Читать книгу: «Гамлет», страница 4

Вот что, старый друг. Можете вы сыграть «Убийство Гонзаго»?

1-й АКТЕР:

Да, принц.

ГАМЛЕТ:

Значит, даем его завтра вечером. А мог бы ты в случае нужды выучить монолог, строк так в двенадцать-шестнадцать, который я бы написал и вставил, а?

1-й АКТЕР:

Да, принц.

ГАМЛЕТ:

Отлично. Ну, гряди за тем высокородьем, да гляди, не выделывайся под ту породу.

(1-й Актер уходит.)

Драгоценные друзья, расстаемся до вечера. Еще раз – добро пожаловать в Эльсинор.

РОЗЕНКРАНЦ:

Вы так добры, мой принц…

ГАМЛЕТ:

Да, с Богом, с Богом.

(Розенкранц и Гильденстерн уходят.)

Наконец – один.

Что я за тварь! Гнуснейший из рабов!

Чудовищно. Вот лицедей проезжий,

Над вымыслом, в придуманных страстях,

Так подчинил воображенью душу,

Что слёзы на глазах его; видна

Работа чувств на побелевшем лике;

И рвется голос, и безумен взгляд,

И в каждом жесте бьется зримый образ.

И всё – из ничего. Гекуба? А!

Что он – Гекубе? Что ему – Гекуба?

Из-за нее – рыдать? А что тогда

Свершил бы он, имей для страсти повод,

Как я? В слезах театр бы утопил,

А уши растерзал громовой речью,

С ума бы свел преступных, ужаснул

Распутных, а не ведавших – сразил бы,

В столбняк бы вверг и зрение, и слух!

А я,

Тупой слюнтяй, фальшивый грош, лунатик,

От грёз дурею – дела не рожу,

Рта не раскрою, не качну мизинцем,

Ни ради правды, ни за короля,

Чью жизнь и трон украл подлец. Выходит,

Я – трус? Кому желательно меня

Назвать мерзавцем? Надавать пощечин?

Пух выдергать со щек по волоску?

Вбить кличку «Лжец» мне в глотку? Дернуть за нос?

Кому охота?

Ха! Я проглочу!

Черт побери, я – голубь, до печёнок!

Ни капли желчи, зло меня не злит,

Не то б давно скормил кишки холопа

Я местным коршунам. Кровавый пес!

Блудливый каин, выродок, иуда!

Месть! Месть!

…Вот скот я длинноухий. Браво!

Я, мститель за убитого отца,

И небом к мести взнузданный, и адом,

Как девка подзаборная, ору,

Опорожняюсь руганью, как шлюха,

Как судомойка.

К черту! Мозг, проснись!

Я слышал, человек с нечистой тайной

Порой в театре яркостью игры

Так потрясется, что прилюдно, в зале,

В злодействе и винится. Говорят,

Убийство немо. Да, но не безгласно!

Другой, нездешний дан ему язык.

Велю убийство разыграть при дяде,

Про смерть отца чтоб вспомнил. Поглядим,

Потрогаем, жива ли язва. Дрогнет, –

Я знаю, как мне действовать. А вдруг

Был этот призрак – дьявол? Тот способен

Взять и любимый образ. Да и я

В хандре и горе, а такой натурой,

Как пожелает, так и вертит бес,

На нашу гибель. Повесомей духов

Нужны улики. Ладно. Прищемлю

Капканом пьесы совесть королю.

(Уходит.)

КОНЕЦ ПЕРВОГО АКТА

АКТ II

СЦЕНА 10

Галерея в замке.

Входят Король, Королева, Полоний, Офелия, Розенкранц и Гильденстерн.

КОРОЛЬ:

Итак, сложить картину вы не в силах:

Зачем он эту кашу заварил,

С чего все дни так бешено нервозен?

Блажь, бунт, безумье, – как это понять?

РОЗЕНКРАНЦ:

Он сам признал, что места не находит,

Причин же – открывать не пожелал.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

И чтоб озвучил, – вряд ли мы добьемся.

Едва подвинь на исповедь, – глядишь,

Уже замкнулся с хитростью безумца,

Не сыщешь правды.

КОРОЛЕВА:

Как он принял вас?

РОЗЕНКРАНЦ:

Вполне учтиво.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Явно через силу.

РОЗЕНКРАНЦ:

Замял наш иск, хоть был красноречив

В своей защитой речи.

КОРОЛЕВА:

Не пытались

Развлечь его?

РОЗЕНКРАНЦ:

Вот тут нам повезло.

Дорогой обогнали мы актеров,

О чем и сообщили принцу. Он,

Похоже, принял с радостью известье.

Актеры на дворе. Им, вроде, дан

Приказ играть сегодня.

ПОЛОНИЙ:

Верно, верно.

И принц меня просил на сей предмет

Молить склонить державный слух и око.

КОРОЛЬ:

Со всей душой. Рад слышать, что его

К такому тянет. Следует и впредь

Острее править страсть его к забавам!

РОЗЕНКРАНЦ:

Исполним.

(Розенкранц и Гильденстерн уходят.)

КОРОЛЬ:

Вы бы, милая Гертруда,

Оставили нас тоже. Нам тайком

Доносят: Гамлет близко. Здесь, случайно,

Офелию он встретит. Видит Бог,

Оправдана подглядка отчим правом:

Мы проследим тишком с ее отцом

Свиданье это и рассудим здраво,

Из поведенья принца исходя,

Любовь ли точно, или что другое

Его терзает.

КОРОЛЕВА:

Ухожу. Дай Бог,

Офелия, актриса поневоле,

Чтоб ваша прелесть, девочка, была

Счастливою причиной буйства сына,

Чтоб ваши свойства помогли его

На путь наставить, к чести вас обоих.

ОФЕЛИЯ:

Дай Господи!

(Королева уходит.)

ПОЛОНИЙ:

Офелия, пора!

Прохаживайтесь. – Окажите милость,

Извольте притаиться, государь. –

Читайте, вот псалтирь, – молитва красит

Уединенье. Господи, грешим!

Да что там, постным ликом да божбою

Усахарим и чёрта.

КОРОЛЬ (в сторону):

Как он прав!

Рубцом набрякла совесть от удара.

Напудренные щеки потаскух,

Сдери румяна, будут не чернее

Всех дел моих под гладью красных слов.

О, тяжкий груз!

ПОЛОНИЙ:

Идет! Пора, державный,

Нам отступать.

(Король и Полоний скрываются. Входит Гамлет.)

ГАМЛЕТ:

Так быть или не быть?

Вот он, вопрос. Достойней – что из двух?

Скрепить свой дух и выстоять без стона

Под бешенством пращей и стрел судьбы –

Или поднять клинок на море бедствий

И в смертной сшибке им найти конец?

И умереть. Уснуть. И все. Представим:

Уснут с тобой тоска и сотни мук:

Наследных для живых – их нет для мертвых.

Исход завидный, верно? Смерть – лишь сон…

Сон, я сказал? А! Вот подводный камень!

Какие сны придут в смертельном сне,

Когда житейской маеты удавку

Разрубим? Вот предел. Вот где шагнуть

Всё медлим мы, а пытка-жизнь – всё длится…

Кто вынес бы твой кнут и хохот, Время,

Тирана кривду, травлю гордых душ,

Мучения любви неоценённой,

Закона немощь, произвол чинов,

Пинки заслуге скромной – от лакейства,

Когда б он сам себе простым ножом

Мог счет закрыть? Кто нес бы ношу жизни,

Под ней кряхтел бы, ныл, потел – но брёл,

Когда бы не пугала там, за гробом,

Чужая неоткрытая страна,

Откуда не пришел никто обратно?

Смущает волю скрытое от глаз:

Неси свой куль мытарств, уже привычных,

И не беги к неведомым, глупец.

Так труса будит в нас дотошность мысли.

Так, блёклой думой наживив крючок,

Хворь бледную подцепит наша твердость.

Так и почин великой высоты,

Сбивая курс, теряет знак деянья.

Тогда – молчи!..

Офелия? Найди

Для грешника словцо в молитвах, нимфа.

ОФЕЛИЯ:

Как проводил мой принц все эти дни?

ГАМЛЕТ:

Благодарю покорно: славно, славно.

ОФЕЛИЯ:

Принц, я от вас дар памятный ношу,

Хотела бы теперь освободиться.

Молю, избавьте от него.

ГАМЛЕТ:

Не я!

Не я дарил. Донашивайте с Богом.

ОФЕЛИЯ:

Дарили, принц, вы знаете. А цену

Надбавил слов сладчайший аромат.

Растаял он. Возьмите всё назад.

Душе невинной дар любой не впрок,

Когда даритель сделался жесток.

Прошу вас, принц.

ГАМЛЕТ:

А! Так вы невинны?

ОФЕЛИЯ:

Принц!

ГАМЛЕТ:

И вы прекрасны, да?

ОФЕЛИЯ:

О чём вы, ваше высочество?

ГАМЛЕТ:

Да все о том же: раз уж вы непорочны и прекрасны, вашей добродетели нечего якшаться с вашей красотой.

ОФЕЛИЯ:

С кем же, как не с целомудрием, принц, красоте и крепить сношенья наивыгодным договором?

ГАМЛЕТ:

Вот, вот, торговым. И скорей красота сдаст целомудрие в публичную аренду, чем

целомудрие выкупит красоту. Раньше это было парадоксом, но нашим веком доказано. Я вас любил единожды.

ОФЕЛИЯ:

О да, мой принц, и так меня уверили…

ГАМЛЕТ:

А не верили бы! Как ни прививай добродетель к нашему старому стволу, грешных корней не выкорчуешь. Не любил я вас.

ОФЕЛИЯ:

Тем больше я обманута…

ГАМЛЕТ:

Иди-ка в монастырь для дамочек. Чего тебе неймется плодить грешников? Сам-то я еще в меру добропорядочный. Но и я начни себя казнить, так покажется: лучше б меня мать не рожала. Я очень горд, мстителен, тщеславен. И у меня под рукой больше злодейств, чем рассудка, чтобы их осмыслить, фантазии, чтобы их воплотить, и времени, чтобы дать им ход. На кой чёрт молодцам вроде меня корчиться между небом и землей! Все мы сущие гадюки, никому из нас не верь. В монастырки – и скатертью дорога! Отец твой где?

ОФЕЛИЯ:

Дома, принц.

ГАМЛЕТ:

Вот и заперли б его там, чтоб валял дурака только при своих. Прощай.

ОФЕЛИЯ:

Святое небо, помоги ему!

ГАМЛЕТ:

А если соберешься замуж, вот тебе проклятие в приданое. Будь ты целомудренней

льда, чище снега, а от клеветы не убежишь. Ступай к монашкам, кому сказано! С Богом, с Богом. А если уж невтерпеж без мужа, выходи за дурня. А умный видывал бодливых чудищ, каких из нас вы лепите. Кыш, кыш, в монастырь! Не мешкай. Счастливого пути.

ОФЕЛИЯ:

Силы небесные, верните ему прежний облик!

ГАМЛЕТ:

Наслышан по горло и про ваши подмалевки. Бог вам дал одно лицо, а вы себе мажете другое. И шагу не ступите, всё бы вам дрыгнуть да взбрыкнуть. И ни словечка в простоте, всё бы подсюсюкнуть. И всякой божьей твари у вас своя кличка. И наблудите – стало быть, по святой невинности. Нет, милые, с меня хватит, и так тронулся. Слышите, – никаких свадеб! Кто успел пережениться, – всем долгие лета, кроме одного! Кто не успел, – пусть сидят, как есть. В монастырь, сказано! (Уходит.)

ОФЕЛИЯ:

Мой Бог, чем обернулся гордый дух!

Взор чести! Речь науки! Меч отваги!

Державная надежда, цвет страны!

Манер и вкуса зеркало живое,

Предмет вниманья всех… Всё пылью, всё!

А я? Да есть ли женщина несчастней!

Пить музыку и мед священных клятв –

И увидать: разбит высокий разум,

Расколоты его колокола!

А этот чудо-облик, май в расцвете,

Безумьем смят! За что мне этот ад,

Видавшей блеск – увидеть и закат!

(Возвращаются Король и Полоний.)

КОРОЛЬ:

Любовь? Иным отдался он страстям.

Да и слова, хоть не ахти как связны,

Безумьем и не пахнут. Он в душе

Другое что-то вскармливает желчью,

И чует сердце, – высидит змею.

Чтоб вовремя предупредить угрозу,

Я поспешил решение принять:

Он в Англию немедля соберется –

Взыскать недоуплаченную дань.

Быть может, новые моря и страны

И смена впечатлений выбьют дурь,

Засевшую под сердцем, над которой

Он голову ломает, потеряв

Вид человеческий. Как ваше мненье?

ПОЛОНИЙ:

Мысль мудрая. А все-таки, по мне,

И корень, и исток его кручины –

Несчастная любовь. – Ну, что, бедняжка?

Передавать, что принц наговорил,

Труда не стоит, слышали. – Державный,

Всё в вашей воле. Но один совет:

Свести под вечер королеву с сыном.

Пусть с глазу на глаз выспросит его.

Коль вы не прочь, попробую подслушать.

Не дастся он и ей, тогда конец:

Ссылайте в Англию, сажайте в крепость, –

По выбору.

КОРОЛЬ:

Идея хороша.

Сильней безумец – зорче сторожа.

(Уходят.)

СЦЕНА 11

Зал в замке. Входят Гамлет и два-три актера.

ГАМЛЕТ:

Читайте, будьте добры, этот монолог, как я показал, легко и отчетливо. А станете витийствовать да гримасничать, как многие из ваших, – уж лучше бы мои стихи читал уличный глашатай. И не очень пилите воздух руками, этак вот, все приемы хороши в меру. Как раз в потоке, буре, так сказать, в вихре страсти и надо учиться выдержке, она все соразмерит. С души воротит слушать, как здоровенный малый, башка в парике, рвет страсть в клочки, в сущие ошметки, оглушает дешевую публику, которой по уму разве что пантомима без смысла да галдеж. Я бы выпорол такого детину, страшилище балаганное. Это ж Ирода переиродить. Пожалуйста, постарайтесь без этого.

1-й АКТЕР:

Обещаю, ваше высочество.

ГАМЛЕТ:

Но и квёлым быть не надо. Следуйте внутреннему зову, умный инстинкт подскажет. Согласуйте действие со словом, слово с действием, и тут следите особо, чтоб не перейти грань естества. Ведь всякое «чересчур» – это отход от предназначения театра, конечная цель которого, от начал и поныне, была и есть – держать, как говорится, зеркало перед природой. Показывать чистоте – ее истинные черты, грязи – ее подлинный вид, а возрасту и плоти любого из времен – верный отпечаток: состояние и тела, и здоровья века. Так что, тут переборщи или не добери, – недалеких-то умом повеселишь, но непременно огорчишь знающего, а мнение одного такого должно перевешивать в ваших глазах целый театр, набитый прочей публикой. Ох, видывал и слыхал я актеров, даже расхваленных, кто, грех сказать, ни молвить по-христиански не мог, ни ступить, – ни крещеный, ни язычник, вообще нелюдь. Так пыжится и ревет, что подумаешь: какой-то подмастерье природы слепил человека, да и халтурно, до того гнусным представлен вот такими род человеческий.

1-й АКТЕР:

Надеюсь, мы у себя это, в меру сил, исправили.

ГАМЛЕТ:

Исправьте до конца. И кто играет дураков – пусть не добавляют слов от себя сверх написанного в роли. Есть такие: сами начинают расхохатывать, чтоб зрители, у кого в голове пусто, подхватили, и как раз, когда публике бы вдуматься в какой-нибудь важный момент пьесы. Свинство это, и показывает все грошовое честолюбье любителей такого шутовства. Идите, готовьтесь.

(1-й Актер уходит. Входят Полоний, Розенкранц и Гильденстерн.)

Ну что, ваша милость, пожелал король слушать это твореньице?

ПОЛОНИЙ:

И королева тоже, и поскорее.

ГАМЛЕТ:

Прикажите артистам поторапливаться.

(Полоний уходит.)

Вы, оба, не поможете ему?

РОЗЕНКРАНЦ, ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Охотно, принц.

(Уходят.)

ГАМЛЕТ:

Эй, где ты там, Гораций!

(Входит Горацио.)

ГОРАЦИО:

Здесь, добрый принц, всегда готов служить.

ГАМЛЕТ:

Горацио, кого бы ни знавал я,

Из всех людей – лишь ты и человек.

ГОРАЦИО:

Уж скажете вы, принц…

ГАМЛЕТ:

Не льщу, не думай.

Какой расчет мне льстить, коль ты богат,

Сыт и одет – лишь бодростью душевной,

Не кошельком? Кто ж голытьбе польстит?

А льнуть к мошне – оставим подлипалам,

Готовым до земли колени гнуть

Там, где вилять хвостом сулит прибытки.

Послушай-ка. Едва моя душа

Поднаторела разбираться в людях

И выбирать, избранником ее

Стал ты. Один-единственный, кто в жизни

Все вынес – и себя не износил,

Кто принимает равно благодарно

Удар судьбы и дар. Благословен,

В ком кровь и ум в таком единстве слиты,

Не дудка он под пальцами судьбы,

Чтоб вторить перебору их. Найди мне

Второго, кто не стал рабом страстей, –

Войдет он в сердце, в сердцевину сердца,

Как ты вошел… Увлекся я, прости.

Сейчас король увидит представленье.

Там будет сцена, близкая тому,

Что от меня про смерть отца ты слышал.

Когда поймешь, что к этому идет,

Всей зоркостью души следи за дядей,

Прошу. А не скакнет виновный пес

Из темной конуры на речь актера, –

Тот призрак наш был духом окаянным,

А у меня фантазия чадит

Страшней, чем у циклопов кузня.* В оба

Смотри за ним. И я в него вопьюсь.

Каким себя покажет, – позже сверим,

Да приговор и вынесем.

ГОРАЦИО:

Идет.

––

* В тексте: «кузница (или наковальня) Вулкана». Замена – для зрителя (читателя) без комментария под рукой и знания мифологии: наковальня Гефеста (тем более – «вулкана») осталась бы образом непонятным, а о «молотах циклопов» уже говорил I-й актер. Вариант по оригиналу элементарен: «…Страшнее, чем Вулкана кузня. В оба…», на выбор, – В. А.

И если вора за руку не схватим,

Прохлопанную кражу оплачу.

ГАМЛЕТ:

Грядут. Пора мне корчить сумасброда.

Найдите место.

(Датский марш, фанфары.

Входят Король, Королева, Полоний, Офелия Розенкранц, Гильденстерн, лорды свиты. Охрана несет факелы.)

КОРОЛЬ:

Как наш племянник Гамлет? Жизнь – по вкусу?

ГАМЛЕТ

Чудо, а не жизнь, воистину! Харч – точнехонько по вкусу хамелеону: воздух, нашпигованный обещаниями. Каплуна вам так не откормить.

КОРОЛЬ:

От твоего ответа, Гамлет, и руками разведешь. Я такого в уме не держал.

ГАМЛЕТ:

Вот и я не удержал. (Полонию) Ваша милость, вы сказывали, что играли когда-то в университете?

ПОЛОНИЙ:

Да, принц, игрывал. И слыл неплохим актером.

ГАМЛЕТ:

И что же вы представляли?

ПОЛОНИЙ:

Я представлял Юлия Цезаря. Меня убили в Капитолии. Преступником был Брут.

ГАМЛЕТ:

Брутально ж было с его стороны убивать такого преступно-капитального телка. – Актеры готовы?

РОЗЕНКРАНЦ:

Да, принц, и ждут лишь вашего приказа.

КОРОЛЕВА:

Иди сюда, сядь рядом, милый Гамлет.

ГАМЛЕТ:

Нет, милая матушка. Тут есть металл поприманчивей.

ПОЛОНИЙ (королю):

Ого, замечаете?

ГАМЛЕТ:

Леди, я приткнусь вам в подол, в вашу лощинку?

ОФЕЛИЯ:

Нет, принц.

ГАМЛЕТ:

Я имею в виду головку на коленках.

ОФЕЛИЯ:

Да, принц.

ГАМЛЕТ (ложится у ног Офелии):

Подумали, у меня в мыслях – непотребства мужлана?

ОФЕЛИЯ:

Ни о чем таком и не мыслю, принц.

ГАМЛЕТ:

А ведь мысль чудная – пристроиться между ног девицы по требованию.

ОФЕЛИЯ:

Как, как, принц?

ГАМЛЕТ:

Да так просто.

ОФЕЛИЯ:

Вам веселить гуляк на свадьбе, принц.

ГАМЛЕТ:

Кому, мне?

ОФЕЛИЯ:

Да, ваше высочество.

ГАМЛЕТ:

Да Господи, гулёна-затейник – весь ваш! Что еще и осталось человеку, как не погулять вволю? Гляньте, как рада-радехонька мать моя, а двух часов не прошло, как умер мой отец.

ОФЕЛИЯ:

Нет, вот уже дважды два месяца, принц.

ГАМЛЕТ:

Так давно? Тогда черные тряпки к дьяволу, пусть донашивает, надену посолидней траур, из черных соболей. Святое небо! Два месяца, как умер, и еще не забыт? Тогда есть надежда, что память о великом человеке переживет его на полгода. Но, Матерь Божья, ему бы, пока жил, трат не жалеть, строить церкви, а то кто ж его помянет, – забудут, как конька-ряженого стародавних гуляний, тому хоть эпитафия есть: «Увы, увы, конька забыли вы!»

(Гобои. Начинается пантомима. Входят Король и Королева; они – сама нежность, обнимают – она его, он ее. Она преклоняет колени, со знаками преданности. Он, ее подняв, кладет голову ей на плечо. Ложится на скамью в цветах. Видя, что он уснул, она покидает его. Входит некто, забирает у спящего корону, целует ее, вливает в уши тому яд и уходит. Возвращается Королева, найдя Короля мертвым, неистово выражает чувства. Опять является отравитель, с двумя-тремя немыми слугами, – чтобы напоказ порыдать с ней. Труп уносят. Отравитель обхаживает Королеву, соблазняя подарками. Та, недолго, как бы неблагосклонна и выказывает отвращение, но, наконец, принимает его любовь. Уходят.)

ОФЕЛИЯ:

Что это значит, принц?

ГАМЛЕТ:

Да черт те что! Это уголовщина исподтишка, означает «подлость с заранее обдуманным намерением».

ОФЕЛИЯ:

Вероятно, нам кратко представили главное содержание пьесы?

(Входит «Пролог».)

ГАМЛЕТ:

Всё узнаем от этого парня. Актеры не умеют хранить секреты, всё тут же представят.

ОФЕЛИЯ:

Он разъяснит весь виденный показ?

ГАМЛЕТ:

Да. И вид всего, показанного вами. Было бы вам не стыдно показать, а уж он не постыдится разъяснить, что это вы ему такое показали.

ОФЕЛИЯ:

Стыд вам, принц, стыд вам. Буду смотреть пьесу.

«ПРОЛОГ»:

Пред трагедией оной

Просим с низким поклоном

Нам внимать благосклонно. (Уходит.)

ГАМЛЕТ:

Это что, пролог или девиз на перстеньке?

ОФЕЛИЯ:

Коротко, принц.

ГАМЛЕТ:

Как женская любовь.

(Входят два актера, «Король» и «Королева».)

«КОРОЛЬ»:

Вот-вот квадрига Феба обогнет

В тридцатый раз весь круг земель и вод,

И тридцать дюжин лун носили вслед

По тридцать дюжин раз заёмный свет

С тех пор, как нам в час брачного венца

Сплел руки – Гименей, любовь – сердца.

«КОРОЛЕВА»:

Удвоила б чета светил нам счет

Кругов своих, – а чувство не умрет!

Но горе мне, усталость иль недуг

С недавних пор томит вам плоть и дух?

Я вся в тревоге. Впрочем, оттого

Вы не тревожьте сердца своего.

Страсть в женщине равна боязни бед:

Обеим – места нет, иль меры нет.

Сполна доказан чувств моих запас,

Раз, вас любя, любовь дрожит за вас.

Великой страсти – малый страх в напасть,

Страх застит свет – знать, выросла и страсть.

«КОРОЛЬ»:

Увы, мой ангел, ты – почти вдова,

Живая мощь во мне едва жива.

Тебе ж и впредь на милом свете жить

В почете и любви. И, может быть,

Другой супруг…

«КОРОЛЕВА»:

Не смейте продолжать!

Любить опять – и честь, и трон предать!

Второй супруг? Бог заклеймит мне лоб!

Льнет ко вторым – кто первых вгонит в гроб!

ГАМЛЕТ:

Горько, горько!

«КОРОЛЕВА»:

Тех, кто вторично к алтарю идет,

Ведет не чувство – низменный расчет.

Вторых в постелях вдовьих целовать –

Своих усопших дважды убивать.

«КОРОЛЬ»:

Я верю: говоришь – как мыслишь ты.

Но нам ли не крушить свои мечты!

В нас помыслы – лишь памяти рабы,

Ей в рост они: сильны – или слабы.

Покуда зреет – связан с веткой плод,

Но перезрев – немедля упадет.

Никто пока забыть не избежал

Платить долги, что сам себе должал.

Страсть нам диктует замыслы, но те,

Потухни страсть, повиснут в пустоте.

Чем радость жарче, чем тоска лютей,

Тем всё короче жизнь у их затей.

Не ходят врозь час бед и час удач,

Чуть что, – уж плачет смех, смеется плач.

Коль вещи вечной в мире не найти,

Судьба любви – к удачливым идти,

А кто кем правит, ум не разберет:

Судьба – любовью, иль наоборот.

Великий пал – любимый друг в бега,

Ничтожный встал – стал люб и для врага.

Любовь досель к завидным судьбам льнет.

В удаче – слуг-друзей невпроворот,

В нужде – зови хоть друга, хоть слугу,

Вернейший уподобится врагу.

Но тем закончу, с чем и шел к тебе.

Им не сойтись – желаньям и судьбе,

Та – рушит все намеренья сердец,

Начало – в нас, не в нас, увы, – конец.

О новом муже мысль тебе дика –

Не похоронишь первого пока.

«КОРОЛЕВА»:

Не есть мне хлеба, света не видать!

И день, и ночь запор темниц глодать!

Надежд лишиться, веры и ума!

Сойди за рай затворнице, тюрьма!

Все зло, что топчет радости цветы,

Приди и растопчи мои мечты!

Здесь – и в аду – пусть муку я найду,

Когда из вдов – да в жёны вдруг пойду!

ГАМЛЕТ:

Отрекись-ка она теперь?

«КОРОЛЬ»

Вот клятва клятв. Теперь оставь меня,

Мой друг. Я утомлен. Остаток дня

Отдам охотно сну.

(Засыпает.)

«КОРОЛЕВА»:

Спи, мой родной.

Зло да не ляжет меж тобой и мной.

(Уходит.)

ГАМЛЕТ:

Мадам, как вам пьеса?

КОРОЛЕВА:

Мне кажется, леди чересчур щедра на протесты и заявления.

ГАМЛЕТ:

О, но она слово сдержит.

КОРОЛЬ:

Идея пьесы вам известна? В ней ничего противозаконного?

ГАМЛЕТ:

Нет-нет, тут только шутят и шутя отравят. В жизни ничего противозаконного!

КОРОЛЬ:

Как вы назвали пьесу?

ГАМЛЕТ:

«Мышеловка». Ничего себе, да? А как понимать? Иносказательно. В пьесе представлено убийство, содеянное в Вене. Герцога звать Гонзаго, жену – Баптиста. Сейчас увидите, это гнуснейшее дельце, но что с того? Вашего величества и нас, у кого душа чиста, это никак не затронет. Натерло кляче, – пусть брыкается, наша-то холка цела.

(Входит актер в роли Луциана.)

Вот некий Луциан, племянник короля.

ОФЕЛИЯ:

Вам бы на роль хора в пьесе у древних греков, принц.

ГАМЛЕТ:

Мне бы на роль толмача в кукольном вертепе – между вами и вашим милёнком, дали б

только наглядеться, как дергунчики кувыркаются.

ОФЕЛИЯ:

Вконец извострились, принц, вконец извострились.

ГАМЛЕТ:

Постонали б, тупи вы мое на конце острие.

ОФЕЛИЯ:

Вот еще радость, на горе.

ГАМЛЕТ:

Так-то вы и судите о своих благоверных. – Начинай, убийца. Брось свои треклятые рожи, чёртов сифилюга, и начинай. Ну! «Уж ворон каркает, взывая к мести»!

«ЛУЦИАН»:

Рука верна, ум черен, яд готов.

Час выгодный. Нет глаз из-за кустов.

За дело, смесь полуночной отравы,

Гекатой трижды проклятые травы!

Пусть зелье ведьмы током огневым

Живое вмиг подменит неживым!

(Вливает яд в уши спящего.)

ГАМЛЕТ:

Он отравляет его в саду, ради герцогства. Герцога звать Гонзаго. История примечательная, описана по-итальянски тонко, они ведь народ понятливый. Сейчас увидите, как убийца добывает любовь Гонзаговой жены.

ОФЕЛИЯ:

Король встает!

ГАМЛЕТ:

Что, напугал игрушечным огнем?

КОРОЛЕВА:

Как мой властитель? Все ему по вкусу?

ПОЛОНИЙ:

Прекратить пьесу!

КОРОЛЬ:

Света мне! – Прочь отсюда!

ВСЕ:

Света! Света! Света!

(Уходят все, кроме Гамлета и Горацио.)

ГАМЛЕТ:

Олени, вскачь! Подстрелен? – Плачь!

Цел? Желчь не жжет? – Играй!

Пусть эти – спят, но те-то – бдят!

Весь свет – прочь удирай!

Ну, сэр, отвернись от меня остальная удача, турни, как варвар-турок, – с этим вот, да с лесом перьев на шляпе, да с парой провансальских роз на вырезных туфлях, не заслужил бы разве я местечка в компашке актеров?

ГОРАЦИО:

С половинным жалованьем.

ГАМЛЕТ:

Ой, с полным!

Под Зевсом трон, мой друг Дамон,

Не знал и близко зла,

Но пал заслон, – узнал и трон

Зловонный зад к…клеща!

ГОРАЦИО:

Могли бы и в рифму.

ГАМЛЕТ:

Горацио, друг, за каждое слово призрака – тысячу золотом!

Ты заметил?

ГОРАЦИО:

Еще как, принц!

ГАМЛЕТ:

На словах отравителя?

ГОРАЦИО:

Следил за ним в оба глаза.

ГАМЛЕТ:

А! Ха! Музыку сюда! Ну-ка! А ну, игрецы!

Чёрт! Раз король – не комик по нутру,

Роль комика нутру – не ко двору!

Ну-ка, музыку, музыку!

(Возвращаются Розенкранц и Гильденстерн.)

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Добрый принц, позвольте вас на два слова.

ГАМЛЕТ:

Да на всю историю, сэр!

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Король, сэр…

ГАМЛЕТ:

Да, сэр, что с ним?

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

…Удалился один в совершенном расстройстве.

ГАМЛЕТ

Допился, сэр?

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Нет, принц, скорее допекло.

ГАМЛЕТ:

Желчный пузырь перетрудил? Мудрее было б сказать это его лекарю. Пропиши ему

очистку я, как бы не пропекло его желчью до кончика.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Добрейший принц, введите свои речи хоть в какие-то рамки, мне поручено дело, не отмахивайтесь, да еще так дико.

ГАМЛЕТ:

Я укрощен, сударь. Возглашайте.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Королеву, мать вашу, крайняя горесть духа заставила послать меня к вам.

ГАМЛЕТ:

Проходите, не стесняйтесь.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Нет, дорогой принц, вы не так поняли, эти любезности тут ни к чему. Угодно вам отвечать здраво, – по вашей матери приказу я и поступлю; а нет, – уж извините, удалюсь, на том и покончим.

ГАМЛЕТ:

Сэр, не могу.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Чего, принц?

ГАМЛЕТ:

Отвечать вам здраво: мозг нездоров. Но, сударь, как смогу, отвечу, когда прикажете, то есть, как тут было сказано, когда нам по матери приказано. Так что без лишних слов – к делу. «Мать мою», сказали вы?

РОЗЕНКРАНЦ:

Тогда – вот ее слова. Ваше поведение ее просто немыслимо потрясло.

ГАМЛЕТ:

Вот он, немыслимый сын, так тряханувший мать! А у сей материной потряски на

запятках, вдогонку – никого, ничего, а? Уж исповедуйтесь.

РОЗЕНКРАНЦ:

Она желает говорить с вами в своей спальне, прежде чем пойдете в постель.

ГАМЛЕТ:

Всегда готовы, будь она десять раз матерью. Имеете что сторговать нам сверх того?

РОЗЕНКРАНЦ:

Принц, вы когда-то меня любили.

ГАМЛЕТ:

Да и все еще нежничаю, клянусь этими ручишками-воришками.

РОЗЕНКРАНЦ:

Добрейший принц, каков мотив у вашего расстройства? Вы же сами запираете двери своей свободе, не признаваясь в горестях другу.

ГАМЛЕТ:

Сэр, продвижения мне нет.

РОЗЕНКРАНЦ:

Как это, когда сам король подал голос за вас как за наследника престола!

ГАМЛЕТ:

Да, сэр, но «покуда травка подрастет…», поговорка-то уже попахивает…

(Возвращаются актеры с флейтами.)

А, флейты! Дай гляну одну. – Ну-ка, в сторонку. – Что это вы всё заходите мне с тыла по ветру, будто хотите гнать к ловушке?

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

О, принц, если я слишком дерзко исполняю долг, это любовь проявляет себя столь неуклюже.

ГАМЛЕТ:

Что-то я не понял. Сыграете на этой дудке?

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Принц, я не могу.

ГАМЛЕТ:

Я прошу.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Поверьте, я не могу.

ГАМЛЕТ:

Я умоляю.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Я не знаю, как за нее взяться, принц.

ГАМЛЕТ:

А легко, как и лгать. Перебирайте дырочки этим пальцем и большим. Дуйте в нее ртом, и она заговорит красноречивой музыкой. Вот клапаны.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Это не поможет, мне не выжать из них ни ноты, я не умею.

ГАМЛЕТ:

А теперь смотрите, какой фитюлькой вы меня вообразили. Вы желали бы играть на мне. Вам представляется, что мои клапаны вы знаете. Собираетесь выжать из меня самый тайный мотив. Думаете, что заставите звучать мои ноты, снизу доверху, по всей октаве. А вот в этом инструментике – столько музыки, чудный голос, и вам не вытянуть из него ни звука. Кровь Господня! По-вашему, я игрушка проще флейты? Кличьте меня инструментом, каким хотите, вам по силам раздергать мне струны, но играть на мне – не вам.

(Возвращается Полоний.)

Награди вас Бог, сэр!

ПОЛОНИЙ:

Мой принц, королева желала бы говорить с вами, и не откладывая.

ГАМЛЕТ:

Видите, вон там тучка, по виду почти верблюд?

ПОЛОНИЙ:

Клянусь обедней, и вправду верблюд.

ГАМЛЕТ:

А по-моему, похоже на хорька.

ПОЛОНИЙ:

У нее хребет хорьковый.

ГАМЛЕТ:

Или китовый?

ПОЛОНИЙ:

Истинно – китовый.

ГАМЛЕТ:

Вот мне и пора идти к матери. Сейчас и пойду. (В сторону.) Они меня последнего ума лишат. – Непременно иду, сейчас же.

ПОЛОНИЙ:

Я так и передам. (Уходит.)

ГАМЛЕТ:

«Сейчас же», – легко сказано. – Пошли бы и вы, милые.

(Уходят все, кроме Гамлета.)

Сейчас пора полночной ворожбы.

Гробы разверзлись, ад заразой пышет

И травит мир. Сейчас готов я пить

Живую кровь и натворить такого,

Что день померк бы. Тихо! Мать зовет.

Будь человечным, сердце. В это тело

Нерона душу не впускай – на миг!

Жестоким – буду, но не стать бы зверем.

Возьмем кинжалом слово – не клинок,

Роль палача пускай язык играет.

Но как слова ни резали бы мать,

Не дай, душа моя, им делом стать.

(Уходит.)

СЦЕНА 12

Комната в замке. Входят Король, Розенкранц и Гильденстерн.

КОРОЛЬ:

Не по сердцу он мне. Да и терпеть

Помешанных – с огнем играть. Готовьтесь.

Сбыть с рук его – препоручаю вам.

С ним на корабль – и в Англию немедля.

Устои государства нам нельзя

На карту ставить, если бродит рядом

Бред во плоти.

ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Мы будем начеку.

Нет, государь, священнее заботы,

Чем оберечь покой несчетных ртов,

Кто жив и сыт раденьем высшей власти.

РОЗЕНКРАНЦ:

Жизнь каждому дарована одна,

И должно ей всей крепостью рассудка

От бед храниться. Бдеть же зорче всех

Должна душа, чья жизнь еще для многих –

Залог их жизней. Потерять вождя –

Не просто смертью больше. В ту воронку

Затянет всех окрест. Тут – колесо,

Утверждено оно на горном пике,

А великаньи спицы скреплены

С десятком тысяч крохотных довесков;

Колосс падет, – сглотнет и малых сих

Та катастрофа. Плачут короли –

Им эхом вторит общий плач земли.

КОРОЛЬ:

Прошу взять меры к быстрому отплытью.

Пора стреножить сталью эту жуть,

Довольно ей копытом бить.

РОЗЕНКРАНЦ, ГИЛЬДЕНСТЕРН:

Мы мигом.

(Уходят. Входит Полоний.)

ПОЛОНИЙ:

Он к будуару матери идет.

Я за ковром послушаю, державный,

Всю тяжбу. Верю, мать проймет его.

Но вы сказали – и сказали мудро:

Пусть ухо, материнского острей –

Ведь к сыну мать пристрастна по природе, –

Тут последит. До встречи, государь.

Я перед сном успею к вам с докладом

О новостях.

КОРОЛЬ:

Спасибо, добрый друг.

(Полоний уходит.)

Мой черный грех, смердишь ты к небесам.

О, язва первородного проклятья,

Убитый брат! Молиться не могу.

Хоть сам не прочь, да и нужда приспела,

Но все позывы – топит власть греха.

Я – как охотник за двойною дичью:

Какую гнать, не знаешь – и стоишь,

Глядь, – двух и упустил… Но вот рука –

Да вдвое толще будь от крови брата! –

Отмыть ее до снежной белизны

Росы небес, что ль, мало? Милость неба –

На что она, как не поставить нас

Лицом к лицу с грехами? Что молитва,

Как не двойной залог: не падать зря –

И отмолить паденье? Глянул в небо –

И снова чист… Но где найти слова?

Молить – о чем? «Прости мне гнусь убийства»?

Нет, рано. Все мое – еще при мне,

И трон, и власти вкус, и королева,

Вся сласть, из-за чего и убивал.

Плоды греха вкушающих – прощать?

Да, этот мир прогнил от червоточин,

Рука порока, в золоте сама,

За грязный золотой наймет и судей,

И сам закон. Но наверху – не так.

Ни лжесвидетельств, ни подложных исков,

Все – подлинно. И от зубов до лба

Там вид своих грехов мы явим сами,

Самим себе – улика. Что тогда?

Что делать?.. Кайся! Кто раскаян – спасся.