Читать книгу: «Метафизика Аристотеля. Вторая книга»

О важности второй книги «Метафизики» Аристотеля.

Упомянутый ранее в аннотации к переводу первой книги «Метафизики» – с акцентом на максимальную точность, глубокий концептуальный комментарий и раскрытие генезиса мысли – является именно тем, что делает изучение второй книги (известной как книга «α», или «малая альфа») исключительно важным и ценным. Если первая книга (книга «А») задает фундамент, исследуя мнения предшественников и формулируя вопрос о первых причинах, то вторая книга играет роль мета-философского введения, объясняющего, как следует подходить к самому этому фундаментальному исследованию.

Важность второй книги можно раскрыть через несколько ключевых аспектов, которые идеально соотносятся с принципами упомянутого перевода:

1. Учение о Трудности (или «Апории») как методе познания

Вторая книга начинается с одного из самых известных высказываний Аристотеля: «Исследование истины отчасти трудно, отчасти легко». Он развивает эту мысль, утверждая, что трудность постижения первых причин – не препятствие, а неотъемлемая часть процесса познания.

Аутентичная передача текста: Понимание этого принципа требует точного перевода терминов like «ἀπορία» (aporia – затруднение, безвыходное положение). Аристотель утверждает, что формулировка апорий – это не тупик, а инструмент для нахождения решения. Тот, кто ясно видит затруднение, уже находится на пути к его разрешению.

Генезис мысли: Этот подход напрямую связывает «Метафизику» с диалектическим методом Сократа и Платона, но придает ему более систематический и научный характер. Комментарий, раскрывающий эту связь, показывает Аристотеля не как критика, а как преемника, развивающего философскую традицию.

2. «Философская скромность» и накопительный характер мудрости

Аристотель подчеркивает, что ни один человек не может постичь истину во всей полноте, но collectively, человечество приближается к ней. Отдельный исследователь вносит свой, пусть и малый, вклад в общее дело.

Концептуальный комментарий: Этот взгляд крайне важен для понимания аристотелевского проекта. Его собственная «Метафизика» – не законченная догма, а вершина, построенная на «малых долях» истины, открытых его предшественниками (что он и показывает в книге «А»). Вторая книга задает этическую и методологическую установку для философа: уважение к традиции и осознание своего места в долгом процессе постижения истины.

3. Критика «необразованности ума» (ἀπαιδευσία)

Аристотель проводит crucialное различие между незнанием фактов и flawed методологией. Он критикует тех, кто требует от метафизики той же степени точности, что и от математики, и наоборот. Это проявление «необразованности ума» – неумения применять адекватный метод к предмету исследования.

Связь с современными и поздними интерпретациями: Этот пункт невероятно актуален. Он предвосхищает современные дискуссии о демаркации наук, о специфике гуманитарного и естественнонаучного знания. Комплексный анализ этого пассажа показывает Аристотеля как первого философа науки, рефлексирующего о границах и методах различных дисциплин.

4. Метафизика как наука об первых причинах и началах

Хотя основное определение предмета метафизики дается в других книгах, именно здесь Аристотель окончательно проясняет, что ищет самые первые и наименее очевидные причины. Он сравнивает это с зрением: мы можем видеть ночью при свете звезд, но один луч солнца (истинная Первопричина) дает больше ясности, чем все ночные светила вместе взятые.

Раскрытие философского содержания: Без понимания этой установки из второй книги читатель может недооценить radicalность аристотелевского предприятия. Он ищет не просто причины вещей, а тот единственный принцип, который делает возможным все остальные причины и объяснения.

Вторая книга «Метафизики» – это не просто краткое введение или историческое приложение. Это ключ к методологии всего аристотелевского проекта. Она объясняет:

Почему исследование трудно и почему это хорошо.

Как следует подходить к этому исследованию (через апории).

Какое место занимает отдельный философ в великой традиции.

Чего именно следует ожидать от науки о первых причинах.

Поэтому подход, описанный для перевода первой книги – с филологической точностью, концептуальным комментарием и анализом генезиса идей – абсолютно необходим для второй книги. Без такого глубокого прочтения она рискует остаться незамеченной, в то время как именно она закладывает философский фундамент и задает тот самый «способ ви́дения», который позволяет аутентично понять всю «Метафизику» в целом.

Вторая книга

К вопросу о подлинности, содержании и месте второй книги (α ἐλαττον) «Метафизики» Аристотеля

1. Проблема аутентичности и места в корпусе

Вторую книгу «Метафизики», традиционно обозначаемую как «α ἐλαττον» («малое альфа»), исследователи с давних пор считают одной из наиболее проблемных в корпусе. Её стиль, содержание и место в общей структуре труда вызывают серьёзные сомнения в её аутентичности и изначальной принадлежности к метафизическому проекту Стагирита.

Так как третья книга (Бета) наиболее тесно связана с первой (Альфа), в том смысле, что заключительные слова одной объявляют содержание другой – апории, как следующей за ней, – а вступительные слова другой (Беты) непосредственно соответствуют этому объявлению, то не может быть сомнения в том, что промежуточная вторая книга (α ἐλαττον) с самого начала не занимала своего нынешнего места между первой и третьей.

Это подтверждается анализом её финальной фразы: «διὸ σκεπτέον πρῶτον τί ἐστιν ἡ φύσις- οὕτω καὶ περὶ τίνων ἡ φυσική, δῆλον ἔσται» («Посему надлежит сначала исследовать, что такое природа; тогда и то, о чём физика [как наука], станет ясным») (993b23-24)[1]. Данное заключение, как справедливо отмечал ещё Альберт Швеглер в своём фундаментальном комментарии, «предполагает совершенно иную позицию и иную связь: некоторые схоласты были вынуждены предположить…, что она первоначально предшествовала "Физике" (589, b, 1)»[2]. Аналогичный взгляд встречается у Иделера (Ideler) в его комментарии к «Метеорологике» (II, 371).

Однако последующая фраза во второй книге – «καὶ εἰ μιᾶς ἐπιστήμης ἢ πλειόνων κτλ.» («и [надлежит исследовать], одной ли науки [изучение первых причин] или нескольких») (993b24-25) [3] – уже прямо отсылает к кругу проблем, открывающих третью книгу «Метафизики» (ср. III, 1, 995b4-6). Но, как полагает Швеглер, эти слова «совершенно не согласуются с предыдущими и, несомненно, (как и большинство взаимных ссылок в "Метафизике") были интерполированы диаскеуастами [редакторами], которые отвели это место второй книге»[4].

Внутренняя связность самой книги также вызывает серьёзные сомнения. Она представляет собой скорее собрание отрывочных мыслей и разрозненных замечаний. Как отмечает Алексей Фёдорович Лосев, комментируя структуру аристотелевского корпуса, «дошедшие до нас произведения Аристотеля… представляют собой… черновой материал, предназначенный для дальнейшей обработки и для преподавания»[5], и вторая книга является ярким примером такой «необработанности». Этот факт признавали и древние комментаторы: Александр Афродисийский и Асклепий также отмечали её фрагментарный характер (см. Schol. 588, a, 15; 589, a, 9).

Первоначальное место всего этого раздела в таком случае едва ли поддаётся точному определению. Предположения античных схолиастов на этот счёт (589, a, 1 и далее) большей частью необоснованны. Можно с уверенностью утверждать лишь то, что он, вероятно, не принадлежал к изначальному ядру книг о «первой философии».

Сомнения зашли так далеко, что некоторые из древних комментаторов вообще отрицали принадлежность этой книги Аристотелю. Так, в комментарии Асклепия (589, a, 12) встречается мнение (которое он, по ошибке, распространяет и на первую книгу), что её автором был Пасикл Родосский, слушатель Аристотеля. Эту атрибуцию подтверждает и ряд рукописей (Cod. E, а вслед за ним Codd. QSBbCb): «τοῦτο τὸ βιβλίον ἔνιοι Πασικλέους εἶναί φασι τοῦ {̔}Ροδίου, ὃς ἦν ἀκροατὴς {ς}̓Αριστοτέλους, υἱὸς δὲ Βοναίου (al. Βοηθού) τοῦ Εὐδήμου ἀδελφοῦ» («Некоторые говорят, что эта книга принадлежит Пасиклу Родосскому, который был слушателем Аристотеля, сыну Боная (или Боефа), брата Евдема»)[6].

Следует также отметить важный филологический нюанс: древние, особенно греческие комментаторы, не считали вторую книгу отдельной книгой, а причисляли её (как некое приложение) к первой. Соответственно, третья книга (Бета) считалась у них второй, и далее счёт сдвигался. Принятое ныне счисление четырнадцати книг «Метафизики» возникло относительно поздно, в новое время. Как убедительно показал Вернер Йегер в своей фундаментальной работе «Аристотель: Основы истории его развития»[7], формирование корпуса и его нумерация были результатом длительной работы перипатетической школы и последующих редакторов. Современная стандартная нумерация была окончательно канонизирована благодаря изданию Дю Валя (Du Val) в XVII веке.

2. Подробное содержание книги α ἐλαττον с цитатами

Несмотря на фрагментарность, книга α ἐλαττον содержит ряд важных методологических и философских положений. Её содержание можно структурировать следующим образом:

Глава 1 (993a30 – 993b31): О трудности поиска истины и её достижимости.

Аристотель начинает с гносеологического тезиса о том, что познание истины одновременно и трудно, и легко.

Цитата: «ἡ μέν γὰρ καθ' ἕκαστον ζήτησις ἄπειρος, ἡ δ' ὅλως πεπερασμένη» («Исследование же в отдельности [бесконечно], а в целом – ограничено») (993a31-32)[8]. Это означает, что познание всех частных вещей невозможно, но постижение общих принципов (архэ) – достижимо.

Здесь же содержится знаменитая аналогия: подобно тому, как летучие мыши видят при свете, но не видят при дневном свете, так и наш ум по отношению к наиболее очевидным по природе вещам (993b9-11). Эта мысль перекликается с учением о уме-нусе из книги Λ.

Важнейший тезис о связи истины и бытия: «οὐκ ἔστιν ψεύσασθαι τὸ ὂν ἁπλῶς ἀλλὰ συμβέβηκεν» («Невозможно ложно помыслить просто сущее, а [ложь возникает] привходящим образом») (993b25-26)[9]. Истина онтологична.

Глава 2 (994a1 – 994b31): О невозможности бесконечного регресса причин.

Это ядро книги, где Аристотель аргументирует необходимость существования первых причин, дабы избежать дурной бесконечности.

Цитата: «ἀνάγκη στῆναι» («Необходимо остановиться») (994a19)[10]. Это ключевой вывод: в цепи причин (будь то причины сущности, движения или цели) должен существовать первый, необусловленный член.

Аристотель рассматривает разные типы причин:

По отношению к сущности (τὸ τί ἐστιν): Бесконечный регресс невозможен, так как определение не может уходить в бесконечность (994a29-b3).

По отношению к движению (κίνησις): Должна быть первая, неподвижная причина движения (994b6-13).

По отношению к цели (τὸ οὗ ἕνεκα): Если нет конечной цели, то стремление теряет смысл (994b9-16).

Цитата: «τὸ γὰρ τέλος πέρας ἐστίν» («Ибо цель есть предел») (994b16)[11].

Глава 3 (994b32 – 995a20): О методе философского исследования и отношении к предшественникам.

Эта глава носит методологический характер и служит мостом к апориям третьей книги.

Аристотель подчёркивает важность истории философии: необходимо изучить мнения предшественников, чтобы избежать их ошибок и перенять верные догадки (995a1-3).

Он также касается вопроса о методах доказательства: разные науки требуют разных степеней точности (995a14-16). Требовать от ритора математических доказательств так же абсурдно, как принимать от математика риторические убеждения.

Финальные слова книги, как уже упоминалось, создают проблему: они одновременно отсылают и к «Физике» (исследовать природу), и к «Метафизике» (исследовать, одной ли науке подлежат первые причины).

3. Заключение

Таким образом, статус второй книги как органической части «Метафизики» остаётся спорным. Её содержание, хотя и глубоко аристотелевское по духу, эклектично и, вероятно, представляет собой набор лекционных заметок на разные темы, возможно, предназначенных для вводного курса. Современные исследователи, такие как Дмитрий Владимирович Бугай, рассматривают её в общем контексте формирования аристотелевского корпуса, отмечая, что «вопрос о хронологии и последовательности книг "Метафизики" остаётся открытым», а разнородность текста может свидетельствовать о разных этапах творчества философа или о работе его учеников [12]. Книга α ἐλαττον ценна не как систематическое изложение, а как собрание ключевых методологических принципов аристотелевской философии.

Использованная литература и комментарии:

[1] [2] [3] [8] [9] [10] [11] Arist. Met. 2.3, 993b23-24; 993b24-25; 993a31-32; 993b25-26; 994a19; 994b16. Цитируется по стандартной пагинации издания: Aristotelis Metaphysica. Ed. I. Bekker. Berlin: Georg Reimer, 1831. (Страницы 993a-995a).

[4] Schwegler A. Die Metaphysik des Aristoteles. Grundtext, Übersetzung und Commentar nebst erläuternden Abhandlungen. Bd. I-IV. Tübingen: L. F. Fues, 1847–1848. Bd. 1, S. 7-8.

[5] Лосев А.Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М.: Искусство, 1975. С. 44.

[6] Scholion in Aristotelis Metaphysica, 589a41. См. также: Aristotelis Metaphysica. Ed. H. Bonitz. Bonn: Marcus, 1848–1849.

[7] Jaeger W. Aristoteles: Grundlegung einer Geschichte seiner Entwicklung. Berlin: Weidmann, 1923. (Англ. пер.: Jaeger W. Aristotle: Fundamentals of the History of His Development. Oxford: Clarendon Press, 1948). См. особенно Главу I, где Йегер анализирует историю редактирования текстов Аристотеля.

[12] Бугай Д.В. Аристотель и традиция: проблема универсалий в комментарии Александра Афродисийского к «Метафизике» Аристотеля // ΣΧΟΛΗ. Философское антиковедение и классическая традиция. 2007. Т. 1, № 1. С. 125–140.

Глава 1

[1] Исследование истины, с одной стороны, трудно, а с другой – легко. Доказательством тому служит то, что никто не попадает в цель в достаточной степени и не промахивается мимо нее, но каждый привносит что-то верное в природу, и даже если человек мало или ничего не делает для этого, при сложении всего получается определенная сумма.

Τὸ μὲν οὖν ἀληθεῦσαι ἐπιπόνως καὶ ῥᾳδίως συμβέβηκεν, καὶ σημεῖον ὅτι οὔτε πάντες ἀδυνατοῦσιν ἕκαστος γὰρ ἄν τι εἰς τὴν φύσιν συμβάλλοιτο, συναθροιζομένων δὲ τούτων γίγνοιτ' ἂν ἱκανὸν μέγεθος· οὔθ' ὁτῳοῦν εὐπορεῖ, ἀλλ' ἕκαστος λέγειν τι περὶ τῆς φύσεως, καὶ καθ' αὑτὸν μὲν ἢ μηδὲν ἢ μικρὸν προσενεγκεῖν δοκεῖ, ἐκ δὲ πάντων συλλεγέντων γίγνεται τὸ φαινόμενον μέγεθος.

Комментарий: Аристотель начинает с диалектического утверждения о природе философского поиска. Трудность заключается в достижении полной и абсолютной истины отдельным человеком, легкость – в коллективном, кумулятивном характере познания, где даже ошибочные мнения вносят свой вклад в общее движение к истине. Эта мысль перекликается с его же методом изложения учений предшественников в первой книге «Метафизики».

Альберт Швеглер (Albert Schwegler, «Die Metaphysik des Aristoteles», 1847–1848): Указывает, что это введение служит оправданием и обоснованием самого аристотелевского проекта метафизики. Трудность исследования объясняет, почему истина не была найдена ранее, а легкость (благодаря усилиям предшественников) – почему её поиск теперь возможен и плодотворен (Bd. II, S. 3).

В. Джэгер (Werner Jaeger, «Aristotle: Fundamentals of the History of His Development», 1934): Видит в этой главе отражение аристотелевской веры в прогресс науки, где каждое поколение вносит свой вклад в копилку знания, приближаясь к истине.

А.Ф. Лосев («История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика», 1975): Подчеркивает, что для Аристотеля «истина есть результат длительного исторического развития, в котором участвуют решительно все, даже те, кто, казалось бы, очень далек от истины» (с. 469). Это не просто гносеологический тезис, но и историко-философский принцип.

Д.В. Бугай («Аристотель и традиция интерпретации „Метафизики“» (в сб. «Аристотель и античная литература», 1978)): Отмечает, что концепция «сложения» (συναθροιζομένων) мнений является методологической основой для критического разбора учений предшественников, который Аристотель проводит в Книге I.

[2] Поэтому философия легка в той мере, в какой здесь, как гласит пословица, «кто пропустит ворота»; но тот факт, что человек может осознавать нечто в целом, но не в деталях, доказывает ее трудность.

Ὅθεν καὶ τὸ παρουμιαζόμενον ἡμῖν συμβέβηκεν· τίς γὰρ ἂν ἀστοχήσειε πυλῶν; οὕτω μὲν οὖν ῥᾴδιον αὐτὸ λαβεῖν, τὸ δὲ τὸ μὲν ὅλον εἰδέναι τὸ δ' ἐφ' ἑκάστῳ μὴ κύριον ἔχειν τὸ ἐπίπονον δηλοῖ.

Комментарий: Аристотель использует древнюю пословицу (вероятно, о стрельбе из лука по воротам как по очень широкой мишени), чтобы проиллюстрировать, что приобщиться к философии и высказать какое-то верное суждение в принципе нетрудно. Однако подлинная трудность заключается в достижении не общего, а точного, детализированного и систематического знания (ἐφ' ἑκάστῃ – в каждом отдельном случае).

Альберт Швеглер: Объясняет, что «ворота» (πυλαί) здесь – символ самой Истины, которая как цель настолько велика, что в неё невозможно не попасть, но попасть в самую её суть, в «яблочко» – задача невероятно сложная (Bd. II, S. 4).

Сэр Дэвид Росс (W. D. Ross, «Aristotle's Metaphysics. A Revised Text with Introduction and Commentary», 1924): Соглашается с Швеглером, добавляя, что эта пословица подчеркивает разницу между поверхностным знакомством с предметом и его глубоким, научным пониманием (vol. I, p. 212).

А.В. Кубицкий (перевод и комментарии «Метафизики», 1934): В примечаниях указывает, что аналоги этой пословицы есть и в русском языке («В огороде бузина, а в Киеве дядька»), но её смысл здесь в том, что «легко сказать что-нибудь верное, вообще, но трудно – определенное и точное» (прим. 1, с. 37).

[3] Возможно, поскольку трудность в распознавании двойная, вина лежит не на вещах, а на нас. Ведь как глаза ночных птиц ведут себя по отношению к дневному свету, так и разум нашей души ведет себя по отношению к тому, что по природе своей ярче всего.

Ἐπεὶ δὲ δίχα ἔχει τὸ ἀπορεῖν, ἴσως οὐκ ἀπ' αὐτῶν τῶν πραγμάτων ἀλλ' ἀφ' ἡμῶν ἡ αἰτία· ὥσπερ γὰρ αἱ τῶν νυκτερίδων ὄψεις πρὸς τὸ μεθ' ἡμέρας φῶς ἔχουσιν, οὕτω καὶ τῆς ἡμετέρας ψυχῆς ὁ νοῦς πρὸς τὰ τῇ φύσει φανερώτατα πάντων.

Комментарий: Аристотель вводит знаменитую метафору, объясняющую причину трудностей в познании. Проблема не в том, что истина сокрыта или темна, а в том, что наш ум (νοῦς) по своей природе ограничен и не приспособлен к восприятию самых ярких и самоочевидных начал (архэ) без должной подготовки. Эти начала – «самые явные по природе» (τὰ τῇ φύσει φανερώτατα), но не для нас.

Альберт Швеглер: Видит в этом пассаже ключ к пониманию аристотелевского учения о познании первых принципов. Они постигаются не через демонстративное доказательство, а через интуитивный ум (νοῦς), который должен быть «натренирован» длительным опытом и диалектикой (Bd. II, S. 5).

Ж. Трико (J. Tricot, «Aristote: La Métaphysique», 1948): Подчеркивает онтологический аспект: самые очевидные по своей природе сущности – это вечные и неизменные умопостигаемые реальности, формальные причины бытия. Наш ум, будучи связан с чувственным восприятием, изначально к ним «слеп» (vol. I, p. 102, n.3).

М.В. Ломоносов (в более широком контексте русской рецепции): Хотя Ломоносов и не комментировал напрямую «Метафизику», его идея о том, что опыт должен направлять разум («сколь много оных [опытов] ни делать, то все мало для усмотрения надежной истины»), перекликается с аристотелевской мыслью о необходимости подготовить ум к восприятию первых причин.

[4] Кстати, благодарить нужно не только тех, чьи взгляды мы принимаем, но и тех, кто остался на поверхности, ибо они тоже внесли свой вклад: они были предварительной школой для нашей способности мыслить.

Δίκαιον δ' ἐστὶ καὶ τῶν ἄλλων χάριν ἔχειν τοῖς συμβεβλημένοις τι τῶν ὀρθῶς εἰρημένων, καὶ τοῖς ἐλλιπέστερον εἰρηκόσιν· καὶ γὰρ οὗτοι συνεβάλοντο τι· τὴν γὰρ δύναμιν τῆς διανοίας παρεσκεύασαν ἡμῖν.

Комментарий: Этот тезис является прямым развитием мысли из первого абзаца и методологическим обоснованием историко-философского подхода Аристотеля. Даже ошибочные теории полезны, так как они упражняют наш ум, выявляют апории и заставляют искать более точные решения. Это принцип диалектики как пути к истине.

Альберт Швеглер: Указывает, что здесь выражена «историческая совесть» науки. Аристотель признает свою зависимость от предшественников, даже тех, с кем он в корне не согласен, таких как элеаты или Гераклит (Bd. II, S. 6).

А.Ф. Лосев: Видит здесь глубокий диалектический смысл: «Заблуждение не есть просто голое отрицание истины. Оно есть одностороннее выпячивание какой-нибудь одной стороны истины… Поэтому Аристотель и благодарит своих предшественников, которые, будучи правы в чем-то одном, в то же самое время помогли и ему самому углубить и уточнить свою собственную точку зрения» (с. 470).

[5] Если бы не Тимофей, у нас не было бы значительной части музыкального искусства; а без Фриниса не было бы Тимофея. Так же и с теми, кто философствовал об истине: от одних мы получили определенные доктрины, другие сделали возможным появление первых.

Εἰ γὰρ μὴ Τιμόθεος ἦν, πολλὰ ἂν μέλη οὐκ ἂν ἦν· εἰ δὲ μὴ Φρῦνις, Τιμόθεος οὐκ ἂν ἐγένετο. τὸν αὐτὸν δὲ τρόπον καὶ ἐπὶ τῶν φιλοσοφησάντων· ἀφ' ὧν μὲν γάρ τινας δόξας παρειλήφαμεν, τινὲς δ' ἐγενήθησαν δι' οὓς ἐκεῖνοι.

Комментарий: Аристотель приводит конкретный пример из истории музыки: Фринис был известным кифаредом и новатором, а Тимофей Милетский, его ученик, пошел еще дальше в реформировании музыкального искусства. Аналогия показывает, что в философии, как и в искусстве, прогресс кумулятивен и преемственен.

Сэр Дэвид Росс: Замечает, что этот пример показывает, что Аристотель мыслит развитие философии не как простое накопление фактов, а как качественный скачок, который становится возможным только благодаря работе предшественников, подготовивших почву (vol. I, p. 213).

Д.В. Бугай: Анализируя этот пассаж, отмечает, что Аристотель фактически формулирует один из первых в истории принципов историзма в науке, признающий значение преемственности и развития.

[6] Правильно называть философию наукой об истине: ибо цель теоретической науки – истина, а практической – факт. Ведь даже если практик исследует природу вещи, он смотрит не на вечное, а на условия и настоящее.

Ὅτι μὲν οὖν ἡ φιλοσοφία ἐπιστήμη τίς ἐστι τῆς ἀληθείας, εὐλόγως ἔχει φάναι. τῆς μὲν γὰρ πρακτικῆς τέλος ἡ πρᾶξις (ἢ γὰρ οὐχ ἁπλῶς θεωροῦσιν ὁρῶσι τὴν φύσιν, ἀλλ' ὅπως ἔχει πρὸς τι, καὶ ἐν τῷ παρόντι), τῆς δὲ θεωρητικῆς ἀλήθεια.

Комментарий: Здесь Аристотель дает одно из своих ключевых определений философии (здесь синонимичной первой философии, или метафизике) как науки об истине. Он проводит фундаментальное различие между теоретическим (θεωρητική) и практическим (πρακτική) знанием. Практическое знание (например, этика, политика) нацелено на действие (πρᾶξις) в конкретных обстоятельствах, в то время как теоретическое – на постижение истины (ἀλήθεια) как таковой, независимой от контекста.

Альберт Швеглер: Подчеркивает, что это определение отделяет метафизику от всех других наук. Её цель – не польза, не действие и даже не просто знание, а истина в её абсолютном, чистом виде (Bd. II, S. 8).

Ж. Трико: Уточняет, что «истина» здесь понимается не как соответствие высказывания реальности (как часто позже), а как раскрытие и явленность самого бытия (ἀ-λήθεια – не-сокрытость). Метафизика есть наука о бытии как о явленном, т.е. об истинном (vol. I, p. 104, n.1).

[7] Но мы не можем познать истину без причины. Но поскольку каждая вещь всегда является самой-самой в себе и для себя, в силу чего другая также обладает тем же качеством (например, огонь – самый теплый, поскольку он также является причиной тепла для другого), то то, что содержит основание истины для зависимого, также должно быть самым истинным.

Τὸ δ' αἴτιον ὅτι οὐκ ἄνευ αἰτίας. ἀλλ' ἐπεὶ τὸ μὲν ἀληθὲς οὐκ ἄνευ αἰτίας (ὅπερ ἐστὶ τὸ αὐτὸ καθ' αὑτὸ καὶ πρὸς ἕτερον, οἷον τὸ θερμὸν ὅτι καὶ αἴτιον τῷ ἄλλῳ), ὥστε ὧν ἡ ἀλήθεια τοῖς ὑστέροις, ταῦτα μάλιστα ἀληθῆ.

Комментарий: Аристотель связывает истинность с причинностью. Истинно то, что является причиной истинности чего-то другого. Это восходит к его учению о четырех причинах. Первопричина, которая обуславливает бытие и свойства производных вещей, является и наиболее истинной, так как в ней содержится основание (λόγος) для всего, что из нее следует.

Сэр Дэвид Росс: Объясняет, что этот аргумент основан на платоновской идее (например, «Федон»), что причина всегда «более реальна», чем её следствие. Для Аристотеля «более реальное» (τὸ μᾶλλον ὄν) тождественно «более истинному» (vol. I, p. 214).

А.Ф. Лосев: Интерпретирует это в контексте аристотелевской иерархии сущего: «Чем выше причина, чем она первичнее и самостоятельнее, тем больше в ней бытия, а значит, и истины. Истина бытийна, а бытие истинно» (с. 471).

[8] По этой причине принципы вечного бытия всегда должны быть самыми истинными: ведь они не просто иногда истинны, и ничто другое не является основанием бытия для них, но они являются существенным основанием для всего остального. Поэтому, насколько каждая вещь имеет часть в бытии, настолько же она имеет часть в истине.

Διὸ καὶ τὰς ἀρχὰς τῶν ὄντων ἀεὶ ἀναγκαῖον εἶναι ἀληθεστάτας (οὐ γὰρ ποτέ ἀληθείς, οὐδ' ἐκείνων αἴτιόν τι τῆς οὐσίας, ἀλλ' ἐκεῖνα τούτων), ὥσθ' ἕκαστον ὡς ἔχει τοῦ εἶναι, οὕτω καὶ τῆς ἀληθείας.

Комментарий: Аристотель делает окончательный вывод: первые начала (архэ) всего сущего – вечные, неизменные, самодостаточные сущности (например, неподвижный перводвигатель) – являются и самыми истинными. Их истинность не временна и не обусловлена чем-то внешним. Они – причина бытия и истинности всего производного. Таким образом, устанавливается прямая пропорция между мерой бытия вещи (ὡς ἔχει τοῦ εἶναι) и мерой её истинности (οὕτω καὶ τῆς ἀληθείας).

Альберт Швеглер: Видит в этом заключении квинтэссенцию всей главы. Исследование истины трудно, потому что нам трудно постичь эти вечные принципы, но оно легко, потому что, once постигнутые, они дают абсолютное и неизменное знание (Bd. II, S. 10).

П. Адо (Pierre Aubenque, «Le problème de l'être chez Aristote», 1962): Этот пассаж является ключевым для понимания «онтологического» прочтения «Метафизики». Истина и бытие взаимно обусловлены. Метафизика как наука о первых началах есть одновременно наука о бытии как таковом (οὐσία) и о высшей истине (ἀλήθεια).

Д.В. Бугай: Отмечает, что этот принцип («истинность пропорциональна бытийности») оказал огромное влияние на всю последующую европейскую метафизику, вплоть до Фомы Аквинского и немецкого идеализма.

Библиографический список использованных комментариев:

Аристотель. Метафизика / Пер. А.В. Кубицкого. – М.–Л.: Соцэкгиз, 1934.

Бугай, Д.В. Аристотель и традиция интерпретации «Метафизики» // Аристотель и античная литература. – М.: Наука, 1978. – С. 32–58.

Лосев, А.Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. – М.: Искусство, 1975. – Т. IV.

Aubenque, P. Le problème de l'être chez Aristote. – Paris: PUF, 1962.

Jaeger, W. Aristotle: Fundamentals of the History of His Development. – Oxford: Clarendon Press, 1934.

Ross, W. D. Aristotle's Metaphysics. A Revised Text with Introduction and Commentary. – Oxford: Clarendon Press, 1924. – Vol. I–II.

Schwegler, A. Die Metaphysik des Aristoteles. Grundtext, Übersetzung und Commentar nebst erläuternden Abhandlungen. – Tübingen: Verlag und Druck von Ludwig Fr. Fues, 1847–1848. – Bd. I–IV.

Tricot, J. Aristote: La Métaphysique. Nouvelle édition entièrement refondue, avec commentaire. – Paris: J. Vrin, 1948. – T. I–II.