Читать книгу: «Рубикон Брахмы 2»

Глава 1

Металл пел.

Это была не та чистая, вибрирующая песнь идеально настроенной конструкции под расчётной нагрузкой. Это была предсмертная агония: пронзительный, ультразвуковой визг рвущихся вант и треск армированного композита под немыслимым давлением. Брахма стоял на смотровой площадке своего величайшего творения – гравитационного моста «Небесная игла» – и беспомощно смотрел, как его мечта превращается в кошмар.

Мир замер в тяжёлом, зловещем ожидании. Пространство вокруг стало густым и едким, обжигая лёгкие одним лишь предчувствием бури. Горло свело от сухого металлического комка – материализовавшегося страха, поднимавшегося от моста невидимой волной. Брахма видел, как на той стороне, в километре от него, пролёт, изящный, как крыло стрекозы, начал прогибаться с отвратительной, противоестественной медлительностью. Он видел вереницы транспортных глайдеров, застывших в панике. Видел крошечные фигурки людей, бегущих от наступающей катастрофы.

Этого не могло быть! Он ведь сам всё рассчитал. Каждую опору, каждый силовой узел, каждый компенсатор. Он видел скрытую структуру этого моста, чувствовал её как продолжение собственного позвоночника. Она была совершенна. Но сейчас что-то чужеродное, злое и неправильное вгрызалось в его творение. Невидимая сила ломала его изнутри.

Он протянул руку, словно мог поймать рвущиеся силовые поля, укрепить их своей волей. Бесполезно. Каждый треснувший пилон отзывался фантомной болью в его собственных костях. Каждый лопнувший кабель хлестал по нервам. Это была не просто авария. Это было убийство. Его детище убивали на его глазах, а он, его создатель, был лишь бессильным свидетелем.

Пустота. Не просто отсутствие прочности, а активная, пожирающая сила, которая вгрызалась в самые основы его инженерной веры. Она хохотала над его расчётами, над его опытом, над его мечтой соединять миры.

Последний, самый высокий пилон, та самая «игла», давшая мосту имя, издал финальный, душераздирающий стон и начал валиться в пропасть, увлекая за собой остатки конструкции. Время для Брахмы растянулось, превратившись в вязкую патоку. Каким-то необъяснимым образом он увидел лицо женщины в окне падающего глайдера, её беззвучный крик.

Его взгляд метнулся к центральной опоре – той самой, которую он проектировал ночами, вливая в неё всё своё старание. И он увидел их. Лица. Десятки лиц, вмурованных в структуру опоры. Искажённые болью, они смотрели на него с немым укором. Парни из инженерного взвода. Шахтёры Визира. Его команда. Все те, кого он пытался спасти, но чьи жизни, так или иначе, оказались разменной монетой в играх корпораций. Его мост был построен на их костях.

И когда титаническая конструкция с грохотом, способным расколоть планету, рухнула в бездну, Брахма почувствовал, как его собственный позвоночник ломается вместе с ней.

– НЕЕЕЕТ!

Он вскочил на койке, хватая ртом воздух. Крик застрял в горле, вырвавшись наружу сдавленным хрипом. Тело била крупная дрожь, холодный пот стекал по вискам.

Визг рвущегося металла сменился ровным, низкочастотным гулом двигателей транспортника. Вместо ощущения грозы и ужаса – стерильный, чуть металлический запах рециркулируемого воздуха корабельной каюты.

Дверь отсека тихо шикнула. На пороге стояла Герда в свободной майке и шортах. Её лицо, обычно суровое или ироничное, сейчас выражало спокойную озабоченность.

– Я слышала твоё «нет», босс, – тихо произнесла она. – И всё-таки тебе придётся меня пустить, ведь у меня твой любимый кофе.

Артём не ответил, просто провёл ладонью по мокрому лицу. Он не рассказывал команде о своём главном кошмаре, но они знали его природу. Знали, что его преследуют не монстры или солдаты, а его собственные рушащиеся творения.

– Это всего лишь сон, Брахма, – сказала немка мягче. – Просто старые страхи.

Он кивнул, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Герда была права. Всего лишь сон. Но он чувствовал себя так, словно и вправду только что пережил эту катастрофу. Он мельком взглянул на свои руки. Они всё ещё дрожали.

«Старые страхи», – повторил он про себя. Но он знал, что это ложь. Это были новые страхи, которые летели вместе с ним к Ягеллону. Страхи, что кошмар может стать явью. В третий раз.

Понятливая Герда оставила кофе на столике и молча вышла.

Отбросив тонкое синтетическое одеяло, Брахма встал. Холодная палуба приятно остудила ступни. Несколько минут он просто стоял, вслушиваясь в дыхание своего корабля, возвращая себя в реальность. Затем, натянув комбинезон, вышел в коридор. Тусклое аварийное освещение создавало длинные, пляшущие тени.

В кают-компании царила привычная для середины «ночной» смены атмосфера. Над центральным столом медленно вращалась голограмма буровой платформы – одной из тех, что им предстояло возводить.

Харви, развалившись в кресле, просматривал на планшете каталоги нового горнопроходческого оборудования. Его тяжёлый кибернетический протез ноги, отполированный до блеска, был небрежно закинут на соседний стул. Протез давно стал частью его сварливой натуры: Харви мог с одинаковой лёгкостью отвесить им пинка надоедливому дрону или с ювелирной точностью нажать крошечную педаль управления бульдозером. Он не воспринимал его как замену – это была просто его нога. Лучше прежней, как он любил говорить. «Эта, по крайней мере, не ноет на погоду».

Напротив него сидел Денис. Его бионическая рука, изящное сплетение арамидных нитей и синтетических мышц, порхала над голографической консолью. Пальцы, способные согнуть стальной прут, сейчас совершали микроскопические движения, калибруя нейроинтерфейс для нового роя разведывательных дронов-светлячков. Время от времени он отвлекался, чтобы пустить в Харви маленький статический разряд, вызывая у того сдавленное ворчание. Для Дениса протез был не просто рукой, а инструментом, продолжением его навыков электронщика.

– Ещё одна такая шутка, щегол, и я твой модный манипулятор к силовой шине подключу, – беззлобно пробасил Харви, не отрываясь от экрана. – Будешь потом дронов силой мысли калибровать.

– Не завидуй техническому прогрессу, старина, – усмехнулся Денис. – Пока ты выбираешь себе новую кирку по каталогу из прошлого века, я учусь говорить с машинами на их языке.

– Спорим на ящик немецкого пива, что моя нога обыграет твою руку в армрестлинг? – жизнерадостно отозвался Харви, и его массивный титановый протез демонстративно согнулся. Пальцы настоящей руки поглаживали гладкую поверхность кибернетической голени. – Тут сервоприводы с тягой, как у небольшого тягача. Твоя модная игрушка просто сложится.

– Харви, твой протез создан, чтобы толкать тонны грунта, а не для тонких материй, – парировал Денис, не отрываясь от дела. – С помощью моей руки скоро можно будет взломать систему безопасности лёгкого крейсера или собрать «пташку» с нуля, оснастив её манипулятором или огнестрельным модулем. А твоя нога что может? Эффектно пнуть дверь?

– Или задницу слишком дерзкого русского хакера, – не остался в долгу американец.

Амен-анх, молчаливый гигант, сидел чуть поодаль. Делом была занята и его огромная, мощная рука-протез. В отличие от изящной конструкции Дениса, рука Амен-анха была чистой функцией: титановые приводы, гидравлика, способная поднять многокилограммовый блок. Но сейчас этой рукой он осторожно собирал крошечную модель парусника в бутылке, которую ему подарила Герда. Контраст между мощью протеза и хрупкостью его занятия был завораживающим. Он, как никто другой, сросся со своим имплантом. Это была его правая рука, просто сделанная из другого материала.

В стороне от всех, в своём углу, служившем ему импровизированной мини-мастерской, спиной к остальным сидел Войтек. Он не участвовал в общем разговоре. На его рабочем столе в идеальном порядке были разложены инструменты. Сам же механик с какой-то странной, почти ритуальной одержимостью полировал мягкой ветошью единственный гаечный ключ. Движения его живой руки были выверены и монотонны. Он не смотрел на ключ – его взгляд был устремлён в пустую переборку перед собой. Время от времени пальцы замирали, и он слегка встряхивал кистью, словно пытаясь сбросить наваждение.

На тыльной стороне ладони, почти у самого запястья, виднелся небольшой, словно треугольное клеймо, шрам. Память о взрыве «Поющего кристалла» на Визире, о крошечном осколке, впившемся в руку под перчаткой. Герда тогда обработала рану, и все о ней забыли. Все, кроме самого Войтека. Иногда ему казалось, что под кожей, в этом самом месте, что-то тихонько, едва слышно гудит. Как далёкая струна.

Эстебан, хранитель энергии их маленького мира, смотрел в иллюминатор на несущиеся мимо всполохи гиперпространства. На недавнем брифинге «Обречённые гвозди» единодушно избрали его пилотом. В тот момент флегматичный энергетик испытал его – пьянящее чувство полёта, ещё не совершённого, но уже обещанного. Не радость, нет. Нечто большее. Словно всё его естество, вся эта неспешная испанская кровь, вдруг вспенилась шампанским и забила в висках ликующим маршем. Он не улыбался. Он сиял изнутри, и этот свет слепил его самого, делая реальность вокруг призрачной и незначительной. Впереди была только бесконечность, и ему вручили ключи от неё.

– Строить из металла на воде, – тихо и мечтательно произнёс он. – В этом есть своя ирония, не находите? Пытаться создать нечто прочное на самой изменчивой из поверхностей.

– Лишь бы платили хорошо, – буркнул Харви. – А строить мы можем хоть на плазме, хоть на чёртовой пустоте. Верно, Брахма?

Брахма, вошедший в круг света, кивнул. Он глотнул из кружки крепкого, пахнущего цикорием эрзац-кофе. Команда была в приподнятом настроении: новый контракт, сложнейшая задача, «девственная» планета, где до них спасовали несколько крупных фирм. Для них это был вызов, приключение. Для них – но не для него.

– Лехия – это не просто вода, Эстебан, – сказал он, и его голос прозвучал глуше, чем он ожидал. – Это озеро, которое создаёт аномалии: гравитационные, электромагнитные, пространственные. Оно живое. И вряд ли оно хочет, чтобы его тревожили.

– Тем интереснее! – Глаза Дениса загорелись азартом. – Представляете, какие там могут быть данные? Это же непаханое поле для исследований и набора скиллов! Твои сенсоры, Эстебан, там с ума сойдут!

– Мои сенсоры, muchacho, для того и созданы, чтобы не сходить с ума, а собирать информацию, – невозмутимо ответил испанец, не отрываясь от иллюминатора. – Но шеф прав. Это будет непросто. Потребуется не только сила, но и… чутьё. Как тогда, на Фолиуме. Помнишь, Брахма? Когда ты ткнул пальцем в чёртову каменную долину, через которую на нас пёрли «Буревестники», и указал правильную последовательность подрывов. Единственно правильную. Невероятно!

Брахма напрягся. Он отпил кофе, чувствуя, как горечь напитка смешивается с тревогой. Разговор сворачивал туда, куда он не хотел.

– Или на Визире, – подхватил Харви, отрываясь от планшета. – Когда ты нашёл способ подняться на уровень охраны. Разглядел шахту с коммуникациями. Герда рассказала. Я тогда подумал, что у тебя в шлем встроен какой-то хитрый геосканер. Но Денис потом всё проверил. Ничего там не было. Хватит темнить, босс. Мы уже не зелёные новички. Мы твоя команда. Что это такое?

Все взгляды устремились на него. Даже Войтек замер и медленно повернул голову. Его глаза казались пустыми.

– Я просто… хорошо знаю свою работу… Насмотренность… Опыт… Анализ, – глухо ответил Артём, понимая, насколько фальшиво это звучит.

– Брось, Брахма! – завелся Харви. – Мы легли под чудовищ на Фолиуме, потеряли конечности, дрались с червями и отморозками Гаэтано на Прометее! Мы идём за тобой строить грёбаные платформы на аномальном озере! Мы должны доверять друг другу на все сто! А ты что-то скрываешь. И началось это после Фолиума. После того, как ты там… умер.

Слово «умер» повисло в воздухе, холодное и острое, как осколок льда.

Торецкий почувствовал, как старый узел одиночества тоскливо стягивает сердце. Он скрывал это не из злого умысла. Он боялся. Боялся, что его сочтут сумасшедшим, нестабильным. Ненадёжным лидером.

– Amigo, – мягко произнёс Эстебан, его голос был спокоен, как штиль перед бурей. – Нас волнует не столько то, что это такое, сколько то, что это делает с тобой. Мы видим, как ты иногда замираешь, смотришь в пустоту. Это бремя? Боль?

Он проиграл. Дальше отпираться было бессмысленно и подло по отношению к ним. Брахма тяжело вздохнул и поставил кружку. Он посмотрел на их лица: на ожидающее лицо Харви, на почти детское любопытство Дениса, на спокойное понимание Эстебана и молчаливое внимание Амен-анха. Он был должен им этот разговор. Он был должен его и себе.

– Вы правы, – голос Брахмы был тихим, но в наступившей тишине кают-компании он прозвучал как набат. – Всё вы правы. Это началось на Фолиуме. Когда моё сердце остановилось.

Он поднял руку и посмотрел на свою ладонь, словно видел её впервые.

– Когда я очнулся… мир изменился. Первое, что я увидел, была не палата, а… структура. Каркас медкапсулы, переплетение нитей в ткани, гудение энергии в кабелях под полом. Это было… ошеломительно. Шум. Хаос. Я видел всё сразу: напряжение в корпусе модуля, усталость каждой заклёпки. Я думал, что схожу с ума.

– Почему молчал? – изумлённо произнесла Герда, бесшумно возникнув в дверях кают-компании.

– Не потому, что вам не доверял, – в голосе Артёма появилась усталая человеческая теплота. – Я молчал, потому что не доверял самому себе. Боялся, что тронулся умом. Что это галлюцинации, последствия того разряда.

Он медленно поднял голову, встречаясь взглядом с каждым.

– События неслись как лавина. За Фолиумом – Визир, бойня, «колодцы», каратели. Когда тут рефлексировать? Сказать вам: «Ребята, кажется, я после клинической смерти вижу ауру мира»? Вы бы подумали, что у шефа поехала крыша. А нам нужно было выживать. Эта… способность… помогала выживать. Я пользовался ею как костылём. Не понимая её. Боясь её.

– Ты видишь… как устроено всё? – тихо, с придыханием, спросил Денис, и в его глазах вспыхнул не суеверный ужас, а жадный интерес хакера, столкнувшегося с невзламываемым кодом.

– Вижу. И не вижу. Это не рентген. Это… понимание. Знание, которое приходит, если сосредоточиться. Как будто мир состоит из миллиарда линий силы, и я могу их ощутить. У всего есть изъян, трещина, слабое звено. Или, наоборот, точка абсолютной прочности. А я… я могу её найти.

– Это дар, босс, – сказала Герда, и в её голосе прозвучала не эмоция, а констатация факта – диагноз, поставленный врачом. – Нейросенсорная сверхвосприимчивость. Невероятная…

Торецкий вздохнул:

– Главная проблема… я не могу это контролировать. Это не прибор, который можно включить или выключить. Видение приходит само. Иногда в момент стресса, посреди боя или аварии. Иногда – просто вспышкой, случайным озарением. Я могу попытаться его вызвать, сосредоточиться до головной боли, но чаще всего это как пытаться поймать дым голыми руками. А иногда оно просто накрывает с головой без всякого предупреждения.

Тишина. Казалось, даже гул рециркуляторов стал тише. Первым её нарушил Харви. Он откинулся на спинку кресла и присвистнул.

– Вот оно что, босс… Значит, у нашего инженера теперь есть капризный структурный сканер в башке. И ты таскал это в себе всё это время, один? Идиот.

В его голосе не было злости. Только грубое, почти братское порицание и… огромное облегчение.

– Это невероятная неврологическая нагрузка, – профессионально заключила Герда, её взгляд смягчился. – Неконтролируемые потоки данных… Ты должен немедленно говорить мне о любых побочных эффектах: головокружении, мигренях. Понял?

Брахма кивнул. И тут подал голос Амен-анх. Он говорил редко, но его слова всегда имели вес. Он медленно поднял свой бионический протез, рассматривая его, будто тот был частью загадки.

– Ты неправ, Брахма, – его голос был низким и рокочущим, как движение песков в пустыне. – Этот дар будет неуловимым дымом, пока ты называешь его «видением» или «сканером». Ты пытаешься понять это как технологию. Но это не инструмент. Это – чувство. Новое чувство, которое в тебе пробудилось.

Он перевёл свой пронзительный взгляд на Артёма.

– Ты пытаешься заставить его работать. Приказать. Поэтому оно ускользает или бьёт наотмашь. Ты же не заставляешь свои глаза видеть или уши слышать. Ты просто открываешь их. Тебе нужно не усилие воли, а тишина.

– Тишина? – не понял Брахма.

– Тишина внутри тебя, – пояснил египтянин. – Твой разум – это шторм. Мысли, страхи, расчёты. В этом шуме не расслышать тихую музыку структур. Перестань пытаться смотреть. Начни слушать. Медитируй. Сосредоточься на собственном дыхании. Почувствуй структуру своего тела: работу мышц, прочность костей, ток крови. Начни с себя. Освой малое, и тогда большое откроется тебе не по приказу, а по приглашению. Это практика. Как и владение любой мышцей или протезом.

Амен-анх опустил руку. В его словах было тихое, но непоколебимое знание.

Харви усмехнулся, в глазах появился боевой азарт.

– Что ж, босс. Похоже, у тебя теперь есть не только дар, но и учитель. А у нас – козырной туз в рукаве, даже если он и выходит, когда ему вздумается. На Ягеллоне, где приборы могут сойти с ума, твой «внутренний голос» может спасти нам всем жизнь.

Встав, он протянул через стол свою живую руку.

– Ты наш шеф. Видишь ты ауры, глистов или квантовые струны – плевать. Ты вытащил нас с того света. Не бросил, когда корпорации списали как расходник. Значит, мы тебе верим. И мы тебя не бросим. Вот с этим вот всем. Правда, ребята?

Эстебан молча кивнул. Войтек, впервые за вечер тепло улыбнувшись, коротко кивнул в знак согласия. Амен-анх склонил голову в почтительном салюте. Денис уже смотрел на шефа с новым, жгучим интересом исследователя. А Герда улыбнулась – редкой, скупой, но настоящей улыбкой.

Их молчаливое согласие было крепче любых клятв. Брахма видел его – не линиями силы, а простой человеческой правдой, что светилась в их глазах. Груз, который он тащил в одиночку, теперь распределился на семь пар плеч.

Он крепко пожал протянутую руку.

– Спасибо.

Голограмма буровой платформы всё ещё висела в центре стола. Первая загадка Ягеллона. И теперь Брахма знал, что слушать её музыку он будет не в одиночку.

Глава 2

В кабинете словно не было воздуха – лишь акустическая ловушка, вакуум, где умирал любой звук, не успев родиться. Тишина здесь была не отсутствием шума, а тщательно сконструированным присутствием, которое давило на барабанные перепонки, заставляя Айрата Кейна слышать только два звука: гулкий, неуместный стук собственного сердца и тихое шипение крови в висках. Стол, за которым он сидел, был похож на тёмное, маслянистое озеро из окаменевшего дерева. В его глубине отражался он сам – человек без знаков различия, без чина, просто тёмный силуэт, пойманный в ловушку гладкой поверхности. И этот силуэт был единственным, на что не смотрел Гай Сервилий.

Заместитель секретаря Департамента Внутренней Стабильности был похож на древнюю черепаху, которую на мгновение выманили из панциря. Сухая, пергаментная кожа, тяжёлые веки, прикрывающие глаза-бусинки, и руки с длинными, безупречно отполированными ногтями, лежавшие на столешнице, как два диковинных паука. Он не говорил – он плёл тишину, и Кейн, привыкший к грохоту боя и резким командам, чувствовал, как эта вязкая паутина проникает под броню, под кожу, к самым костям.

– Планета Ягеллон, капитан, – наконец произнёс Сервилий, и его голос, тихий и скрипучий, как перо, царапающее старую бумагу, вспорол тишину, заставив её зашипеть и сомкнуться вновь. – Жемчужина. Райский уголок. Империя очень обеспокоена её экологическим благополучием.

Кейн молчал. Он знал, что это прелюдия. В таких кабинетах никогда не говорят о том, о чём говорят. «Экология» была ширмой, вежливым эвфемизмом, как «недомогание» для обозначения грязной и беспощадной чумы.

Сервилий чуть приподнял палец, и на столешнице перед Кейном вспыхнула голограмма. Не планета. Не озеро. Формула. Изящная, сложная, смертоносная в своей красоте.

– Родий-семь, – прошептал Сервилий, словно произносил имя божества. – Стабильный изотоп с почти идеальной энергоотдачей. Теоретическая разработка. Мечта. Дом Стрегов получил лицензию на геологоразведку на Ягеллоне. И, кажется, их мечта вот-вот станет явью. Под единственным озером, капитан, лежит столько родия, что его хватит, чтобы зажечь новый флот. Или погасить старый.

Голограмма исчезла. Сервилий смотрел на Айрата, и в его глазах-бусинках не было ничего, кроме холодного, выверенного расчёта.

– Стреговы – верные подданные Империи, – сказал Кейн ровным голосом. Это был пароль. Проверка, понял ли он истинную суть игры.

– Верность, капитан, – улыбка Сервилия была похожа на трещину на старом фарфоре, – это величина переменная. Сегодня они верны. А завтра, имея в руках неисчерпаемый источник энергии, они могут счесть Империю… обременительным пережитком. Мы не можем этого допустить. Но мы также не можем просто отозвать лицензию. Это даст повод целому ряду высоких Домов объединиться со Стрегов против нас. Дом Стрегов слишком силён. Слишком глубоко врос в тело Империи. Его нельзя ампутировать без риска для пациента. Его нужно… лечить.

Кейн чувствовал, как твердеют мышцы на его челюсти. Он был солдатом. Хирургом поля боя. Он ампутировал. Он не «лечил».

– Мне неясно, причём здесь моя группа, – сказал он. – Для экологического надзора есть Инспекторат.

Сервилий медленно, почти лениво, коснулся сенсора на своём столе. Из панели выехала тонкая папка из реальной, а не синтетической бумаги. Он пододвинул её Айрату. На обложке стоял гриф «Совершенно секретно» и его имя.

– Инспекторат, – вздохнул Сервилий, – состоит из людей. А люди боятся. Дом Стрегов не любит, когда ему мешают. Предыдущий инспектор, говорят, неудачно упал в шахту грави-лифта. Двенадцать раз. А желающих занять его место почему-то нет. Нужен не инспектор. Нужен наблюдатель. С зубами. Кто-то, кто сможет зафиксировать неизбежные нарушения. А они будут, капитан. Непременно. И на основании его рапорта мы сможем заморозить проект. Легально. Изящно.

Кейн не притронулся к папке. Он знал, что в ней. Его самовольная вылазка на Визир. Отчёт о контакте с беглым преступником Артёмом Торецким, известным как Брахма. Его личное, неуставное вмешательство в дела Дома Гаэтано. Это была не папка. Это был ствол, приставленный к его карьере. К его чести.

– Я понимаю вашу дилемму, капитан, – голос Сервилия сочился фальшивым сочувствием. – После Фолиума, где этот… Брахма, спас вас. А потом Визир, где вы, рискуя всем, платили долг. Благородно. Но незаконно. Вы помогли государственному преступнику. А Империя не любит должников. Ни тех, кто должен ей, ни тех, кому должны её враги.

Кнут. Холодный, хлесткий, бьющий по самому больному.

– Ваша лояльность под вопросом, капитан. В кулуарах шепчутся. А я не люблю шёпот. Я люблю чистоту. Порядок, – Сервилий чуть наклонился вперёд, его глаза впились в Кейна. – И я предлагаю вам способ навести порядок. В первую очередь, в вашей собственной душе.

Пряник. Отравленный, но такой соблазнительный.

– Дом Стрегов нанял для работ на Ягеллоне нового подрядчика, – продолжил чиновник, смакуя каждое слово. – Фирму, якобы способную решать нерешаемые задачи. Её глава – тот самый инженер, известный вам как Брахма.

Мир для Айрата сузился до двух тусклых глаз напротив. Он почувствовал вкус меди во рту. Брахма. Торецкий. Человек, который спас его жизнь. Человек, который, согласно официальным рапортам, предал свой батальон. Призрак, который преследовал его. И которого он поклялся убить.

– Я даю вам шанс, капитан, – прошептал Сервилий, – закрыть этот файл. Раз и навсегда. Вы летите на Ягеллон. Официально – как глава наблюдательной миссии. Вы будете следить. Фиксировать. И ждать, когда он ошибётся. А он ошибётся, капитан. Он ведь инженер, а не святой. Одно нарушение, одна пролитая капля топлива в это заповедное озеро, и вы нажимаете на кнопку. А дальше… дальше вы вольны исполнять свой долг. И свой приговор. Империя даст вам полную свободу действий в отношении предателя Торецкого. Ваше дело на Визире будет закрыто. Ваша честь – восстановлена.

Это была дьявольская сделка. Ему предлагали не просто миссию. Ему предлагали санкционированную вендетту. Шанс посмотреть в глаза человеку, который разрушил его веру в порядок, и самому стать этим порядком.

Кейн медленно поднял руку и положил её на папку. Бумага была прохладной и гладкой.

– Я хочу видеть полный состав его команды, – сказал он. Голос прозвучал чужим, глухим.

Сервилий снова улыбнулся своей треснувшей улыбкой. Он победил.

– Разумеется, капитан. Всё, что вам нужно. Считайте Ягеллон вашей личной операционной. Проведите процедуру чисто. Без лишней крови. Если получится.

Он откинулся в кресле, давая понять, что аудиенция окончена. Кейн поднялся, взял папку и, не говоря ни слова, развернулся и пошёл к выходу. Спиной он чувствовал взгляд Сервилия – взгляд энтомолога, только что приколовшего к бархату очередную редкую бабочку.

И уже в дверях он понял, что его не просто использовали. Ему дали то, чего он хотел больше всего на свете. И от этого было противнее всего.

* * *

Напиток мягко горчил, приводя в порядок взбудораженные признанием чувства. Брахма ощущал лёгкость и подъём. Напряжение, только что висевшее в кают-компании, не лопнуло – оно просто растворилось, словно кубик сахара в его горячем кофе, оставив после себя плотную, рабочую суету. «Гвозди» вернулись к своим делам, в их словах и взглядах сквозило новое, радостное понимание и энтузиазм.

А Торецкий был рад их энтузиазму. Он и сам его чувствовал – где-то глубоко, под слоем усталости и тревоги. Проект на Ягеллоне был квинтэссенцией инженерной мысли. Построить пять добывающих платформ в условиях, где привычные законы физики могут перестать работать, – такая задача выпадает раз в жизни. Он уже набросал несколько безумных, но теоретически возможных решений. Эта работа пьянила, манила своей сложностью.

Но была и другая сторона.

Он вспомнил день подписания контракта в сияющем офисе Дома Стрегов. Глава Дома, патриарх с глазами хищной птицы, источал силу и уверенность. Но его дочь, Лера, сидела рядом с каменным лицом. После Визира он никак не мог привыкнуть к её новому образу. Решительная, умная, энергичная, как боевой пехотный дрон, – она смотрелась очень органично возле Грома, возле своих шахтёров, в мрачных штольнях Прометея. Не побоявшаяся когда-то перечеркнуть своё блистательное будущее и пойти против воли отца, теперь она сидела неподвижно, как бездушный кибер-секретарь. Как дорогое, бессловесное украшение. И в тот день в её глазах он увидел то, чего никогда не видел раньше, – страх, почти отчаяние. Когда они остались наедине на пару секунд, она лишь успела шепнуть:

«Будь осторожен, Брахма. Это озеро… оно не всё, чего стоит опасаться».

Теперь у тревоги Брахмы было много слоёв. Первым был сам Дом Стрегов. Вторым – Империя, которая дышала ему в затылок обвинениями. Третьим – озеро состоящее сплошь из аномалии. А четвёртым, самым главным, был его собственный опыт.

Корпорация «Вальграйв» на Фолиуме. Дом Гаэтано на Визире. Дважды он брался за работу, веря в её созидательную цель. И дважды его предавали, пытаясь использовать его и его команду как расходный материал.

Один раз – случайность. Два раза – закономерность. Что будет в третий?

Харви и Амен-анх всё ещё склонялись над голограммой буровой, обсуждая варианты взятия проб грунта. Денис, пританцовывая, отошёл от них и прошагал к видеопанели, транслирующей обстановку за бортом. Отбивая пальцами по армированной стене замысловатый ритм, он тихонько забормотал, подбирая слова для нового трека:

 
– Йоу… Был он не корабль, но ковчег, чек,
Плыл по звёздной реке, чёрной, как Тартар, на век.
Дом Стрегов щедрой рукой дал его не в дар, а в дело,
Как царь даёт меч и рать для покоренья предела.
Имя – не хищное, а трудовое, как клеймо на слитке,
«Artifex Nexus» – зацени, если шаришь в читке.
Не резал пустоту носом истребителя,
А раздвигал плечами, как исполин-победитель.
Силуэт – скат, застывший в камне, сечёшь, братан?
По бокам – два термоядерных сердца – титан!
Брюхо – соты, шлюзы, дронов рой,
Это наш единственный и истинный строй. Еее!
 

Харви слегка двинул рукой, сменяя картинку на голографическом дисплее. Вместо платформы над столом вспыхнула удивительная и чарующая панорама озера.

– Красота-то какая… Лепота! – с чувством выдохнул Денис. – Даже жаль такую портить нашими железяками.

– Мы не портим, мы украшаем, – пробасил Харви, поправляя на плече сумку с инструментами. – Добавляем функциональности. Что толку в красоте, если с неё нет навара? Ты давай, поэт, не останавливайся! Читай дальше свою рэпчину!

Брахма лишь покачал головой.

– Иногда, мой друг, сама красота и есть главный навар.

Речитатив Дениса вернул Артёма на несколько недель назад, в тот день, когда они впервые увидели свой «ковчег» в орбитальном доке над Церерой. После потрёпанных транспортников, носивших их к Фолиуму и Визиру, новый корабль казался чудовищным и прекрасным одновременно. Он стоял в исполинском ангаре, залитый холодным светом сервисных ламп, и его размеры подавляли. «Artifex Nexus» – «Мастер Сцепления» или «Творец узлов». Латынь – древний язык людей, некогда живших на Земле и заложивших одну из первых империй, – допускала разные варианты перевода. В названии была вся суть Дома Стрегов – прагматизм, возведённый в абсолют.

– Пока это служебный транспорт, – пояснил тогда Казимир Ростин, вгоняя в Артёма ещё один „крючок“, – однако, Ваш успех в этом проекте сделает Вас его обладателем.

Брахма помнил, как они гуськом поднялись по рампе, и даже Харви, вечный скептик, присвистнул. Внутреннее пространство было впечатляющим. Грузовой отсек мог вместить лёгкий десантный челнок. Жилые модули на тридцать человек были спартанскими, но удобными. Но главное ждало их дальше.

– Матерь Божья… – выдохнул Денис, когда они вошли в электронную мастерскую. Это была не просто мастерская. Это был научный центр в миниатюре: голографические верстаки, квантовые анализаторы, калибровочные стенды для самых сложных сенсоров и, в центре всего, – защищённый серверный кластер с прямым доступом к нейроинтерфейсам. – Это же… это студия звукозаписи и серверная CERN в одном флаконе! Я могу здесь не только дронов прошивать, я могу симульнуть новую вселенную!

Харви и Амен-анх застыли на пороге механического цеха. Парк оборудования ошеломлял. Промышленные 3D-принтеры, способные печатать детали из тугоплавких сплавов, автоматизированные станки, плазменные резаки и, венец творения, – компактная литейная камера.