Читать книгу: «Юность музыканта», страница 2

Досталась одна и мне. Я не просил её раздеваться, но кому нужны мои протесты…

Что это было потом? «Мулен Руж»?

Танцевали все. Был угар. Трещали кровати, падали тумбочки… Так развлекались музыканты после концерта.

Мне хватило ума ретироваться, и я вышел в фойе.

– Вы на улицу? – спросила администраторша.

Я сдуру ляпнул первое, что в голову пришло. И завертелось…

Эта жирная бабища рванула за мной, позвала сына, тот поднял мужиков – началась охота. Поймали бы – зарезали, без вариантов.

Я скрывался.

Утром приехал шеф, нашёл меня, и я со слезами на глазах извинился перед местными. Хорошо, что преследователями оказались армяне, а иначе…

Получилось так, что я ругнулся по матушке.

Мозги встали на место только опосля. Я понял, что сотворил не просто глупость, а глупость смертельную. С тех пор мат из моего лексикона исчез навсегда.

Когда всё улеглось, страшно захотелось есть. Просить у шефа денег было не с руки, и я пошёл к Лёхе во вчерашний вертеп.

Никто из номера никуда не выходил. Все валялись по кроватям, а кто-то и вовсе на полу. Разобрать, где мужчина, а где женщина, было невозможно.

Я искал еду, а нашёл только объедки и вонь.

Выручил наш водитель-грузин. Принёс угощение в виде копчёного и жирного палтуса.

Я сгонял в магазин, купил на оставшуюся в кармане мелочь хлеба и просто сожрал три палтуса один.

Потом палтус у нас был каждый день.

Прошло уже несколько десятков лет, а я до сих пор не могу его есть – воротит.

А где же искусство, музыка?

Меня научили играть на «Вер^|моне» всего одну песню. Я играл, привыкал к сцене и пел не в микрофон. Однако даже это дарило мне поклонниц после концертов. Всё казалось каким-то простым и лёгким. Так выглядело моё искусство.

А что музыканты? А музыкантов волновали только ставки, суточные и халтура, девицы.

Впрочем, что я понимал? Гастрольного опыта у меня кот наплакал.

Глава вторая
В городе Поти песчаный пляж

Мне очень понравился приморский портовый Поти. Необычный он какой-то.

После размещения в гостинице я пошёл посмотреть город и… в одном из кафе увидел Лёху. Перед ним на стойке красовались три бутылки «шипучки». Стоявший рядом грузин ораторствовал.

Я молча присоединился, встал рядом с Лёхой. Мне сразу налили. Вмиг я оказался «генацвале».

Когда-то по случаю пришлось выучить на грузинском только «пули минда хо», но произносить данные слова было явно не к месту.

Грузины толкали бесконечные тосты, а мы с Лёхой умирали от голода. Хотя сожрать оставшиеся две бутылки «пшика» хотелось сильнее, чем шашлыка.

Как вытащил Лёху, не помню. Очнулись в переполненном автобусе, который вёз нас на пляж. В нём было весело. Какой-то гражданин горланил песни.

– Не обращайте внимания, – шепнул мне на ухо ехавший рядом старик. – Это наркоман.

И вот мы оказались на пляже с золотым песком.

На этом самом песке, красиво вытянув ноги, сидела певица Света, без шефа. Она загорала на солнце, как шоколадка без обёртки.

– Света! – заорал я, прикидываясь пьяненьким. – Ты в нашей игре следующая! Видишь горизонт? Я за пятёрку доплыву до него!

Что толкнуло меня пойти на эту аферу – дурость или голод? Я выбрал второе.

Не дожидаясь ответа, вошёл в море. Плыл, пока Лёха и Света не превратились в точки. Ориентировался по отмели.

Вернулся с божьей помощью.

Вышел из моря и плюхнулся рядом со Светой на песок.

– Ну ты, старик, даёшь! – продекларировал Лёха. – Гони пятихатку, Светка!

Вот кто заставлял встревать в разговор эту голодную морду?

– Знаешь, – начала Светка, – а ведь ты горизонт не взял. Во, миллиметра не хватило! – показала она двумя пальцами. – Могу откинуть трёшку, не более.

– Ладно, – сказал я Свете, – тебе прощаю.

Довольны ли мы с Лёхой были трёшкой?

Я посмотрел на море, на песчаную отмель под горизонтом – и стало страшно.

Тогда-то я и вспомнил мамины слова: «Ты, сынок, не знаешь, что такое голод. Не захочешь, а украдёшь. Всегда помогай голодным!» В этот раз я помогал самому себе и Лёхе.

Шашлык и выпивку мы поделили поровну.

– В следующий раз рискуешь ты! – предупредил я Леху.

Леха был не дурак, а иначе бы на халяву курорт не топтал.

Так мы и занимались искусством…

Гастроли продолжались, но нового ничего не было. Концерты, оргии до утра, сон до полудня, погоня за деньгами на еду и опохмел.

Если у кого-то из музыкантов и была семья, то ненадолго.

Кто-то спивался. Единицы творчески росли, искали новые коллективы. Лишь немногие становились великими. Однако и их, великих, жизнь не радовала.

Никого не щадил круговорот концертной жизни. Гастрольная жизнь превращалась в каторгу, отнимая у людей здоровье и силы. А мы, зрители, видели лишь блеск софитов.

По завершении гастрольного тура я встретился с отцом.

– Папа, я не хочу быть музыкантом. Не хочу никаких гастролей!

После моих слов отец выглядел счастливым.

– Я специально тебя послал, чтобы ты смог всё увидеть, сравнить и сделать правильные выводы, – сказал он и добавил: – Научись ничему не удивляться. В этом я тебе помогу. А про футбол забудь. Играй с друзьями – но только как любитель.

Отец мой был в прошлом профессиональным футболистом.

Глава третья
Сила искусства

Между тем концерты становились моей страстью.

С кем я только не был знаком! Паша Слободкин после концерта учил меня играть на «Вермоне». Махмуд Эсамбаев, великий и могучий, вообще рассказывал о вещах, которые потом не раз спасали. Не только в искусстве: в трудные времена меня выручало одно лишь его имя. Он называл меня родственником. Кстати, воспитывала его еврейка, а жена была армянкой.

В те годы я часто ошивался в Москонцерте. Рядом – театр «Ромэн». У отца со Сличенко были отличные отношения, иногда внимание перепадало и мне. Там же частенько виделись и с Кобзоном. Потом мы встречались с ним в баре Шеннона, а также на партийной конференции. Всё казалось таким… обыденным.

Но особенно врезался в память один вечер, когда я попал на концерт «Песняров». После «Весёлых ребят», «Самоцветов», «Ариэля», «Синей птицы»… «Песняры» выглядели самодеятельностью. Ни нормальной игры, ни звука – только великолепный хор. Проблема с аппаратурой просто налицо.

Мне потом рассказывали о разговоре отца с Мулявиным, но эту историю я берегу как семейную реликвию. А сам факт, что я видел живого Мулявина, уже гордость. Он навсегда останется белорусской легендой и гением музыкального мира.

Прошло время. Жизнь дала мне возможность познакомиться со многими выдающимися современниками, однако раскрывать тайны их личной жизни я не собираюсь. Хотя… стоит сказать отдельно об Алле Борисовне Пугачёвой.

Меня познакомил с ней отец. Я видел её концерты – не просто выступления, а праздники. События, во время которых люди сносили в экстазе турникеты.

И вот уже многие её ненавидят. За что? За то, что Пугачёва была эпохой? За то, что её голос – это нерв целой страны?

Можем ли мы судить её сейчас? Когда вокруг столько «идеальных» и «правых» политиков, разворовавших полстраны? Это они будут бросать камни в женщину, которая пела так, что от неё, её таланта и голоса сходили с ума?

Даже если она в чём-то неправа – если! – разве она Горбачёв? Ельцин?

Возможно, когда-нибудь Алла Борисовна снова выйдет на сцену, и тогда, я уверен, найдутся те, кто скажет: «Мы помним Вас. Мы ждали. Спасибо!»

Позвольте теперь обратиться к творчеству Людмилы Георгиевны Зыкиной.

Я хорошо её знал. В своём творчестве она олицетворяла само понятие Родины – России. Сколько прошло времени, а на горизонте не появилось ничего подобного этому феномену.

Создаётся тревожное впечатление, что с уходом Зыкиной образовалась пустота и будто бы это хорошо. А кому хорошо? Российской Федерации?

Место, которое занимала Зыкина, не занято – оно свободно! Займёт ли его эстрада? Ответ очевиден.

Богатейшая культура у России: целая плеяда выдающихся пианистов, оперных певцов, танцоров, бесконечное множество гениальных людей. А нам, как назло, показывают игру двумя пальцами на рояле. Это Россия?

Кто сейчас вспоминает Махмуда Эсамбаева, Марию Биешу, Эмиля Гилельса и других великих личностей в искусстве, прославивших наше государство? Как и кто продолжит их дело?

Конечно, Россия – страна множества культур, и каждый народ должен беречь и приумножать своё наследие. Но получается так, что все народы воюют, а приумножают только единицы. Попробуйте остановить войну – и народ пойдёт на власть. Одно повышение цен на продукты чего стоит! А нам показывают Шойгу, который разграбил воюющую армию. Наши грабят, Зеленский грабит, Нетаньяху грабит, а ещё все убивают и проливают кровь. Чужую, не свою.

И что делать? Ничего! Любые изменения должны созреть в головах людей. Но как они созреют, если места Зыкиной, Эсамбаева и Биешу по-прежнему свободны?

Мы кричим, что Пугачёва – предатель? А Счётная палата насчитала триллионы украденных денег. Эй, власть, это не вы ли?

Процесс уничтожения запущен. Нас, людей, жалеть незачем. Наша власть гнобит созданного ею Зеленского и молчит про Нетаньяху. Она ошибается, не понимает, что именно сейчас пожирает себя изнутри.

Уже доказано, что многие цивилизации лежат на дне океана. Что же случилось? То, что должно случиться и с нами. Эта ничтожная торговая грязь, которую создало человечество, рано или поздно приведёт цивилизацию к гибели.

Вопрос классика остаётся актуальным: «Что делать?» А ответ прост: «Включить мозги и укреплять Россию».

Был у меня случай…

Я проводил концерт своей группы на крыше торгового центра, а рядом находился стадион, где шёл футбольный матч.

Группа зазвучала.

На стадионе в разгар игры воцарилась тишина.

Футболисты гоняли мяч, а болельщики наблюдали за ходом матча при полном молчании трибун, слушая музыку.

Интересное получилось событие, а если проще, то дело случая, удивительного случая…

Это пример торжества музыки и спорта. Но если вдуматься, то и спорт, и литература – это та же музыка!

Красота движений, великолепие описанной природы, полёт шмеля и конный спорт, наконец, творения Моцарта, Листа…

И вот о чём я подумал: «А не мешало бы нам к такому великолепному соответствию подвести саму жизнь. И ведь есть пример вокруг нас – ПРИРОДА. В ней всё: и спорт, и музыка, и литература, энергия, красота и даже мы сами».