Найденная

Глава 1. Существо на лопате

Мы бы сказали, что кожа существа напоминала картошку, запеченную в мундире. Но Энн Брайс не настолько владела русским. Она была англичанкой и не знала таких оборотов. Впрочем, и на родном языке она не смогла подобрать подходящее слово, чтобы выразить всю брезгливость, охватившую при первом взгляде на существо.

Проклятое любопытство! Отчего бы ей не пройти мимо травы у дома, в которой, как показалось, что-то зашевелилось? И дернул же бес не просто подойти ближе, но даже раздвинуть стебли и листья носком ботинка. А там лежало оно. Определенно живое: колыхалось, сжималось и даже зевало.

Первый порыв – растоптать, раздавить, словно мерзкую гусеницу. И сдержать его помогла только многолетняя привычка во всем оглядываться на хозяев. Даже в столь странном месте, как имение Орловское, она не покинула Брайс. И – пусть хотя бы отчасти – вернула самообладание.

Сказав себе, что нужно посоветоваться с миссис Орлов, Брайс начала думать, как это сделать. Не могло быть и речи о том, чтобы прикоснуться не только к существу – упаси, Дева Мария! От одной мысли о таком действии Брайс ощущала спазмы в желудке – но и к лопате, на которой оно лежало. Лучше всего, конечно, было бы, если бы миссис вышла посмотреть на него сама. Но в этот час она уже спит. Беспокоить с подобной просьбой даже в дневное время – не лучшая идея, а в ночное – и вовсе неподобающая. Во-первых, это вне всяких рамок отношений экономки с хозяйкой, а во-вторых, пришлось бы объяснять, откуда и почему возвращалась Брайс. И вряд ли миссис Орлов бы это понравилось.

Брайс, когда увидела существо, не сдержала постыдного крика. И в ответ в темноте у конюшни – там не горели сегодня уличные светильники – возник факел. Колеблясь, как в пляске, он направился к экономке. Старый хромой конюх – она поняла еще до того, как из потемок возник силуэт. Лысый и курчаво-бородатый. Поначалу Брайс сторонилась его из-за неприглядной наружности, а потом, когда услышала местное предание про демона – хранителя лесов (орловцы звали его «Лешим»), стала побаиваться еще больше. Уж больно он походил на того самого Лешего, образ которого после сказания вылепило воображение.

Однако теперь, увидев существо, Брайс порадовалась компании страшного конюха.

– Чего? – качаясь и волоча ногу, старик подходил все ближе. – Голосишь как резаная, итить твою…

Последнюю часть фразы Брайс не поняла. Не в силах объяснить и начисто забыв о манерах, она совсем как невежественная простолюдинка ткнула пальцем в траву.

– И чего там?

Старик, сделав над собой усилие, наклонился. Миг – и, уронив факел, резко отпрянул, словно и не был калекой.

– Ух, святые угодники! – лесной демон попятился, часто крестясь.

Окно на втором этаже распахнулось.

– Что за крики? Что там случилось? – миссис Орлов в белой ночной рубашке, с распущенными по плечам волосами, высунулась почти по пояс наружу.

Но, конечно же, оттуда она ничего не могла увидеть.

– Что вы молчите?

– Матушка! Тут нечистый! – пока Брайс подыскивала слова, выкрикнул конюх.

– Что еще за нечистый? Ты совсем помешался, старый? Спать не даешь! – и фигура скрылась в окне.

– Спортить хотят нас чертяки с околицы, не иначе, – сплюнул старик.

Тяжело хлопнула большая дверь. Мелкие, быстрые шаги в тишине. Миссис Орлов, кутаясь в шаль, вышла на мощеную дорожку у дома.

– Вот, матушка, – старик махнул рукой в направлении травы.

– Факел-то залей. Пожар устроить хотите? – миссис Орлов прищурилась, всматриваясь туда, куда он указал.

Колыхаясь, старик направился к дождевой бочке, а сама миссис – к траве. Как и Брайс несколькими минутами ранее, раздвинула ее кончиком ночной туфли.

Но криков ужаса не последовало. Миссис Орлов, приподняв брови, наклоняла голову с боку на бок.

– Хм… Интересно. Что это, Нюта?

Брайс пожала плечами.

– А еще говорят, что англичане умные и все знают. Давай занесем в дом и рассмотрим.

Брайс вздрогнула. На сей раз не столько от страха, сколько от неожиданности: конюх выплеснул ведро в траву, попутно окатив и ее. Задело и миссис Орлов.

– Что ты творишь? Ослеп? – разозлилась та. – Так, берись за лопату и неси в кухню.

– Я? Да за тебя – хоть в огонь. Но это – нет. Не смогу.

Миссис Орлов хмыкнула.

– В какой огонь, если ты лопаты так напугался? Помогать не берешься, так и уйди. Нюта?

Брайс глубоко вдохнула. Вдох – и выдох. И еще вдох. Так учила матушка, чтобы вернуть спокойствие – а она была лучшей горничной в Гилфорде. Но Брайс ощутила лишь головокружение.

– Нюта? – повторила миссис Орлов.

Кротко кивнув, Брайс сделала шаг. И едва не запуталась в подоле длинного черного платья.

Хозяйка фыркнула и склонилась к траве. Подул ветер. Мокрая Брайс поежилась.

– Пошли в дом, – сказала миссис Орлов, поднимаясь. Лопату она держала перед собой, и существо по-прежнему было там.

Стараясь смотреть не туда, а себе под ноги, Брайс засеменила следом. Однако все же понадобилось опередить миссис, чтобы открыть и придержать для нее дверь. И взгляд пришлось поднять от безопасных камней на дорожке – и снова он наткнулся на существо.

Кухарка, рябая толстуха Фрося, дремала на нижней ступеньке лестницы, но встрепенулась, разбуженная хлопаньем двери и шумом шагов.

– Ох! – перекрестилась она. – Нечистый!

– Какая дремучесть! Прав хозяин: давно пора школу для вас открыть, – миссис Орлов направилась в кухню.

К счастью, до нее недалеко: по коридору первая дверь налево. И распахнула ее перед миссис Орлов уже Фрося. Она глядела на существо, расширив глаза и приоткрыв рот.

Миссис положила лопату на большой кухонный стол, где обычно с утра и почти до ночи стряпала Фрося с помощницей, а то и с двумя: зависело от того, ожидались ли в имении гости. Существо оказалось среди двух ярких тыкв, пучков зеленого лука и неоконченной косицы чеснока, которую начали плести на зиму.

– А теперь давайте посмотрим, – миссис Орлов склонилась над столом, подметая его своими кукольными волосами.

Головокружение Брайс усилилось, а вдобавок одолела и тошнота. Как бы только не опозориться на глазах миссис! И словно в подтверждение опасений, Фрося, глядевшая через плечо хозяйки, зажала рот обветренными и красными от пара руками и бросилась вон из кухни.

– Что же это за животное? – задумчиво спросила миссис.

Брайс против воли снова взглянула на существо. Формой оно напоминало неровный, кривоватый овал. Посередине у него имелись два больших темных отверстия в виде буквы «о» – хоть английской «оу», хоть русской «он». И по всему диаметру их окружали – Брайс была готова поклясться – маленькие, острые, тонкие, треугольные зубки. Еще три пустых отверстия располагались над самым верхним из больших. Что это – глаза? Нос? Все пространство между ними усыпали розовые отростки, похожие на картофельные ростки.

По бокам существа росли по две пары рогов – Брайс хоть и не прикасалась к ним (спаси, дева Мария!), но не сомневалась, что на ощупь они твердые, а на концах острые. А между ними виднелась длинная, кучерявая, рыжая шерсть.

– Джизес Крайст, – прошептала Брайс.

Миссис Орлов взглянула вопросительно. Экономка потрясла головой – ничего важного, сорвалось.

Существо, тем временем, снова зевнуло – одновременно двумя ртами. И облизнулось, вытянув широкий квадратный красный язык.

В кухне сейчас, пока не идет готовка, прохладно. Печь остыла, а в отворенное окно ветер гнал холодный воздух. Однако по лбу Брайс стекал пот, да и платье ее не могло вымокнуть еще больше, даже если бы на него и не вылили воды.

– На тебе нет лица, Нюта, – заметила миссис Орлов. – Но что же мы будем с ним делать? Утром вернется Сергей Аркадьевич и уж наверняка не захочет найти его в доме.

Отбросив прядь волос, она сложила руки за спиной и принялась прохаживаться по кухне.

– А вдруг он знает, что это? – вполголоса говорила она сама с собой. – А если нет? Будет недоволен. Скажет, что без него я опять занималась нелепицей.

Миссис Орлов, очевидно, приняла решение. Она остановилась и крикнула в сторону двери:

– Фрося!

Перед глазами Брайс, между тем, все плыло и бурлило. Она сделала несколько шагов назад и оперлась о спасительный подоконник. Но и свежий воздух, проникавший в окно, не унимал головокружение.

– Фрося! А ну живо сюда!

В ожидании не слишком спешившей кухарки миссис Орлов то снова бродила по кухне, то останавливалась и замирала. Но ее мысли теперь были скрыты от Брайс: вслух она их больше не выражала.

Наконец, Фрося все же явилась на зов.

– Вот бездельница! Я уже ждать устала. Разожги-ка печь.

Пока Фрося исполняла приказ, миссис Орлов поглядывала на существо, беззвучно шевеля губами.

– Готово, матушка! Что стряпать изволите?

Миссис Орлов взялась за лопату.

– Открой заслонку.

Когда она водрузила существо в печь, что-то булькнуло, лопнуло, и кухню заполнил едкий дым. Брайс закашлялась. Воздуха не хватало, и она обернулась к окну. Но открытая створка все отдалялась. Брайс падала.

Кто-то заплакал, кто-то кричал.

И вдруг шум заглушил новый звук: плач младенца. Отчаянный, истошный.

– Оля! Оля, что ты творишь?!

Брайс узнала голос мистера Орлова и окончательно потеряла сознание.

Глава 2.

Новое слово

Ольга окончательно лишилась рассудка. Теперь это совершенно очевидно. К тому и шло.

– Так что будем делать с младенцем, Сергей Аркадьевич? – опять напомнил Щукин, словно о таком можно забыть.

Орлов, нахмурившись, отмахнулся – оставь и сгинь одновременно. Управляющий скрылся в дверном проеме.

Да, Ольга сошла с ума. Боже, да это ведь просто уму немыслимо: жечь в печи детей! Видимо, все оттого, что собственных Господь им так и не дал. А уж что для этого они только не делали! И кто бы только мог знать, что молодая жена – она чуть ли не в дочери Орлову годилась – окажется пустоцветом?

Ольга больна. А он, не желая с ней расставаться, упорно закрывал глаза на ее недуг. Более того, вместо лечения еще и потакал болезни.

Младенец пискнул в корзине, которую поставили на стол в кабине Орлова. Он приподнялся и заглянул в нее. Прелестная девочка! Кожа белее мела, глаза-бусины – синие-синие. Он протянул ей палец, и малышка ухватилась за него до смешного крохотной ручкой. Счастливая – совсем не успела обгореть. А ведь Орлов должен был вернуться только следующим утром. Случайность спасла жизнь крошки.

Но девочка не взялась из ниоткуда. Она чья-то. Кто-то из деревенских подкинул ее на порог усадьбы. Поступок предосудительный, да что там – безнравственный. Но могла ли помыслить эта нерадивая мать, что произойдет с ее младенцем в барском доме?

Малышка агукнула.

Орлов потер виски. Кошмарная ночь сказалась муторной головной болью наутро. В тряской повозке, подскакивавшей на каждом ухабе так, что немудрено и зубов лишиться – так сильно они порой сталкивались друг с другом, – он мечтал о мягкой перине. Однако в свете домашних событий о ней пришлось позабыть. Орлов так и не ложился.

А девчушка и правда славная.

Для начала ей нужна кормилица, но ее поисками в деревне он своих челядинцев уже озадачил. Велел также, обходя дома, обращать внимание на занемогших баб и девок: очень хотел Орлов отыскать мать крошки. Уж больно чудесным было ее спасение, чтобы просто отдать девочку отцу Алексию, а там как ей повезет: или новая семья, или послушание и работы в монастыре и монашество.

– Найдем твою мамку и спросим, что за доля вынудила ее расстаться с такой красавицей. Может, денег им надо, а скорее всего, нагуляла тебя от какого-нибудь молодца. Но и то, и это решаемо: и денег дадим, и поженим, – ласково пообещал Орлов малютке, поглаживая пухлую щечку.

И, главное, за дальнейшей ее судьбой он будет зорко следить. Наверняка она ей уготована нерядовая.

– Григорий! – позвал Орлов.

Управляющий точно до сих пор терся где-то в усадьбе, перемывая с дворней кости хозяевам. Но на зов не откликнулся.

Орлов распахнул окно кабинета, выглянул во двор. Старый конюх Тарас вел к конюшне буйную кобылу Ночку, как видно, снова пойманную за усадьбой. Увидав барина, снял шапку.

– Григорий Ильич здесь?

Старик махнул рукой в направлении деревни.

– Пошли-ка за ним кого-нибудь, Ваньку или Николку. И заодно всем скажи, кого встретишь, что я жду в столовой. Да и сам заходи. Разговор к вам есть.

С ночи, надо надеяться, страсти поулеглись, все успели отплакаться, понюхать солей, замахнуть горькой – словом, прийти в чувство, кто как умел. И, возможно, теперь, на свежую голову, их ответы будут вменяемыми, а может, и полезными в поисках деревенской матери-кукушки.

Но прежде, чем возобновлять расспросы прислуги, Орлов заглянул к жене.

В спальне пахло эфиром и травами. Даже в век прогресса, когда на дымящем железном монстре можно из столичного Петербурга добраться до Москвы менее, чем за сутки, наука и суеверие часто идут бок о бок. Накануне Ольга по настоянию Орлова приняла лауданум, а затем, очевидно, горничная (одно название, обычная сенная девка!) угостила ее средствами от знахарок.

Ольга еще не вставала. Откинув тонкий полог кровати, Орлов смотрел на жену. Она лежала на спине, по грудь укрывшись покрывалом. Тонкие белые руки скрещены на животе, льняные волосы раскиданы по подушке. Глаза закрыты.

Орлов осторожно присел на край. Слегка прикоснулся к маленькой руке. Теплая.

– Спишь? – шепнул он.

Ольга открыла глаза. Огромные, светло-серые, ресницы длинные. Орлов до сих пор помнил, как заглянул в них впервые, и с тех пор знал, что «утонуть в глубине очей» – не поэтическое сравнение, а данность.

– Как ты? Тебе уже лучше?

Узкие губы слегка шевельнулись в улыбке. Лучше. Но настолько ли, чтобы расспрашивать о вчерашнем? Не усугубит ли эта беседа ее состояние?

При виде кукольного лица жены и злость, и ужас перед ее поступком, и досада, и раздражение гасли. Орлов ощущал теперь только усталость. Мягкая подушка рядом с головой Ольги так и манила. Прилечь бы сейчас, сомкнуть веки, обнять теплое непышное тело – и пусть все окажется сном.

– Я думала, ты вернешься сегодня, – тихо сказала Ольга и коснулась когда-то темных, а теперь уже почти совсем седых волос Орлова.

Что кроется в этих словах? Попытка повиниться? Пускай же тогда облегчит душу – и свою, и его.

Орлов поднес к губам ее руку, нежно поцеловал.

– Оленька, клянусь, я не буду сердиться. Просто скажи – зачем ты сделала это?

– Я побоялась, что ты разозлишься, если он останется. И больше ничего не смогла придумать.

Как дико, безумно и бесчеловечно! И произнесла она это так спокойно и ровно, глядя прямо в глаза Орлову своими чистыми и бездонными.

– Выходит, для тебя я настолько монстр, что ты из страха передо мной едва не загубила живую христианскую душу?

Ольга слегка нахмурилась – переносицу перерезала легкая морщина.

– Живую – да. Но почему христианскую, Сережа?

Орлов покачал головой. Привстав над постелью, он поцеловал жену – сначала в лоб: вполне прохладный, ни следа лихорадки – затем в щеку.

– Ты сегодня приняла капли?

– Да, Маруся мне принесла.

– Вот и славно. Отдыхай.

Орлов тихо, чтобы не скрипнула, притворил дверь спальни. Слезы щипали глаза. Но не время и не место. Не хватало барину плакать при дворне. Промокнув веки платком, Орлов спустился в столовую.

Его уже ждали. Все здесь. И горничные, и стряпухи, и конюхи, и странная англичанка, похожая на монашенку. Толку от нее мало, но Ольге тогда так хотелось эту экзотическую игрушку. Подоспел и Щукин. Времени даром не терял: жевал хозяйский пирог.

Орлов занял свое место во главе стола.

– Кто вчера вечером был в усадьбе до моего приезда?

Как он и думал, во время его отсутствия большинство дворовых, как обычно, проводило время в деревне: Ольга попустительствовала, закрывая на это глаза. Но сегодня был вопрос посерьезнее, чем тайные отлучки.

Выяснилось, что в доме оставались только старый Тарас, кухарка и англичанка.

– Спрошу всех, но каждый должен отвечать по отдельности. По одному, ясно? – есть у деревенских привычка галдеть хором: вроде как если все сказали, то никто не в ответе. – Поняли?

Кухарка вздохнула.

– Кто из вас первым младенца увидел? – Орлов взглянул на англичанку и, с трудом вспомнив слово, добавил: – Бэби?

Он не слишком-то владел этим языком. Не то, что Ольга.

Экономка перебирала четки, глядя в пол, словно в его плохо отполированных досках имелось что интересное. Однако, услышав знакомое слово, оживилась.

– Бэби? Вот бэби?

– Это были вы?

– Да она это, – не дожидаясь ответа англичанки, подтвердил Тарас. – Она в траве нашла его. И голосить стала. Сначала просто орала, а потом что-то неясное. Я прикемарил там, на конюшне-то – так разбудила. Ну, я к ней пошел. Смотрю, стоит тут, возле дома, значит. И в траву пальцами тычет. И говорит что-то. Ну, я глядь в траву – а там младенчик.

Старик замолчал.

– И что дальше?

– Ну, матушка в окно глянула. Я говорю ей – дите тут. Подкинул, стало быть, кто. И холодно-то ему, видать. Ишь, как ветрище ночью поднялся! А матушка говорит: «Неси сюда».

– И куда ты его понес?

– Мы с ней – Тарас ткнул пальцем в англичанку – на порог только зашли, а там и матушка ждут. Неси, говорит, давай в кухню.

Англичанка слушала внимательно, наклонив голову вбок. Кухарка быстро закивала.

– Вот, а там и Фроська все видала, – заметил ее согласие конюх. – Несу я в кухню младенчика. Матушка и эти следом идут. «Ложь прямо на стол», – матушка говорит. – «Да и иди, Тараска». Ну я и положил. А что дальше – не скажу. На конюшню пошел. А там уже и ты, батюшка приехал, да и все собрались.

– Тарас ушел, и что потом? – спросил кухарку Орлов.

Она шмыгнула носом и поправила рыжие волосы, выпавшие из-под косынки. Лицо красное, опухшее – в отличие от хозяйки, явно прорыдала всю ночь.

– Матушка зажечь печь просила. Я еще в толк не возьму: а на что в ночи печь-то? Разжигаю и говорю: а что стряпать будем? А она мне: «не твое дело, Фроська, лопату тащи», – кухарка схватилась за лоб рукой. – Ох, батюшка…

Слушая кухарку, ее товарки охали, качали головами – как будто не успели послушать эту историю с десяток раз и обсудить на все лады.

– А потом? – спросил Орлов. В горле стоял ком. Он и сам видел, что было потом.

– Я лопату несу. Матушка хвать ее – и под младенчика, а следом – в печь.

Новый всплеск божбы и охов в столовой прервал Щукин:

– Да тихо вы!

– Расскажите, как вы нашли младенца, Анна, – попросил Орлов.

Она смотрела с недоумением, пока он искал в голове подобающие иностранные слова. Однако, по всей видимости, владел английским еще хуже, чем предполагал – не нашел иных, кроме прежнего:

– Как вы нашли бэби?

– Вот бэби? Вот даз зе ворд «мла-дэн-тсик» мин?

– Младенец – это бэби. Вы видели, как он там оказался?

Вместо ответа англичанка повернулась к конюху и довольно эмоционально сказала ему:

– Ю а лайин.

– Лаял? Кто лаял? – удивился тот. – Не, тихо было вроде. Я не слыхал.

Головная боль терзала Орлова все сильнее. А Ольга уверяла, что экономка делает большой прогресс и уже может немного изъясняться по-русски. «Немного» – стало быть, знает три слова?

Нет, уже четыре, причем последнее она разучила только что с помощью барина:

– Мла-дэн-тсик – нет. Ноу. Ай донт си эни бэби. Зей а лайин. Ноу бэби. Ноу мла-дэн-тсик.

Говорила англичанка быстро-быстро. Видимо, пыталась объяснить, что лишилась чувств, как только Ольга взялась за лопату, и не видела, что произошло дальше. Но была уверена, что задуманное доведено до конца, и потому ребенка больше нет.

– Не волнуйтесь, с девочкой все хорошо. Я успел вовремя, – попытался утешить Орлов.

– Это все ведьмы, – сказал старый конюх.

Большие напольные часы в столовой пробили полдень. О том, что сделала барыня, знали все, и – Орлов был уверен – уже далеко за пределами Орловского. О том, кто принес младенца или в самом деле не знали, или не хотели признаться.

Глава 3. Сестрицы за околицей

Пелагея хотела говорить, очень хотела. Она бы многое рассказала! Но не могла: ее тело раскачивалось на веревке в амбаре. Большая крыса разглядывала его, привстав на задние лапы и жадно шевеля носом. Верхние она прижимала к груди, словно молясь.

– Говори! Я пойму тебя! – мысленно закричала Алена.

Все казалось живым, извивалось в агонии в ложке с супом, которую Пелагея тянула ко рту. Оттуда неслись мольбы и стоны на неведомом языке, и каждая капля кровоточила – только что она была частью целого, здорового, но ее отняли, искрошили, измельчили, бросили в кипяток. В ужасе отбросив ложку далеко на пол, Пелагея видела изумление на лице мужа, страх – сына, и слезы в глазах маленькой дочери.

– Суп? Ты голодна?

Этот вопрос – чувствовала Алена – напугал Пелагею.

Огород из нескольких грядок под окном избы – буквально в паре шагов. Там морковь, свекла и картошка.

– Картошка, – повторила Алена.

Верно. Пелагея хотела рассказать именно о ней. Она посадила ее сама, своими руками, правда, в этом году запоздало. И несколько дней назад собрала урожай.

– Ты хочешь, чтобы домашние убрали его в погреб?

Нет! Нет, нет и нет! Пелагея злилась – в голове у Алены стучало и выло.

Раз – и все кончилось. Она встряхнулась и поскорее бросила на зеркало темно-синий платок.

– Нашла? – спросила тетка Таисия, растирая скалкой горох с имбирем.

– Нашла, но лучше б не находила. Не знаю, что и сказать плотнику. Нас винить станет – как пить дать.

– Как так, когда сам к нам пришел? – цокнула языком тетка Марфа, раскидывая перед собой карты. Не гадала сегодня, так, баловалась пасьянсом.

И правда что: плотник, третий день не видевший Пелагею, хлебнул из заветной бутыли в погребе и явился с угрозами и упреками. Даже камнем в избу кинул. «Куда жену мою дели? Извели, проклятые?»

Но когда Марфа вышла с обещанием отыскать пропажу, утих. Даже просил не гневаться сильно: от тревоги ум за разум зашел.

– Что ты там увидала-то? Где она?

– В деревенском амбаре висит.

– Вздернулась, – довольно мурлыкнула Таисия, едва ли не облизнувшись.

– Не сама она. Она не хотела. Либо помог кто в петлю залезть, либо мороку навели.

– Да что за загадки, девка! Говори, что видела.

Алена пересказала.

– И нашла же, о чем спросить. Может, клад на ее огороде лежит и тревожит, а ты – «урожай», – с досадой заметила Таисия.

– А если суп она потравила, чтобы плотника извести, да напугалась после? – подняв глаза к висящим на веревках пучкам трав, задумалась Алена. – Может, лупил он ее?

– А это уж не наша забота. Придет плотник поутру – скажешь, как есть, а дальше сам пусть думает.

Алена кисло согласилась. Бередило любопытство видение. Что же на самом деле стряслось с Пелагеей?

На дворе зашумело. Марфа выглянула, приподняв занавеску и тряхнув десятками мелких косиц, увязанных на затылке лентой.

– Ишь, чего! От барина.

Таисия стряхнула горохово-имбирную муку в большую бутыль:

– Сразу на снадобье ему и пойдет.

Лязгнула дверь, скрипнули половицы, запели на разные голоса связки колокольчиков в сенях. Наклонив голову, чтобы не задеть низкую притолоку, в избу вошел барский управляющий – лихой и грязноглазый.

– Здоровы будьте, девицы, – не снимая шапки, надетой раньше поры, гость огляделся, как будто никогда прежде к ведуньям не захаживал. – А красного угла так и не завели: и захочешь перекреститься, а не на что.

– Совсем ты нас позабыл, Егорушка. И нас, и устои наши. Разкрестились мы много лет назад, – Таисия отставила бутыль и перекинула со спины на грудь косу, коричнево-медную, как опавшие листья.

Косицы Марфы – черные с проседью. А Аленин хвост – светлый. Непохожи и лица: у красивой Таисии – заостренное и напоминает кошачье, а глаза длинные, зеленоватые. В Марфе есть что-то волчье, глаза желтые, а нос слегка загнут книзу, точно птичий клюв. Голубоглазая, усыпанная веснушками Алена на фоне теток – простушка, воробьишка в вороньем гнезде. По виду не скажешь, что родня они и что она тоже – лесная ведунья.

– Да уж, не часто балуешь нас, Григорий Ильич, – согласилась Марфа.

Но гость на нее не смотрел: сверлил своими недобрыми глазами Таисию. Та, прищурившись, отвечала кривоватой, но манящей улыбкой.

Взять и забавы ради приворожить барского прихвостня? Пусть знают тетки, что и Алена – уже совсем не девчонка.

– Как живете, сестрицы? – гость уселся на лавку, наконец-то снял шапку, устроил рядом с собой. Волосы на его темени не особо частые. Мог бы снадобье купить для их густоты, ведь не стар.

– Живем-можем. Ты по той просьбе барина? Отсыпем сейчас тебе зелья, сестра как раз приготовила. Да только не будет проку. На роду его так написано, – сказала Марфа.

– Не выйдет ничего. Другой за него будет жить, – поддакнула Таисия.

– Что это значит? – не понял гость.

– Карты так говорили, – ответила тетка, не внеся ясности.

Но уточнять он не стал:

– Нет, не из-за этого я тут сегодня. Только, может, сначала угостите с дороги?

Алена тоже хотела привлечь мужское внимание и поспешила к бутыли с настойкой, но Таисия опередила: вынула из-под стола другую. Плеснула гостю полную кружку.

– Эх, крепка! Но и вкусна. Из чего же вы ее гоните? Признайтесь хоть раз.

Таисия, наливая и себе тоже, улыбалась.

– Вишня. Можжевельник. Белый гриб. Березовая кора. А еще кое о чем тебе и знать не надо.

Алена уселась рядом с приезжим на лавку, но он по-прежнему не обращал на нее внимания – как и тетки, помогавшие справиться с настойкой. Ей-то и не наливали, по привычке считая маленькой.

– Так вот что я приехал, сестрицы, – поглаживая под столом колено Таисии так, что Марфа не замечала – но зато отлично видела Алена – начал барский управляющий. – Барыня-то, Ольга Михайловна наша, совсем рассудком померкла. Слыхали наверняка: младенца, в усадьбу подброшенного, ночью вчера на лопате в печи зажарить пыталась.

Алена округлила глаза. Младенца? В печи? Вот история! Удавленная Пелагея с ее супом тут же померкла.

Однако тетки интереса не проявили.

– Было дело – слыхали. Ветер надул, – Марфа подбросила поленьев в очаг.

Вот как? Но почему же о столь необычном случае и словом не обмолвились за весь день?

– И то верно: ветер, говорят, вчера расшалился. Стало быть, худо барыне. Многие думают – не жилица. Тело хоть и хворает, а все еще здесь, но душа не пойми где. Мучается оттого, что и объединиться, и расстаться они не могут. Уже бы или то, или то.

– А ты, значит, барыне решил помочь, занемогшую душу разделить с недужным телом? – Таисия наклонилась к гостю так, что явно виднелась ямка, разделяющая высокую грудь.

Он хмыкнул, отхлебывая настойку.

– Можно сказать. Да только не нужна мне порча. Не должна барыня взять и умереть.

– То есть, ты хочешь, чтобы осталось только тело, но без души?

Вечер продолжал поражать открытиями: о таком способе Алене прежде даже не слышала. Да и на что ему это? Увы, но о причинах, которые привели в лесной дом, гостей не принято спрашивать.

– Да… Дело тут непростое, – задумчиво отозвалась старшая тетка.

– Но если поможете – уж не обижу.

– Душу барыни мы от тела отгоним, – размышляла Марфа. – Но место ее на время, пока дорога назад не забудется, надо кем-то занять.

И обе тетки посмотрели на Алену.