Читать книгу: «Гридень 2. Поиск пути», страница 2

Слова, конечно, были правильными, мужскими. Однако, это лишь слова. Я понял, зачем пришел этот самый Глеб со своим товарищем Беляном. Они захотели проверить уровень мастерства нашей дружины. Можно было подумать, что это происки каких врагов, но, поразмыслив, понял, что нет, – это лишь смотр уровня воинского мастерства, чтобы не прогадать и не влиться в отряд неумех и слабаков.

Скорее всего, Глеб не разочарован тем, что увидел в дружине князя Ивана Ростиславовича. Слухи быстро пронеслись по десяткам, дошли и до моих бойцов. Это были бежавшие из Киева великокняжеские ратники. Не из самой дружины Всеволода Ольговича, а вот такие, как и мы, неприкаянные, отряд, по сути, наемников. Их в стольном граде сильно потрепали, а после оказалось, что и платить некому, князь умер, а его казна, так и вовсе у горожан, после перекочевала, скорее всего не в полном объеме к Изяславу.

Я слушал Глеба и силился вспоминать курс истории Древней Руси. Какие-то образы всплывали в голове, но мне казалось, что Изяслав все же позже занял Киев, а после столицу занял Юрий Долгорукий, потом… снова… и вновь… И такая чехарда – еще один довод в пользу того, что ситуацию нужно менять.

– Садись, сын моего врага! – сказал князь, указывая на поваленное бревно.

– Княже, ты может поспишь? – с опаской спросил Боромир, реагируя на обращение Ивана Ростиславовича ко мне.

Князь только отмахнулся. Я не чинясь, присел, взял кость с вареным мясом, вчера добыли косюлю и отдали ее князю, стал не без удовольствия есть.

Глеб посмотрел на меня, задумался, вновь посмотрел, после на Вышату. Да! Я понимаю, что неуместен и что тут серьезные разговоры, но мясо чудо, как хорошо, а еще у князя за столом всегда есть хлеб. Вот вроде бы и не печет его никто, просто некогда, да и некому, а хлеб есть и не так, чтобы черствый.

– Мы заключим с тобой князь, наряд, моя сотня… уже полусотня, принесет клятву на одно лето, после вернемся к этому разговору, – сказал Глеб.

– Я говорил о двух годах! – сказал князь.

– Прости, князь, но я говорю об одном лете. Клятву не преступаю, слово свое держу, если все сладится, я останусь с тобой и дальше. Если за год найдем с чего кормиться, тогда зачем мне и воинам моим уходить от тебя? Они семьи завести хотят, все уже в лета входят, – отвечал гость.

– Твои воины? Не князя, а твои? – с лукавым прищуром спросил Боромир.

– До клятвы, они мои, после – я сам княжий человек, – отвечал Глеб.

Боромир переглянулся с Никифором, с князем, Иван Ростиславович чуть склонил голову.

– Быть по сему! Жду тебя и моих людей в Гомье, я через этот град на Смоленск пойду, – сказал князь, как мне показалось, несколько взявший себя в руки и кажущийся менее пьяным.

– Через черниговские земли пойдешь? – спросил Глеб.

– Еще не решил, – явно соврал князь.

Все правильно, пока эти товарищи не стали со-ратниками, лишняя информация не к чему.

– Гомий нынче под смоленским князем Ростиславом Мстиславовичем, но черниговские Ольговичи такое не оставят, пойдут на град сей на реке Соже. А ты чего, князь туда идешь? – спрашивал Глеб, начиная быть несколько назойливым в своих вопросах.

Князь рассмеялся и ничего не ответил, давая понять, что Глеб пока никто тут, лишь кандидат быть кем-то.

На том гости и распрощались, чтобы, вероятно в скором будущем стать со-ратниками. Это хорошо, что появилась возможность усилиться и довести численность дружины уже сейчас до полторы сотни. С такой силой должны считаться даже старшие князья. Еще бы к тому же сотню надежных и опытных воинов, еще и пару десятков новиков набрать, так вообще хорошо. Не каждый городок имеет дружину в полную сотню ратников, или же это сотня, но плохо вооружена, дурно обученная. Так что любой князь захотел бы заиметь такой инструмент, коим может являться дружина Ивана Ростиславовича, для решения своих задач.

– Князь, а нынче скажешь, зачем нам в Гомий? Польстился на добрые пластины на кольчугу свою? – спросил Боромир.

– А ты подумай, старший сотник! Когда кожный десятник моей дружины будет в пластинах, да в добром шеломе, так еще сильнее станем. А в Гомье завсегда дорого коней прадать можно, – отвечал князь.

Я и сам слышал о том, что в Гомии, который принадлежал то Смоленску, то Чернигову, то вновь… имеется прославленная оружейная мастерская. Говорили, что там работают сразу два десятка кузнецов, целая мануфактура, получается. Доспех производят пластинчатый. Если это хорошие брони, то почему бы и не заиметь их?

Князь посмотрел на Боромира, Никифора, Вышату, меня, никого не оставил без своего княжьего внимания, а после сказал:

– Климент Смолятич в Гомии нынче должен быть. Нужно поговорить с ним без присутствия старших князей, – сказал Иван Ростиславович и залпом, так, что потекло по его бороде, выпил кувшин с вином.

Это что? Он хочет проконсультироваться со Смоленским епископом о том… А ведь князь задумался о создании Ордена, вот точно, о нем хочет говорить Иван Ростиславович. Прав был все же товарищ Овертон. Сперва идея показалась сказкой, после ее стали высмеивать и думать, что будет, если Орден появится. Ну а сейчас, по сути, князь хочет получить у смоленского богослова юридическую консультацию. Климент, на данный момент, пожалуй самый прославленный православный епископ на Руси, тем более русский. Его мнение будет важно не только для нашего князя, но и для других. Так что, да, если он в Гомье, так нам туда!

Завтра подумаю о иерархии и системе вероятного ордена Святого Апостола Андрея Первозванного. Но символика уже есть, пусть и у меня в голове. Андреевский косой крест, синий. Да простят меня флотские из будущего!

Определенно, всю эту тему можно сделать очень привлекательной и жизнеспособной. Это рациональные мысли? Или я все же перебрал с медом и брагой?

Глава 3

Ханы трех соседствующих своими кочевьями орд срочно съехались в Шарукань. Были причины для такого собрания и весьма существенные. Это место самое нейтральное, удобное для всех, даже с учетом того, что слава, сила и значение города-стойбища уже далеки от того, что было.

Шарукань называть городом можно было лишь условно. Скорее, это многолюдное и раскинувшееся на большой площади поселение было местом для торговли между ордами, решения политических вопросов, заключения браков. При суровых зимах, которые случались не часто, сюда могли прийти кочевники и переждать холода. Степнякам нужно место, где можно было оставить весточку, закупить нужное для жизни, узнать последние новости, заключить договоры о браках. И, вероятнее всего, не будь в Шарукани иноплеменников, так он и вовсе не был похож на город, а летом полностью пустел.

В Шарукани можно встретить многих людей мастеровых, как и торговцев. Тут живут и русичи, из тех, что некогда брали в плен, или рождались уже в половецких кибитках. Некоторые ранее порабощённыеуже не мыслили иной жизни и вполне добровольно оставались в ордах, или после позволения хана, переселялись в Шарукань.

И сейчас, последние семь дней, бывший ранее более чем размеренным и тихим город-стойбище половцев, волновался, словно потревоженный улей. Русский стольный град Киев, расположенный не так, чтобы сильно далеко от Шаруканя, горит, пылает в огне. Такие новости прибыли в Степь, что их нельзя не обсуждать. После стали приходить и другие вести, но они были заметны и понятны уже не всем обывателям, а важны тем кипчакам, которые осуществляют политику своих орд.

Великая Стана, которую с таким трепетом и тщанием выстраивал князь Изяслав Мстиславович, почти что опустела. Переяславльский князь отправился в Киев и взял большую часть своей дружины. Масштабы стройки беспокоили половецких ханов, Русь получала реальную возможность защищаться даже от мобильных и быстрых отрядом половецких людоловов.

Вот и решали три хана, соседи по кочевьям, как быть и реагировать ли на такие подарки судьбы.

– Что скажете братья мои? – спросил хан Елтук, взявший на себя лидерство на Совете.

Орда Елтука кочевала юго-восточнее Шарукани, севернее реки Северский Донец. У хана было тысяча шестьсот кибиток в орде – это не мало, больше, чем у двоих других ханов-соседей.

– Я скажу, брат-хан Елтук, – хан Акум, чьи кочевья находились на севере великого Дикого Поля, сам себе взял слово, чем вызвал брезгливые гримасы на лицах и Елтукаи третьего хана Белука.

Елтук и Белук могли бы поспорить за лидерство, так как их орды большие, сильные, а воины большей частью одеты в брони. И Белук отдал лидерство Елтуку только потому, что орда последнего, как считается, условно владеет городом Шуруканем, ну и все же Елтук имеет чуть большее войско. И пусть слава половецкого зимнего стойбища-города уже не та, что была до разорения города Владимиром Мономахом, но все равно Шарукань – политический, торговый и культурный центр половецких земель и приносит доход прежде всего Елтуку.

– Нам нужно ударить по русичам, но пусть это будет удар по… Галичу. Там не так давно вновь сменилась власть, горожане не хотят воевать за своего князя Владимирко, потому… – распылялся Акум, но был перебит ханом Елтуком.

– Брат мой Акум, о твоем горе я знаю, но не перекладывай свои проблемы на другие орды, – жестко заметил Елтук.

Да! Это не прием в Киеве великим князем Всеволодом Ольговичем, когда просто так, почитай и не за что, Акум получил богатые дары и почетную встречу. Тут, в Степи, орда Акума оказывалась слабой, мало того, последнее поражение учебной большой сотни, в которую набрали сыновей самых знатных беков, сильно подкосило орду. Почти двести молодых воинов и их опытных наставников разгромил отряд русичей, состоявший, если верить докладам, из трех сотен дружины галичского князя. Да, Акуму доложили, что там была ближняя, старшая дружина князя Владимирко и было русичей не менее трехсот. И то учебная большая сотня смогла не менее ста русичей изрубить.

– Ты брат-хан Елтук, что-то знаешь? – спросил Акум.

– Знаю, брат-хан. И что отряд русичей, который разбил твои две сотни был не из Галича, а дружиной изгнанного князя Ивана сына Ростислава. Так что Владимирко Галичский не причем тут. Выпори, или казни тех, кто докладывает тебе ложь, брат! – сказал Елтук, а хан Акум чуть не схватился за саблю.

Как смеет другой хан, пусть его орда и сильная, указывать, что делать другому хану! Но Акум вовремя спохватился. Да, он потерпел поражение, серьезное. Дело ведь не столько в количестве погибших, хотя две сотни воинов для любой орды – потери, с которыми приходится считаться. Дело в том, кто именно погиб. В том отряде было немало сыновей подвластных Акуму беков. И теперь отцы могут спросить с хана за своих детей. Это не по устоям, с хана спрашивать, но когда твой сын погибает, а мести нет, то у горюющего по утрате родителя может и разум пропасть.

– Не печалься, брат, у меня есть свидетель, который столкнулся с тем же отрядом, что и твои воины. Это был отряд моего вероятного зятя, я собирался отдать за него свою племянницу. Но теперь Гурандухт погиб, а его десятник жив, – сказал Елтук и выкрикнул так громко, чтобы те, кто находился снаружи юрты точно услышали хана. – Приведите Алкана и ту деву-полонянку!

Через минуту в ханской юрте, которую Елтук всегда предпочитал каменным и деревянным домам, оказался один воин-кипчак и прекрасная, черноволосая женщина. Если на воина ни хан Акум, ни хан Белук, пока больше молчавший, не обратили внимание, то женщину рассматривали с превеликим любопытством.

– Хан-брат Елтук! Я дам за эту женщину тебе двух коней и три добрые брони русской выделки, – сказал Акум, чуть ли не облизывавшийся на Рахиль.

– Нет, она не продается, брат-хан, – отвечал Елтук, при этом он больше смотрел за реакцией воина. – Так дешево…

Воин Алкан, после упоминания о Рахиль и что кто-то ее может забрать, начал тяжело дышать и было видно, что он готов кинуться на любого, кто посягнет на женщину, стоящую рядом. Такое поведение в купе с тем, что Алкан, по сути сбежал, оставив своего командира и бека, подразумевало казнь. Елтук для того и вызвал воина с женщиной, чтобы устроить представление, показать свою решимость и власть.

– Расскажи, десятник Алкан, кто напал на твой отряд и что произошло под Киевом и у Каменного брода! – потребовал Елтук.

Только сейчас хан Акум рассмотрел воина и вспомнил его. Это был один из тех десятников-кипчаков, которые обеспечивали не только безопасность хана Акума, но и создавали ему неплохое представительство во время посольства в Киеве.

Хитро получается. Елтук имеет своего человека в Киеве, даже сотню из половцев-кипчаков, которые помогают половецким ханам ориентироваться в русском городе. И тогда что? Хан Елтук следит и шпионит за всеми ханами, которые имеют отношения с русичами? Акум перевел свой взгляд на брата-хана, который вознамерился, видимо, стать старшим ханом, или как тогда величать? Великий хан? Не будет такого, половцам сложно объединиться. Так считал Акум, а вот Елтук имел несколько иное мнение и стремился как раз возглавить Совет половецких орд, который еще, правда, предстояло создать.

– И тогда я, выполняя приказ своего бека, Гурандухта, ушел, – закончил рассказывать Алкан.

Десятник в своем рассказе почти ничего не утаил, может только о своей маниакальной страсти к русской девице не сказал. Десятник понимал, что хан Елтук, его приближенные, многих спросят об обстоятельствах того боя у брода. Алкан не был уверен во всех двадцати воинах своего большого десятка, а тут еще и девица, которую так же допрашивали.

– Ты покинул своего бека, вопреки воле своего бека…

– Елтук осмотрел свой шатер, почти не заостряя внимания на присутствующих, а после приказал. – Убейте его, он не достоин оставаться в живых!

Два охранника, которые дежурили у выхода из юрты и бывшие ранее предупреждены о том, что им предстоит рубить голову десятнику Алкану, сделали свою работу профессионально. Пока один охранник с первого же удара почти снес десятнику голову, которая осталась болтаться лишь на куске кожи, второй прикрыл ханов шерстяным полотном, дабы кровь не забрызгала правителей орд.

А вот Рахиль обильно кровью ее мучителя обдало. Девушка почти и не поморщилась от такой грязи, в виде крови, быстро свёртывающейся на рубахе рабыни, ее лице, руках.

А в это время ханы Акум и Белук пристально смотрели на Елтука.

– Ты хочешь, брат-хан, чтобы я вернулся в свою орду и более не приезжал на наше общее стойбище в Шарукань? Что ты хочешь показать этой казнью? – спрашивал Белук. – Зачем все это нужно было показывать? И почему ты казнил провинившегося десятника не по обычаю? Знай, что я собираюсь принять участие в том, чего ты хочешь, я испытываю ненависть к русичам не меньшую, я даже на время подчиню тебе часть моих воинов, но я никогда не подчинюсь тебе, брат.

– А я того и не требую. Но, хочешь, я подарю тебе русскую рабыню? – усмехнулся Елтук.

– Я не столь молод, чтобы забавляться с русскими женщинами, мне нужно думать о наследнике, а не растрачивать себя. Оставляй ее себе и возьми выкуп. А вот то серебро, что бы возьмешь за девицу, можешь мне отдать, я найду у кого за эти деньги купить брони для своих воинов, – отвечал Белук.

– Ты мне отказал? А Белуку в дар даешь девицу? – взбеленился хан Акум.

– Брат-хан! – чуть повышая голос сказал Елтук. – Белуку от меня ничего не нужно, он кочует южнее, там с русскими редко можно встретиться. А ты пришел с просьбой о мести, да еще и не разобравшись, кто именно тебя стравливает с Галичем. Но ты можешь выкупить эту рабыню. Ее родне я пошлю вести о четырех сотнях гривен, тебе, как моему брату, отдам полонянку за три сотни.

Лицо Акума скривилось. Три сотни за русскую рабыню, пусть и такую ладную? Это сумасшествие. Да и не станет он тратить такие деньги, иначе ранее беки, и без того уже злые, точно спросят с хана.

– Что с Галичем? Вы поможете в набеге? Пусть даже на мой отряд напали и не они? – смирившись, пусть и на время, с участью быть младшим среди иных ханов, спрашивал Акум.

– Брат-хан Белук, ты как считаешь? Я думаю, что можно не показывать того, что мы знаем о неучастии Галича в бою с воинами хана Акума и предъявить им виру. Сделаем это уже завтра, после подождем. Новый князь Киева не сможет оставаться в стороне. Если он не пошлет помощь Галичу в такой обстановке, не предупредит Владимирко Галичского, что все три хана собираются в набег, то его не признают великим князем. Получится, что Киев ослабнет, Великая стена окажется пустой. Мы подпалим все засеки, разрушим и сожжем все русские крепости, ударим и по их деньгам, которые вкладывались в строительство обороны от нам.

Наступила пауза, Белук многозначительно поглаживал свою остроконечную бороду. Хан одной из сильнейших ближайших орд размышлял. Да, момент для набега выдается очень удачный. В Киеве произошласмута, там многих убило, Русь лишилась может и чуть меньше тысячи опытных бойцов, составлявших ранее дружину Всеволода Ольговича. Это очень много. А еще Киев не сможет собрать ополчение в виду того, что многие киевляне погибли в бунте. Так что нужно бить и прямо сейчас, не давая русичам время опомниться и восстановиться.

– Твой план не глуп! – сказал после продолжительной паузы Белук. – Давайте обсуждать!

*…………*………….*

– Не кручинься, Спиридон, съездишь с епископ Климентом Смолятичем в Туров, там и рукоположат, – успокаивал я своего товарища.

– Он мог и сам… – словно обиженный ребенок говорил Спирка. – Зачем тогда я все службы и молитвы рассказывал, зачем житии пересказывал и евангелие?

– Ну ты же хотел сразу быть пресвитером? Кабы крестить, да причащать мог? Так что все правильно, – говорил я, уже несколько утомившись объяснять очевидное Спиридону, то, что и он сам, даже лучше меня, знал.

Да, Климент оказался принципиальным малым. Когда в первый раз князь с ним поговорил и сперва, чтобы понять степень лояльности епископа, попросил о незначительной просьбе – рукоположить Спиридона, дабы он в походах окаймлял паству свою, а после, так и на земле церковь сложить, то Климент отчитал Ивана Ростиславовича, как дите малое.

Я не был на этой встрече, но слухи просочились. Скорее всего, сопровождение князя проболталось. Мне такое поведение епископа больше даже понравилось. Принципиальный мужик, в смысле, священник. Раз для рукоположения нужны два епископа, так и быть тому. А все остальные, так сказать «упрощенные» процедуры, от Лукавого.

И такой епископ есть, по близости, так и не один. В Турове есть епископ Иоким, по сути, соратник Смолятича, пусть сам и из ромеев, но славянского роду-племени. Вот к нему и направляется Смолятич. Еще ближе был Черниговский, но борьба Владимировичей и Ольговичей не позволяла Смолятичу рассчитывать на лояльность черниговского князя.

– Побудешь, Спиридон, при будущем первом митрополите Всея Руси русского происхождения, – подбадривал дьячка.

– Думаешь его одобрят в Константинополе? – удивленно спросил Спирка.

Я не стал вдаваться в подробности, а многозначительно промолчал. Я не думаю, я это знаю. Вернее, вспомнил, что Смолятич будет-таки митрополитом, но вот насчет того, какое мнение по его кандидатуре будет у Константинопольского патриарха – вопрос. А еще мнение Ольговичей нужно учитывать, так как Климент явно не их человек. Вроде бы, там какой-то церковный конфликт вышел, где центральной фигурой был Смолятич.

– Все, пошли в мастерскую, посмотрим, как там твой новый самострел, – сказал я и чуть ли не силой выпихнул из дома Спирку.

Мы проживали на самой окраине Гомеля, или как тут его называют, Гомий. Наш дом, примыкавший к гостиному двору, был неказист и должен именоваться скорее полуземлянкой. И полов не было, лишь утоптанная земля, частью дом уходил в землю на метр точно. И то, такое вот жилище получил я, как десятник. Иные спали во дворе, а часть дружины, так и вовсе стала лагерем в версте от последнего городского строения.

Гомий был большим городом, что изрядно удивило. Конечно, своими размерами он сильно уступал Киеву, но превосходил Берладу. А более сравнивать мне и не с чем. Вот только Любеч еще я видел по дороге в Гомий. Так тот город показался мне так же меньше Гомеля.

Высокий холм с площадкой под детинец, река Сож, речушка Гомеюк, впадающая в него, а вокруг много болот. Сложно подступиться к городу, но болота тут играют и другую роль. Они содержат в обилии сырье для металлообработки, на чем Гомий и специализируется.

– Ты глянь, какая пошла! – сказал я, указывая на девицу, которая, заприметив мой интерес резко зарделась и закрыла свое лицо ладонями.

Спиридон не отреагировал, хотя интерес к противоположному полу имеет, бывало начнет озвучивать свои требования к будущей жене, так меня сразу в сон клонит, так как Спирка в этот момент нудный до зевоты.

Я примечал, что в Киеве девушки и женщины носят огромное количество стеклянных украшений? Не правда, мне тогда просто было не с чем сравнивать. В Гомиеженщины кажутся полностью стеклянными, они и на одежду цепляют и не только бусы, но и те же браслеты. Идут такие себе… стеклышками позвякивают!.. А потом эти браслетики ломаются падают на землю, а студентам-археологам через лет так через девятьсот находить обломки!

В мастерскую мы не зашли, только лишь спросили у низкого “гнома”, как там заказ на пластинчатый доспех для Спирки, мой комплект, ну и десять самострелов.

– Брнсх, шпрб, всякие… – пробурчал “гном”.

Нет, это не какой-то язык Средиземья и передо мной не сказочный персонаж, а реальный человек, вот только он не русский. Чех, скорее всего, это у них в словах много согласных букв, что и не выговоришь.

– Самострелы мои? – настаивал я.

– Есть… – мастер показал четыре пальца, потом подумал и выставил три пальца. – Дня.

Хорошо, что не один день, иначе мог и средний палец показать мне, сообщая куда мне идти со своим заказом.

Почему тут чехи и не только они, но и мазовшане, к примеру? А пригнал Ростислав Мстиславович с тех краев, или забрал у полоцкого князя. Так тут принято: удачный поход, так ремесленников полонить и посадить в своих городах. С крестьянами реже подобное случается, земли разработанной не так, чтобы сильно много, особенно в Смоленском княжестве, своих рядовичей, да холопов хватает, но случается, что и на землю полоняных садят.

– Злой кузнец, – озвучил свой вывод Спирка, когда мастер ушел внутрь огороженной бревенчатым забором мастерской.

– Абы сделал то, что от него просят, – сказал я и решил прогуляться по городу, Спирка же в который раз за последние два дня вновь пошел в церковь.

Женского внимания хотелось сильно, гормоны в молодом организме влияли и на сознание. Общение с Рахиль уже позабылось, точнее сказать, я ее помню и, представится такая возможность, так и спасу, если она жива. Но молодой организм, вкусивший прелесть плотских забав требовал продолжения.

Я бесцельно бродил по городу, рассматривая людей и периодически, когда попадались торговые лавки, приценивался к разным товарам, в основном к железным предметам, но не военного назначения, а к хозяйственным. Вот только, ни женщин, чтобы познакомиться, ни девушек, чтобы хоть полюбоваться ими издалека, не встречалось.

– Вот ты где! – услышал я крик рядом с собой.

В мою сторону бежал Боброк.

– Тебя ждут в детинце. Князь повелел быстро найти и привести тебя. Там епископ еще… – запыхавшись сообщил мне новик.

– Если задержусь, выходите за город, пусть тренировку начинает Лавр, – сказал я Боброку и поспешил, нельзя заставлять себя долго ждать, а то вероятные собеседники будут нервничать и никакого разговора не сложится.

Быстро преодолев не менее версты до детинца, я, без задержек от охраны, сразу же направился в терем, там и располагался епископ, там же сейчас занимал несколько комнат князь Иван Ростиславович.

– Так это ты, отрок, братство придумал христианское по примеру латинянских ордеров лицарских? – с порога задал вопрос рослый мужчина с чуть проступающей сединой в волосах и аккуратной, постриженной, но пышной рыжеватой бородой.

– Я, владыко и считаю, что это возможно! – сказал я.

– Рассказывай! – повелел Климент Смолятич.