Читать книгу: «Капитаны в законе», страница 3

Глава 2
Почти хеппи-энд

Побратимы переглянулись, недоумевая. Чего им ждать от завтрашнего визита, гадали долго, но ни к какому конкретному выводу не пришли – слишком много вариантов. Особенно с учетом многозначительной паузы и последующего пояснения: «недосуг станет». С чего бы?

На всякий случай друзья приняли кое-какие меры по подготовке к срочной эвакуации, а проще говоря, побегу из города. Загодя предупрежденные литвины к вечеру вывезли в свой дом-казарму, стоящую в пригороде Твери, за городскими стенами, сундуки с одеждой и наличностью, оставив лишь шкатулку с серебром – на бытовые расходы. Дабы княжеские дружинники не застигли их врасплох, Сангре предусмотрительно распорядился удвоить сторожевые посты. Да и внутри самого терема, где он жил вместе с Уланом, тоже выставили ночную стражу.

Однако ночь прошла спокойно. Да и в городе царила тишина, о чем успела сообщить спозаранку пробежавшаяся по торжищу Заряница. У княжеского терема тоже было все как обычно, и Сангре порадовался, что они прихватили с собой в качестве сопровождения всего четверых: пару оруженосцев и телохранителей.

Тем не менее в приемный зал, как Петр про себя называл здоровенную комнату, где собирались княжеские советники, побратимы вошли слегка робея. Как ни крути, но дело, порученное им, они в конечном итоге завалили, а значит, какое-то наказание должно последовать. И насколько оно окажется суровым, поди пойми.

Завидя их, бояре, сидевшие по лавкам, расставленным у стен, принялись вполголоса переговариваться. Во взглядах, бросаемых на побратимов, читалось разное. У Кириллы Силыча и нескольких, сидевших поблизости от него – дружелюбие. Зато в глазах сидевших подле Ивана Акинфича рдела враждебность, а сам Акинфич и вовсе полыхал лютой ненавистью.

Слегка успокаивало, что первенец Михаила княжич Дмитрий, стоящий за отцовским стольцом, как здесь именовали специальное княжеское кресло с витиеватой резьбой, смотрел на них совершенно иначе – с легкой улыбкой, эдак ободряюще. Да и сам Михаил Ярославич вроде выглядел благодушным. А может, попросту скрывал свое истинное настроение, как знать.

Едва они вошли, как тверской князь поднялся со своего стольца и тяжелой поступью направился к ним. Но того, что произошло впоследствии, не ожидали ни Буланов, ни Сангре. Остановившись подле них Михаил Ярославич, возложив правую руку на плечо Улана, повернулся к сидящим.

– Еще раз сказываю – что было в их силах, то они и возмогли, – твердо заявил он, словно продолжая некий спор, шедший среди присутствующих до их прихода. – Да и ранее… Тебя, ведун, благодарствую за пророчество доброе, кое дух у моих воев подняло, а тебя, гусляр, – и его рука опустилась на плечо Петра, – за песню добрую. Ну и в Литве тож кое в чем подсобить моему боярину сумели, как он мне поведал.

Сидевший поодаль от Ивана Акинфича Кирилла Силыч при этих словах расплылся в довольной улыбке и, как бы подтверждая, утвердительно закивал, а князь, вновь повернувшись к друзьям, произнес:

– Потому жалую вас обоих шубами бобровыми.

Едва он это сказал, как стоящие у входной двери дружинники направились к побратимам. Оба держали по черной бобровой шубе.

– А чего говорить-то надо? – шепнул Петр Улану, пока дружинники, зайдя сзади, накидывали на каждого шубу.

Тот неуверенно пожал плечами. Как назло, тот, что суетился подле Сангре, оказался более расторопным и управился первым. Значит… Петр смущенно кашлянул в кулак и громко заверил Михаила Ярославина:

– Благодарствую за честь, княже.

Следом то же самое повторил Улан.

Судя по еле приметному разочарованию, князь хотел услышать нечто иное, но «Служу отечеству» не подходило, а «трудовому народу» вообще не лезло ни в какие ворота. Однако Михаил Ярославин продолжал медлить, явно ожидая продолжения, и Сангре нашелся, бодро заверив:

– Поверь, отслужим.

И вновь промах. Нет, судя по легкой улыбке князя, он от них ждал эдакого, но не только. Легкий поклон ситуации тоже не исправил – разочарование на лице Михаила Ярославина никуда не делось. Да и лицо стоящего подле столица княжича Дмитрия тоже вытянулось – что-то друзья упустили из обязательного, но неведомого им ритуала награждения.

– Ну а об остатнем позже договорим, ближе к вечеру, – кивнул им в ответ Михаил Ярославин, давая понять, что аудиенция закончена.

Слово свое он сдержал и засветло подкатил к их терему. Как раз вовремя – все четверо (друзья и Изабелла с Заряницей) едва уселись за пиршественный стол.

– Эва, как тут у вас чинно, – с порога прокомментировал Михаил Ярославин, очевидно имея ввиду в первую очередь столовые приборы: перед каждым отдельная тарелка, а подле, помимо ложки и ножа, лежала серебряная вилка.

Усевшись на стул и вольготно откинувшись на спинку, он не преминул похвалить хозяев еще раз.

– Ишь какие, заботливы об удобствах. Эвон, не лавки – стольцы понарасставили. И спинки разузореные, чтоб тулово опереть, и поручни, чтоб длани покоить. За таковский любого посадить, вмиг удоволишь, – хлопнул он по подлокотникам.

Сангре прикусил губу, с трудом сдерживая улыбку и давя в себе мальчишеское желание показать другу язык. Ведь именно Петру принадлежала идея заказать их мастеру Березняку, причем чуть ли не в самую первую очередь. И вот результат. Пускай тот не успел выполнить весь обширный заказ, но со стульями получилось как нельзя лучше.

Сервирован стол был на пять персон – хотя всерьез обещание князя побратимы не восприняли, но местечко для него приготовили, притом самое лучшее, во главе стола, под божницей. Однако вместе с Михаилом Ярославичем в терем заглянул княжич Дмитрий и боярин Кирилла Силыч. Пришлось подтаскивать к столу два последних резервных стула.

На широкой груди боярина красовалось нечто вроде золотой медали на золотой же цепи. Правда, выглядела медаль несколько непривычно, особенно ее форма – эдакий вытянутый овал. На нем был изображен князь, сидящий на своем стольце, а внизу полукругом краткая надпись: «Се дар княжев». Чей конкретно дар – не указывалось. Впрочем, ошибиться было нельзя. Неведомый гравер обладал достаточным талантом, чтобы отобразить почти все характерные черты Михаила Ярославича. Особенно мастеру удался высокий лоб с большими залысинами на висках.

– Что, гусляр, по нраву пришлась? – улыбнулся князь, заметив внимательный взгляд Петра, устремленный на боярскую «медаль». – Ништо, ежели ты мне столь же верно и усердно послужишь, глядишь, с летами тоже такую заполучишь.

Пировали гости недолго. Михаил Ярославич, провозгласил здравицу за хозяев, но отпил из кубка не больше трети, а затем внимательно посмотрел, как орудуют вилками остальные, и принялся повторять. Учитывая, что пользовался он ею впервые, выходило у него превосходно. Да и у Дмитрия тоже. А вот Кирилла Силыч не рискнул воспользоваться загадочным инструментом и накалывал мясо исключительно на нож, как привык.

Меж тем князь, деликатно отведав кусок курочки, ломоть запеченной духмяной свинины и заев мясо шматом квашеной капусты, похвалил хозяек за славное угощение и, очевидно посчитав, что основные приличия соблюдены, поинтересовался, рассеянно крутя в руках вилку:

– Одного не пойму, то ли это у вас прощальная трапеза, то ли пиршество по случаю награды. Уж сделайте милость, растолкуйте гостям, как оное понимать?

И все трое гостей, как по команде, вопросительно уставились на побратимов. В глазах Дмитрия явственно читалась тревога, боярина – эдакая укоризна.

Сангре потер мочку уха и выразительно посмотрел на Заряницу, еле заметно кивнув ей. Та, мгновенно сообразив, попросила княжеского дозволения удалиться. Дескать, братца больного покормить надо, и, легонько потянув Изабеллу за рукав, добавила:

– Да и отварами вечерними заодно попоим болезного.

Михаил Ярославич внимательно посмотрел им вслед, дожидаясь, когда они поднимутся наверх, и, пристально уставившись на Петра, негромко полюбопытствовал:

– Так что поведаете? Вроде я ничем вас не обидел, а вы, по слухам, в путь-дорожку засобирались.

Улан виновато закашлялся, Сангре тоже засмущался, а князь продолжал:

– Опять же и на службу к мне не запросились, стало быть и впрямь иное намыслили. Скрывать не стану, не хотелось бы отпускать – уж больно смышленые. Да и дружина у вас хошь и малая, но справная. Но с иной стороны взять – вроде как насильно мил не будешь.

– Мы ж подвели тебя! – растерялся Петр.

– Не то сказываешь, – строго возразил князь. – Я душой не кривил, шубами вас наградив. Вы свое дело и впрямь хорошо учинили. Кто иной и вовсе ничего бы не добился, а вы и след добре гнали, и выведать многое исхитрились. А коль чего не вышло – что ж. Жаль, конечно, но видно богу угодно, чтоб мне за убивца неведомого ответ держать, а уж какой – о том господь ведает, да еще хан ордынский. Видно, такова моя… – но договаривать не стал, сменил тему.

Мол, скрывать ни к чему, он велел уж и грамотки на две деревеньки им в кормление приготовить. Мыслил, как попросятся на службу, сразу их и вручить. Да и сын-наследник, честно признаться, ему все уши про них прожужжать успел, и тоже уверял: останутся, на-пременно останутся. А оказывается…

Дмитрий при этих словах засмущался, густо покраснел, аж уши запунцовели. Однако он послушно молчал, не встревал, с упреком поглядывая на побратимов.

– Мы так и подумали, княже, что эти награды не за одни прошлые заслуги нам тобой дадены, но и… – Улан чуть замялся, поскольку сказать «авансом» было нельзя, слово на Руси незнакомое, но вовремя нашелся Сангре:

– А еще и за будущие, впрок. И уезжать не жаждем, – бодро продолжил он. – Наоборот вчера целый вечер кручинились, боясь, что ты нас после этой неудачи прогонишь. Потому и проситься на службу не стали. Чего отказ прилюдный выслушивать? Коль так вышло, одно осталось – вещички собирать.

– …согласно мудрой эллинской поговорке: «Надейся на лучшее, а готовься к худшему», – подхватил Улан. – А если ты столь высокого о нас мнения, мы с удовольствием останемся…

– …потому что убеждены – пригодимся тебе и не раз. И можешь поверить, здорово пригодимся.

– Не мне, – поправил Михаил Ярославич, – сыну, Дмитрию. А ко мне уже гонец прибыл – Узбек к себе кличет. Я и струги повелел собирать.

При этих словах Кирилла Силыч досадливо крякнув, хотел что-то сказать, но не стал, уныло вздохнув.

– А ты пока не спешил бы ехать, – осторожно посоветовал Улан. – Пусть два-три месяца пройдет, а там, глядишь, и у хана сердце оттает. Знаешь, горечь утраты со временем…

– Да я и сам так мыслю, – согласился князь. – Допрежь отъезда лучше бы поначалу с Юрием мир урядить, чтобы он меня не столь шибко перед ханом оговаривал. Эвон, даже посольство любви и согласия к нему отправил. Чаю, боярин Лясандра Маркович возможет моему супротивнику растолковать, что нет на мне вины в смерти его женки. А в Орду покамест сына Константина намыслил отправить.

– Мне следовало вместях с Ляксандром Марковичем ехать, – проворчал Кирилла Силич. – Вдвоем-то сподручнее.

– Что о том толковать, – досадливо отмахнулся Михаил Ярославич. – Эвон, как тебя о ту пору простуда скрутила. Куда такому в дорогу.

– А не мал твой сынишка для такого посольства, – усомнился Улан, припомнив виденного им мельком пару раз подростка лет двенадцатитринадцати, не больше.

– Так ему там говори не вести, закладником быть.

– И не жалко его? – сорвалось с языка у Петра. Он осекся, мысленно выругав себя за несдержанность, но слово не воробей, выпорхнуло.

– Ты чего такое сказываешь? – насупился боярин. – Неужто помыслил, будто наш князь…

– Остынь, – осадил угрожающе привставшего из-за стола Кириллу Силыча Михаил Ярославич, и невозмутимо пояснил Сангре:

– Не посмеет Узбек его жизни лишить. И не из-за лет малых, басурманам на такое плевать, а побоится, что я тогда вовсе к нему не приеду, – и князь тяжело поднялся из-за стола. – Ладно, коль посулились не отъезжать и на службу ко мне пойти, я слову вашему доверюсь, а посему об остатнем можно и завтра потолковать. Тогда же и ряд³ с вами заключим. Пируйте далее, но к полудню жду обоих у себя. С грамотками же медлить не стану, пущай и келейно, но вручаю их вам прямо тут, – он кивнул княжичу.

Тот, просияв, извлек из сумы, висящей сбоку на поясе, два туго скрученных свитка с тяжелыми вислыми печатями, а Михаил Ярославич, чуть повысив голос, торжественно провозгласил:

– Жалую каждому из вас в кормление по деревеньке близ Зубцова. Места там, правда, неспокойные, порубежье близко, Ржевское княжество вовсе недалече, ну да управитесь чай. К тому ж там ныне иной князь сидит, а он на иконах поклялся в молодших братьях⁴ у меня ходить.

– Отслужим, – еще раз заверил Сангре.

– Верю, – кивнул князь. Следом за ним поднялись из-за стола довольно улыбающийся Дмитрий с боярином.

Но на полпути к двери Петр остановил Михаила Ярославича.

– Княже, просьба к тебе малая, – выпалил он.

Тот остановился. Во взгляде еле заметно скользнуло разочарование.

– Там у нас наверху кузнец Горыня лежит, брат Заряницы, – заторопился Петр. – Он после битвы под Бортеневом к постели прикован, встать не может. Вон, боярин твой о том ведает, Горыня первое время как раз у него отлеживался.

– Точно, – подтвердил тот. – Хребет ему сабелькой поранило. А бился он славно, видал я.

– Так раз уж ты здесь, может, навестил бы. Для него твоя похвала и пожелание выздороветь целебнее любого отвара будут.

– Ах, вон ты о чем? – с видимым облегчением протянул Михаил Ярославич. – Что ж, дело доброе, – и распорядился, – веди.

По пути Сангре прихватил со стола деревянную солонку, вырезанную Горыней в виде забавной куколки, и, сунув князю в руки, шепотом попросил похвалить его рукоделье и попросить себе на память.

– Ишь какой заботливый, – буркнул Михаил Ярославин, но солонку принял и не меньше минуты, стоя у изголовья больного, старательно расхваливал ее.

Не забыл он помянуть и про ратную доблесть кузнеца. Мол, хоть и издали, а краем глаза подметил, как тот лихо ворогов крушил. От таких слов Горыня буквально расцвел, разрумянился – теперь он вновь напоминал того здоровяка, каким был до ранения в позвоночник. И на княжеское напутствие непременно выздоравливать, да чтоб к рождеству богородичному непременно на ноги встал, али уж крайний срок – к крещению Спасителя, горячо заверил, что беспременно встанет.

Услышав такое, Заряница не выдержала и, прижав к лицу платок, опрометью вылетела из ложницы. Да и оставшиеся тоже расчувствовались, а Забава даже всхлипнула, с трудом удерживая подступившие слезы.

На обратном пути, спускаясь по наружной лестнице – князь с Петром чуть впереди, остальные следом – Михаил Ярославич задумчиво заметил:

– Эва, сколь мало надобно, чтоб человека осчастливить… хоть на чуток. А ты молодца, гусляр. Сам-то, как я слыхал, высокого рода, а сердце доброе имеешь и к простому люду отзывчивое. Я признаться, поначалу помыслил, будто для себя что-нито попросишь, а ты вона об чем, – и, покосившись на Петра, он хитро осведомился: – А ты, часом, не не из-за сестрицы столь к брату заботлив, ась? – Сангре возмущенно засопел, а князь, лукаво улыбаясь, невозмутимо продолжил: – Ну, так и есть, эва как закипел.

– Токмо попомни, – встрял Кирилла Силыч, – поначалу тебе перекреститься придется. Негоже, чтоб у мужа с женкой разные веры были.

– Верно, – поддержал боярина князь. – Я такую баскую девку в латинство нипочем не отдам.

Они уже садились на коней, когда князь возобновил тему и, усевшись в седло, шутливо погрозил Сангре пальцем:

– Да гляди, осерчаю, коль меня на свадебку не позовешь.

– С того света не зовут, – тихо произнес стоящий позади Петра Улан, когда ворота за князем, боярином и четырьмя его дружинниками закрылись.

Сангре, круто развернувшись на каблуках, гаркнул на друга:

– На этом свете он будет, ясно тебе?!

– Ты решил успеть до его отъезда в Орду свадьбу сыграть или как? – невозмутимо поинтересовался Буланов.

– Да какая к шутам свадьба, – досадливо отмахнулся Петр и посоветовал: – К тому же, судя по поведению Заряницы, если кому и вести ее под венец, то тебе. Точно, точно. Обрати внимание, она даже на Изабеллу стала косо поглядывать, не иначе ревность обуяла, – он досадливо поморщился. – И вообще, не о том мы. Тут надо думать, как Михаила Ярославича выручать.

– И в первую очередь тебе, – парировал Улан. – Или забыл, кто в нашем дуэте генератор идеей?

– От которых сам князь постоянно отказывается, – огрызнулся Петр. – Я ему еще вчера две неплохие мыслишки подкинул, а он их на корню загубил! Грех, видите ли! Ну да, умереть святым куда проще, чем жить грешником.

– Две – это хорошо, – невозмутимо согласился Буланов, – но бог любит троицу, а про третью, когда она тебе на ум придет, мы ему ничего не скажем. И про последующие тоже. А посему думай, старина, крепко думай, но помни – времени у нас чертовски мало.

Глава 3
Даешь первый ОМОН!

Очередные идеи у Петра созрели довольно-таки быстро, на следующий день. Правда, одна из них к спасению Михаила Ярославина отношения не имела. Дело в том, что Сангре задумал создать свою полноценную дружину. А что? Коль дело идет к долгой жизни в Твери, надо осесть в городе солидно, с должным размахом. Свою мысль он высказал другу. Мол, тем самым они выбьют из под ног Ивана Акинфича и иже с ним, лишнюю опору. Ведь сейчас он, напоминая князю при каждом удобном случае, что они – чужаки, не забывает тыкать пальцем и в их отряд. Мол, посмотри на их рожи. Один кривич, пара дреговичей, волынян да бужан, а остальные кто? Одни имена чего стоят – без чарки доброго меда и не выговорить. А учитывая, что пополнение составят практически одни тверичи, боярину крыть будет нечем.

Да и несолидно оно – отряд из двух десятков. Конечно, Сангре с Булановым пока не ближние княжеские бояре, но нужно работать на перспективу, а с таким количеством бойцов в большие авторитеты им нипочем не выбиться, и никакая шуба с кучей идей впридачу не поможет. За плечами надо иметь полсотни как минимум, причем с качественной подготовкой, на порядок лучшей чем у всех прочих.

Завершил он кратко:

– Итак, чтобы стать на один уровень с боярами, то бишь оказаться «в законе», нам срочно нужен спецназ.

Выслушав друга, Улан невозмутимо пожал плечами и принялся перечислять свои возражения. Дескать, идея-то хорошая, но дабы не разочароваться, следует помнить, что она – долгосрочная, поскольку полноценный отряд размером хотя бы в полусотню, а лучше – сотню человек, получится не ранее, чем через несколько лет. Во-первых, все хорошие воины давно разобраны. Во-вторых, под начало к безвестным чужакам они попросту не пойдут. Выходит, с каждым новичком, который подойдет по физическим параметрам, придется начинать работу чуть ли не с нуля. Какое уж там на порядок выше по качеству – как бы не наоборот. И он подвел итог: дабы ускорить дело, надо для начала самим получить известность в городе. Тогда и с набором станет не в пример легче.

– Известность… – задумчиво протянул Петр. – Морду что ли еще раз набить Акинфичу.

– Можно, конечно, – усмехнулся Буланов. – Но я имел в виду не такие скандальные способы. Ты все время забываешь, что мы – опера, некогда служили в МВД, то есть знакомы с правилами поддержания порядка и прочими премудростями отнюдь не понаслышке.

– А причем тут наше темное ментовское прошлое? – недоуменно нахмурился Петр.

– Да все при том же. Да, силы правопорядка здесь отсутствуют, верно, но преступления-то совершаются. Конечно, не в таком количестве, как в каком-нибудь дерьмократическом обществе, однако хватает.

– Точно, – загорелся Сангре. – И если предложить князю завести службу по охране правопорядка, красиво подав эту идею, притом сразу заявить, что берем ее на полное обеспечение, чтоб ему не думалось, чем расплачиваться с нанятыми людьми, думаю, он за такое ухватится. И какая разница, как эта служба станет называться: спецназ или ОМОН.

– Тогда уж скорее ОПОН, – внес поправку Улан. – Но растолковывать Михаилу Ярославичу что значит «полиция» будешь сам.

– Идет, – покладисто согласился Сангре. – Тем более, растолковывать не придется, ибо у нас будет… – он на секунду призадумался и выдал: – Отряд парней особой нежности…

По своему обыкновению, Петр не стал откладывать дело в долгий ящик, благо, у побратимов был повод появиться перед Михаилом Ярославичем на следующий день – подписать с ним ряд и дать торжественное обещание верной службы – своего рода присягу. Покончив с этим, Петр и выдал свое предложение взять на себя и своих людей нелегкую службу по наведению порядка на тверских торжищах.

– А какой вам с того прок? – внимательно выслушав его эмоциональное выступление (Улан предпочел помалкивать), осведомился Михаил Ярославич. – С серебрецом я ведаю, у вас хорошо, ажно завидки берут, впору самому на поклон идти и взаймы просить. Но в то, что вы никакой выгоды для себя тут не видите, мало верится.

– Есть корысть, скрывать не стану, – бесхитростно сознался Сангре и покосился на стоящего рядом княжича.

По счастью, кроме них в этой небольшой комнате находился только Дмитрий, а он явно им симпатизировал, следовательно, можно было попробовать сыграть в открытую.

– Вот смотри, что у нас пока получается, – и Петр, к ужасу Улана, принялся излагать те доводы, с коими чуть раньше успел ознакомить друга.

Ужасаясь его нахальству, тот исхитрился переступить на месте таким образом, чтобы оказаться на полшажка позади, и неприметно для князя ущипнул побратима. Учитывая, что в комнате они были одни, совсем незаметно проделать это у него все равно не получилось. Но как ни удивительно, старания Буланова остановить Сангре сказались самым положительным образом на княжеском отношении к его откровенности.

– Молодец, гусляр! Не стал вашу с побратимом выгоду за душой таить, начистоту выложил, – похвалил Петра Михаил Ярославич. – Да и не вижу я ничего худого в вашем желании, как ты тут сказываешь, в первые ряды вылезти. Скорее, наоборот, рад. Стало быть, и впрямь собрались здесь надолго осесть. Опять же делом стремитесь оный почет заслужить. Сам я, признаться, проку в вашей затее не вижу – у меня на торжищах и без вас порядок, и народец всем доволен…

– То есть как не вижу?! – возмутился вошедший в азарт Сангре. – Какой порядок?! Просто твоя стража, или кто там за нее ответственный, ничего не говорит, вот и все. Но любимый город не может спать спокойно, а также есть и трудиться, пока все тати не получат заслуженные сроки. Факты буквально вопиют, чтобы ворюгам дали по рукам и другим чувствительным местам…

Очередная горячность стоила Петру нового щипка от друга, но он сумел сдержаться и преобразовать возмущенный вопль в сдержанное кряканье.

– Да ты чего разошелся-то? – изумился князь, оторопевший от столь неожиданного натиска. – Кто там еще вопиёт? Сказываю ж, нетути у меня татей, давно повывелись. В лесах да, случается, пошаливают, но чтоб в самой Твери… Последних трех о прошлое лето поймали, и все. И потом опаска имеется. Ведь твои людишки не просто так по торжищам прохаживаться станут. Случись чего, они встревать обязаны, а ежели они, прикрываясь моим именем, недоброе творить учнут?

– В патруле три человека, княже, и маловероятно, что они вступят меж собой в сговор, поскольку состав тройки будет постоянно меняться – сегодня одни, а завтра другие, – вмешался Улан.

– Ну да, само собой, – подхватил Петр, но, видя колебания Михаила Ярославича, снизил планку запросов. – Но можно и иначе. Пускай они действуют от нашего имени, а уж мы по твоему поручению. Но тогда для нас самих надо какую-нибудь должностишку изобрести. Иначе те же купцы, да и обычные горожане пошлют наш патруль в случае чего, и все.

– Куда пошлют? – недоуменно нахмурился князь.

– Далеко, – торопливо встрял с пояснением Буланов, не на шутку испугавшись, как бы разгорячившийся Сангре, уже открывший рот, не успел в запале ляпнуть, куда именно.

– Ага, очень далеко, – подтвердил тот и благодарно покосился на друга – очевидно, и впрямь собрался сообщить точный адрес.

– А когда купцы тверское торжище на всю Русь прославят как самое справедливое и тихое, то и тебе от этого прямой почет, – перехватил эстафетную палочку Буланов.

– И не один почет, – вновь встрял Сангре. – К нему еще гривны добавь. Ведь когда такая слава о твоих торжищах пойдет, куда купец, если колеблется, торговать поедет, в Смоленск, в Тверь или в Москву?

Упоминание ненавистного города добило князя. Правда, положительного ответа друзья на свое предложение не получили, но и отказа не последовало.

– Надобно поразмыслить, посоветоваться, – уклончиво сказал Михаил Ярославич, а, отпуская их, не удержался, заметил, обращаясь к Петру: – Дивно мне. – И он удивленно покачал головой. – Вроде ты и прост, гусляр, весь как на ладони, а призадуматься – ох и хитер. Умеешь таковское ввернуть, чтоб за самое живое поддеть, – и он устало махнул рукой. – Ладно, ступайте, а я помыслю.

– Слушай, ты, чертов испанец! – устало сказал другу Улан, когда они выехали из терема. – Ты хотя бы изредка думай, о чем говорить и, главное, как.

– Ой, Уланчик, ну шо ты с меня хочешь? А если совсем нет времени для помолчать! И твой совет думать явно неуместен. Пока индюк думал, попугай нес всякую чушь, а в результате индюк в супе, а попугаи живут по триста лет. И потом, не забудь про мою чуйку. Князь – мужик прямой и в других любит то же. Уверен, теперь наша идейка обязательно пустит корни в его голове. Осталось только унавозить почву, чтоб побыстрее прорастало.

– Что ты имеешь ввиду под унавоживанием почвы? – насторожился Буланов. – Новую аферу?

– Ни боже мой, – заверил его Петр. – Обычную наглядную демонстрацию неправоты Ярославина и все.

– А когда нам думать о том, как выручить князя в Орде?

– Возникновение свежей оригинальной мысли вовсе не зависит от наличия свободного времени, но исключительно от изобретательности серого вещества нашего головного мозга, если оно вообще имеется у человека. Вот у тебя оно есть? – Улан крякнул, проворчав в ответ, что ему хватает. – Стало быть, ты чего-то придумал? – не унимался Петр.

– Сдурел?! – возмутился побратим. – Когда?!

– Значит, имеется, но недостаточно, – сделал безапелляционный вывод Сангре. – Так, для поесть и для поспать, не больше.

– А как с твоим веществом? – коварно осведомился Улан.

– У-у, таки его у нас хоть отбавляй, – и Петр, перефразируя одного из киногероев, горделиво добавил: – И не такое уж оно серое, как у некоторых.

– То есть ты успел придумать?

– А то. Притом цельную хитроумную комбинацию, бьющую одновременно по нескольким слабым местам гражданина Узбека, хай ему грець.

– А как ты узнал про слабые места хана.

– Ты наш терем видишь?

– Конечно.

– Тогда потерпи чуток. Дойдем, сядем за вечернюю трапезу, скушаем кашки с грибами и селедочкой, и когда возьмем в руки кубки с медовухой, я тебе детально все поведаю. И ша, боле я говорить ни о чем не стану, поскольку вначале мне надо заглянуть к Горыне.

– А к нему-то зачем?!

– Прояснить кое-какие детали битвы под Бортневом, – загадочно ответил Сангре, чем окончательно поставил в тупик своего друга, недоумевающего, что общего между кузнецом, его сестрой и княжескими портретами на печатях и золотой гривне. А уж детали битвы под Бортневом и вовсе ни в какие ворота.

– Вообще-то до вечера времени… – начал было Улан.

– Стоп! – осадил Сангре друга. – Я и сам вижу за солнышко, зависшее над нашими макушками. Но поверь мне, оставшиеся часы пролетят очень быстро и, шо главное, чрезвычайно увлекательно…