Катя выглянула в окно и сразу же отметила про себя, что к обеду погода ничуть не изменилась: холодный осенний ветер пронизывал насквозь, заставляя спешивших по тротуарам прохожих кутаться всё сильнее, запахивать полы пальто и застёгивать куртки на все застёжки до самого верха.

– Бр-р-р! – непроизвольно вырвалось у женщины, передёрнувшей машинально плечами.

Она отвела взгляд от городского пейзажа и вернулась за свой рабочий столик, беспорядочно загромождённый бумагами и канцелярскими принадлежностями. Навести хотя бы мало-мальский порядок никак не удавалось.

– Ты чего сидишь? – спросила её подруга. – Три часа. Собирайся и иди, а я тут за двоих подежурю. Осталось-то каких-то два часа. А то на тебе лица нет, молчишь всё. Случилось что? Нет? Ну, не говори. От любопытства ни страдать, ни умирать не буду.

– Да нет, всё нормально. Только вот с мыслями никак собраться не могу, – через силу улыбнулась Катя.

– Да я заметила, – Нонна (так звали подругу) кивнула головой. – Может, дома что приключилось?

– Нет, нет, – скороговоркой проговорила Катя. – Всё в порядке. Так я пойду?

– Иди, конечно же, – поторопила подругу Нонна.

– Спасибо.

Катя могла этого и не говорить, потому что её коллега по работе относилась к тому мизерному количеству людей, которые никогда не ждут благодарностей за свои добрые дела и поступки, а просто бескорыстно их совершают. Вот и на этот раз был тот самый случай, когда Нонна не могла пройти мимо очевидных забот того, кто находился рядом, а потому приняла единственное верное решение – помочь, чем только возможно.

Уже через десять минут Катя, закутанная в тёплый шарф и бесконечную тревогу, вырвалась из злосчастного кабинета на свежий воздух и поспешила домой. Надо было приготовить ужин к приходу мужа, чтобы сначала его накормить, а потом уже разговорить, получив ответы на все волнующие вопросы.

К счастью, дома никого не оказалось, а потому процесс приготовления сразу же пошёл, как по нотам. И всё было бы хорошо, если бы не одно досадное недоразумение: закончилось подсолнечное масло, на котором Катя собиралась пожарить приготовленные котлеты, а заодно выяснилось, что соль тоже не мешало бы купить. На сегодня её, конечно же, хватит, а вот на завтра вряд ли, и придётся снова бежать в магазин. Выбора не было, а потому Катя опять оделась, закуталась по привычке в тёплый пуховый шарф – подарок мужа, и вышла из дома, направившись в ближайший супермаркет.

Смеркалось, и эту надвигавшуюся на засыпающий город темноту всё отчётливее подчёркивало уличное освещение.

– Добрый вечер, Катюша, – это соседка тётя Нюра поздоровалась с женщиной.

– Добрый вечер.

– Ты куда направилась? Уж не на почту ли часом?

– Да нет, тётя Нюра, в магазин иду, – ответила Катя и тут же спросила. – Может и Вам что-нибудь купить надо? Вы скажите, так я принесу.

– Да нет, сердечная, ничего мне не надо, – тётя Нюра улыбнулась. – Разве что пакет молока мне купи, только обезжиренного.

И Катя продолжила свой путь за покупками.

Шоппинг – это модное понятие, появившееся в нашем обиходе благодаря английскому слову, созвучному с русской транскрипцией. По своей сути шоппинг всегда был крайне полезным занятием, особенно, если проводился грамотно. Именно шоппинг служил верным средством профилактики нервных расстройств из-за нескончаемой стрессовой ситуации. И здесь уже неважно, что покупать. Главное – делать это с удовольствием и некоторой долей отрешённого остервенения.

В небольшой дозе данного лекарства нуждалась сейчас Катя, надеявшаяся на то, что поход в магазин поможет хоть немного успокоить расшалившиеся нервы.

Она быстро вошла внутрь, схватила красную, видавшую виды корзину и прошла в зал.

– Так, подсолнечное масло, две бутылки, – делала подсчёт женщина. – Пачка йодированной соли. Так, можно ещё пакет сахара взять на всякий случай. Докторской колбасы.

Корзина сразу же потяжелела.

– Ах да, молоко обезжиренное не забыть бы тёте Нюре купить, – в корзину проследовал литровый пакет.

– Кажется, всё, – подумала Катя и встала в очередь к кассе.

В магазине было шумно, вдоль расставленных прилавков с товарами сновал самый настоящий муравейник людей, закончивших трудовой день вместе с рабочей неделей и ринувшихся сметать с полок продукты, чтобы запастись на два предстоящих выходных дня. Какого-то особого выбора в торговом зале не было, но ассортимент самых необходимых товаров или товаров первой необходимости (это уже как кому будет угодно называть) был здесь представлен сполна. Люди разговаривали, отрывали целлофановые пакеты, шаркали ногами, двигали скрипучими железными телегами и стучали пластмассовыми корзинами, шуршали всевозможными упаковками. В зале гудели кассовые аппараты, издавая привычные громкие попискивания при считывании очередного штрих-кода. Открывались и закрывались ящики касс, и шуршали пересчитываемые купюры. Скрипели и хлопали входные двери, да вдобавок ко всему из полуразвалившегося радиоприёмника с потрескиваниями и дребезжанием во все стороны разливалась ненавязчивая глупая песенка недавней выпускницы фабрики звёзд.

В направлении касс стояли внушительные очереди из успевших отовариться покупателей. Катя выбрала ту, что была поменьше, и стала ждать своего звёздного часа, медленно продвигаясь с корзиной к желанному выходу. Шоппинг закончился, осталось только расплатиться, а потому в голову снова вернулись беспокойные нерадостные мысли. Катя попыталась от них избавиться, но у неё ровным счётом ничего не получилось, а виной всему был муж, её ненаглядный Василёк, как она ласково его называла. В его поведении произошёл какой-то надлом: он стал чересчур замкнутым и нелюдимым, и в последние дни это стало особенно заметно.

Катя всё чаще вспоминала, как три дня тому назад она пришла домой и застала своего мужа за компьютером. Он тогда никак не прореагировал не её приход, как будто бы и вовсе не слышал ни её шагов, ни её голоса.

– Привет, Василёк!

– Привет, – бросил супруг ей в ответ, даже не обернувшись.

Было очевидно, что он настолько погружён в свои мысли, что мир вокруг перестал для него существовать. Катя вернулась в коридор, сняла сапоги и пальто, убрала шапку на вешалку и снова, чем можно тише, зашла в комнату: муж по-прежнему сидел перед монитором и тупо таращился на экран.

– Как дела, Василёк? – ласково спросила жена, но он снова никак не прореагировал, а лишь закрыл всплывшее на мониторе окно какого-то сайта и повернул голову к супруге.

– А, это ты. Давно пришла? – рассеянно спросил супруг и снова повернулся к компьютеру.

– Вот тебе и на! – подумала Катя, однако говорить ничего не стала.

Она впервые в жизни увидела у мужа такой взгляд – пустой, отсутствующий, как будто бы он сам здесь, а его душа так далеко, что до неё не достучаться и не дозваться. Перед Катей сидела самая настоящая мумия, и в это несомненно можно было бы уверовать, если бы она, это самая мумия, перестала бы дышать и двигаться.

– Ужас какой-то, – подумала женщина и вышла из комнаты, чтобы дать возможность своему дорогому успокоиться, взять себя в руки и вернуться в семью, как поговаривал небезызвестный персонаж.

– Подумаешь, потерял работу! – решила Катя. – С кем не бывает?

И правда, в этой стране оказией подобного рода удивить кого-либо вряд ли бы удалось, даже если сильно постараться в красочном изложении очередной душещипательной истории. Вот и её Василек, когда бесцветным голосом произнёс, что уволен (а это случилось именно три дня назад), Катя, конечно же, расстроилась, но не подала виду. Она, как могла, постаралась его успокоить и посоветовала для начала отдохнуть несколько дней, а потом уже приступить к поискам новой работы.

– Ты ничего не понимаешь! – воскликнул тогда муж, непривычно повысив голос. – Пять лет, пять лет моего труда и моих сил, пять лет моих стараний и усилий, пять лет – и всё впустую! Да ладно, если бы просто уволили, по сокращению, например, я бы понял. Но обвинить меня в некомпетентности и полной несостоятельности, как инженера, – это выше моих сил.

2

Генеральный директор группы строительных компаний «Сигма» Власов Сергей Семёнович, самый главный босс и непосредственный начальник Василия, в недавнем прошлом был примерным партийным аппаратчиком обкома канувшей в лета коммунистической партии, и с гордостью в сердце и дрожью в душе носил у самого сердца партийный билет вместе со служебным удостоверением. Он был таким же, как и все те, кто рукоплескал озвучиваемым глупостям больших и маленьких вождей, громко пел большевистские песни и напивался до свинского состояния каждый раз, когда на всевозможных тусовках и сборищах произносили пламенные речи за родную партию и Ленинский комсомол. И хоть год от года на ниве однообразных будней Сергей Семёнович всё сильнее разрастался вширь, в большей степени в районе пупка и ягодиц, а его сальная физиономия по своей форме всё больше походила на тыкву, обильно смазанную салом потовых желёз, это не мешало ему мучить свой мозг извечным российским вопросом «Что делать?». Он так бы и продолжал безрезультатно насиловать серое вещество до самой пенсии, если бы не перестройка, да своевременное знакомство с нужными людьми, подсказавшими другой путь развития и самовыражения и доверившими в его руки немалые средства с одним условием – вернуть их до последнего рубля, когда это потребуется.

У Сергея Семёновича от озвученных сумм и открывающихся перспектив зазвенело в ушах и зарябило в глазах, а потому, ни минуты не сомневаясь в правильности принятого решения, он согласился принять поистине царский подарок и дрожащей рукой поставил свою подпись в предложенном документе. Все знакомые долго потом удивлялись, откуда у бывшего голодранца появилось целое состояние с несметными сокровищами, позволившее резко поменять привычный образ жизни и наслаждаться её плодами на полную катушку.

Всё это было в диковинку, а потому Сергей Семёнович поначалу робел от одной только мысли, что он теперь супербогатей, а потом собрался с духом и неожиданно съехал из своей убогой двухкомнатной «хрущёвки» в огромную квартиру в самом центре города с потрясающим видом на реку Неву. Но это было только начало славных дел. Таращиться на благородное течение воды сквозь новомодные пластиковые окна, сидя на мешке с деньгами, пить чай с вишнёвым вареньем и выдыхать в приоткрытую форточку горький табачный дым, мучаясь от безделья, не входило в стройные планы бывшего партийца, а потому он решил действовать.

Деньги и связи, в которых у Власова не было недостатка, в короткие сроки помогли ему слепить частную компанию «Первый трест», активно включившуюся в процесс строительства новых домов и реставрацию старинных зданий. Буквально за несколько лет пробный экземпляр маленького треста разросся до размеров огромной строительной компании с внушительным штатом сотрудников.

Сам Власов тоже преобразился. Он стал носить дорогие строгие костюмы и курить ароматные сигары. Его обувь, несмотря на ежедневные визиты на строящиеся объекты, всегда была начищена до зеркального блеска. Его новый чёрный джип беспроигрышно выделялся из общего потока машин не только внушительными размерами, но и навороченным тюнингом, скрывая за тонированными стёклами своего хозяина. Теперь каждый раз, проезжая по Невскому проспекту, Власов наблюдал сотни разных людей, брезгливо сравнивая их с собой, неизменно раскручивая своё собственное эго, вознося себя над толпой всё выше и выше. Он совершенно серьёзно считал всех вокруг махровыми недотёпами и врождёнными неудачниками, совершенно позабыв о том, что ещё недавно и сам был таким же. Власть и деньги решительно и бесповоротно делали своё дело, изменяя вместе с внешними атрибутами внутренний мир своего героя, а потому Сергея Семёновича со временем перестал мучить вопрос, за какие такие заслуги на его округлые плечи свалилось такое счастье?

– Я избранный! – считал Власов, закрывал при этом глаза, мысленно обращаясь к небесам, как будто бы и на самом деле имел прямую связь с богом.

Он обнаглел настолько, что абсолютно перестал стесняться своего хамского поведения на людях. Он с удовольствием распекал своих работников по поводу и без, невзирая на их возраст, положение и былые заслуги. Злые языки поговаривали даже, что одного из своих секретарей Власов умудрился сначала довести до нервного срыва, а потом и вовсе до сумасшедшего дома. Но это были только слухи, ничем доселе не подкреплённые.

Не верил в эти слухи и Василёк, пока три дня тому назад не попал на ковёр к шефу, где мгновенно почувствовал себя, как в клетке с разъярённым диким зверем.

– Да ты понимаешь, что это из-за тебя акт сдачи объекта не подписан? – визжал, как кабан на бойне, Власов. – Тебе всего-навсего надо было вовремя отнести бумаги на подпись, а ты этого не сделал!

– Почему же не сделал, Сергей Семёнович? – пытался возразить Василёк. – Пятнадцатого сентября я сдал подготовленный в двух экземплярах акт секретарю Дмитрия Валентиновича.

– А почему же тогда занесённый и сданный тобой акт появился на его столе только двадцать пятого числа? – лицо Власова стало красным от напряжения. – Это как можно объяснить?

– Не знаю, Сергей Семёнович, – прошептал Василёк, внезапно потеряв голос от пронзившего его волнения.

– Да ты понимаешь, вообще, сопляк, что ты говоришь? – Власов буквально навис над Васильком и, казалось, что ещё минута, и он подомнёт его массой своего тучного тела. – Если пятнадцатого ты отдал документы на подпись, то почему же их не было на этой самой подписи двадцатого числа? А? Это ты хочешь сказать, что Дмитрий Валентинович Самолепов совсем забыл про наш акт? Не заметил его в ворохе бумаг на столе? Да он мне лично позвонил и поставил перед фактом, что акта не было. Это как понимать?

– Но я сдавал, – опять, чуть дыша, пролепетал Василёк. – Сдавал пятнадцатого лично секретарю в руки.

– И ты это можешь доказать? – резко спросил Власов.

– Давайте спросим у секретаря, – робко предложил Василёк, ухватившись за эту идею, как утопающий за соломинку. – Она подтвердит.

– Уже спрашивал, и секретарша мне сказала, что ты, уважаемый, ни пятнадцатого, ни шестнадцатого, ни даже двадцатого числа ничего не сдавал, – сказал, как отрезал начальник.

Василёк по-настоящему остолбенел, не зная, как реагировать на такое заявление.

– Что застыл, как изваяние? – спросил Власов. – Ты понимаешь, что ты подвёл и меня, и себя? Хотя чёрт с тобой, если бы речь шла только о тебе одном. Но ведь ты ещё кое-кого подвёл, кого нельзя было подводить ни в коем случае. Ты дебил. И как я раньше этого не разглядел, ума не приложу? Мало того, что на работе у тебя огрехов, хоть отбавляй, так ты ещё и весёлую жизнь решил всем нам устроить, запоров сдачу объекта. Ты хоть понимаешь, какие это деньги? Деньжищи! Мало того, что на твоих объектах масса недочётов и замечаний всегда, так ты ещё и общее дело решил завалить?

– Ничего я не заваливал, – снова заговорил Василёк. – А мои объекты всегда были самыми лучшими, и вы это знаете.

– Да ты ни черта не понимаешь и не понимал! – Власов ударил кулаком по столу. – Сколько мне за время совместной работы приходилось с тобой нянчиться! То ты раствором не доволен, то материалами, то квалификацией работников! А как ты хотел? Чтобы всё было идеально? Так не бывает. Мир несовершенен, к твоему сведению. Но я мирился с твоими капризами и шёл тебе навстречу, хотел помочь, чтобы у нас не было отстающих. Поэтому и лучшие работники были исключительно для тебя, и материалы – снова для тебя. Всё для тебя.

Василёк от этой тирады ещё больше опешил и окончательно растерялся. Ему вдруг даже показалось, что небо раскололось пополам вместе со всем миром, раз и навсегда разделившись на белую и чёрную его половину, в которой он и оказался. Василёк впал в ступор. Он вдруг понял, что его подставили нагло и бесцеремонно, обвели вокруг пальца, как мальчишку.

Он до самой последней минуты был лучшим, и кто, если не Власов, постоянно ему об этом говорил? С него брали пример, и даже приезжали с других объектов, чтобы перенять передовой опыт. У него никогда не было ЧП, и за всё время работы никто из рабочих не пострадал, что было удивительно даже для опытных, видавших виды прорабов, прошедших, что говорится, огонь, воду и медные трубы. Да и пригласили его в эту компанию только исключительно благодаря хорошим рекомендациям с прежних мест.

Одним словом, всё рухнуло и обвалилось, как взорванное по всем правилам сапёрной техники здание, под обломками которого и оказался Василёк.

– Ты говоришь, что сдал акт пятнадцатого сентября? – повторил вопрос Власов. – А чем ты это сможешь доказать? Есть документальное подтверждение твоих слов? Ты же понимаешь, что слово к делу не пришьёшь.

– Так что, мне надо было расписку взять у секретаря о приёме документов? – уже ничего не соображая, спросил Василёк.

– Да, представь себе! Расписку! – Власов еле сдерживался, чтобы снова не обозвать своего работника. – А ты увидел бабу и растёкся, как сметана на блюдце.

– Ты вообще понимаешь, что надо делать запись в реестре, когда сдаёшь документ? – спросил Власов после короткой паузы. – Вот я тебе сейчас всё это рассказываю, а желания у меня такого нет. Зато есть другое: съездить тебе по физиономии. Иди, ты уволен. Сумму твоего долга я тебе сообщу дополнительно.

Сергей Семёнович проводил выходившего из кабинета Акатова недружелюбным взглядом, а затем плюхнулся в мягкое кожаное кресло, как будто бы проверяя на прочность идеально отлаженный пружинный механизм. Перевести свой гнев на неодушевлённый предмет в этот раз не удалось.

3

После нелицеприятной беседы Василёк с трудом вышел из офиса. Ему казалось, что и на улице не хватает воздуха из-за внезапного спазма, схватившего грудь и сковавшего дыхание. Сердце билось, как шальное, а под ложечкой больно засосало.

Василёк стоял на гладких ступенях отполированного до зеркального блеска крыльца и дышал, как загнанная лошадь. Только что его обвинили в некомпетентности и полной несостоятельности, в халатности и ротозействе, а заодно, так, между прочим, поставили на счётчик, пока ещё даже не обозначив сумму долга, и выгнали с работы, оставив без средств существования.

– М-м-м, – застонал Василёк, схватившись ладонями рук за голову.

Он спустился с крыльца, дошёл до ближайшей скамейки и обессиленно присел на самый край. Надо было что-то делать, но что?

– Господи! – взмолился Василёк. – За что? За что?

Жуткая растерянность, сильное расстройство и бесконечные обрывки разносортных мыслей никак не давали даже малейшей возможности сосредоточиться на решении накативших, подобно снежному кому, неподъёмных проблем.

– Надо съездить к Самолепову, – решил Василёк – Я же ни в чём не виноват! Ни в чём!

Теперь, чтобы разобраться во всём этом запутанном и зашедшем в тупик деле и доказать свою правоту, надо было взять себя в руки и немедленно ехать на другой конец города в кабинет высокого чиновника на приём.

Он поднялся со скамейки, вышел на обочину дороги и стал ловить машину, чтобы, чем можно скорее, добраться до места назначения. Давку в общественном транспорте он, вероятнее всего, не выдержал бы.

Василёк не догадывался, что за его действиями всё это время из окна своего кабинета внимательно наблюдал Власов. Потом, когда пойманная попутка увезла Василька с глаз долой, Сергей Семёнович снял телефонную трубку и набрал номер.

– Алё! Дмитрий Валентинович, я Вас приветствую. Это Власов, – чётко отрапортовал он невидимому собеседнику. – Вопрос с вашими комиссионными решается.

– Спасибо, Сергей Семёнович, – бодро ответил Самолепов. – Я в вас нисколько не сомневался. А акт ваш подпишем в следующем месяце. Это я обещаю, а также гарантирую всяческую поддержку ваших начинаний.

– Ну, это поистине императорская щедрость, – Власов непроизвольно осклабился, забыв о неприятной беседе, и если бы сам Самолепов не спросил его о Васильке, то разговор, по всей видимости, на этом бы и закончился.

– Надеюсь, виновник возникших затруднений наказан? – прямо спросил чиновник.

– Ещё как наказан! – отрапортовал Власов. – Ещё как! Во-первых, он уволен, а во-вторых, предупреждён о том, что возмещать причинённый ущерб придётся именно ему.

– Это правильно, – согласился Самолепов. – Надо учить подобных разгильдяев, чтобы другим неповадно было. А то ведь сколько неприятностей из-за таких вот работников. Построже с ними надо, построже!

Они ещё поговорили пару минут о пустяках, а потом Самолепов, сославшись на неотложные дела, попрощался и первым повесил трубку. Неотложным делом оказался разговор со своим секретарём, женщиной Ириной, тридцати пяти лет от роду, хотя, надо отметить, что выглядела она моложе.

– Уволен твой домогатель, Ирочка, – как бы между прочим сказал Самолепов. – И я очень надеюсь, что ни ты, ни я его больше не увидим, во всяком случае, в этой жизни.

– Спасибо, Дмитрий Валентинович, – поблагодарила чиновника женщина. – Я у Вас в долгу.

– Я это учту, – Дмитрий Валентинович игриво заулыбался в предвкушении сладкого вечерочка и взглянул на часы, чтобы отметить про себя время, оставшееся до часа «Ч», когда он вместе с Ирочкой выйдет из кабинета, а потом они вместе погрузятся в его новенький «Mersedes», и шикарная чёрная машина с синим проблесковым маячком домчит своих пассажиров до квартирки в элитном доме, приобретённой Дмитрием Валентиновичем для подобных утех.

– Чтобы не было чужих глаз и лишних разговоров, – не уставал повторять Самолепов.

Купленная за очередной «откат» квартира представляла собой хоромы в триста пятьдесят квадратных метров и обошлась хозяину в «пару миллионов долларов», как он любил выражаться. Её достоинством были три богатые спальни и три ультрамодные ванные комнаты.

– Бог любит троицу, – поговаривал без устали Самолепов, лапая Ирочку за все места, когда они оставались наедине.

Та не сопротивлялась, напротив, секретарша, как опытная обольстительница, угадывала любое желание своего господина и повелителя, а потому не переставала его удивлять своей глубокой проницательностью и умением доставлять удовольствие.

– Мой пупсик, – томно вздыхала она. – Какой ты сегодня красивый! А какой неутомимый, как необъезженный мустанг.

И Дмитрий Валентинович верил, как ребёнок, в эти её слова, считая себя непревзойдённым и опытным партнёром. Только вот в толк никак не мог взять, что это была лишь лесть, самая обыкновенная банальная езда по ушам с одной единственной целью – быть незаменимой и всегда желанной. Самолепов хотел этих слов, горячих признаний, жарких пламенных эпитетов, и получал их сполна, принимая всё адресованное ему за чистую монету. Именно поэтому Ирочке удавалось крутить этим стареющим олухом так, как она того желала. Ему даже стало казаться, что ей уже никого больше не надо, что он у неё один, и что она мечтает только об одном: не делить его ни с кем, даже с законной супругой. Самолепов стал мучиться этой мыслью, и хотя эта мука была сладкой, но всё-таки это была мука, самая настоящая, заставлявшая кипеть кровь и учащённо биться сердце, чтобы разогнать эту кипящую кровь по жилам. Развестись с женой он не мог по целому ряду причин, а потому разрывался между любовью и ненавистью, страстью и привычкой, новыми острыми ощущениями и обязательной повинностью, искренне не понимая, что всё это всего-навсего игра собственного воображения и последствия излишнего самовнушения. И если бы он хоть на минуту взглянул на тупиковую ситуацию со стороны, то сразу бы разобрался в ней без посторонней помощи. Но он не мог этого сделать, потому что был во власти дутых надуманных чувств, приход которых был неудивителен в пору седины в бороду. Однако Самолепов не хотел признавать подобного неумолимого факта, относясь к категории редких упрямцев, всегда считавших себя восемнадцатилетними пацанами. Как сказала бы его давно почившая тёща, которую он по-настоящему уважал и даже немного побаивался при жизни:

– Каждый по-своему сходит с ума! Вот и ты, Димочка, вот и ты.

– А что я? – удивлённо спрашивал Самолепов. – Я, как все.

– В том-то и дело, что тебе нельзя, как все, – поучала тёща своего немолодого зятя. – Положение обязывает и не позволяет тебе опускаться до уровня толпы. А ты всё забываешь, кто ты есть на самом деле. Ты же на виду, а ведёшь себя порой, как безмозглый баран.

Если бы кто-либо другой адресовал ему такие слова, то последствия для оппонента, безусловно, оказались бы самыми плачевными. Но тёща была исключением из этого жёсткого правила, а всё потому, что именно ей принадлежала заслуга в продвижении по службе своего безродного зятя. Он этого никогда не забывал, и до самой её смерти называл мамой и обращался исключительно на «Вы». Быть может, и сейчас, в тяжёлый период безнадёжной влюблённости она смогла бы найти лекарство против этого недуга и вылечить зятя, открыв ему глаза на хитрую стерву, именуемую Ирочкой.

Дмитрий Валентинович и раньше увлекался барышнями, особенно теми, которые были помладше его, но каждый раз романтические приключения заканчивались без особых потерь. Самолепов совсем не мучился, снедаемый пламенными чувствами. Это больше походило на спорт, коллекционирование, своеобразную филателию, где вместо марок выступали конкретные женщины. И все они теряли свою значимость и стоимость, как те самые марки после погашения. Одна, максимум две встречи в уютном гнёздышке, и дамы слышали холодное «до свидания», режущее больнее дамасской стали.

С Ирочкой же получилось как раз наоборот, а всё потому, что искусством укрощения мужчин она владела в совершенстве и пользовалась этим умением на сто процентов. Она не была красавицей, но свои достоинства умела держать на виду и кокетливо их подчёркивать, придавая всему своему поведению пикантный изыск и шарм.

Клюнул на это её искусство и Самолепов, который, сам того не ожидая, попался в липкие прочные сети, умело расставленные опытной охотницей.

На самом деле, ничего удивительного в произошедшем не было, да и не могло быть, потому как после ухода незабвенной тёщи в мир иной, у великовозрастного, а вместе с тем, высокопоставленного проходимца не стало тормозов. Жена в счёт не шла. Женился он на супруге, когда был совсем молодым, вляпавшимся в скандальную историю. И если бы не связи и положение будущей второй мамы, то о карьере, а, вполне возможно, и о свободе пришлось бы позабыть, причём о свободе на некоторое время, а о карьере навсегда.

Тёща тогда не торговалась. Она крепко взяла будущего зятя за рога и препроводила в уготованное специально для него стойло, именуемое супружеской жизнью.

– Была бы я помоложе лет эдак на тридцать, то жениться пришлось бы на мне, – тёща громко рассмеялась своей удачной шутке. – А так, живите уж. Только вот, Димочка, никогда не забывай, кто ты, и кто я, для чего ты здесь, и кому ты всем этим обязан.

Отмазанный по полной программе от тюрьмы зять согласно закивал головой. Но это было тогда, было давно и успело зарасти бурьяном, как неухоженная тропинка на заброшенной даче.

Теперь же своей супруги Самолепов не опасался. Да и что могло сделать это чудо в бигудях и домашнем халате? Если любимая тёща обладала железным характером и несгибаемой волей, как крутой мужчина, то вот супруга Дмитрия Валентиновича, проходившая всю свою жизнь в розовых очках, была эталоном невинности и детской наивности. Даже походка её и та была чересчур мягкой и осторожной, а все жесты плавными и неспешными. Доминантой её поведения было совершенно удивительное неумение злиться, и, кроме того, в своём супруге женщина души не чаяла и всецело ему доверяла, чем Дмитрий Валентинович весьма успешно пользовался.

– Я в командировку на три дня, – заявлял он жене и на все выходные погружался в разврат и пьянство.

– Хорошо, – соглашалась супруга. – Во вторник будешь?

– Да, вечером, как только приеду.

Она даже не спрашивала, куда именно направился её благоверный на этот раз, и даже не звонила ему на мобильник, потому что он так просил.

– Зинуля, я тебе сам позвоню, когда буду посвободнее, – слышала она одну и ту же фразу на протяжении многих лет.

Вот и в эту пятницу Самолепов планировал исчезнуть на целых три дня, аж до понедельника, и, отключив телефоны, наслаждаться страстным уединением со своей любимой женщиной, как он называл Ирочку. Томное ожидание чуда прервала резко открывшаяся входная дверь в кабинет.

– Он пришёл, – тихо произнесла неожиданно появившаяся в дверном проёме секретарша.

– Кто это он? – в замешательстве спросил Самолепов, немало удивившись внезапному вторжению в его пенаты без вызова, хотя Ирочке это позволялось.

– Ну, этот, домогатель, – продолжила Ирина.

– И у него хватает наглости являться сюда снова? – чиновник быстро взял себя в руки. – Я же сделал всё, чтобы никогда его не видеть, чтобы он не потревожил ни тебя, ни меня. Так ему мало?

– И где он сейчас? – Самолепов задал следующий вопрос, весь вне себя от охватившего негодования.

– Внизу на проходной, – ответила секретарь. – Пытается пропуск оформить.

– Пропуск? – если бы Дмитрий Валентинович был паровозом, то немедленно выпустил бы высоко в небо целый столб горячего белоснежного пара. – Но это уж дудки!

– Охрана! – громко позвал он служащих в униформе, как будто мог докричаться сквозь толстые каменные стены, а затем, нажав на кнопку на пульте селектора громкой связи, повторил снова. – Охрана!

Сам старший сегодняшней смены примчался на дикий зов рассвирепевшего руководителя такого высокого ранга.

– Значит так! – с надрывом, задыхаясь от переполнявших его чувств, чиновник высказал собственное «фи» в адрес службы безопасности.

– У нас тут что? – вопрошал он гневно. – Проходной двор или государственное учреждение?

Опешивший охранник, старший сегодняшней смены, застыл в позе бультерьера, готовый вцепиться мёртвой хваткой в кого угодно, руководствуясь наивысшим приказом. Его недоумение диктовалось исключительно неясностью поставленной задачи. Он уже успел беглым взглядом окинуть кабинет и приёмную, но ничего подозрительного ни там, ни тут не обнаружил.

– Это почему же кто попало может выписать себе пропуск и проникнуть с его помощью, при полнейшем попустительстве со стороны охраны ко мне на этаж? – скороговоркой выпалил Самолепов. – Как это вообще такое возможно?

– А кто проник, Дмитрий Валентинович? – удивился охранник. – Я тут никого, кроме Вас и вашего секретаря не вижу.