Когда я представлял себе полные лица местных монашек-надзирательниц, предлагающих заварить чайный камушек на завтрак и горсть гальки на обед, меня начинало тошнить. А мозг сверлили угрожающие трели большой и малой флейт «Ночи на Лысой горе» умирающего в белой горячке Мусоргского с говорящим именем Модест. Похоже, он был таким же скромным парнем, как и я.

Вот и сейчас, почувствовав недостаток кислорода и услышав начальный пассаж флейты, я кинулся вон из дома. Даже не проверяя содержимое холодильника.

Толпа у мусорных контейнеров жарила на вертеле огромную тушу с длинным, как у питона, хвостом. Происходящее напоминало сельский праздник Брейгеля-старшего: повар с блестящим тесаком, танцующие крестьяне в венецианских масках с сексуальными носами, подпрыгивающие женские задницы, гитарист с бочонком водки «Русский стандарт», целующая молодежь, чумазая детвора. И сорока, наблюдающая с высокой перекладины для выбивания паласов.

Я пожалел, что у меня нет такой маски, которую я видел у полицейского. В образе худого голубя мира мне бы наверняка бросили крысиное ребрышко или заднюю голяшку. Ведь кормили же добрые люди человека-невидимку у ограды Ваганьковского кладбища. Хотя сфотографировать его папарацци, как ни старались, не сумели: стоит тарелочка для подаяния, пара начищенных ботинок и табличка «Помогите, кто чем может. Человек-невидимка». Бывает такая редкая фобия…

Опасаясь долго оставаться на виду, я скрылся в узком проходе между автомобилями. «У каждого своя судьба. Я выбрал тропу одинокого охотника, благородного дикаря, а не какой-нибудь голодной пираньи», – подумал я с гордостью. В таком настроении я готов был хоть каждые пять минут терпеть голод и лишения. Хотя от корочки хлеба вряд ли отказался. Главное, чтобы она выглядела засохшей, старенькой, с зеленым налетом плесени. Я бы размочил ее в воде, как поступают вороны, и вкушал, наслаждаясь каждым разбухшим волоконцем. В таком случае, что самое главное, моя совесть осталась бы девственно чистой. В этот момент я вспомнил Элоизу и смутился, словно она могла наблюдать за моей трапезой.

Вдруг я увидел, как что-то черное пробежало в нескольких метрах от меня и спряталось под громадный Lexus. Я осторожно заглянул под машину – из темноты на меня смотрели два десятка глаз. В такой ситуации любой нормальный человек, повинуясь первобытному инстинкту, схватит палку или каменный топор и бросится за добычей. Так я и поступил, и начал черенком от лопаты методично шарить под автомобилем. Вдруг палка словно застряла. Точнее, при моей попытке вытащить инструмент кто-то демонстративно тянул ее на себя. После непродолжительной борьбы мне удалось вырвать черенок – он оказался наполовину обглодан.

В ярости я бросился на машину, колотя по бамперу, дверям и капоту руками и ногами, можно сказать, всем телом! Но когда я попытался залезть на крышу иномарки, из какого-то окна внезапно прозвучала автоматная очередь. Услышав свист пуль, я бросился бежать, пригибаясь и меняя направление, пока не залег под снежноягодником. «Смертельная доза этих ягод около ста грамм», – подумал я с горечью. Пули срезали одну-две ветки у меня над головой, и выстрелы стихли.

Потом со стороны мусорных контейнеров раздался звук взрыва, и небо окрасилось заревом ночного салюта. Толпа взревела от восторга, а я лежал в кустах и беззвучно плакал, перебирая и давя белые ягоды. Мне с детства нравилось это занятие.

Так дальше жить было нельзя, я устал быть хромой уткой. С этими мыслями я отложил книжку Фрэнка Баума «Трусливый Лев и Голодный Тигр».

– Мне определенно есть что сказать этому миру, – громко подумал я вслух, и меня переполнило от прилива любви к людям. – Я могу прекрасно вести собрания и наговорить столько прекрасных вещей. Человечество ждет добрых слов, и я их знаю. Так в чем же дело?

И я решил сегодня же пригласить Элоизу на банкет. Наспех одевшись, я выбежал из подъезда. Толпа у мусорных баков разошлась, костер догорал, группа несовершеннолетних строила инсталляцию из обглоданных мослов. Сорока пересела на край контейнера для строительных отходов и философски заглядывала внутрь.

Я посмотрел на ночные окна, напоминавшие приведенное в математический порядок звездное небо, и назидательно подумал: «И нет ничего нового под луной». В ночном зоомагазине «Туфелька Инфузории» я попросил красиво обернуть мне покупку и перевязать блестящей ленточкой.

– К чему вся эта суета, приятель? – даже удивился женоподобный продавец в маечке с надписью «Sir Gay», пахнущий марципанами. Его брови подпрыгивали вверх-вниз, словно он недавно уволился с минного тральщика.

– Придержи-ка свои гормональные атаки, Сергей, – используя такую сложную метафору, я посоветовал ему не соваться в мои дела.

– Я не Сергей, – ядовито процедил он мне вслед.

Элоиза моментально примчалась на мой зов. Мы обнялись. Я готов был бесконечно вдыхать ее аромат, уткнувшись носом в копну рыжих волос. Она была похожа на юную ирландку, и я сказал ей об этом.