Читать книгу: «Корректировка 2.0», страница 3

В общем надо было сменить обстановку. Я позвонил в Ленкорань Стасу. К моему удивлению, он очень обрадовался и пригласил к себе. Сказал, что папа у него главный инженер рыбоводческого совхоза и мы славно половим рыбку.

* * *

Баку справедливо называют городом ветров. Они могут быть каспийскими, кавказскими, пустынными – не важно. Женщине, если уложила прическу, изволь одеть платочек иначе от прически за пять минут ничего не останется, а некоторых особо изящных и сдуть может в подворотню. В редкие моменты, когда ветер стихает, в воздухе появляется запах нефти.

Поднявшись над городом и одолев невысокий перевал, шоссе нырнуло в долину, выходящую к морю.

Эта обширная бесплодная земля была сплошь покрыта металлической порослью нефтяных качалок. Всюду бесконечное вращение маховиков и движение коромысел, тусклые озерки нефти чернеют у подножия вышек – сюрреалистический пейзаж, вызвавший меня мысли о планете Шелезяка, населенной роботами. Правда и полезных ископаемых, и воды здесь было с избытком.

Глава 5

Буквально ниоткуда, перед нами внезапно появились два протяженных плато, их поверхность переливалась на солнце – песчаник Апшерона молочно белого цвета. В тот же момент я ощутил давление на уши, как бывает при взлете или посадке, хотя по-прежнему находился на земле, уровень которой в Азербайджане, как известно, ниже уровня моря на двадцать семь метров.

Было еще довольно рано и Рафик, так звали водителя, предложил за малую дополнительную мзду посетить Гобустан – археологический музей под открытым небом, благо, он располагался прямо по ходу маршрута.

Почему бы и нет, решил я и мы свернули с дороги.

Гобустан – страна предков. Местность, где когда-то жила огромная и мудрая цивилизация.

Оставив машину, пошли вглубь по огороженной тропе, где на каждом шагу были знаки: «берегись змеи». Эта долина, кишела кобрами, гюрзой и гадюками, так. Что предупреждение было не лишним.

Пещеры, скалы, хранящие петроглифы древних эпох, устоявшие перед воздействием сухих ветров и палящего солнца. Суровый пейзаж в сочетании с рисунками доисторических людей – изображения лодок, животных, на которых они охотились, самих себя и сородичей.

Главная пещера, называемая Азых, имела вход в форме женской вульвы.

Там сохранилось огромное количество рисунков, нанесенных следующим слоем, поверх предыдущего, настырные троглодиты лепили их друг на друга, словно других камней вокруг было мало.

Двухчасовая остановка в Гобустане перевернула мой взгляд на наскальные рисунки. Первобытные художники – не какие-то камнемараки, типа: «Киса и Ося были здесь», а уверенные мастера наскальной живописи. Их работы были невероятно экспрессивны и отражали суть доступных им вещей.

Ухваченные точным резцом, из многотысячелетней дали, грозили длинными гнутыми рогами быки. Женские фигуры, очерченные простыми штрихами, передавали монументальную тяжесть женского тела. Мужчины с дротиками и луками в руках и с преувеличенно длинными пиписьками воинственно ликовали своим маленьким победам. Я понимал этих живописцев, когда мне было шесть лет, рисовал примерно в той же манере: точка-точка, два крючочка… ручки-ножки, огуречик… и тому подобные каляки-маляки.

Что интересно, имелась там и латинская надпись. Юлий Максимус, центурион Молниеносного легиона императора Домициана, оставил здесь свое факсимиле. Удивительно, как далеко вперлись римские вояки. Двадцать второй легион был создан еще Юлием Цезарем для борьбы с гельветами. Он просуществовал сто пятьдесят лет и был разгромлен на тогдашнем краю земли – Апшероне.

* * *

Пустыня. Справа от шоссе надтреснутая мечеть с теснящимися к ней могильными камнями. Зачем она тут? Никакого жилья нет на много километров вокруг.

Машина летит, шоссе раскручивается подобно стальной рулетке. Рафик-ага, двадцать лет, по его словам, возивший министра культуры, нацепил темные очки и откинулся на сиденье, выставив руку в окошко. Голубой рукав футболки трепещет в потоке воздуха, стрелка спидометра твердо стоит на сотне, поглощая ширину пространства.

Ломтями нарезаны позади последние отроги Большого Кавказского хребта. Вблизи они вставали серо-желтой стеной и походили на скалистые каньоны из американских боевиков. Вообще, есть нечто американское в этой жаркой пустыне, и в летящем по ней автомобиле. Хорошая и пустая дорога. Восточная музыка замерла на одной ноте, слилась с равниной и зноем и, казалось, не текла из приемника, а порождалась самим этим раскаленным пространством, поблескивающим на солнце кристалликами соли.

Опаньки. На обочине стоял милицейский «жигуль». От него отделился инспектор в белой кожаной портупее и поднял полосатую палочку, требуя остановки. Это ладно, но рядом с ним было два бойца с погонами «ВВ» и короткими автоматами на плечах.

Рафик присвистнул и съехал на обочину.

– Здесь рядом тюрьма строгого режима, – пояснил он мне, а я отметил, что от волнения у него даже акцент пропал.

– Документы. – сказал сержант в портупее. Он был азербайджанец. ВэВэшники лениво наблюдали.

Рафик достал права, я – паспорт.

Тут надо сказать, что мы, со сподвижниками, далеко продвинулись в деле конспирации, обработав документ наноботами. Теперь любая надпись в документе имитировалась для постороннего, как угодно. Моя Ленинградская прописка превратилась в Бакинскую. Вернее, на уровне чернил, всё осталось по-прежнему, а на уровне зрительного восприятия, посторонний человек видел: г. Баку, пр. Нариманова, дом 74. Или другую рандомную хрень. И это еще что – у меня каждые двадцать четыре часа менялся папиллярный узор на пальцах!

– Выйдете из машины, – сказал гаишник Рафику, – откройте багажник.

Тот выполнил указание. Сержант заметно смягчился, вернул документы, махнул рукой. Езжайте, мол.

– В чем дело? – спросил я, когда отъехали.

– Да… – махнул он рукой, – делать ему не хера, скучно, вот и тормозит… это промежуточный пост. Сейчас зеков с рабочей зоны повезут. А контингент-то, сплошь насильники да убийцы.

– Тут в Гобустане всем Баба́ Наврузович заправляет, начальник тюрьмы, – рассказывал он мне пять минут спустя. – никакой Советской власти нет, что хотят, то и творят… свидание раз в полгода положено – денег дай. Нет денег, нет свидания. Хочешь свидания – купи двух баранов из стада Бабы Наврузовича, если плановое. Если неплановое – пять баран. Блатные сидят – всё, что хотят имеют. Хочешь бабу – проститутку привезут из Баку. Ханку, план… всё принесут – деньги давай. Простые зеки живут, как в аду. Рабочая зона – дыра с многометровыми вертикальными стенами, на дне которой пилился туф. Туф – белый камень, который слепит на солнце, как рафинад. Температура летом под сорок градусов жары, а внутри горы без ветра, поднималась до шестидесяти, и эти заключенные, абсолютно ослепшие, оглохшие, дышащие каменной пылью, должны были с утра до ночи резать этот камень.

– А ты-то откуда знаешь? – перебил я его.

– Так вожу же на свидания этих… жен. Потом они много чего рассказывают.

* * *

Первые стайки деревьев начали появляться вдоль шоссе.

Их становилось все больше, высовывались и вновь пропадали какие-то кусты, потом, уже на подъезде к Ленкорани, дорогу с обеих сторон обступили напоминающие о древовидных папоротниках акации, и под конец мы катили по оплетшему шоссе зеленому коридору.

Как известно, где-то здесь в примыкающих болотах снимался «Айболит 66». Нормальные герои всегда идут в обход.

* * *

Ленкорань, в отличие от какого-нибудь Ленинабада или Ленинакана, к вождю мирового пролетариата никакого отношения не имеет. Это древняя столица Талышского ханства, маленького, но гордого и названию её хре́нова туча лет.

Уже на подъезде к городу, заморосил дождик. Ватные облака поползли по небу, волоча под брюхом легкий туман.

Удивленный Рафик сообщил, что не припомнит, чтоб в это время года когда-нибудь шел дождь, должно быть, это в честь моего прибытия.

Зато вид из окна автомобиля открывался чудесный, вознаграждал за трудности пути в разбитой Рафиковой таратайке.

Черепичные крыши купались в темной зелени. В отличие от блеклого Баку, влага насытила все цвета. Дома казались обведенными тушью, как японские рисунки на рисовой бумаге.

По горизонту, позади черепичного города, уступами вставали друг за другом горы, разделенные занавесками дымки. Последние из видимых – уже в Иране.

Розы круглый год цветут, даже под снегом, с гордостью, будто он их сажал, рассказывал Рафик. Снег в Ленкорани редкость, но если выпадет, то на высоту до метра, добродушно врал он. Пока мы пробирались узкими городскими улочками, Рафик вдохновенно вещал мне о местных достопримечательностях. Вот Ленкоранский маяк – символ города, тридцать четыре метра высотой! Его надстроили над уцелевшей башней старой крепости. А вон Ханский дворец – построен по французскому, понимаешь, проекту! А вот Тюремная башня – сам Сталин там сидел, мамой клянусь! За бандитизм сидел… сбежал оттуда, через подземный ход!

Город на две неравные части делила мелкая речка со смешным названием – Ленкораньчай.

– Мост пленные немцы строили, – прокомментировал Рафик, – сразу после войны.

Мост был рамного типа, построенный из металлоконструкций, до сих пор служивший верой и правдой.

Когда мы, наконец, добрались до адреса, день близился к концу, багровый диск солнца завис над горизонтом, готовясь оставить город без своего тепла. Даже летом из-за близости гор в Ленкорани темнеет рано, в девятом часу.

Город буквально напичкан войсковыми частями Советской Армии. А что делать – граница близко, а враг не дремлет. Рядом с каждой частью, располагался, военный городок, в котором жили семьи офицеров. Городков было целых четыре. Они назывались «площадками».

Стас жил на четвертой «площадке» от Танкового полка.

Его папаня, бывший майор и «зампотех», после увольнения в запас устроился главным инженером в рыбхоз.

* * *

Я угодил прямо к ужину.

Стол был накрыт во дворе под широкой кроной дерева, которое, как я позже узнал, называлось дамирагач – железное дерево.

Мы со Стасом обнялись, как давние друзья и он представил меня родителям.

Отец Стаса – кряжистый квадратный мужик, похожий на татарина (татарином он и оказался), с хитрыми глазами на красном, заросшем пегой щетиной лице и красными же кулачищами. Говорил Марат Рамазанович мало, между словами сопел, но быстро организовал гостеприимство и пригласил меня отведать «чем бог послал».

Бог в тот вечер, послал семье Сафиных: консоме из дикой птицы и кастрюльку шашлыка из осетрины. Свежайшие лепешки чурека, помидоры и пряные травки лежали грудами. Ради воскресного вечера стол украшала бутылочка водки, а посреди всего изобилия на невзрачной миске с отбитым краешком антрацитно поблескивала горка черной икры с воткнутой столовой ложкой – бери и накладывай. На десерт, разрезанный арбуз.

Мать Стаса – Ольга Николаевна, русская женщина лет сорока, сухая, жилистая, с молодыми ясными глазами, беспокойная, тут же побежала в дом и вернулась со столовым прибором для гостя. Разлили водку, мужчинам по полной рюмке, хозяйке чуть-чуть. Марат Рамазанович сказал лаконичный тост:

– За знакомство!

Выпили и приступили к трапезе.

Вкуснотища, я вам скажу, необычайная – чуть язык не проглотил. Бульон был вкуснейший, а шашлык нежнейший. Черную икру я раньше пробовал, но видно та была несвежая – с местной вкус не сравнить. Я сожрал две столовых ложки и больше брать постеснялся. Да и Стас не дал долго рассиживаться, он оказывается собирался на танцы.

Стоит ли говорить, что мне уставшему после долгой дороги в дюнах, да еще и обильно поужинавшему, никаких танцев, разумеется, не хотелось. Даже думать про них желания не было, но не отказывать же новому другу.

* * *

Дом офицеров, сокращенно ДОФ, – находился на главной площади, которая, как и все центральные площади городов СССР, носила имя Ленина. Но это официально. Между собой же местные жители называли её Площадью фонтанов. На неё выходили фасады зданий всех важнейших учреждений: банк, почта, райком партии, ДОФ; и сюда же, выходил забор военного гарнизона.

Немного поодаль, через дорогу, находился Дом интеллигенции, имеющий функции источника азербайджанской культуры, но не в обиду оной, особой популярностью у населения он не пользовался.

Итак, молодые люди, то есть мы, дымя сигаретами, прогуливались, можно сказать, фланировали, или даже – совершали променад по Ленкоранскому Арбату.

Одеты молодые люди (не я) были по тогдашней ленкоранской моде – в нейлоновые рубашки и в брюки-клеш.

Июньский воздух был напоен запахом цветов и молодой листвы, а по поводу слуха можно было сказать, что птицы и насекомые разошлись в этот час не на шутку.

Дом офицеров выглядел помпезно – огромное трехэтажное здание с колоннами. Фасад был отделан гранитом и мрамором. Если бы не советская символика на фронтоне, в сумерках его можно было принять за античный храм.

Внутри, на первом этаже располагалась анфилада из нескольких залов. Первый – самый большой и пустой служил танцплощадкой, следующим шел зал для заседаний с открытыми галереями на уровне второго этажа, и далее большой зимний кинозал.

Летом кино крутили в летнем кинотеатре, в парке за ДОФом. Сегодня шли «Джентльмены удачи» и народ валил валом.

На втором этаже размещалась библиотека и еще какие-то культурные учреждения.

Всё это рассказал мне Стас, который в детстве был завсегдатаем библиотеки и начитанным пацаном.

Так в чем же причина популярности ДОФа и такого наплыва местных мужских особей?

Здесь, как везде и во всем, «шерше ля фам» – ДОФ посещали свободные русские девушки, в то время как азербайджанские барышни, в основном, как это не дико на пятьдесят пятом году Советской власти, соблюдали устои шариата.

На площади группками стояли аборигены, пришедшие поглазеть на полуголые (по их меркам) тела русских женщин, на оголенные руки и плечи, на обнаженные выше колен ноги.

Молодые светловолосые девчонки в летних платьях по двое, по трое, под взглядами огнедышащих абреков, с опаской проходили к кассам. Некоторые, взяв билеты, тут же, огибая здание, уходили в летний кинотеатр, другие в ожидании танцев останавливались у колонн, недалеко от входа.

Когда фильм начался (об этом можно было судить по донесшимся звукам из киножурнала «Хочу всё знать»), количество зевак поредело, часть из них отправилась смотреть кино.

Меж тем у касс, где началась продажа билетов на танцы, уже собрался народ. Кроме молодых и не очень молодых, но незамужних или разведенных «солдаток» из батальона связи, танкового полка, и погранотряда, на танцы приходили и ученицы старших классов Ленкоранской русской школы.

Короче говоря, здесь было чем поживиться озабоченным самцам.

Стас высматривал девушку дивной красоты, которую, по его словам, приметил в прошлый раз. Надеялся, что она придет и ему представится случай подойти и познакомиться.

Девушка действительно скоро появилась в компании молодых людей своего возраста. Увидев их, Стас потянул меня за рукав и направился к кассе. Оркестр располагался на низком подиуме, меж двух колонн. Барабанщик в ожидании начала дискотеки легонечко выстукивал какой-то ритм по ободу барабана.

Пришедшие на танцы офицеры периодически исчезали за дверью, где во внутреннем помещении находился буфет военторга, и возвращались порозовевшие, с повышенным тонусом.

Наконец, оркестр заиграл. Это была музыка Нино Рота из кинофильма «Крестный отец», который в то время еще никто и не видел. Закружились пары.

– Иди к своей избраннице, – вдохновил я его, подталкивая в спину.

Стас обреченно вздохнул и направился к девушке, огибая танцующих. Но когда уже почти достиг цели, перед ней возник какой-то подвыпивший лейтенант танкист и увлек на танец. Обескураженный Стас, не останавливаясь, сделал обманный маневр и вернулся на исходную позицию.

– Осечка, – сказал ему я. – Быстрее ходить нужно! Между прочим, зря вернулся, надо было там остаться – пока в следующий раз подойдешь, опять уведут.

– Плевать, – гордо ответил Стас и закурил, – не больно-то надо.

Но я видел, что ему сильно надо – придушил бы этого летёху (попили они ему крови на службе).

Начался следующий танец, он был быстрым, его в азербайджанской провинции танцевали кто как мог: образовывалось несколько кругов, в которых люди дергались как параличные, некоторые, по их мнению, исполняли твист, некоторые шейк, кто буги-вуги, а кто и просто в присядку. Лейтенант девушку из рук выпустил, но никуда не убрался скотина, приседал рядом, умудряясь при этом продолжать с ней беседовать.

– Надо бы его наказать, – сказал Махмуд, школьный друг Стаса.

Мы вышли на улицу, и задымили.

Там, безотрадно, в поисках ссоры, околачивалась шпана – банды пятнадцати-шестнадцатилетних подростков. Шантрапа заглядывала в окна, всякий раз, когда открывалась дверь, подскакивала к ней в надежде проскочить внутрь без билета, потому что их даже с билетом на танцы не пускали. У ворот стояли вахтер вместе с танкистом-прапорщиком и безжалостно выпинывали малолеток наружу.

Глава 6

Из зала на свежий воздух вывалились два подвыпивших лейтенанта, они закурили, весело обмениваясь впечатлениями, один из них был тот разлучник, с которым танцевала предполагаемая подруга Стаса.

– Пошли обратно, – предложил я, – девушка освободилась.

Но Стас уже расстроился и помрачнел, ему расхотелось танцевать с неверной девушкой. Зато захотелось разобраться с лейтенантом.

– Надо его наказать! – уловил настроение друга, Махмуд. – Мне кажется, вояка развел тут бурную деятельность. Верно пацаны? – обернулся он к шантрапе. Те одобрительно загудели. Во-первых, уличная драка в Ленкорани – народное развлечение. Во-вторых, офицеров, местные недолюбливали.

– Обожди! – взял я Стаса за локоть, перспектива массового побоища (я не сомневался, что присутствующие здесь военные вступятся за своего), мне совершенно не улыбалась. – Зачем портить такой хороший вечер? Этот летёха даже не подозревает о твоем существовании, да и девушка тоже. Пойдем, я сейчас все решу! – с этими словами я потянул товарища обратно, к массивным дверям в зал.

Оставив Стаса у ряда кресел, поспешил через танцпол к его избраннице.

Возле нее уже вился какой-то тощий хлыщ.

– Извините, месье! – я оттер его плечом, – мне срочно нужно пообщаться с невестой…

Он выпучил глаза и растворился в полумраке.

Девушка глазела на меня с неподдельным интересом, и похоже была рада избавиться от нежданного ухажёра.

– Невеста? – усмехнулась она. – Бросьте трепаться, юноша!

– Ну, да! Но я же не говорил, что моя! Вон тот симпатичный парень… – я показал, на отирающегося возле противоположной стены Стаса, – своей красотой вы разбили его сердце! Теперь он ночей не спит, думает о вас.

– А что же он сам не подойдет… жених?

Она разглядывала меня, я разглядывал её. На ней была белая гипюровая блузка и черная плиссированная юбка ниже колен. Хорошенькая, стройненькая блондиночка, с хорошим русским лицом, но уж больно молодая – шестнадцать-то ей хоть есть?

– А он скромный, что опять же плюс! А тут еще этот лейтенант… подумал, что у вас с ним что-то…

Девушка быстро с любопытством бросила на меня взгляд.

– Да ну его, просто дурак пьяный, пристал как банный лист, я от него спряталась потом. А я видела, как твой друг шел ко мне, – лукаво сообщила она.

– Шел, да не дошел, – подтвердил я, – зачем же ты с ним танцевала, если пьяный дурак?

Она пожала плечами.

– Не знаю, неудобно как-то отказывать, взрослый дядька. Комплименты говорил.

– Ну и пусть себе, – великодушно согласился я, – у нас же не шариат. Так я вас заочно познакомлю? Моего друга зовут Стас, а вас как, именовать прекрасная мадемуазель?

Даже в темноте было видно, как она зарделась

– Алла.

* * *

Стас прилип к Алле и не отходил от неё ни на минуту. То танцевали, то ворковали, как голубки. На меня ноль внимания. Я, конечно, понимал – чел только со службы, за два года истосковался по женскому полу, но всё же было несколько обидно – девица теперь никуда от него не денется, а человек приехал в гости на пару дней всего. Не слишком-то вежливо так на него забивать.

Может тоже потанцевать? Я обвел глазами танцпол и пришел к неутешительному выводу: симпатичные девчонки были нарасхват – кавалеры вились вокруг них как мухи возле меда. Вступать с ними в конкуренцию вовсе не улыбалось. Да и смысла не было, честно говоря, мне больше хотелось спать.

Время было десять, а танцы до одиннадцати, а потом Стас наверняка попрется провожать новую подружку. Что же делать, вернуться домой одному? Но я опасался заплутать в темноте среди невнятной толкотни щитовых домиков.

И тут меня осторожно тронули за плечо.

– Зачем, молодой человек, скучаем, средь чудного бала?

Я обернулся и офонарел, уперевшись во взгляд темных раскосых глаз.

Смутиться было от чего. Передо мной стояла девушка лет семнадцати. Во-первых, она была очень красивой. Во-вторых, азиаткой. Невысокая, изящная. Тонкую шею, подчеркивало короткое каре угольно-черных волос. Одета в цветастое платьишко, чуть выше колен. Но какие это были колени… идеальной формы голени… тонкие щиколотки, м-м-м!

Я смотрел на неё и пёрся… в хорошем смысле этого слова. Как, эта небесная прелесть тут существует, среди ада волосатых самцов?

Она вдруг звонко расхохоталась.

– Ты, что так смотришь? – спросила сквозь смех.

– Как? – выдавил я из себя.

– Как будто приведение увидел! – она, округлив глаза и состроив забавную гримаску, изобразила меня.

Я невольно улыбнулся.

– Так и есть… Не пойму, то ли девочка… а то ли видение…

– Ты не здешний? – спросила девочка-видение. – Вижу – не здешний.

– Откуда?

– Глаз наметан. Танцевать хочешь? Вижу, что не хочешь.

– Глаз наметан?

– Угу. Я тоже не хочу, домой собралась, проводишь меня? А то одной стремно, черти кругом, взглядами аж дыры прожигают.

Мы вышли из клуба, миновали группу молодых людей, которые замолчали при нашем появлении, но даже в их молчании чувствовалась нешуточная агрессия. Я внутренне подобрался, готовясь к худшему, однако все обошлось.

Когда вышли с площади, до меня наконец дошло – мы ж даже не познакомились.

– Меня Григорий зовут, – представился я. – Можно Гриша. А тебя?

– Мира, – сказала она.

– Красиво!

Мира, значит. В Азербайджане каких только имен не встретишь. И Джульетта тебе и Лаура, и Изабелла. Даже один Эдмон попадался.

– А где ты живешь?

Она назвала адрес, и я вдруг понял, что это рядом с домом Стаса. Вообще, классно! Двух зайцев… на ловца.

– Смотри луна какая… красивая до жути! А небо-то ясное!.. – сказала Мира где-то на полпути.

Я посмотрел вверх. Полная, здоровенная луна висела среди россыпи звезд. Перевел взгляд на Миру, которая тоже смотрела на небо, даже приоткрыв рот от восхищения. Мне так захотелось поцеловать этот нежный ротик, аж невмоготу стало. Непроизвольно взял её за руку.

– Может искупаемся? – спросила Мира, – не обращая внимания на мой жест.

Вот тут, я даже не секунды не подумав согласился – она нравилась мне все больше.

– В конце улицы, с правой стороны, дровяные сараи. Жди там, я только купальник надену.

Она отняла руку и побежала к своему дому.

Я пошел в указанном направлении, нашел сараи, их было около десятка и стал ждать, раздумывая: чтобы это всё могло значить?

Мира появилась довольно скоро. Поверх закрытого цветастого купальника, дивно облегавшего ее стройную фигурку, надела юбочку с резинкой на поясе.

Не знаю, как это получилось, но едва приблизившись, она сразу же очутилась в моих объятиях. Я впился в ее губы и почувствовал, как хмелею от девичьего запаха.

– Я ненадолго, – оторвавшись от меня, задыхаясь, сказала девушка, – не будем тратить время.

Она не выглядела ни испуганной, ни удивленной.

Я чувствовал, как в груди плещутся теплые волны, но трогать её больше не решался. Фиг знает почему.

Море порадовало тишиной, лишь шелестели набегающие на песок волны. Пляж был пуст.

Мира стянула юбочку, я тоже скинул одежду.

Девушка вошла в воду по щиколотки, закинула руки за голову и с наслаждением потянулась.

– Хорошо-то как! Вода теплющая! Как парное молоко! Надо срочно искупаться…

Надо так надо.

Обойдя её, я бросился вперед и нырнул. Проплыл под водой несколько метров и поднялся на поверхность. Девушка, все так же осторожно ступая, продолжала медленно идти. Вода была ей уже по колено. Я улыбнулся и поплыл к ней. Мира расценила моё намерение по-своему.

– Вот только попробуй обрызгать меня, – пригрозила она, – водиться с тобой не стану, имей это в виду.

– Ну что ты, – сказал я ей, – кто тебя обрызгает, дня не проживет, сам лично прослежу.

– Вот это правильно, – согласилась Мира, – одобряю. И не смотри так на меня, – добавила она.

– Как?

– Сам знаешь.

Я пожал плечами и погрузился в море с головой, чтобы смыть с лица выражение, не понравившееся девушке. Когда вынырнул, Мира уже была по пояс в воде. Сжав кулачки, она наконец присела и взвизгнула.

– Может быть, завтра встретимся, – предложил я, хотя и сегодня бы с ней не расставался.

– Может, и встретимся, – без кокетства ответила Мира. Она медленно плыла, выставив голову и старательно разводя руками перед собой, – а у тебя чистые намерения?

– Ещё бы, с мылом их мыл!

Она хихикнула моей шутке.

– Ну все, домой пора. Искупнулись и будет.

Пора, так пора.

Мы расстались возле её дома. В моей душе распускались розы и пела свирель.

– Пока, Мира!

– Пока, Феликс!

И только у самого дома Стаса свирель вдруг смолкла.

Какой, нахер, Феликс? Я что назвал при знакомстве свое настоящее имя? Напряг память – да нет, Гришей представлялся, точно помню!

Ну и дела.

* * *

Стас, оказывается, уже был дома.

– Куда пропал? – бросился он ко мне. – Хватился, а тебя нигде нет. Уже волноваться начал, думал, бежать тебя искать.

– А ты что, Аллу не пошел провожать? – глупо удивился я.

– Да куда там провожать… она в квартале от ДОФа живет. Мимо шантрапы провел, а дальше она не велела, мол, родители увидят больше не отпустят. Она оказывается с братом двоюродным пошла на танцы, а этот козел поперся подружку провожать, а её бросил одну. Ты-то куда делся?

– А я понимаешь, тоже с девушкой познакомился, – поделился я своими успехами, – Мирой зовут, она с тобой по соседству живет, только ближе к морю. Мы купаться ходили…

– Купаться ходили? – Стас выпучил глаза. – Да там купаться можно только днем и у самого берега, где вода прозрачная!

И он рассказал.

Каспийское море долго мелело, пока не перегородили пролив Кара-Богаз-Гол с другой стороны Каспия. С тех пор вода все время прибывает. В штормовую погоду волны уже дохлестывают до домов первой линии. Под водой осталась вся береговая инфраструктура – бетонные блоки, разрушенный пирс, арматура торчит.

– Какая безмозглая дура тебя туда затащила купаться ночью? Кира?

– Мира.

– Как она выглядит? Сколько лет?

– Ну такая… азиаточка… красивая. Лет семнадцать.

– Здесь каждая вторая – азиатка! – кипятился Стас.

– Я имею в виду – раскосая, типа, кореянка.

– Никогда корейцев здесь не видел.

– Ну, может, казашка, я не знаю…

– Да здесь, вообще узкоглазых нет.

– Да она не узкоглазая… широкие глаза, просто раскосые…

– Блин, Гриня, я тут всю жизнь живу, нет тут никаких расокосых! – он задумался секунд на десять, а потом решительно рубанул ладонью воздух. – Пошли, покажешь, где она живет.

Он извлек откуда-то огромный бакенный фонарь.

– Пошли!

Ну, пошли, так пошли. Уж не знаю, что он хотел там увидеть.

Дом Миры был в полной темноте – ни огонька.

– Я так и знал, – сказал Стас и пнул калитку. Она безвольно распахнулась, душераздирающе заскрипев петлями. – Пошли!

Он шагнул первым.

– Эй, ты куда?

– Идем, идем.

Мы дошли до дома, он посветил… твою ж мать! Стекла в окнах – выбиты. Толкнул дверь в дом, посветил фонариком – запустение, рухлядь, мусор.

– Здесь не живет никто, – пояснил Стас, – отселили, говорю же, затопление.

Я стоял и как дурак хлопал глазами. Точно же помню… куры кудахтали, собаки лаяли… свет в окнах горел. Куда всё делось?

Я позвал Еву. Раз, другой, третий – молчание в ответ. Не хочет общаться? Ну и соратница мне досталась – ноль внимания, фунт презрения!

А если бы меня сейчас, того, утопили бы в этой луже?

– Кир!

Рыжий котяра нарисовался в тот же миг.

– Да, босс!

– Что сейчас было? Кто такая Мира? Откуда она знает мое имя?

– Не ведаю, шеф! Не по моему ведомству.

– Ага! Значит, что-то все-таки знаешь? Не по твоему́, а по чьему?

Кот сконфуженно мявкнул, сел на хвост, по-человечески развел лапками.

– Ну, предположить хотя бы можешь? – не унимался я.

– Предположить могу, – согласился тот.

– Ну давай же уже, не тяни себя за хвост!

– Должно быть, Евины дружки шалят.

– Откуда у неё здесь дружки? С чего ты взял?

– Иначе, она бы вмешалась.

– А может её того, ликвидировали… что-то она не отзывается…

Кот хихикнул укоризненно.

– Нельзя ликвидировать то, что находится в состоянии суперпозиции: одновременно – есть и одновременно – нет.

– Ничего не понимаю.

– И не надо, – легко согласился Кир, – живи босс, как жил. Придет время, что-нибудь, да поймешь. «Воображение важнее знаний». Знаешь, кто это сказал? Эйнштейн, между прочим.

И он растворился в воздухе, как обычно по частям, оставив напоследок зубастую улыбку.

– Эй ты чего?! – Стас пощелкал пальцами у меня перед носом.

– Чего?

– Стоишь в пустоту пялишься, как одеревенел.

– Одеревенеешь тут… пошли Стас, домой.

Дома мы выпили по кружке домашнего айвового вина, вяло о чем-то поговорили и отправились спать. Завтра на рыбалку – рано вставать.

* * *

Проснулся я на удивление легко. Только-только стало светать, но хозяева уже встали и ходили по дому туда-сюда, громко переговариваясь и топая ногами, как слоны в прериях. В стареньком приемнике играл дивный иранский джаз, наводя на хорошие мысли.

Споро позавтракали остатками вчерашнего пира, запив их минералкой из холодильника. За воротами просигналил председательский «газик», и мы отправились на рыбалку.

Вдоль дороги тянулись чинары, кипарисы, чайные поля. Красота!

* * *

Сразу надо сказать: непосредственно в рыбной ловле моё участие не предполагалось. Она осуществлялась промышленным способом. Мы тут были, как бы на экскурсии, с последующим вкушением её плодов.

Сели в баркас и отчалили. Пейзаж сдвинулся с мертвой точки и медленно поплыл вдоль борта.

Ветра практически не было.

Негромко тарахтел мотор, толкая нашу старую посудину по ровной до самого горизонта серо-зеленой воде, упиравшейся в розовеющее небо.

Рыбаки негромко переговаривались между собой по-азербайджански, вода шуршала под днищем, орали чайки чуя поживу. Мы со Стасом удобно развалились на пропавших рыбой сетях. Берег убегал все дальше, а с ним поселок и одинокая пограничная вышка.

Солнце выскочило из моря, как поплавок, и вишневым диском повисло над горизонтом, сделав край моря багряным.