликатными, но что было, то было.

Скоро мы подходили к «торфянке». Там быстро разбредались по бывшим торфяным карьерам, и начинали сноровисто собирать ягоды. Не забывали и в рот кидать. Наедались так, что под конец сборов не хотелось больше голубику в рот брать – набивала оскомину.

Почему-то у голубики имелось много названий: и пьяника, и гоноболь, и еще с пяток других, не менее неожиданных. Мы пытались узнать, почему с ними такая чехарда, но ничего путного не получилось – интернета не было, а энциклопедии в нашей библиотеке не обнаружили.

Хотя и с другими ягодами тоже не все понятно. Так, боярышник наша бабушка называла «кратегуз». Позднее я узнал, что это русский аналог латинского названия, и подумал: может быть, гимназисткам так основательно давали латынь, что получилось несколько прозвищ у растения, да и у ягоды тоже. Но к тому времени бабушки Саши уже не было в живых, поэтому название так и осталось маленькой тайной.

Часа через два-три наши корзинки уже почти наполнились. Мы начинали собираться в обратную дорогу. Солнце хорошо пригревало, становилось тепло, а временами и жарко. Болотные растения начали издавать такой сильный и опьяняющий запах, что кое у кого начинала кружиться голова. Правда, это обычно случалось с девчонками, а мы, парнишки, не страдали от такой ерунды.

Сам по себе, торф тоже давал довольно специфический аромат, но больше всего пахло багульником, вереском и некоторыми травами.

К одиннадцати-двенадцати часам дня мы возвращались домой «с чувством выполненного долга», как потом писали в своих сочинениях. Это чувство, правда, возникало по другой причине и не у нас, а у литературных, слегка ходульных, героев. Но все-таки некоторое удовлетворение появлялось, когда мы гордо ставили корзинку с ягодами дома на кухне.

А потом все бежали купаться. Теперь это и кажется тем счастливым детством, когда задуманное удается, а ты себя вознаграждаешь небольшими, но заслуженными радостями.

Пути-дороги

С другом Славкой мы расставались только на ночь. Вместе шли в школу, вернее, не шли, а поспешали из-за большого расстояния до нее.

Обратно мы возвращались уже не спеша, и все время что-то обсуждали. Правда, по дороге в школу мы тоже говорили, но на более приземленные темы – о выполненных домашних заданиях. По математике тогда нам задавали такие головоломные задачи, что решение их иногда бывало в десять, а то и много больше, действий. Поэтому чаще мы делились своими способами решения. Но, конечно, случалось говорить и на более занятные темы.

Особенно увлеченно болтали мы по пути домой. Тем более, и дорога из школы получалась всегда длиннее, чем была утром. Она оказывалась другой во всех отношениях.

Ведь мы могли пойти тремя разными маршрутами и выбирали тот, что нас более притягивал в этот момент.

Правда, чаще мы ходили примерно той же дорогой, по которой спешили в школу. Но только шли уже медленнее и глазели по сторонам. Если утром через рынок мы проходили быстрым шагом, сокращая дорогу, то днем это был извилистый путь через интересные места.

На рынке торговали семечками, которые мы не покупали, но брали щепотку на пробу. Это не возбранялось. Нам хватало этой небольшой порции, чтобы слегка утолить уже проявляющийся голод.

А все потому, что в школе не хотелось ходить в буфет – там толклось много народу и не очень вкусно готовили. Вместо этого, гораздо лучше на перемене сходить в библиотеку, и посмотреть там новые журналы.

Одним из развлечений на рынке со временем стало чтение объявлений. Они бывали настолько парадоксальны, что часто вызывали дружный смех. Вот мы и соревновались в том, кто найдет более смешной «шедевр».

Часто писали о продаже одежды и мебели, бывало сообщали о торговле поросятами и цыплятами, но это случалось ближе к лету. А изредка появлялись сообщения о каком-то решительном изменении в жизни прежнего владельца, которое требует продажи всего хозяйства.

Так, сообщение «Продаю козу, фикус, пальму и столетник» почему-то вызывало представление о спешном отъезде женщины в дальние страны. Она уже все распродала и оставила напоследок самое ценное.

После рынка мы иногда заходили в хорошую библиотеку Облпотребсоюза, в этом учреждении работала мать Славки. Эта библиотека предназначалась для сотрудников, но имелись в ней и хорошие книги для детей среднего возраста. Там мы могли задержаться надолго, так как хорошую книгу выбрать трудно.

Потом мы направлялись вдоль крепостной стены и парка. Шли по бульвару, красивому в любое время года. Иногда в начале зимы по его краям появлялись раскатанные ледяные дорожки. Ни одну из них мы, естественно, не пропускали и катались с большим удовольствием.

Потом поднимались к красивому дому Засецких, в котором в то время находилась начальная школа. А за этим особняком стояли уже и наши дома.

Иногда мы шли по берегу реки вдоль Соборной горки. Нам хотелось глянуть, не замерзла ли река или не начался ли ледоход. С горки всегда открывался красивый вид на реку и наш любимый берег. Иногда там близ пологого спуска к реке устраивали ледяную гору. Тут сам бог велел скатиться разок-другой с нее – с почти самой большой в городе.

Время летело стремительно, и нам приходилось торопиться домой, потому что Славкина суровая бабушка держала внука под строгим контролем.

Для сокращения дороги от реки мы шли дворами. Самый короткий путь пролегал через владения соседей – Мыльниковых. Он «действовал» только осенью, зимой и в начале весны. А как только начинались садово-огородные работы, этот путь через участок перекрывался его рачительными и строгими хозяевами.

Зимой дорога по краю Соборной горки давала еще одно занятие, которое получалось только в оттепель. Мы лепили снежок и бросали его таким образом, чтобы он летел почти параллельно склону, то есть, как летом бросают камни, чтобы получились блинчики на воде. В оттепель такой снежок, коснувшись снега, тут же превращался в снежный шар, который, скатываясь по склону, иногда достигал больших размеров. Вот мы и соревновались – у кого получится самый большой ком снега.

Однажды в сильнейшую оттепель с обильным снегопадом мы шли по Соборной горке, как вдруг увидели, что на каждом столбе с наветренной стороны налип толстый слой снега. Мы начали ударять ногами по столбам так, чтобы этот снег обваливался. Так увлеклись этим занятием, что когда все столбы со снегом закончились, я обнаружил, что потерял калошу. Пойди, найди ее теперь под снегом. А калоша-то новая. Повесил виновато голову и пошел домой. Естественно, был нагоняй, хотя я объяснял, что найти калошу не было возможности – слишком много снегу выпало и много столбов мы «обработали».

Еще одна дорога привлекала нас, но ходили мы по ней не часто, так как она связана была с денежными тратами. Эта дорога начиналась с того, что, выходя из школы, мы поворачивали не в сторону дома, а шли в обратном направлении, но недолго. После поворота на улицу Сталина мы проходили небольшое расстояние и оказывались в магазине «Наглядные пособия». В нем продавали все, что может пригодится учителям географии, биологии, химии или физики.

Мы медленно передвигались вдоль витрин и пожирали глазами разнообразные приборы, колбы с пробирками, глобусы и карты, скелеты и муляжи. А уж электромоторчики, паровые машины и другие притягательные для нас изделия давали полное основание переименовать этот магазин в «Ненаглядные пособия».

Изредка мы что-нибудь там покупали. Самой памятной моей покупкой стал небольшой электромотор, я приспособил его к модели подъемного крана, собранного из металлического детского конструктора.

Наглядевшись на эти «сокровища», мы направлялись домой тоже через рынок. Для того, чтобы сократить дорогу, мы входили туда через проезд с улицы. Справа, сразу после входа в рынок, находился тоже притягательный магазин рыболовных и охотничьих принадлежностей.

Там висели ружья, лежали ножи и патроны, в углу в витрине стояли удочки и спиннинги. Короче, это был стимулятор  творчества и воображения.

Но самое главное, эти впечатления порождали нашу фантазию, и желание что-то сделать своими руками. Через год мы стали мастерить свои рыболовные снасти. Первое, что мы пытались соорудить, – это катушку для спиннинга. Об этом этапе я уже писал. Но стоит сказать, что каждый элемент нашей корявой конструкции был темой для обсуждения. Так фантазии воплощались в жизнь. Пусть катушка наша оказалась не очень прочной, но зато крепкой стала наша дружба.

Так дороги в школу и обратно оказались путями, на которых мы становились немного другими.

НВП

В нашу школьную жизнь в девятом классе вторглась военная подготовка. При столь коротком сроке службы в три года, конечно, следовало нас заранее готовить к армии. Только тогда можно успеть сделать настоящих защитников Родины из этих желторотых допризывников.

Называлась новая учебная дисциплина «НВП», из чего следовало, что нам дадут начала военной подготовки. Перво-наперво, нас стали учить ходить строем, хотя на физкультуре мы тоже не толпой ходили.

Однако только военрук сразу ущучил, что наш одноклассник Олег К. ходит «иноходью», то есть правую ногу и правую руку поднимает одновременно. До этого момента никто не замечал этого изъяна не изъяна, а, скорее, особенности. Наш военный наставник зачем-то старательно искоренял иноходь у Олега, но чем она может помешать солдату на войне, мы так и не поняли.

Во всем остальном «Суворов» школьного масштаба оказался обычным разгильдяем. На вводных уроках он объяснил основы правильного прицеливания и стрельбы. А потом военная подготовка превратилась в самоподготовку. Чтобы мы не выходили из класса во время урока, военрук выдавал нам духовую винтовку, и каждому по десятку пулек, а потом исчезал.

Мы стреляли по мишеням, но свинцовые пульки быстро заканчивались, и приходилось придумывать их заменители. При первом же возникновении дефицита боеприпасов мы освоили производство «эрзац-пулек» из тетрадных листов. Брали полоску бумаги и туго скручивали ее, подгоняя под калибр духовой винтовки. Летели эти «пули» неплохо и били по телу довольно чувствительно. А куда еще стрелять, если они до мишени почти не долетали.

Искусством изготовления пулек занимались двое-трое ребят из класса, а остальные на НВП переключились на довольно любопытное занятие. Они шли в туалет и наливали там полный графин воды. А потом эту воду пили, но весьма занимательным способом.

Заводилой стал Валентин К. – самый высокий среди нас, и поэтому пользовавшийся некоторым авторитетом. Он придумал, а может быть, и задумал довольно странное упражнение. Инициатор наливал почти полный стакан воды, и пытался выпить его залпом, то есть одним глотком. Правда, получалось это не всегда, но зато имелось неограниченное количество воды, чтобы довести это умение до совершенства.

Остальные соревнующиеся старались не отставать от лидера в этом состязании и тоже, давясь, глотали воду стаканами. Примерно к концу учебного года почти все «спортсмены – допризывники» овладели этим странным умением.

На следующий год НВП уже не было в расписании. Но, как говорится, «талант не пропьешь», полученное умение осталось, и спустя десяток лет, возможно, пригодилось.

Несколько человек из «команды тренирующихся» на склоне лет пристрастились к зеленому змию. Поэтому, можно сказать, что их занятия на НВП дали возможность эту аббревиатуру понимать, как «навык водку пить».