Читать книгу: «Шут – Жертва дитя «Живого Огня»», страница 2

Иван Нежин

– (Танец Шута облитого чаем превращается в танец Альберта из «Жизели», страдающего от потери им духовной сути жизни, пытавшегося плоть, – пусть и прекраснейшую плоть, – земную плоть почившей Девы, принять за дух небесный… принять за ангельскую суть прекраснейшую плоть… с тем став, в страданиях его, – на веки преданным слугой затем почившей Девы, – безумной Девы., затем став преданным слугой безумной Девы…). Быть может вначале ему виделось спасением вот эта его встреча с самим доподлинным слугой, – слугой «темнейшей сути» Дьявола… тем более, что бедного Шута – Танцовщика тогда изгнали из императорского… в его безумной славе, изгнавшего его театра… Казалось, – вот его спасение. Но это так ему казалось. И в самом деле, – чего же он достиг, как величайший в мире Танцовщик. Он прыгал так, – как до него никто… Никто, ещё не прыгал. Чрез танец он взывал к блаженству таинственной звериной эротичной плоти… Он, – исповедник вверенной Луны…. И трепетной Лилит. …Он – проповедник Плоти… Он зачинатель новой Плоти… Он… ..Однако классический балет ещё тогда себя

не исчерпал. Не исчерпал себя ещё классический балет… Нежинский уже тогда поведал по сути его Хозяину – Директору о страстном его, – всегдашнем страстном его желании, – его Великого Танцовщика безумном страстном его желании… Безумный образ несчастного Альберта, – представить в иной уже «Жизели»… в ином балете. Иной «Жизели». Но… Так представить, – как лишь он его и понимал. Как он его, и понимал, и видел. А именно, – изобразить того, – кто рыскал по всей земле, – пытаясь в одночасье найти плоть будто бы земную… Но – плоть таинственной волшебно, – плоть дивной… Дивной красоты. И дивной… Дивной красоты. Приняв земную плоть… Приняв реальную телесность – за ирреальную духовность. И превращая, тем самым, не замечаемый, не понимаемый, им дух небесной красоты, – в искание прекрасной плоти, – фальшивой по самой своей сути, – не горней вовсе… но, – дольней по сути… по сути фальшивой плоти. …Тем самым превращая живой прекрасный горний дух, – в его полнейшее безумие… при этом возникает чувство… Здесь возникает чувство, – вещал безумный танцовщик, – здесь возникает чувство, – как ощущение грядущей близкой катастрофы… в мечтах ухода от реального, в пока – ещё немые звуки идеального… и даже не столько идеального. …Нет, а – инфернального… в пока ещё звериной пневмы инфернального… пока ещё… Так зверь. Так демон, превращается в иллюзию… В фантом, – как нечто, – схожее на ангельскую суть… ..Так демон, превращается в фантом, как нечто, – как тень, мелькнувшую… скользнувшую в божественную суть… Так Демон… Демон вдруг… Но… после, после… А пока, – в его уходе от реального… Так Демон, превращается в иллюзию, – как ангельскую суть. Но после… после. Но вот… на сцене… он вышел, в чёрном траурном плаще, – сошёл к могиле сошедшей с ума, – погибшей от отвергнутой её Любви к нему, – безумной Девы… с букетом белых роз… таких какими полностью усеян был её смертельный саван… Приблизился к могильному кресту… взывая к призраку почившей ныне его Возлюбленной… С тем он явил её туманный призрак… вот пал он на колено пред явленной ему небесной красотой, – в её безумстве… и поклонился трепетно Безумству почившей Девы, – прижав к груди её безумный образ… Сам отошёл туда, где может быть уже была Она… сам стал при том безумием Небесной Красоты… сам стал он тем, – что так невольно и греховно, предав свою неразделённую судьбу, бесстрастно создал… Сам стал теперь слугой Её Безумству… Сам ныне он восчувствовал… Безумную Судьбу… Сам ныне создал он её Безумную Судьбу, – как собственную смерть… Сам ныне создал он смертельную Судьбу… Сам ныне создал безумием своим Иную Красоту Безумства… Сам ныне создал он… Иную Красоту. Толпа кричала… Она кричала – «Он гениальный идиот»… Но, он, – не «гениальный идиот»… Нет, – не «гениальный» человек перед толпой… и даже не «гениальный идиот». А – просто Бог. А Бог не может быть не тем, не этим. Бог это «Бог»… и Бог совсем не идиот… Он так танцует… Он просто Так танцует!.. А почему… И для чего танцует Бог., танцует Так, – сказать нельзя. Нет, не возможно… А для чего танцует Бог… сказать, – нет, не возможно… сказать., нет. не возможно… Так выразить… нет, не возможно… как – будто бы нарочно всё в тумане… сказать нельзя, и не возможно. Нет, не возможно… возможно ли танцовщику повиснуть в воздухе… но, для чего и как завис в пространстве танцовщик… сказать и объяснить при этом не возможно. Нет, не возможно… На завтра же газеты написали так, – «Танцор был в дьявольском ударе… не раз во время танца своего он зависал в пространстве… в воздухе… он виснул так… как – будто бы сам воздух поддерживал танцора не дав ему упасть… …. Писали так на завтра, в колонках «про театр» писали так уже парижские газеты… Писали так… они о танце безумного Танцора… Писали так… на завтра… Так… об этом… писали, писали… не русские уже газеты. …Так они писали… писали так… «Он что-то начинает чувствовать пред выходом на сцену… Тем чувством, какое не бывало ещё не до него, не после… Тем чувством какого не бывало в природе до него… И это было его единственной чувство. Магическое чувство. Свидетельствующее прочим о том, что – там… Там за пределами… Есть Нечто… И это Нечто… важнее всего того что Здесь. И по сравнению с тем «Нечто». Здесь – ничего. Здесь – ничего… Здесь, на Земле, должно быть, – ничего… Здесь больше ничего… Здесь больше Ничего..». На завтра писали так газеты. Газеты писали так. И вот уже их двое… в парижской гостинице их двое, – Альберт, и озадаченный им Дьявол, взирают на призрак почившей обезумевшей Жизели… вот призрак безумной Девы вдруг… исчез в проёме открытого окна с явившемся рассветом… Вот он исчез… И вот… обоим привиделась Россия – их Родина. И Дьявол… и обнажённый Танцовщик… как тень Альберта, прикинувшегося горестным безумным призраком безумной в её отчаянье Жизели… и оба они узрели, в проёме открытого окна… Далёкую… несчастную их Родину – Россию… Один увидел, – в несомненном колыхании её безумства… в безумном колыхании её трагедий, – трагедий взорванных Миров, – как неизбежных Перемен. Другой, – увидел мать… Увидел юность, как отчаянье… Увидел мачеху – Отчизну скитанием мятежных Перемен… Увидел блики родимой Матери – Природы… увидел… Уставившись в одну пустую точку… Увидел тени… столь близких ему и изгоняемых из Родины людей… увидел будто мачеху Отчизну… но., страстно влекущую его Отчизну… увидел нитью привязанного детства. Безумную Отчизну. …А дом… Тот дом… в Париже… Чужом далёком для него Париже… чужой ему нелепый грузный дом… нелепым ему казался этот дом… На время был ему привалом. …Но… вот… Вдруг… под правильным углом по стенам разбежались двойные разминочные для танцора палки… по стенам разбежались… от печки, – до рояля, разбежались разминочные палки… а с ними он… Отпрыгнул из угла, где спрятался рояль… И тут же – взлёт его к стене… обвил ногами… Всем телом он обвил разминочные палки. И заиграл на простенькой свирели… из камыша затеянной свирели… Запел камыш о Родине. И о тоске… О вечной каменной тоске по милой его Родине. Запел камыш о Родине… О столь далёкой, о близкой его Родине… о милой его сердцу Родине. Запел… Запел поющий в его руках камыш… Великий русский Танцовщик запел. Свирель его запела. Запел о Родине в его руках воображаемый камыш воображаемого «Фавна»… камыш о Родине запел… Запел магически возлюбленный родной камыш. Запел тоской «о Родине» его… запел в его руках, с родных болот, играющий его мелодию камыш… Запел в его руках мелодию камыш… Запел его родной… с родных его болот, с его родных болот… Запел играющий мелодию-тоску «по Родине»… Запел его камыш. Запел его камыш… ОН ТАК ИГРАЛ…

Иван Нежин

– (Шут продолжает играть на флейте, танцуя при этом получеловека – полузверя «Фавна», – с нежностью звериной. Но и со страстью не земной… Шут – Так танцует «Фавна»… Так истинно танцует Жертва… Шут – Жертва Так танцует «Фавна»…). …А дальше больше… Альберт и вовсе обезумел, – и волею судьбы его, – стал полузверем… и получеловеком – «Фавном»… С тем Шут отобразил суть повторяемого времени… тревожно – нечеловеческую суть времени… Связь с прошлым… а может быть и с будущем. А может быть и с будущем… с грядущем… в ином грядущем человеке… В ином зверином огне – человеке… …И томно так блистающий полёт его… Блистающий… зверино – страстный неудержимый полёт его, – так томно, и так дьявольски, сверкал. …Так томно. …И так дьявольски, сверкал… Зазывно так блистал, – над также томно, и маняще, свернувшимися девами… Кто с трепетом, и ужасом, взирали на этот нежно – дьявольский полёт… Летящего по небу «Фавна»… Его бесстрастный… Его звериный… Его огне – всевластный… Его полёт. Его звериный… Зовущий испуганных и нежных дев его. К неизъяснимому блаженству… Зовущий дев его… К их родовому и неизбежному блаженству… …Но… вот… Но вот… уже не Фавн летал в бескрайнем небе. То Демон – Зверь парил, вертелся, в воздухе… То Демон – Шут… Парил, прикинувшись в пространстве «Фавном»… То Демон – Шут вертелся и парил… В дрожавшем жутким пламенем пространства… То «Фавн»., как огне – Демон – Шут парил вертелся… И дрожал… Он объяснял в его полёте испуганным нежнейшим нимфам… Его загадочным и томно – призрачным волшебным нимфа. Он объяснял им так, – «Не зверь то кружит перед вами по этому дрожащему безумием пространству… И в пространстве… Не зверь то кружит перед вами. …А если зверь… Тот зверь запечатленный исходным трепетным огне – желаньем небесной сути… Его безумной сути… Кружит То перед вами ребёнок – шут… ребёнок – демон – шут… и всё ж… То огне – человек… И в нём… И в этом новом, и исходном человеке, – нет похоти животной, и звериной …но есть лишь нежность. И неизбывный страх… Страх пред начальной, до сели неизведанной им близости с прекрасным телом… Как истинно эфирным духом… Бескровно призрачной, как тонкий призрачно – волшебный воздух, безумной нимфы… Как воздух – дух, оставленный в вечерних сумерках растаявшей в воде, – растаявшей волшебницей водой, – лукавой нимфы… Во истину, самой природой оставленный эфирный воздух – дух… То музыка звучит в безумной сути воздуха… но, – музыка живущая не столько по истинным законам самой живой природы… Но… Музыка живущая по праведным законам самой природы духо – человека… А по его особым… Неведомым до селе самому Творцу… Законом человеко – духа. То Музыка Иного Человеко – Духа… Живущая отныне… по его, иным. Но – праведным законам… А по его творимым заново законам… Законам Иного Духа… Человеко – Духа… Его иным, и вверенным «Иному»… А вверенным ему, Самим Творцом, законам… И вверенным ему Иным законам..». Так объяснял Нежинский летящего по небу Демона, как будто «Фавна»… Он так его и танцевал. Он Так его и танцевал… Он танцевал его во истину… Как духо – эфиро – человека… Он так его творил, и танцевал… Он Так его и танцевал… Так он его творил… И танцевал… Он танцевал его как демоническую сущность Духо – Человека… …А Дьявол, на тот момент его учитель… К его холодной радости вдруг понял… Что… Его блаженный Танцовщик не собирается использовать движения в обычном смысле его привычного классического танца… Он вовсе так парить над дольней твердью не собирается… Не собирается он так парить… Но… Собирается парить в Безумной Горней Невесомости… И именно… Так двигаясь… Сначала он едва заметными кивком склонённой на бок головы, дрожащим движеньем пальцев рук и ног, – откликнувшись на первый такт звучащей где-то там… В неясном далеке… Быть может даже и российском далеке… Тревожной музыки…. Но вот… Благое тело в его искрящемся блаженстве вдруг поплыло… Став невесомым и тревожным в угоду звучавшей где – там… В неясном дольнем далеке., пока ещё не ясном далеке… безумной его тревожной музыки… Танцующий сейчас вот здесь. Вот этот бог… Бог Танца…Благословлённый Демон… Темнейший бог… Знал, ведь, что там… Там, где-то далеко в России, за странным её жестоким тёмным формотворчеством, скрывается иная пластика. …Скрывается иная жизнь… Иная музыка скрывается, – для обретённых вновь темнейших образов, и тел… И мыслей… Во истину Живого Тела… Как новых мыслей… Иного Тела… Как новой тревожной музыки для тела – мыслей… ..Вот встал он на пальцы переплетённых ног… Сначала вытянул вперёд просящие свободы руки… А после… ..Раздвинул, словно крылья, изгибы его рук..И полетел… И полетел он далеко… На крыльях утраченной былой гармонии… За новой, пока не ведомой не Богу, – не бедной Его Жертве, – иной гармонии пока разрушенного мира… И полетел он вслед за вверенным предчувствием… Благого Иного мира… Иного мира. Иной гармонии. И полетел он вслед за истинным предвиденьем Иной Судьбы… В Иной Гармонии… Там… В неясном дольнем далеке сейчас «разрушенного миры». И полетел во след затем… И далее… Он взялся объяснять Директору, что – Фавн… Вот этот его безумный «Фавн», – есть подлинно химера, – составленная из двух частей, – одна из них есть часть людская… Другая половинка – есть облик таинственного зверя… Две половинки… два образа в одном… Одна из половинок есть человеческая суть… Другая половинка – есть образ таинственного зверя. Химера ж эта в целом есть одновременно… И человек. И зверь. То облик «Фавна». Фавн одновременно есть – человек как зверь… А зверь как человек… Сама ж в себе и по себе химера… Творимая земным Творцом – Художником… Там… в далёкой и несчастной раздираемой войной России… Творимая единым воинственным «Художником – Россией»… Безумная Химера… ..Безумная Химера… Парижский критик тогда писал, – «Сия жестокая, в её звериной Жадности Иного… Иная сущность человека… Пусть и опосредовано в Танце. Однако… Никогда… Во истину самой Европой… Не будет понята вполне, и без остатка… Вот эта жажда Нового… Не будет принята вполне… и без остатка… В её безумстве «Нового».. Сие жестоко слишком. И нежно… и жестоко… И слишком страшно. И слишком напоминает нам об иллюзорности простого… по «человеческим меркам»… ничтожного простого» бытия… Напоминает нам Никчёмность бытия. Жестоко слишком… Напоминает нам… Что этот мир… Вот Этот звериный… непомнящий себя как Мир во истину Небес… Вот этот… ничтожный мир… Разрушен будет… Сейчас, или потом… Но этот мир разрушен будет… Знать это… Предчувствовать вот это… Жестко слишком… И Слишком страшно… Жестоко слишком… И Слишком страшно… Что разрывает наш истинный покой на части… А посему – Война… Грядёт Война… Грядёт Вселенская Война… Вселенская Война уже идёт… И Это… Разодранная на части Сама Вселенная… Уже она грядёт… И это так страшно… Так Это страшно… Уже Вселенская Война грядёт..»… Писала так парижская газета. А Фавн… ..Вот Фавн зашевелился внове… Проснулся… Приподнялся Фавн… И пластикой упругого как огне – воздух огне – тела изобразил пространству, и в пространстве, – весь жар раскрылённого им пространства воздуха… Того раскрыленного воздуха… Что обжигал при этом тело Фавна… Тот бросился… Тот бросился горевшим огне – телом в прохладные живые воды благой реки …в которой уже плескалась случайно заплывшая нагая нимфа… И далее… Бог бросил в прохладу вод, и Фавна, и нагую нимфу… случайно заплывшую немую нимфу… Он бросил туда безумного в его горящем огне – теле «Фавна»… Туда он бросил «Фавна», – где нимфа, – немая жертва огне – вод… Уже плескалась… А «Фавн», проснувшейся вселенским разумом огня… Поджёг ту воду. И вот… В кипящей блаженным пламенем воде, – возник уже волшебный безумной его нежностью пожар… Пожар… То был Огонь… Вдруг оживляющий внезапно… внезапно оживляющий огнём – блаженным жаром. И воду… И нагую нимфу… Вливая разумное в зверином… Явив в наивной по звериному душе, – разумный трепетный огонь… Явив Иной Всечеловеческий огонь… Во истину как Огне – Разум. Как истинное чувство влюблённой в Жизнь огне – воды… Явив всечеловеческий вселенский Разум. Как пламя горящей внове огне – разумом воды… Влюблённое же пламя воды как огне – тени… Пугающей тревогой тени… Открыло тот Безумный Разум… …Разрушив тем покой до селе безмятежно струящейся воды… Покой в игривых и прохладных струях немой воды… разумным пламенем Шута – Огня отныне был разрушен… …И вот., приблизился он к нимфе… И нимфа… Зажжённая вода, упала в объятия Шута – Огня. Вода вскипела… Телами огне – зверя., и жертвы – нимфы… Вода вскипела… Мыслью Всеблагого Безумного Огня… Был явлен Огне – Разум… Вселенский Огне – Разум – Пожар… Был явлен… Иной Всечеловеческий Пожар как Огне – Разум… Был явлен… Он, Разум, был явлен… Тем Разум был во истинно так явлен… Влюблённое же пламя вдруг вспыхнувшей воды, – открыло Космический Единый Разум. Тем Разум был во истину так явлен… Эфир – огонь, как истинный Благословенный Разум, во истину безумного Огня, был внове явлен… С Тем Разум… Космический Живой Огонь был вверено так явлен… В единстве Разумного Огня, и жертвенной Воды… В единстве Разумного Огня, и жертвенной Воды. …Он Разум… Космический Единый Разум… Теперь Живой Вселенной. Тем самым Он был явлен… Сей Разум… Иной и Новой Вселенной Космический Живой Единый Разум был явлен… Был явлен Танцующий «Шут от Огня»… Был явлен блаженный Шут. Вселенной был явлен Танцующий «Шут от Живого Блаженного Огня»… Вселенной был явлен Безумный Космический «Шут от Огня». Был явлен Вселенной. Танцующий «Бог от Огня».. Танцующий «Шут из Огня»… Был Явлен Вселенной. Бог Явлен… Вселенной… «Шут – Жертва дитя Огня… Живого истинно Огня»… Тем… Шут… воистину Шут – Бог. Танцующий Бог – Шут… Шут Жертва дитя Огня… «Живого Блаженного Огня». Был… Явлен… «Шут – Жертва дитя Огня… Живого во истину Огня»… Был Явлен… Тем Явлен… Безумный Космический Шут – Жертва… Был Явлен Истинно… Шут – Жертва… Был… Явлен… ШУТ – ЖЕРТВА БЫЛ ЯВЛЕН… ТЕМ ЯВЛЕН БЫЛ «ИСТЫЙ ШУТ – ЖЕРТВА»… ШУТ – ЖЕРТВА ДИТЯ… ШУТ – ЖЕРТВА ДИТЯ ОГНЯ… ВО ИСТИНУ БЫЛ ЯВЛЕН ШУТ. ВО ИСТИНУ БЫЛ ЯВЛЕН… ШУТ… ШУТ – ЖЕРТВА… ДИТЯ ОГНЯ… ВО ИСТИНУ БЫЛ ЯВЛЕН ШУТ…

Иван Нежин

– (Петрушка, – механическая сгорбленная сломанная игрушка, – танцуя воет, и ноет, о лучшей жизни, – о лучшей жизни для всех в мире сломанных игрушек… Петрушка воет о так и не пришедшей ко всем игрушкам в мире блаженной лучшей жизни… Танцуя, воет так Петрушка…). По истечении совсем небольшого времени «Фавн» усилиями Лучшего в мире Танцора превратился в некий манекен… То есть, то, – в куклу выструганную из куска загубленного дерева… То, – в куклу набитую горой отживших, старых, уже никому не нужных обветшалых тряпок… Механическая же случайность движений этого, теперь «никому не нужного», всеми оставленного, манекена была ныне пугающе омертвелой, в их бесконечных, как у сломанного автомата., в их бесконечных повторах его пугающих движений… Беспомощно, с расширенным от ужаса полубезумным диким взглядом, глядела свалившаяся на бок голова почти что мёртвой куклы… Болтались её руки… носки, болтающихся при всякой шаге куклы неправдоподобно гибких ног… глядели всегда во внутрь… И когда вот эта, – кое – как скреплённая бесхозность в виде независимо скреплённых частей, – вдруг приходило в некое движение… ..То казалось, что, – вот этим, рассыпающимся на глазах у потрясённого зрителя, телом движет уже не разум!..Нет не разум движет вот этим телом, – а некая, должно быть, дьявольская сила, какая сбивает красоту и цельность, когда-то правильных гармоний, рождённых богом человеческий частей. …Пришла на Землю дьявольская сила… Казалось, гармония на веки в этой самой кукле, а вместе с ней и в целом в мире… Погасла вдруг… Вдруг рухнула. И никогда уже не восстановится… Не станет подлинной гармонией. Казалось, что всякой подлинной гармонии на вверенной разумному Земле, – пришёл конец… на веки, на этой вверенной разумному Земле. пришёл конец… на веки. здесь, в этом теле, пришёл от дьявола разумному униженный конец… гармонии пришёл конец… Казалось… И всё же… И всё же, ещё казалось, что, – тот кто двигается так… кто так безумно двигается… Там, за пределами страдательных телесных его движений, его бессмысленных потуг, униженных порывов., так двигается… То… Там. Там вдалеке… он видел Нечто., он видит Нечто. Он видит Так… Иное видит… Невидимое видит., он видит Так… он видит Так., «иной» Иное видит… Он видит Так… Так видит «безумный» этот… казалось… в безумном танце, – он видит себя «разумным Богом»… Себя он видит в своём безумии «разумным Огне – Богом»… Себя он видит… Так видит. Он видит Так. Так возвестила о трепетном трагическом разладе с жизнью Петрушки скорбь. Петрушки скорбная душа… об этом Миру возвестила. Так возвестила жертвой Бога Петрушки скорбная душа… Душа завыла Так… Заплакала душа «о лучшей Жизни».. Так… Душа заныла… Так Душа… мучительно молчавшая душа… Душа теперь беспомощно заныла. И тут же снова замолчала. Душа молчала… Душа молчала пред бездной неземного «Так»… Душа танцую Так молчала… Душа молчала «Так»… ..И вдруг душа остановилась. Взметнула руку вверх… И пригрозила висевшему в углу портрету «Демона – Директора театров всех… всех цирков», – «Ужо тебе!..»… душа грозила так… Душа явилась так… Душа ответила насмешливому взгляду Дьявола… душа ответила брезгливому уму «от Дьявола»… душа ответила самодовольной роже Дьявола… Душа ответила ей так. Душа ответила ей так – «Ты тень от Дьявола. Ты Тень… Ужо тебе!.. я так решила… Я вижу. Я ненавижу Тень… Я вижу так… Я так решила… Ужо тебе!..». Элеонора, мать Нежинского, одно время часто возила его, и его сестру Брониславу, – в клинику возила к их сумасшедшему старшему брату Станиславу, кто в ещё в раннем детстве свалившись с дерева, и ударившись головой о землю потерял разум. Станислав потерял разум. Так говорили… Но… на самом же деле то была несомненно родовая болезнь их семьи… То была родовая болезнь семьи Нежинских… многие в роду тех, кого звался Нежинскими, становились танцорами… Большими танцорами становились Нежинские., но многие, так или иначе…Но, – рано иль поздно, сходили с ума… много из них вышло в танцоры… но, много их них сходило с ума… много Нежинских сходило с ума. Элеонора возили детей к их старшему брату до той поры пока окончательно ни стало ясно… Что, – Станислав родных не узнаёт… он никого не узнаёт… а постоянно, ежесекундно, он ныне отгорожен от мира бессмысленной завесой его отсутствующего взгляда. …И эта… его извечно застывшая улыбка на плотно стиснутых губах., и эта его улыбка, – его безумная улыбка, – пугала более всего столь впечатлительного жалостливого брата… настолько жёстко… она его жестоко так пугала, что, – возвратившись в дом его несчастный младший брат, уединившись, плакал. Он плакал от жалости к безумной и несчастной жертве… он плакал от жалости к себя… кого он постоянно сравнивал с безумном старшим братом. Кто также подавал великие надежды как будущий великий танцовщик Вселенной… Но… Вот… сошёл с ума… Сошёл с ума его несчастный брат… Ушёл из жизни «великого искусства», – несостоявшийся «гений искусства танца, – его несчастный брат… Зачем… И для чего… Кто ж может знать. Один Творец должно быть знает… Когда – нибудь Он, Бог, расскажет любящему брату, – зачем и для чего сошёл с ума его блаженный брат… Зачем и для чего… Так думал младший брат… Так думал младший брат… так думал Он… И вместе с этим в нём зрело что-то недвижно глубоко застывшее… так глубоко, – что заставляло бедного часами невидяще смотреть в одну недвижную магическую точку… смотреть в одну недвижно избранную точку, – и видеть то… Что никогда не видят прочие. Он видел нечто невидимое прочим… Увидел Нечто, что видеть может… вне этой земной реальной жизни увидеть может благая горняя душ… увидеть может благая горняя душа… Увидеть Нечто вне этой земной реальной жизни… Увидеть может лишь благая горняя душа. И это был начальный шаг к бездонной пропасти слепого подчиненья воле, – не принимающей мертвящей жизни. И то был шаг вселенской магии безумной и вселенской воли… По направлению к бездонной пропасти. Пытаясь убежать при том в блаженные иллюзии… какие нами правят. но нам они принадлежать не могут. Нет, они не могут нам принадлежать… Они иным мирам и духам, вселившихся в наш образ, творимый нами художнический образ… Уже принадлежат. Уже принадлежат Иным мирам… Уже принадлежат Иным мирам… Они уже не нам принадлежат. Не нам они принадлежат… А нам принадлежать они никак не могут… Нет, не могут. Они принадлежат уже Иным Мирам… Иным мирам они принадлежат… Принадлежат они Иным мирам… Они… А нам принадлежать они уже не могут… никак не могут… «Они» принадлежат Иным Мирам…

Иван Нежин

– (Петрушка – Шут на сцене, уставленной кривыми зеркалами, пытается в уродливых зеркальных бликах кривых зеркал, – найти, поймать, схватить, свой искривлённый лик… лик ныне искривлённого Петрушку… найти, поймать, схватить, лик искривлённого Петрушки, – найти, поймать, схватить, свой лживый, – безумно размноженный кривыми зеркалами, – лик…). Две стороны его души вглядывались друг в друга. Познавая другу друга. Узнавая друг друга… И боясь при этом одна другую… Одна сторона, – тень от чужой судьбы… Другая сторона, – хозяйка собственной судьбы., в вечной их вражде, и в вечном их искривлении самой себя, никогда не находя себя в попытках – пытках обрести «единого себя», – во множестве себя… никогда не обретя «себя»… Всегда лишь убегая от «себя»… всегда лишь убегая. Убегая от лживой тени будто «самого себя»… никогда не обретая самого себя… Всегда лишь убегая… Ни с чем, ни с кем, не сопрягая самого себя… не сопрягая убегая от себя., в фальшивой комнате лукавой дольней жизни «кривых зеркал», – безумно множа тени «самого себя»… Безумно множа тень за тенью, гоняясь тенью «самого себя»… Безумно множа образы «себя»… не находя себя… Не узнавая в кривых зеркальных образах благую истину себя… Не обретая истинную суть единственного Имени себя. Но, – обретая кривую «тень от самого себя»… Но, – обретая пустую суть как «тень себя»… Игрушку – тень… Игрушку – бедного Петрушку обретая… Игрушку – «тень от имени себя».. Игрушку «тень себя» (далее, всё сказанное ниже иллюстративно проигрывается актёрами пластической драмы)...Он тот… Кто переломанной игрушкой гоняется за вечно ускользающей лукавой Балериной… И в то же время убегая от бравого красавца Арлекина, – хозяина прекрасной Балерины, – кто с верной саблей гоняет прочь из тёплого уютного мирка безумного безвольного Петрушку… страдающего от неспособности принять вот этот …воинственный свинцовый мир… гоняя прочь разобранного на независимые части его стенающего тела, – нелепо грустного Петрушку… в конце концов… споткнувшегося в безумном его беге о булыжник невидимой во мраке петербургской мостовой… обретшего столь вожделенную, столь сладостную, для нашей бедной жертвы смерть… Смерть разума Петрушки… Стенающего в судорогах Петрушки… Безумного Петрушки. Всё походило при этом на судороги окончательно сломанной, и окончательно выпавшей из управления, игрушки… Всё походило на смерть – как истую судьбу Игрушки… Всё походило на вознесение «в свой Дом… в безумный Дом» Игрушки… Всё походило на возвращение «Домой» Игрушки… Всё походило на её Уход, – «в исчезновение Игрушки»… Всё походило на Исход оставшейся без сломанной мечты… Как истинной судьбы Игрушки… Одиллия исчезла… Вернуть Одетту… теперь уж не возможно. А Балерина с Арлекином его зарезали… …Туман над Питером всё более сгустился… и бурная река взяла его к себе… Река взяла его к себе… не стало бедного Петрушки… Не стало даже тени бедного почившего в реке Петрушки… Исчезла даже тень его… но даже… его тени не стало… Исчезли зеркала Петрушки. Исчезли все его кривые зеркала. Исчезла тень… Исчез и дух Петрушки. Исчезла его изломанная тень… Исчез сам дух почившего безумного Петрушки… Исчезли зеркала души Петрушки… Исчезла сломанная Тень… ИСЧЕЗЛА ТЕНЬ ДУШИ ПЕТРУШКИ… ИСЧЕЗЛА ДАЖЕ ЕГО ТЕНЬ… ИСЧЕЗЛА ТЕНЬ ПОЛОМАННОЙ ИГРУШКИ, – ДУШИ ПЕТРУШКИ…ИСЧЕЗЛА ДАЖЕ ЕГО ТЕНЬ…

Иван Нежин

– (актёры пластической драмы иллюстрирует своим магическим танцем весь тот текст, который изложен ниже в приводимой речи Ивана Нежина). Директор же готовил к первому сезону не то чтобы балет в его исходном смысле… Не то чтобы забытую веками пантомиму. Но… некий такой синтез «безумного иного лицедёйства».. где на сцене присутствуют уже не персонажи в обычном смысле слова вполне себе земного классического танца. Но – духи. Но – неземные духи…Сам Дьявол выводил на сцену бесплотных эфемерных как – будто явленных в пространстве духов… вот… вот… исчезнувших… и снова явленных неясной силой духов… Безумных, бесплотных духов… неясной силой явленных… и вновь исчезнувших… ..Нежинский, и его партнёрша, волшебной палочкой Директора, готовили пока ещё не ясное, – не в разуме не в чувстве, – «иное действо»… но под известным уже названием… балет и не балет… и даже не балет как пантомима. …Но – «Призрак Розы»… «Я Призрак Розы который ты носила, и целовала, на балу… Я дух от Розы… Я Аромат от Розы… Я дух как Аромат… Я дух как Аромат волшебной Розы… Я – Дух, какой ты целовала на балу…». Вот заиграла музыка… Балетмейстер показал всего лишь один выход… А далее… А далее всё пошло – как пошло… Всё полетело – как пошло… И полетело… И полетело. …И вот волшебным трепетным деянием вступили ныне сами Духи… И Духи стали действовать, и созидать себя как некое такое магически – немое Действо Духов… «Я дух как Аромат от Розы… Я действо Розы… Я дева на балу под действием влюблённого безумства Розы… Я… Призрак Розы… Я – дева на балу…». Балерина побежала не прерывая бальный танец в угол зала, плавно скользя на пальцах словно услышала почувствовала нечто её увлекшее, озарившее её… Затем вернулась, села на стул посреди зала… томно погрузившись в кресло – стул вытянув ноги… Бросили руки на складки ею воображаемого бального платья… Закрыла глаза… и впала в некую прострацию телесно – призрачной грезы, охваченная неровным ожиданием свершения любовной ласки мерцающего в небе неземного существа… Волшебно грезя вот этим, на миг представшим перед ней, воздушным огне – существом, – как духом неземной любовной ласки… недвижно возгораясь… безумным светом магической Любви… недвижно возгораясь…И вот… внезапно где-то там… В углу… из ничего возникшей пространственной материей является мерцанием в пространстве дух воздуха, – Дух «Аромата Розы»… Затем, он всё ещё… мерцая томным светом, взвиваясь полетел… и опустился у дивных ног упавшей в грёзы девы… Раскинул жаркие бутоны рук… покачиваясь на гибком стебле окрещённых невыразимо ног… Затем расправил пальцы – лепестки… И вот… Он обнял лепестками деву, взволнованно и нежно развивая и продолжая её любовный сон… заманивая жертву… Всё дальше, дальше… Увлекая её сомнамбулическое дёйство… кружа её, не прикасаясь, в том вальсе какой она прервала на балу, впав в дивный сон… ..И вот, она то замедляет танец… То ускоряет танец… Ловя волшебный аромат, кружась влекомая в неизъяснимым танце возникшим призраком, – тем призраком, которого она пытается искать в невидимом пространстве раскрытыми глазами… Безумно широко… Безумно широко раскрытыми. …Но спящими глазами… Раскрытыми безумно широко… танцую ищет. И не находит… И не находит… …Но… вот греза всё более и более становится для девы невыразимой явью. Невыразимой явью., становится греза… Вот призрак словно ожил… Тот призрак воплотился в некую реальность… Вот обнял деву призрак… Увлёк… греза как – будто бы готова стать блаженной неизреченной явью… ..И вот… Сон кончился. Закончен бал. Исчезла явь… Исчезли грёзы на балу… На сцене никого… Одна лишь дева пробудилась… открывшая глаза… …на сцене никого… один лишь призрак лукавой огне – тенью вспорхнул… И тут же улетел… В последний раз он, огненно – прозрачный воздух., всколыхнул… И тут же улетел… Тот призрак вспорхнул… и улетел… Он улетел… То призрак… То призрак горнего огня… Огня Любви то призрак., вспорхнул. И улетел… то Призрак улетел… то Ангел аромата Духа Розы улетел… То Ангел – Шут… безумный Огне – Шут… Безумный Огне – Ангел. Улетел… Он улетел… ТО ОГНЕ – АНГЕЛ – ШУТ БЕЗУМНОГО ОГНЯ БЕЗУМНОЙ РОЗЫ… ТОТ ШУТ… БЕЗУМНЫЙ ШУТ… БЕЗУМНОГО ОГНЯ. …ТО ШУТ БЕЗУМНО УЛЕТЕЛ…