Читать книгу: «Шепоты дикого леса»

Посвящается Тодду

© 2021 by Willa Reece

Печатается с разрешения автора при содействии литературных агентств The Knight Agency и Nova Littera SIA

Перевод с английского Александры Перелыгиной

© Рис Уилла

© Издание на русском языке, оформление. Строки

Пролог

Апрель, 2009 год

Я была готова.

Я всегда была готова.

Перед звонком на перемену я открыла свой шкафчик и погладила дно висящего на крючке рюкзака с Чудо-женщиной. Его выпуклые бока, раздутые парой туго скатанных футболок, шорт и комплектов нижнего белья, придавали спокойствия. В другом шкафчике, дальше по коридору, находился ранец Сары, не менее тщательно заполненный всем необходимым.

Хотелось проверить и его – хотя утром, перед тем как покинуть дом приемных родителей, я уже это сделала.

На перемене всегда случалось что-то плохое. А теперь, когда защитить нужно было не только себя, дела пошли еще хуже. Хулиганы, казалось, чувствовали жертву, за которую не заступятся взрослые. Тех, кого любящие мама с папой не заслонят своим крылом в случае беды.

Я-то уже знала, как себя уберечь, поскольку, в отличие от Сары, находилась в системе всё время, что себя помнила. Убрав руку от рюкзака, я захлопнула дверцу шкафчика сильней, чем следовало. Звук удара разнесся по всему коридору – его не заглушили даже голоса учеников, спешивших потратить свободные полчаса. Я не поднимала глаз. Внутренне съежилась и с усилием разжала кулаки. Ладони прижались к прохладному помятому металлу, словно уговаривая его замолчать. Поздно. Я привлекла внимание. Казалось, в мою ссутулившуюся спину вперились взгляды сотен пар глаз.

Поэтому я сделала единственное, что оставалось.

Обернулась, выпрямилась и расправила плечи.

Вымахав под метр семьдесят, я была выше большинства одноклассников. Густая копна непослушных каштановых кудрей добавляла еще пяток сантиметров. Но, высокая или нет, для мира я все еще оставалась ребенком. Я древняя только внутри. Первую пару уставившихся на меня глаз я встретила решительно, всем своим видом спрашивая: «Ну и чего тебе надо?» Мальчик отвернулся. То же самое пришлось проделать еще неоднократно, пока вся толпа не прошла мимо.

Перемена – ежедневное испытание, которое я встречала с мрачной решимостью солдата, ступающего на поле боя. До появления Сары мне всегда удавалось найти какой-нибудь спокойный закуток, да и мало кто хотел задирать такую дылду. Конечно, не обходилось без сплетен. От скуки дети выдумывают всякие бредни. Однако и учителя обсуждали меня между собой, и некоторые из их рассказов кочевали из школы в школу.

Я не сразу научилась избегать ненужного внимания.

Система не любит, когда кто-то показывает бойцовский характер. Чтобы понять это, у меня ушло одиннадцать лет. Я держала в наших рюкзаках набор вещей первой необходимости, потому что наилучший выход из любой ситуации – это побег. Не давать сдачи, а отступать – таков план. Соцработникам это нравилось. Беглецам отводилось больше сеансов с психологами. Им открывалось больше мест для распределения. Им выражали сочувствие глубоко тронутые дяди и тети, которые «просто делали свою работу».

Если не участвуешь в потасовках, твоя судьба складывается куда лучше.

Сара Росс пока не разобралась во всех этих хитростях. Она была годом старше, но неопытна, несмотря на то, через что ей довелось пройти. В зону действия органов опеки города Ричмонд Сара попала издалека. Говорила она нараспев и понятия не имела ни о хулиганах, ни о городском укладе жизни. Настолько миниатюрная и такая уязвимая, что от одной мысли об этом у меня опять сжимались кулаки.

До нее у меня ни с кем не получалось крепкой дружбы. Настоящая фамилия Сары известна только мне, а для всех остальных она была Смит – так же, как и я.

Еще три месяца назад меня называли Джейн Смит. Девочка без настоящего имени. Без настоящей семьи. Без надежды, что кто-нибудь решится удочерить ребенка с пометками о вспышках агрессии в личном деле. Однако вновь обретенную лучшую подругу не беспокоило, что я родилась бойцом в несправедливом мире, который заставлял пускать в ход кулаки и одновременно не упускал возможности наказать за это. Допускаю, что не только не беспокоило, но даже немного нравилось. Моя кипучая ярость была полной противоположностью ее ледяной тоске. Дружба наша возникла мгновенно и развивалась стремительно. Мы на мизинцах поклялись друг другу в нерушимых сестринских узах в полночь, при свете лампы с супергероями.

А уже со следующего дня Сара стала называть меня Мэл. Я не возражала: это имя почему-то казалось ближе, чем вроде бы уже привычное Джейн.

«Сара не может слезть с турника, у нее юбка задралась, а Джейсон это фотографирует и постит в сеть!» – услышала я, стоило только выйти на улицу и начать осматриваться. В голосе крикнувшей мне это девочки, Венди Соломон, звучало удовольствие, а не расстройство. Будто бы перемена куда интересней, если сопровождается издевательствами и приставаниями.

Большинство учеников побросали свои дела и окружили турник, где самый крупный из них – даже крупнее меня – подкараулил Сару.

Она отличалась спокойным нравом и к тому же давно переросла игры на детской площадке, но когда высоко в небе светило солнце, а горки и лазалки оказывались так близко, никогда не могла удержаться. Природа притягивала ее, будто каждая травинка на лужайке была настоящим чудом. Сара совершенно не обращала внимания на шум загруженной трассы или на шлейф загрязненного воздуха. Да и на хулиганов, которых привлекали ее покатые плечи и бездонные глаза.

Я не мешкала ни секунды. Даже не подумала уйти в другой конец двора и переждать все это на пустой скамейке. Нельзя доверять судьбу Сары кучке учителей, собравшихся у баскетбольной площадки, потонувшая в зарослях ограда которой давала им укрытие для курения. Не остановило меня и то, что вмешательство, скорее всего, обернется очередной неприятной строкой в личном деле.

Однако я не кинулась к турнику очертя голову. Двигалась по площадке так осторожно, как только могла. Никто не обратил на меня внимания. Одно дело – слухи, другое – личный опыт. А здесь я раньше не ввязывалась в заварушки на перемене. Наоборот, старательно избегала задир и изображала невозмутимость.

Только Сара знала правду. И сейчас только она наблюдала за моим приближением к турнику.

Несложно представить, как все случилось. Стоял теплый погожий весенний день. Бабочки порхали над одуванчиками, до которых у озеленителей не дошли руки – видимо, для выведения сорняков им платили недостаточно. Пока я еле волочила ноги к выходу из здания школы, Сара с энтузиазмом выбежала во двор. Она вскарабкалась на самый верх лесенки, чтобы приблизиться к белым пушистым облакам, которые так ей нравились.

А по ее следу шел Джейсон Мьюз.

Надо было сразу догнать подругу. Надо было успеть туда раньше и встать на страже у турника, чтобы защитить ее от извращенцев.

Я подошла достаточно близко, и мне стали видны зардевшиеся щеки и заплаканные глаза Сары. Видны побелевшие костяшки пальцев, вцепившихся в ржавые металлические прутья, видны дорожки от слез на лице. И тут тугой раскаленный узел ярости, который постоянно обволакивал внутренности, сдавливая легкие и сковывая движения, разорвался. Я была свободна.

И побежала.

Бросившись на Джейсона всем корпусом, я выплеснула силу и ярость, скопившиеся за десять тысяч раз, когда хотелось, но не было возможности его проучить. Он потерял равновесие, выпустив сотовый из рук. Телефон приземлился на мульчу ¹ у основания лесенки, и моя нога дважды надавила на экран, пока Джейсон восстанавливал дыхание.

– Мэл. – Голос Сары дрожал, но в нем прозвучали надежда и облегчение.

Нужно было предупредить ее, что добром это не кончится. Система не жаловала героев. Жертвы – другое дело: они тише, с ними проще сладить. Но, прежде чем я успела облечь эту непростую мораль в слова, Джейсон лягнул меня своей длинной ногой. Я свалилась на покрытие, из-под тонкого слоя которого местами проступал плотно утрамбованный грунт.

Мой подбородок угодил как раз по такой проплешине, и от боли аж искры из глаз посыпались. Во рту появился неприятный привкус металла, и я постаралась побыстрее проглотить кровь. Всегда ненавидела этот вкус. Потому что обычно за ним следовали вещи похуже.

– Что? Думаешь, тебе одной можно смотреть на розовые кружева этой деревенщины, а, Браслетница? – спросил Джейсон.

Я никогда не числилась среди малолетних преступников, и никаких мер пресечения вроде электронного браслета мне не назначали, но прозвище родилось благодаря слухам, опровергать которые было бы глупо. Возможно, в глубине души я полагала, что рано или поздно они станут реальностью. Избегать внимания так тяжело.

Поперхнувшись, я сплюнула покрасневшую слюну. Дети вокруг зашумели. Кто-то подначивал Джейсона пнуть меня снова. Почему-то эти выкрики были больнее, чем падение. Другие предупреждали, что сюда идут учителя. Не слушать никого. Не замечать боли. Я зачерпнула две пригоршни мульчи и приподнялась на колени.

– Сиди, где сидишь, Браслетница, – пригрозил мне Джейсон, а затем отвернулся перешучиваться с друзьями в полной уверенности, что я послушаюсь.

Мы с Сарой всего лишь приемыши. Заступиться за нас некому.

Разумнее всего было бы отступить. «Ой, я упала, просто случайность». Нет причин для вмешательства учителя. До этого я лишь толкнула мальчика намного крупнее себя. Ну, наступила на телефон. Подумаешь. На противнике-то крови не было. И синяков тоже. То, что из нас двоих кровь пошла у меня, могло сыграть мне на пользу. Только вот этому переростку еще мало досталось. Моя решимость усилилась, когда я заметила, что он все еще поглядывает Саре под юбку.

Угрозу я проигнорировала. Челюсть болела, не без труда получилось подняться на ноги. Хотя наполненные мульчей кулаки, казалось, увеличились в размере.

Не влипать в неприятности было тяжело, потому что задиры вроде этого сами напрашивались на трепку.

– Да они розовые, говорю вам. И на одном боку болтается порванная резинка, – сказал Джейсон и рассмеялся. Потому что над бедными смеяться легко. Потому что, если ты не дразнишь и не унижаешь кого-то другого, то и с тобой может случиться какая-нибудь неприятность. Потому что проще быть жестоким, ведь добрый мог бы почувствовать нашу боль. Некоторые из дружков Джейсона, стоявших в толпе, тоже засмеялись и продолжали выкрикивать гадкие советы, но остальные притихли, увидев, что я снова на ногах.

Через кольцо детей уже протискивалась первая из учителей, когда Джейсон, которому жестами и взглядами указали на опасность за спиной, начал разворачиваться. Я отреагировала моментально. Нельзя было упускать такую возможность. Хулиган крупнее, но я – безумнее. Я вложила весь свой вес в замах. Когда костяшки моих пальцев встретились с его ухмылкой, у него из губы брызнула кровь. От удара его развернуло вполоборота, и он рухнул на землю. Мульча полетела в стороны, как конфетти. Джейсон был ошеломлен. Как и все, кто был на площадке. Кроме Сары, которая отчетливо предвидела, к чему все идет.

Инерция замаха понесла меня вперед, прямо в объятия мисс Татум, которая достигла наконец турника. Выражение ее лица в значительной степени иллюстрировало мысли о преимуществах незаметного существования, но сейчас меня занимала Сара. Лучшая подруга. Сестра. Семья. Она смотрела сверху вниз с перекладины и широко улыбалась – впервые я видела у нее такую улыбку, от которой лицо подруги даже казалось не таким бледным. Она будто говорила: «Ничего страшного, все будет нормально, если держаться друг за друга». Джейсон сыпал проклятиями, лежа на земле. Руки мисс Татум безжалостно стиснули мои плечи. Но в шкафчиках висели рюкзаки для «тактического отступления», и Сара продолжала улыбаться.

Бойцом я была всегда.

Но не всегда знала, что семья – это то, за что стоит бороться.

* * *

Апрель, 2019 год

Мэл не пользовалась духами. Ей и не нужно было. Пусть ее каштановые кудри всегда были сзади подколоты массивными заколками, а спереди – собраны под козырек с логотипом сети кофеен, густой аромат насквозь пропитал волосы, кожу и одежду. Да это и не удивительно. Она чуть ли не жила на работе, брала дополнительные смены, не отказывалась работать сверхурочно и помогала с инвентаризацией – ведь обучение в колледже медсестер обходилось недешево. А Сара всегда хотела стать медсестрой.

Почти всегда.

Еще не забылись времена, когда она мечтала о другом. Выросшая в горах на западе Виргинии с матерью-травницей, она в будущем тоже видела себя целительницей. Ей было тяжело вспоминать, как именно прежние помыслы превратились в нынешние – не без помощи Мэл.

Сара глубоко вдохнула утешающий запах кофе, исходящий от подруги.

Невозможно вернуться домой. По крайней мере, в этой жизни. Это небезопасно. Конечно, однажды Сару Росс там похоронят. Рядом с матерью. А до тех пор она будет учиться исцелять более современными способами.

Тем утром аромат работы Мэл наполнял квартиру, пока она пила травяной чай, заваренный заботливой рукой Сары. Около чашки оставались только хлебные крошки от тоста, который тоже поджарила Сара, но та знала, что уговаривать подругу съесть что-то еще бессмысленно. В вопросах экономии бюджета Мэл была непреклонна и не позволяла себе ни кусочком больше запланированного, хотя подруга часто уговаривала взять добавки.

Даже настоящая сестра не беспокоилась бы о ней так, как беспокоилась Мэл. С самого начала эта опека принесла Саре огромное облегчение. Когда боль от утраты матери была остра и свежа. Когда оказалось, что требования города, его виды и звуки кардинально отличаются от порядков укромного мира посреди шепчущей чащи, где она выросла.

Мэл в буквальном смысле давала отпор всем насмешникам, которые передразнивали говор Сары или ее провинциальную манеру держаться. Всем задирам, для кого она была легкой мишенью, потому что не понимала, как сироте отстаивать свое право на существование. Потрясенная утратой, она училась этому медленно. В Ричмондский детский дом она попала полностью изувеченной крушением той единственной жизни, которую когда-либо знала.

А Мэл подхватила ее, не дала упасть и разбиться.

И собственные проблемы Мэл – сироты без перспектив удочерения – отошли на второй план. С того самого момента она взяла Сару под крыло и помогала ей во всем. И Сара полагалась на нее. Но теперь кое-что изменилось. Проходив полгода в колледж медсестер, Сара поняла, что названая сестра не собирается поступать туда вслед за ней, как обещала. И прекращать урезать свои потребности в еде, одежде и всем остальном, чтобы Саре доставалось больше, она тоже не планирует.

Нет, если только Сара ее не заставит.

Обескураживающая мысль. Никто не мог принудить Мэл делать что-то, чего ей не хотелось. Она была сама непреклонность. Словно солнце… или, скорее, луна. В ней определенно больше от ночи, чем ото дня. В их маленькой семье источником тепла была Сара. Тепло исходило от чая, который она заваривала, от ее вышивки. От комнатных растений в горшочках и дурашливых сообщений, иногда заставляющих Мэл улыбнуться. А Мэл олицетворяла извечную предсказуемость приливов и отливов. Ее трудами их существование двигалось вперед, но старалась она всегда ради Сары, а не для себя. Только Сара знала, что жизнь Мэл не будет исчерпываться подобными заботами и работой.

– Тебе надо побольше времени проводить вне кофейни, – сказала Сара. Веки Мэл утомленно опустились, но на губах при мысли об отдыхе все же возникла ухмылка.

– Буду спать весь день, обещаю, – ответила Мэл, кинула осточертевший козырек с логотипом на стол возле себя и начала вынимать заколки. Они часто провоцировали у нее головные боли. Вот и сейчас она погрузила пальцы в волосы, чтобы помассировать кожу – видимо, пытаясь справиться с болью, промолчав о ней.

Но Саре часто было известно больше, чем другим.

К примеру, она знала, что Мэл вовсе не уготовано судьбой варить кофе до конца своих дней. Только вот не знала, как заставить подругу выйти из роли спасателя-опекуна и позаботиться о самой себе.

– Они опять тебе позвонят раньше положенного. И ты опять уйдешь, потому что меня не будет рядом, чтобы отговорить, – продолжала Сара, на что подруга пожала плечами и отхлебнула еще чаю, не став спорить.

Сара хотела предупредить: вот-вот случится что-то нехорошее. Кроме трудоголизма Мэл ее беспокоило и нечто другое, считывающееся где-то на периферии чувств. Знаки приближающейся опасности. Они слышались в ворковании голубей, сидящих на подоконнике. И в шуме ветра, колеблющего ветви деревьев. В ее жизни до сих пор звучал голос природы, и Сара не могла взять и отмахнуться от того, что он говорил. Но она не представляла, как передать это знание Мэл, чтобы не усугублять и без того нелегкое бремя, которое та решительно несла на своих сильных плечах.

И вот ее названая сестра поднялась с места, допив оставшийся чай. Затем решительным движением стукнула донышком о стол. Проходя мимо стула Сары, она остановилась и наклонилась, чтобы поцеловать ее в макушку.

– Иди на занятия. Я со всем разберусь, – сказала подруга, легонько толкнув Сару бедром в бок. Это не отменяло нежного поцелуя, однако обозначило конец разговора.

Сара наблюдала, как, избегая серьезного обсуждения, Мэл ретируется в свою комнату. Чтобы там, несмотря на успокаивающий чай с валерианой, ворочаться в кровати, думая, где наскрести денег на оплату стажировки Сары и как долго можно будет проносить собственную старую обувь. Когда дверь в комнату закрылась, Сара с неохотой потянулась к кружке с веселым лисом, которую купила для Мэл на прошлое Рождество, скопив понемногу денег. Нужно было взглянуть на остатки молотого корня валерианы на дне чашки, хоть Сара и опасалась того, на что они укажут.

Сердце оглушительно забилось, а глаза широко распахнулись. Комочки и завитки в чашке Мэл сводили на нет улыбку мультяшного лиса. Сара уронила чашку на стол. Она со стуком опрокинулась набок. Девушка взглянула в сторону комнаты Мэл и приподнялась, собираясь пойти к ней… За утешением? Чтобы предупредить? Но ни то ни другое не могло решить проблему. Ее взгляд переместился на входную дверь и замер. Три дополнительных засова, которые поставила Мэл, не могли защищать их вечно. Угроза, выгнавшая Сару из горных лесов, все еще шла по ее следу, и на сей раз даже Мэл не под силу остановить падение.

А кто подхватит саму Мэл?

Сара тихо собрала со стола посуду и смыла заварку в раковину, надеясь, что ошиблась. Споласкивая тарелки, она изо всех сил старалась уловить правдивые ответы, но воркующим голубям на подоконнике больше нечего было сказать.

Глава первая

Сара Росс, двенадцати лет от роду, схватила под подушкой пахнущий травами оберег – сделала она это так стремительно, как если бы это был не оберег, а вытяжное кольцо парашюта, а ее грубо вытолкнули за борт самолета, летящего на высоте нескольких тысяч километров. Кошмары часто заставляли проснуться, но от этого воображаемого падения дрожащие пальцы сжали крошечную вязаную мышь с такой силой, будто от нее зависела жизнь Сары. Оберег, подарок матери, набитый полынью, мелиссой и прочими травами, должен был помогать заснуть – и, как правило, помогал, но сновидение разбудило ее и наполнило неодолимым ужасом, словно под ней вместо земной тверди зияла бездонная пустота.

В этот раз пальцы продолжало ломить даже после того, как она почувствовала под собой матрас. Она никуда не падала. Сон прошел. Простыни на мягкой кровати все еще пахли солнечным лугом: они впитали его аромат, пока сушились на улице.

Только руки все равно болели.

Подобные ощущения сопровождали пробуждения Сары с самого раннего детства и не имели рационального объяснения. С ее пальцами, костяшками и ладонями физически все было в порядке. Обычно мышка помогала за несколько минут, возвращая девочку в реальный мир.

Но в этот раз все было иначе.

Сара села на кровати, но без оберега в руках. Она оставила его там же, под подушкой, потому что в двенадцать лет уже стыдно хвататься за Шарми, выцветшую розовую игрушку, когда тебе страшно. Сердце все еще лихорадочно билось. Желудок сводило от тошноты: деревянные половицы под босыми ногами Сары не казались достаточно осязаемыми. И все равно Сара встала и прошла несколько шагов, чтобы закрыть окно.

Может быть, ее разбудил остывший утренний воздух?

Только вот иногда женщин семейства Росс посещали предчувствия, объяснить которые с помощью привычной логики было нельзя.

Предрассветное марево едва окрашивало небо. Сара напрягла слух. Не было слышно криков козодоя. Не раздавалось насмешливого лая койотов, спешащих залечь на день в логове, и петухи, сбежавшие из курятника, не сообщали округе о своей ловкости и удаче из укромных уголков.

В диколесье было непривычно тихо.

Внезапная тревога стряхнула с девочки остатки сна и заглушила боль в костяшках. Хижина казалась неродной, и это противоестественное ощущение словно расползалось от точки, где неподвижно и безмолвно стояла Сара, по аппалачской глухомани, простиравшейся на сотни километров вокруг.

Сара хотела было снова нащупать мышиный оберег, но тут вспомнила, что сегодня день ее рождения. А значит, будет традиционный в этих горах многослойный яблочный пирог, подарки, и, может, если очень повезет, мама наконец разрешит кому-нибудь из своих подруг приложить девочке к ушам грелку со льдом и проколоть мочки иголкой. Тогда можно было бы надеть новые сережки, которые наверняка лежат в одной из ярких коробочек в маминой спальне.

Радостные мысли.

И тем не менее сердце Сары продолжало биться быстрее, чем следовало. Этого не объясняла тишина леса и приснившееся падение. И фантомная боль была слишком обычным явлением, чтобы послужить причиной. Что-то не так. Поэтому Сара и проснулась. Не от прохлады. Не из-за кошмара. И не от возвращающихся болей в пальцах, источник которых, как сказала мама, когда-нибудь отыщется.

Вчера ночью, перед тем как лечь спать, Сара распахнула окно, чтобы выпустить испуганного мотылька-сатурнию, угодившего в промежуток между сеткой и волнистым стеклом. Беспокойное биение в груди напомнило девочке трепет крыльев насекомого. Та же беспомощность и желание освободиться. Мотылька она отпустила, но своему неистово колотящемуся сердцу помочь сейчас не могла.

Пол под ногами казался холодным, но Сара не стала искать носки или тапки. Она поспешно вышла из своей расположенной на чердаке спальни на маленькую лестничную площадку, от которой вниз вели ступени из горбыля. На них были разостланы лоскутные коврики, так что Сара спустилась в гостиную почти бесшумно.

Света нигде не было – даже в ванной рядом с маминой спальней. Мать Сары всегда оставляла эту лампочку гореть на случай, если посреди ночи придется открывать входную дверь. Живущую в горах целительницу могли побеспокоить в любое время, пусть до современной клиники теперь было меньше часа езды.

Неожиданная темнота была временной. Вот-вот должно встать солнце. Розоватая дымка уже обрамляла силуэты предметов вокруг.

Вместо того чтобы бежать будить маму, Сара пошла на кухню. Она ведь уже не ребенок – несмотря на трепещущего мотылька в груди.

Ей исполнилось двенадцать. Она скоро проколет уши, а потом начнет помогать матери в семейном ремесле. Наблюдая за ней, Сара уже многое узнала: как выращивать травы и перемалывать их, как готовить настойки и отвары. Теперь уже не по возрасту пугаться плохих снов и предчувствий.

Боль в костяшках прекратилась. А с ее причиной можно будет разобраться потом.

Когда Сара открыла холодильник, тот ободряюще загудел. Она потянулась за апельсиновым соком, который мать держала в графине на верхней полке. Знакомый терпко-сладкий вкус помог успокоиться. По крайней мере, так она думала, пока не вернула графин на полку и не закрыла дверцу. Оказалось, ее успокаивал свет изнутри холодильника. А когда дверца захлопнулась и девочка снова очутилась в странной мгле, мысли о скором рассвете и праздничном пироге не удержали от того, чтобы побежать в комнату матери.

Темнота не мешала ориентироваться. Сара прекрасно знала каждый сантиметр дома. В этой уютной хижине, построенной ее прабабушкой, она прожила всю жизнь. Как прежде – ее мама и бабушка.

Сара остановилась в дверях спальни и далеко не сразу заметила, что мамы нет в постели. Желудок снова скрутило, как во время падения, а в горле застрял сдавленный крик. Она нащупала дверной косяк и обхватила его так, что побелели косточки на пальцах – сильных, целых и невредимых. Кошмары нереальны. Должно быть, Мелоди Росс встала пораньше, чтобы подмести крыльцо или перемолоть травы во врезанной в пень каменной ступке, использовавшейся многими поколениями женщин семьи Росс.

Но даже представив себе звук, с которым дубовый пестик, гладкий и лоснящийся от многолетнего использования, растирает в ступке корешки, Сара не поверила в это объяснение.

Потому что она принадлежала к семье Росс, а женщины в их роду знали: предчувствия не менее реальны, чем бумаги, разбросанные по полу спальни.

Сара отпустила дверной косяк и вбежала в комнату. Она упала на колени в ворох бумаги, но даже шуршание вырванных страниц, которые она подбирала и прижимала к груди, с трудом заставило поверить в то, что святыня осквернена. Мама бы ни за что такого не допустила – если только с ней не стряслась беда.

Снаружи рассеивалась темнота, небо стало блекло-серым.

Разбросанные страницы были вырваны из старинного лечебника семьи Росс, который ночью обычно хранился на мамином прикроватном столике. За годы службы они выцвели и покрылись пятнами. Тем не менее рукописные заметки травниц предшествующих поколений тщательно оберегались.

До сего дня.

Неправильность происходящего потрясла Сару. Чувство падения в бездну переполнило желудок и погрузило все тело в пучину отчаяния. Однако, прежде чем, дрожа, подняться на ноги, она подобрала вырванные страницы. Все до единой.

Стало светлее, и она увидела то, чего не заметила ранее.

След из страниц вел по коридору в гостиную. А оттуда – дальше, через порог дома мимо открытой входной двери. Мотылек сердца поднялся выше, к горлу, и замер там, едва позволяя дышать. Она кинулась вперед, подбирая остатки книги, потому что знала: этого хотела бы ее мать.

Лечебник сопровождал жизнь Сары чуть ли не с рождения. Она ведь была из семьи Росс. Книга была предназначена научить ее врачевать и готовить лекарства, взращивать и пожинать семена будущего. Горячие слезы хлынули по ее замерзшим щекам. Утром в горах было морозно. Легкая ночная рубашка не давала достаточно тепла. Но возвращаться за халатом девочка не стала. Плача и дрожа от холода, она подбирала страницу за страницей, пока ее ноги леденели от росы.

Сара не оставила ни одной страницы на сырой траве, собрав даже те, на которых были липкие следы крови. Когда она прикасалась к ним, с ее холодных губ срывался отчаянный стон, сдержать который мотыльку в горле было не по силам.

Разбросанные страницы привели к тропинке, скрывавшейся в лесу. Девочка без колебаний ступила под его тихие и все еще темные своды. Тени диколесья были ей знакомы. Прежде чем она научилась ходить и говорить, ей показали тут каждое растение, каждый корень, каждое дерево и каждую лозу. Но и здесь Сару уже поджидало нечто искаженное, противоестественное. Шелест листьев от дуновения утреннего ветерка не звучал гостеприимно – к нему примешивался другой звук: размеренный скрип, заставивший ее плотнее прижать к груди остатки лечебника.

Скрип не умолкал. Чужеродный звук в родном месте.

Сара дошла до конца такой знакомой тропинки, ведущей со двора в сад, но впервые что-то на этом пути заставило ее застыть в страхе. Скрип стал слышнее. Он давил на уши, заглушая грохот сердцебиения и приветливое журчание горного ручья.

Зловещий звук стал вездесущим. Разум пытался определить, откуда он исходит, и в то же время уклонялся от этого знания.

А вдруг часть страниц унесла вода?

Паника заставила девочку двинуться дальше.

Нужно сберечь книгу. То утро, бросившее вызов всему привычному, оставило Саре только такой смысл.

Внезапно открывшаяся чудовищная картина – тело, висящее на белой акации, – снова остановила ее. Смысла не стало. Все разумные доводы улетучились. Тугая веревка шла от материнской шеи к скрюченной ветви, на которой терлась о кору и издавала стоны затянутая петля. Руки Сары обмякли, и собранные страницы, словно осенние листья с алыми крапинками, рассыпались по земле. Теперь и правда какие-то из них оказались в ручье. Им повезло – течение подхватило их и понесло по волнам, а Сара, оцепеневшая снаружи и внутри, так и стояла, приковав взгляд к телу матери.

Наконец мотылек, сидевший в ее горле, выпорхнул наружу надломленным криком. Он разорвал тишину, сковавшую гору. Всеобщей неподвижности тоже пришел конец: сонные вороны встрепенулись и поднялись с насиженных мест, откуда наблюдали за мрачной сценой. Сара бросилась к качавшимся, подобно маятнику, посиневшим ногам матери. Чтобы помочь. Защитить. Хотя явно уже слишком поздно.

Мамина ночная рубашка была в крови: засохшие брызги резко выделялись на бледно-розовой ткани. Мама всегда была такая чистая и опрятная, такая решительная и ко всему готовая, переполненная энергией и жизнелюбием. Кто-то сделал ей больно. Кто-то вытащил ее из дома, оставив след из окровавленных страниц.

Сара оказалась не готова. Двенадцати лет ученичества не хватило. Оберегов и снадобий было недостаточно. И сада дикого леса – тоже. Мотылек улетел. Остались только стоны. Острые и уродливые, они раздвигали губы зазубренными крыльями, которые резали, как стекло. Тело на дереве не было ее матерью. Осталась лишь изуродованная, безжизненная оболочка знахарки Мелоди Росс. Ее остекленевшие глаза не выражали ничего. На ее губах больше никогда не появится улыбка. Еще недавно блестевшие на солнце темные волосы растрепались и вымокли.

Сара добиралась до сада слишком долго. Она должна была услышать шум. Должна была почувствовать ужас. Все это разбудило ее, но она отвлеклась на игрушечную мышь и блуждания по темному дому. Притворялась, что все в порядке, выпив сока и думая о подарках ко дню рождения. Но она была из семьи Росс, жизнь которой никогда не ограничивались пустяками вроде сережек или пирогов.

Вой, полный гнева и страха, понесся к солнцу, показавшемуся на горизонте. Никогда больше мелочь вроде связанного крючком оберега не сможет ее утешить. Сара упала на колени у подножия белой акации, потрясенная собственным криком. Пройдет немало времени, прежде чем она снова сможет издать хоть звук.

* * *

Урна с прахом стояла там, где я ее оставила. Ваза из нержавеющей стали не опрокинулась, пока я спала, и останки Сары не рассыпались по полу вместе с ее жуткими воспоминаниями. Скорбный пепел не проник в мои обычно безликие кошмары и не наполнил их ужасающе отчетливыми образами. Результатом автомобильной аварии, отнявшей жизнь моей лучшей подруги, стало легкое сотрясение мозга… и прах Сары.