Девочка с косой и другие ужасные истории

Опасное путешествие мухи Жужу

Мало кто знает, что мухи, так же как и птицы, осенью улетают в теплые края. Ведь когда птицы летят на юг, их видно невооруженным глазом; а когда мухи летят на юг, их и вооруженным-то глазом не увидишь.

И вот наступила очередная осень, и все мухи улетели на юг. Впрочем все, да не все. Одна муха, по имени Жужу, осталась. Она была весьма романтичной особой, и ей хотелось посмотреть на «пышное природы увяданье», как сказал поэт. Муха Жужу, кстати говоря, тоже была поэтом, вернее – поэтессой. Вот одно из ее последних стихотворений:

 
Поздняя осень. Дома́ опустели —
муши́ные стаи на юг улетели.
Не улетела лишь муха одна,
грустно жужжжжжит она у окна.
 

По правде говоря, мухе Жужу было отчего «грустно жужжжжжать». Потому что недолго ей пришлось любоваться красотами увядающей природы. В один прекрасный день Жужу внезапно атаковали тысячи и тысячи холодных белых мух. Жужу вначале подумала, что это какие-то мухи-мутанты или мухи-инопланетянки – она ведь ни разу за всю свою мушиную жизнь не видела снежинок. А вскоре по мухе Жужу ударили крепкие морозы, да так сильно ударили, что отбили у нее всякую охоту лететь на юг на своих крылышках.

Жужу решила не лететь, а – ехать. На поезде. Влетела она в вагон – да не в какой-нибудь, а повышенной комфортности – залетела в одноместное комфортное купе и с комфортом же там расположилась.

Тут дверь отворилась и в купе вошла проводница, а за нею генерал.

– Располагайтесь, пожалуйста, – сказала проводница генералу.

– Слушаюсь! – козырнул генерал.

– Это купе занято, занято, – зажужжала муха Жужу.

Но ни генерал, ни проводница не обратили на жужжание никакого внимания.

– Чай пить будете? – спросила проводница генерала.

– Так точно! – козырнул генерал.

– С лимончиком?

– Никак нет! – козырнул генерал.

Проводница пошла за чаем – топ-топ-топ… А поезд пошел на юг – тудух-тудух-тудух… А генерал взял да и плюхнулся своим генеральским задом прямо на муху Жужу – ПЛЮХ!.. На этом месте наша история про муху Жужу могла бы и закончиться, но в самый последний момент Жужу успела перелететь на стену.

– Какое хамство! – принялась возмущаться Жужу. – Какое бескультурье!

Генерал, увидев на стене муху, вместо того чтобы извиниться перед ней за свой некрасивый поступок, ка-а-ак размахнется своим генеральским кулачищем да ка-а-ак врежет мухе Жужу по мор… ой, извините… по лицу.

Жужу даже дар речи потеряла от такого обращения… За что? За что? – клокотала обида в ее мушиной груди. Ведь Жужу генерала ни единой лапкой не тронула. А он своим кулачищем чуть было по стенке ее не размазал.

– Солдафон неотесанный! – обретя дар речи, прожужжала Жужу и перелетела в соседнее купе.

Здесь сидела дама, интеллигентная-преинтеллигентная. В очках. И с книжкой.

Муха Жужу сразу же расположилась к интеллигентной даме, и еще расположилась на ее книжке – почитать. Ведь Жужу тоже была интеллигентная дама, только мушиного вида.

А в книжке было написано:

«Надо любить наших братьев меньших: мышат, лягушат, утят, жучков, паучков…»

Прочитав эти строчки, муха Жужу одобрительно зажужжала, так они ей понравились.

А интеллигентная дама, услышав жужжание и увидев Жужу, сидящую на странице, – р-раз! – и резко захлопнула книжку. Еще б чуть-чуть – и Жужу оказалась бы расплющенной между страницами. Спасло ее буквально чудо: когда дама захлопывала книгу, между страниц поднялся ветерок и сдул Жужу на столик.

Но и на столике интеллигентная дама не оставила Жужу в покое и ка-а-ак размахнулась все той же книжкой… Жужу едва успела взлететь, когда раздался удар почище ядерного – БА-БА-А-Х!

Сомнений быть не могло: за одну минуту интеллигентная дама дважды – дважды! – пыталась убить муху Жужу.

Жужу вылетела из купе, пылая от негодования. Да что же это такое? Да что же это за люди? Ведь Жужу просто примостилась рядышком с дамой, книжку почитать. Не нравится тебе это – скажи интеллигентно: так мол и так, не мешайте. А убивать-то зачем?

Муха Жужу до того расстроилась, что даже проголодалась. И полетела в вагон-ресторан.

Она похлебала немножечко супчика из тарелочки какого-то дядечки; потом съела немножечко сырничка из тарелочки какой-то тетечки. И напоследок решила попить кофеек из чашечки еще одного дядечки. Но в этот самый момент поскользнулась на скользком фарфоровом ободке чашки и упала в кофе.

– Ой-ой-ой! – заойкала муха Жужу. – Тону, тону…

А дядечка какой-то странный попался: вместо того чтобы кинуться спасать утопающую Жужу, он раскричался на весь вагон-ресторан:

– Безобразие! У меня в кофе муха плавает!

– Спасите! Спасите! – отчаянно барахталась Жужу. – Помогите! Помогите!

Но дядечка и не думал ей помогать. Мало того, подбежавший к столу официант также не собирался спасать Жужу. Вместо этого дядечка и официант начали спорить: дяденька утверждал, что официант принес ему кофе уже с мухой; а официант утверждал, что муха попала в кофе уже после того, как он его принес.

А несчастная Жужу продолжала захлебываться в кофе, тщетно взывая о помощи… Путем неимоверных усилий ей все же удалось выкарабкаться из чашки и без сил свалиться под стол.

Все тельце Жужу горело от горячего кофе. Но еще больше горела в душе Жужу обида на бессердечных людей. Ведь им стоило только пальцем пошевелить, чтобы спасти утопающую, но они и не подумали шевелить своими пальцами.

Вдоволь навозмущавшись и просушив свои крылышки, муха Жужу полетела в спальный вагон – спать. Потому что поезд несся уже не сквозь день, а сквозь ночь.

Но и тут Жужу столкнулась с человеческой жаждой к убийству. В какое бы купе она ни залетала – люди везде так и норовили ее прихлопнуть. Видите ли, она своим жужжанием им спать мешает. А они ей своим храпом разве не мешают? Но она же их за это не пытается убить!

– Ну и люди! – гневно жужжала муха Жужу. – Хуже последних пауков!

Наконец, отовсюду гонимая, муха Жужу залетела в кабину машиниста.

И глазам своим мушиным не поверила. Машинист локомотива, вместо того чтобы управлять этим локомотивом, спокойненько себе похрапывал – хр-р… хр-р… хр-р…

А заснул он потому, что прошлой ночью не выспался. А не выспался он потому, что всю ночь спорил с женой. Улегшись на кровать и накрывшись одеялом, он попросил жену потушить свет.

Жена ему отвечает:

– Надо говорить не «потушить свет», а – «погасить свет».

Машинист ей в ответ:

– Нет, надо говорить – потушить.

А жена – ему:

– Нет – погасить.

Машинист:

– Потушить.

Жена:

– Погасить.

Так они всю ночь и проспорили. Пришлось машинисту идти утром на работу не выспавшись. Вот он и уснул на своем рабочем месте.

В это самое время состав, который до этого шел в горку, теперь пошел под горку, все больше и больше набирая скорость. А машинист, вместо того чтобы притормозить, – спит! А впереди – крутой поворот. Здесь тем более надо тормозить. А машинист – спит! А крутой поворот все ближе и ближе…

Еще немножко, ну буквально – чуть-чуть – и поезд, вместо того чтобы идти на юг, пойдет под откос. «И тысячи жизней прервутся тогда…» – как пелось в одной старинной песне.

И хотя пассажиры поезда только и делали сегодня, что пытались убить муху Жужу, она решила их спасти. Да, вот такая она – благородная муха Жужу.

– Эй, сейчас же проснитесь! – зажужжала Жужу спящему машинисту прямо в ухо.

Машинист тотчас же проснулся, увидел крутой поворот и сбросил скорость. И поезд, собравшийся было идти под откос, сразу же пошел на юг.

А муха Жужу скромненько так села на ветровое стекло, ожидая, что машинист сейчас рассыпется перед нею в благодарностях. Еще бы! Ведь она только что спасла всех пассажиров поезда да и его – машиниста – в придачу.

Но машинист, вместо того чтобы рассыпаться в благодарностях, рассыпался в ругательствах:

– Еще и наглые мухи сидят тут под самым носом!

Да как схватит резиновый жгут, да как размахнется… Хорошо еще, что рядом с ветровым стеклом оказалась щелка, в которую муха Жужу юркнула, как мышка в норку; а то быть бы ей по стеклу размазанной.

Поезд – ту-ту-уууу… – рассекая тьму, умчался вдаль; а муха Жужу села на рельсину и тут же сочинила гневную поэму под названием «К презренному человечеству».

Первые строки поэмы были такие:

 
О жалкие, ничтожные созданья,
Без совести, без чести и без крыл.
 

А заканчивалась поэма вот такими строками, обращенными опять же ко всему человечеству:

 
Если б с Земли вы исчезли сейчас,
Стало бы лучше здесь в тысячу раз!
 

«Ай да муха, – с гордостью подумала про себя Жужу. – Ай да поэтическое брюхо».

Потом Жужу добралась на попутках до ближайшего аэропорта и полетела на юг самолетом. Но на сей раз она не стала связываться с «презренным человечеством», а украдкой залетела в туалетную комнату и села в укромный уголок на потолке. Тщательно почистила свои крылышки и лапки и, пожелав самой себе «спокойной ночи», уснула вверх ногами и вниз головой.

Когда же, подлетая к югу, муха Жужу проснулась, вместе с ней проснулось и ее поэтическое вдохновение. И на сей раз Жужу выдала вот такие бессмертные строки:

 
Я стихи простые эти
Сочинила в туалете.
 

Поезд-призрак

И вот опять наступили летние каникулы, и вся семья Морковкиных – Вовка, его сестра Капа, мама и папа – отправилась к морю. То ли к Красному, то ли к Черному, то ли к Желтому. Не в этом дело. А дело в поезде, который вез Морковкиных.

Нет, поначалу-то и в поезде не было никаких таких дел. Состав тихонечко отошел от перрона, набрал скорость и – тудух-тудух… тудух-тудух… – помчался по рельсам. Затем в купе вошла проводница, проверила билеты, предложила чай, кофе… Потом наступил вечер, а следом, как водится, настала ночь.

Поезд несся сквозь эту ночь, а Вовка Морковкин спал на верхней полке. И вот где-то посреди ночи проснулся Вовка, посмотрел вниз – а сестры Капы нет. Ну нет так нет. Повернулся Морковкин на правый бок и снова уснул.

А где-то ближе к концу ночи Вовка опять проснулся и снова посмотрел вниз – а уже не только сестры Капы нет, а еще и мама куда-то из купе подевалась. Но и это Морковкина не обеспокоило. Повернулся он на левый бок и вновь уснул.

А утром просыпается Вовка, смотрит – не только мамы с Капой нет, а еще и папа куда-то пропал. Но Морковкин и тут не встревожился ни капельки. «Может быть, – подумал он, – они умываться пошли».

Но вот час проходит… два проходит… а они все умываются и умываются.

Тут уж Вовка забеспокоился. Вышел он в коридор, а здесь тоже никого нет, хотя обычно в купейных вагонах всегда кто-нибудь у окон стоит. И двери всех купе закрыты, хотя обычно в купейных вагонах всегда какая-нибудь дверь открыта или полуоткрыта.

Вовка Морковкин еще больше забеспокоился и побежал в туалетную комнату, – а там ни-ко-го. Морковкин побежал в другую туалетную комнату – в другом конце вагона – и там тоже ни-ко-го.

Тогда Вовка давай по мобилке названивать – и маме, и папе, и Капе… А в ответ – тишина.

Тогда Вовка постучал в купе проводника, а когда на стук никто не ответил, открыл дверь и увидел, что купе пустое. Морковкин постучал в соседнее купе – и опять на его стук никто не ответил; он открыл и эту дверь – и тут тоже было пусто; хотя вчера, как Вовка точно помнил, здесь ехали четыре тетеньки. Морковкин, на сей раз уже без стука, открыл двери следующего купе, где вчера, как он опять же точно помнил, ехало четыре дяденьки. А и дяденек нет.

Тут уж Вовка Морковкин начал открывать подряд двери всех купе. И во всех без исключения купе – пусто… пусто… пусто… Вовка перешел в соседний вагон, а там тоже хоть шаром покати. Он побежал в следующий вагон – и в следующем ни единого человека. И в следующий за следующим – ни единого… И таким образом Вовка добрался до локомотива. Открыл Морковкин дверь, ведущую в кабину машиниста, а в кабине не то что машиниста нет, а даже и помощника машиниста нет.

А впереди, между тем, какая-то станция появилась. И локомотив сам собой у вокзала остановился. Выскочил Морковкин из кабины машиниста на перрон. А на перроне – ни тебе отъезжающих, ни тебе провожающих, не говоря уже о встречающих… Заскочил Морковкин в здание вокзала. И там никого. Выбежал Вовка на привокзальную площадь. И здесь пусто.

И что же теперь делать? – встал в тупик Морковкин. И тут же с честью вышел из этого тупика. Да ничего не делать. Все само собой как-нибудь – р-раз! – и сделается.

И точно! Все само собой – р-раз! – и сделалось.

Откуда ни возьмись, появились люди на привокзальной площади, а следом прибежала сестра Капа и говорит:

– Что ты тут, Вовчик, прохлаждаешься? Наш поезд уже отходит.

Ту-ту-у-у… – дал протяжный сигнал к отправлению невесть откуда взявшийся машинист. А помощник машиниста, тоже невесть откуда взявшийся, прокричал: «Пое-е-ехали!» Смотрит Морковкин, а все пассажиры уже в своих купе сидят; и мама с папой тоже в своем купе сидят и помидорчики с огурчиками едят.

В общем, состав отошел от перрона, набрал скорость и – тудух-тудах… тудух-тудух… – помчался по рельсам дальше. То ли к Красному морю, то ли к Черному, то ли к Желтому. Не в этом дело. А дело в непонятной истории, которая произошла с Вовкой Морковкиным.

А может, это и хорошо, что она – непонятная. Есть вещи, мои маленькие читатели и читательницы, которые лучше не понимать. А оставить их такими, какие они есть, – непонятными.

КОНЕЦ СТРАШНОЙ КНИГИ

…Ой, нет, это еще не конец. Чуть было не забыл рассказать вам еще одну страшилку о том, как Вовка Морковкин чуть было не устроил на Земле конец света.

Как Вовка Морковкин сделал из слона муху

Когда Вовка Морковкин закончил школу, а потом еще и институт, он стал большим ученым. Аж под два метра ростом. А еще Вовка стал академиком всех мировых академий, лауреатом всех мировых премий и обладателем всех мировых орденов за научные достижения… Каких только открытий не открыл Морковкин, и каких только изобретений не изобрел! Но самая заветная Вовкина мечта была – сделать из мухи слона.

Он работал над этим с утра до вечера и с вечера до утра. За это время ему удалось сделать из мухи мышонка, потом цыпленка, затем котенка… И только слона сделать из мухи у большого ученого Морковкина ну никак не получалось.

И хоть ты лопни, и хоть ты тресни!

И вот после очередного неудачного эксперимента – когда из мухи опять слон не получился, а получился всего лишь поросенок – Вовка Морковкин глубоко задумался.

Думал Вовка, думал, думал, думал,

думал,

думал,

думал…

и – урааа! – наконец придумал. Потому что, чтоб вы знали, мои маленькие читатели и читательницы, если долго-предолго думаешь, то обязательно что-нибудь придумаешь. А большой ученый Морковкин придумал вот что: он решил – говоря научным языком – «пойти от обратного». А говоря ненаучным языком – если не получается сделать из мухи слона, надо тогда попробовать сделать из слона муху.

И Вовка Морковкин помчался в зоопарк.

Примчался.

И вбежал в кабинет, на дверях которого была табличка:

ДИРЕКТОР ЗООПАРКА

МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ МЫШКИН

А Михаил Мышкин, помимо того, что он был директором зоопарка, был еще и лучшим Вовкиным другом.

– Миха, у тебя в зоопарке слон есть? – прямо с порога спрашивает Вовка.

– Конечно, есть. Слон Боря.

– А можно мне из твоего Бори сделать муху?

– Нет, Вовк, нельзя, – отказал другу Мышкин. – Ты сделаешь из слона муху, а эта муха возьмет, да и улетит из зоопарка.

Морковкин объяснил:

– Да это такой словесный оборот: «сделать из слона муху». А на самом деле слон останется слоном, только будет величиной с муху, и поэтому улететь не сможет.

– А-а, ну тогда делай, – согласился Мышкин. – Это ж весь город сбежится ко мне в зоопарк поглазеть на этакую диковину. И выгодно опять же: маленький слон и есть будет гораздо меньше.

– Вот именно! – подхватил Вовка и приступил к эксперименту.

На сей раз у него все пошло как по маслу, даже еще и лучше – как по нотам. Вовке с ходу удалось уменьшить слона Борю до размеров бегемота, потом до размеров обезьянки, затем до размеров колибри (колибри, если кто не знает, это птичка такая)… Боря, буквально на глазах у большого ученого Морковкина, становился все меньше… меньше… меньше… пока, наконец, не стал размером с муху.

– Получилось! Получилось! – сиял от восторга Вовка. – Теперь мне нужно провести те же самые эксперименты, но задом наперед. И тогда я из мухи получу обратно слона.

Что он и стал делать.

И слон Боря снова начал расти… расти… расти… И вот он уже перерос бегемота и опять стал ростом со слона.

– Ура-а-а! – радостно закричал Морковкин.

Но радоваться, как оказалось, было рано, потому что слон Боря не остановился на достигнутом слоновьем росте, а продолжил расти дальше. И вот он уже стал ростом с пятиэтажный дом, потом с десятиэтажный, а затем со стоэтажный…

Но и на этом его рост не прекратился.

Боря вырос до размеров города, потом до размеров всей страны, затем всего континента и, наконец, до размеров всей Земли. Естественно, он не смог устоять на земном шаре и брякнулся с него в космос.

И полетел!.. И полетел!..

Прямо к Солнцу!.. Продолжая расти по дороге.

Солнце, которое оказалось живым существом, увидев, что к нему приближается этакая громадина, тотчас же пустилось наутек. А вы бы не пустились, мои маленькие читатели и читательницы, если бы к вам приближался такой Боря, ростом как Земля и Луна вместе взятые?

На Земле сразу же стало темным-темно, так как Солнышко-то – тю-тю! – убежало неизвестно куда.

И вот едет Морковкин в лифте – то ли вверх, то ли вниз, то ли вбок – ему это абсолютно без разницы, потому что он весь погружен в уныние. А вместе с Вовкой едет отец Варений – священник, который жил в Вовкином доме.

Посмотрел отец Варений на унылого Морковкина и спрашивает:

– А что это ты, сын мой, такой унылый?

Вовка и рассказал отцу Варению, что из-за его – Вовкиного – эксперимента на Земле наступила полнейшая темнотища.

Отец Варений выслушал Вовкин рассказ и, подняв назидательно указательный палец, наставительно произнес:

– Никогда не унывай, сын мой, и на Бога уповай. Бог обязательно поможет.

И – точно! Бог, своей Божьей волей, прекратил рост слона Бори.

И Боря тотчас же пошел на уменьшение. Уменьшился до размеров Земли, потом до размеров Европы, затем до размеров города… зоопарка… и наконец до своего прежнего слоновьего размера. И вернулся в свой вольер.

Солнце, видя такое дело, тоже вернулось на свое место. И на Земле снова стало светлым-светло.

После такого – говоря научным языком – катаклизма, правительства всех стран запретили большому ученому Морковкину проводить научные эксперименты.

– А что же мне теперь делать? – озадачился Вовка.

– А иди ко мне в зоопарк, сторожем, – предложил другу Мишка Мышкин. – Зарплата у сторожа, конечно, маленькая, но зато питание бесплатное. Я тебя поставлю на довольствие вместе со львами и тиграми. Будешь каждый день мясо лопать.

– Миха, я же не ем мясо, – сказал Морковкин. – Я же вегетарианец.

– Так это, Вовк, еще и лучше. Тогда я поставлю тебя на довольствие вместе с зайчиками и кроликами. Будешь каждый день морковку хрумкать.

– А можно меня на довольствие вместе с Борей? – попросил Морковкин. – Я бананчики очень люблю.

– Да, конечно, можно, – сказал Мишка Мышкин.

И Вовка Морковкин с того времени стал работать сторожем в зоопарке.

А слон Боря с того времени стал мировой знаменитостью. Еще бы, ведь он теперь был первым в мире слоном-космонавтом, который вышел в открытый космос. На родине – в Африке – Боре поставили памятник, а в России ему присвоили звание генерала.

И теперь, когда в зоопарк приходят военные, они первым делом спешат к Боре, чтобы отдать ему честь.

– Здравия желаем, товарищ генерал! – козыряют военные, вытянувшись по стойке смирно. – Разрешите приступить к осмотру зоопарка?

А Боря в ответ трубит в свой хобот:

– Тру-ру-ру-ру-ру-ру-ру!

Что на слоновьем языке означает: «Здрасьте-здрасьте. Разрешаю. Приступайте».

Вот так-то, мои маленькие читатели и читательницы.

СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ! ☺

Кошмары станции «Мартышкино»

Глава I
Тимыч-таракан

Однажды утром Тимыч проснулся и увидел, что он – таракан. С длинными усиками, продолговатым тельцем и тонкими лапками. Но Тимыч ни капельки не испугался, потому что сразу понял, что ему это только снится.

А раз это сон, то Тимыч решил отправиться на потолок, чтобы узнать, что ощущают всякие там букашки-таракашки, когда ползают кверху лапками.

И отправился.

Тимычевы лапки проворно передвигались, Тимичевы усики проворно шевелились, а во всем теле Тимыча ощущалась необычайная легкость… А уж когда Тимыч пополз по потолку, он и вовсе ощутил состояние, близкое к невесомости; будто он не таракан, а – космонавт на космической станции. «Кла-а-ас», – с восторгом подумал Тимыч и тут же сорвался с потолка. Но, опять же, ни капли не испугался (ведь это было во сне), а мягко приземлился, вернее – прикроватился на свою кровать.

ТРАХ-БАХ-ТАРАРАХ… раздалось вдруг громыхание. Тимыч посмотрел на потолок – нет ли там грозовых туч (во сне ведь чего только не бывает). Но на потолке не было не то что туч, а даже и легких облачков. Громыхание между тем продолжалось. Мало того – оно складывалось во вполне понятные фразы. И Тимыч понял, что это бабушкин голос, доносящийся из кухни.

– Тимо-о-ошенька-а, – грохотала бабушка, – иди блинчики со сметанкой кушать. Я уже напекла.

Когда Тимыч услышал про свои любимые блины со сметаной, у него прямо слюнки потекли. Но не белые, какими они обычно были, а – черные.

Тимычу сразу стало противно. И от того, что у него слюни черные, и от того, что сам он – таракан. «Пора бы этому дурацкому сновидению закончиться», – с раздражением подумал он.

Тут дверь отворилась и на пороге появилась бабушка. Но – какая!.. Это была бабушка-великанша. С огромными ручищами и ножищами… У Тимыча-таракана от такого зрелища аж усики сами собой зашевелились.

– Тимоня, ты где? – прогрохотала бабушка.

– Я здесь, здесь! – закричал в ответ Тимыч, но вместо человеческой речи послышалось цвирканье: цвирк-цвирк… Тимыч на секунду опешил от такого своего голоса, а затем повторил попытку: – Бабушка, я тут, тут!

А вместо этого снова: цвирк-цвирк.

Тимыч побежал было к бабушке; но – на бегу – его осенило: ни в коем случае нельзя подбегать к бабушке! Бабушка, увидев таракана, сейчас же прихлопнет его тапкой. А быть прихлопнутым – хоть и во сне – Тимычу не хотелось. Лучше спрятаться.

Но прятаться было уже поздно.

– Фу-у, таракан… – с отвращением загремела бабушка-гора, заметив Тимыча. – Гадость какая…

В ту же секунду земля под Тимычевыми лапками вздыбилась. Это бабушка затрясла одеяло, чтобы стряхнуть таракана на пол… Тимыч свалился на паркет, и тотчас же рядом с ним топнула бабушкина ножища… Тимыч, естественно, не стал дожидаться второй бабушкиной попытки и помчался, не чуя под собой лапок.

БУМ!.. БОМ!.. – раздавалось справа и слева от Тимыча. Это бабушка топала то правой, то левой ногой, норовя растоптать внука. И растоптала бы, если б к Тимычу не пришла спасительная мысль: забраться на стену. Бабушке ведь высоко ногу не поднять – она же не балерина.

Тимыч подскочил к стене и понесся вверх.

Бумканье-бомканье сразу же прекратилось. Тимыч хотел уже остановиться и отдышаться. Но не тут-то было.

ХЛОП!.. ШЛЕП!.. – раздались хлопки и шлепки. Оказывается, бабушка схватила мухобойку и теперь пыталась размазать внука по стене.

«Бли-и-ин!» – в смятении петлял Тимыч, как заяц, чтоб затруднить бабушке прицельный удар… И было ему яснее ясного, что бабушка не будет вот так до бесконечности мазать, а рано или поздно попадет точно в цель.

«Надо прыгать!» – принял решение Тимыч. И – прыгнул. Да так удачно, что угодил прямехонько в щель между двумя паркетинами. Ура-а!.. Здесь-то уж бабулька не достанет его ни тапкой, ни мухобойкой.

И тут вдруг – ХРРРЯСЬ! – что-то блестящее воткнулось рядом с Тимычем. И еще раз – ХРРРЯСЬ!

– Ну, сейчас ты у меня попляшешь, милок, – грохотала бабушка, тыкая в щель острием ножниц.

Тимычу ничего другого не оставалось, как опять спасаться бегством. Он выскочил из щели и помчался. Примчался на кухню и юркнул между мойкой и посудным столом.

Только теперь, – оказавшись в тараканьей «шкуре», – Тимыч ощутил всю гнусность людей по отношению к тараканам. К этим, в сущности, безобидным существам. Они ведь не сосут у человека кровь, как наглые комары; и не лезут людям в рот, как назойливые мухи… Нет, тараканчики вообще стараются не попадаться на людские глаза. И вот ведь какая мерзкая человеческая натура: заметив таракана, человек, не раздумывая – БАМ! – его тапкой или еще чем-нибудь, что по́д руку подвернется. «Вот гады!» – подумал Тимыч про людей, забыв на секундочку, что и он был недавно человеком.

А сон между тем продолжал продолжаться. «Да и сон ли это?» – начинал уже сомневаться Тимыч, поводя усиками туда-сюда. Левый усик нащупал капельку сметаны. Тимыч тотчас набросился на эту капельку, но любимая сметанка показалась противной-препротивной. Зато заплесневелая крошка от вареного горошка, валявшаяся здесь же, Тимычу пришлась по вкусу. Получалось, что у него еще и вкус изменился.

«Нет, это не сон, – сделал печальный вывод Тимыч. – Я действительно превратился в таракана». А раз так, то прощайте любимые блины. И любимый велик тоже прощай. Прощай компик, прощай басик… И здравствуй, новая жизнь. Тараканья. Скоро Тимыч вырастет (если его до этого бабушка или мама с папой по стенке не размажут), женится на какой-нибудь тараканихе, у него народятся детки-тараканчики и…

Тимыч не успел дорисовать столь мрачную для себя картину.

– Вот ты куда залез, усатый! – вновь раздался громоподобный бабушкин голос. А вслед за этим послышалось шипение: ПШШШ…

Газовая атака! – в ужасе понял Тимыч. И не ошибся. Бабушка применила против внука баллончик с тараканьей отравой.

Вобрав в себя побольше воздуха, Тимыч помчался куда глаза глядят, точнее – куда усики щупают. Он ясно сознавал, что стоит ему сейчас хоть разок вдохнуть – и он, перекувыркнувшись на спину, задергает всеми своими лапками в предсмертной агонии.

Мчался Тимыч, мчался и примчался в туалет. Из сливного бачка в унитаз текла тоненькая струйка воды. Тимыч спустился на дно унитаза и стал жадно пить… пить… пить… Потеряв всякую бдительность.

А бдительности ему как раз терять-то и не следовало. Потому что над унитазом нависла бабушка-небоскреб.

– Теперь тебе, паршивец, точно конец! – торжествующе прогремела она.

Тимыч тык-мык, а куда бежать? Из унитаза так просто не убежишь.

Бабушкина ручища уже тянулась к кнопке слива.

– Бабу-у-ленька-а, не на-а-да-а! – завопил Тимыч. Но вместо воплей раздалось лишь едва слышное цвирканье: цвирк… цвирк…

Бабушка нажала на кнопку, и тотчас же на Тимыча обрушился водопад похлеще Ниагарского, смыв его в канализацию.