Читать книгу: «История освободительной войны в Греции. Том 1», страница 2

Глава II

Осада Триполицы продолжается – Взаимодействие греков и турок – Собрание в Саракове – Отъезд Маврокордатоса и Кантакузена – Ухудшение положения осажденных – Движение между греками и албанцами – Отъезд Гипсилантиса – Битва при Фонтане – Конференция между греческими вождями и осажденными – Переговоры с албанцами – Прибытие Бубулины – Движение греческих вождей в протекции.

Таким, как мы описали его в предыдущей главе, было состояние Греции под турецким игом примерно в середине восемнадцатого века. Независимость закрепилась в различных горных хребтах, жители равнин были измучены угнетением, но продвигались в знаниях, Османская империя с каждым днем становилась все более слабой, и все здравомыслящие люди понимали, что она близка к своему падению.

Самым грозным врагом Османской империи, несомненно, является Россия, перед мощью которой она рано или поздно должна была уступить; и идея российского кабинета воспользоваться угнетенным положением греков и их религиозной общностью настолько очевидна, что ее замысел обычно, хотя и без особых оснований, приписывают Петру Великому. Этот монарх, однако, не предпринимал никаких шагов для возбуждения недовольства среди греческих подданных Порты; но в царствование императрицы Елизаветы Петровны среди гор Тайгетума появился русский эмиссар, чтобы выяснить силы и настроения населяющих их маниотов и заложить перспективу помощи России, когда представится благоприятный случай.

Когда Екатерина II, великая талантом и великая преступностью, села на трон убитого мужа, ее фавориту и любовнику Алексею Орлову, фессалийцу по имени Папас-оглоу или Папа-допуло¹², который был артиллерийским офицером на русской службе, было сделано предложение поднять Грецию на восстание. Честолюбивый Орлов с готовностью ухватился за этот проект, мечтая о славе и известности для себя и царстве в Греции для своей царственной любовницы. Два русских корабля, груженные продуктами севера, в 1766 году были отправлены кружным путем в Ливорно, а деньги, за которые был продан их груз, поступили в распоряжение Папаса-оглоу, который, завязав отношения со всеми греками, рассеянными по городам Адриатики, отправился в Морею.

Папас-оглоу направил свои шаги в район Мани, древний Тайгетум, где благодаря силе страны род людей, ложно хваставшихся потомками древних спартанцев, сохранял свою независимость и занимался разбоем на море и на суше. Папас-оглоу говорил с ними об освобождении Греции; но у маниотов уже была вся свобода, которой они желали, и они не были настолько рыцарственны, чтобы рисковать своей независимостью в попытке передать благословение. Два их вождя, из рода Мавромихали, обсудили его проект с большим здравым смыслом и рассудительностью и предостерегли его от того, чтобы сбить себя с пути кажущейся готовностью других греков, которые, он мог на это рассчитывать, разбегутся при одном только виде тюрбана. Все, чего он смог добиться, – это обещания, что маниоты присоединятся к русским, если те дадут им точное представление о своих планах и силах, предназначенных для их осуществления, и пришлют депутатов, должным образом аккредитованных при них.

Эти благоразумные меры предосторожности манийских вождей были не по нраву сангвинику Папасу-оглоу, и, покинув Мани, он направился в Каламату, важный город, расположенный примерно в миле от моря, в верховьях Мессенского залива. Здесь, в лице богатого грека по имени Бенахи, он нашел человека, гораздо более подходящего для его целей, чем грубые вожди Мани. Богатство Бенахи обеспечило ему большое уважение в глазах турок, а также его собственных соотечественников, и он пользовался благосклонностью каждого последующего паши Мореи; но следует заметить, что, вероятно, из-за тщеславия и честолюбия, которые составляют столь заметную часть национального характера, обладание богатством и влиянием делало греков в целом только более горячими в их желании обрести независимость. Бенахи, первый из своих соотечественников по богатству и власти в Морее, легко вообразил, что с помощью русской императрицы и под ее покровительством он может стать князем полуострова. Увлеченные своим энтузиазмом, они с Папасом-оглоу взаимно обманывали друг друга; один преувеличивал численность, силу, средства, патриотизм греков; другой обещал все со стороны России. Некоторые прелаты, примасы и несколько вождей маниотов, родственников Бенахи, тайно встретились в Каламате и заключили соглашение о сборе 100 000 человек, когда прибудут русские.

Папас-оглоу поспешил в Венецию, куда в конце 1768 года прибыли Алексей Орлов и его брат Теодор. Эмиссары были разосланы во все стороны, и Венеция стала центром интриг против Османской империи. Однако осторожный сенат вскоре предупредил двух русских, чтобы они покинули этот город и выбрали другое место жительства. Они поселились в разных городах Италии, продолжая посылать эмиссаров для поддержания надежд маниотов, а Алексей принял титул посланника Бога и царицы для освобождения Греции. Он отправил медали этой принцессы и подарки от ее имени примасам, как свидетельство ее уважения к ним и их стране.

Русское министерство с самого начала было против проекта возвышения греков; оно считало, что довести его до счастливого конца не в силах России, а его неудача, по их мнению, только отдалит расположение греков. Влияние фаворита, однако, возобладало над их уговорами, и в сентябре 1769 года эскадра из семи линейных кораблей, четырех фрегатов и транспортов с 1200 человек на борту отплыла из портов Балтики. Поскольку эти суда были старыми и плохо построенными, несколько из них были потеряны по пути в Англию, где флот встал на ремонт. Вторая эскадра, состоящая из четырех линейных кораблей, двух фрегатов и двух военных шлюпов, под командованием шотландского адмирала Элфинстоуна, в то же время готовилась к выходу в море со всей оперативностью.

Говорят, что истинной причиной поспешности экспедиции в Морею было состояние русской армии, которая была вытеснена из Молдавии в Польшу, а затем была фактически осаждена в своем лагере на Днестре шестьюдесятью тысячами турок. Считалось, что диверсия на стороне Греции может принести большую пользу, отвлекая внимание Порты.

В начале 1770 года русский адмирал Спиридов прибыл в Средиземное море с частью первой эскадры. К нему присоединился Теодор Орлов, который, покинув Порт-Маон в начале февраля, направился прямо в Морею, рассчитывая, как ему внушали, что вся Греция поднимется при виде русского флага. Бросив якорь в Порто-Витило, древнем Этилиусе, на восточном берегу залива Корон, он столкнулся с двумя Мавромихалами из Мани, которые пришли посоветоваться с ним. Они потребовали, прежде чем заключить какое-либо соглашение, некоторые положительные условия; в особенности они хотели видеть какой-либо документ, написанный рукой императрицы. Представив Орлову договор, по которому они обязывались поддержать усилия русских войск, они объявили его подделкой Папаса-оглоу. После долгих препирательств они согласились оказать помощь, зная, что их люди, по всей вероятности, получат много грабежа во время поединка, и рассчитывая на силу своих гор, чтобы обезопасить их от мести турок.

Болезнь произвела такие опустошения среди русских, что, оставив свои корабли почти без экипажей, Орлов смог высадить на берег лишь от пяти до шестисот человек, и с этими небольшими силами он варварски предложил подстрекать греков Пелопоннеса к восстанию против своих хозяев! Около двух недель ушло на постройку нескольких галиотов, которые были отправлены к Ионическим островам, чтобы забрать всех, кто мог бы принять участие в этом предприятии. Греки, видя, что прибыла лишь горстка людей, были удручены и не желали присоединяться к ним; Но Орлов, набравшись смелости и заявив, что то, что он привез, – лишь авангард экспедиции, которой командовал его брат и которая состояла из шестидесяти судов, и при поддержке епископа Монтинеро, который ходил с крестом в руке, предлагая по две блестки за голову каждого убитого турка, и благодаря влиянию Бенахи, сумел собрать несколько сотен человек. Они были сформированы в два отряда, которым Орлов дал пышные названия Восточного и Западного легионов Спарты; первый должен был продвигаться по долине Евротаса и, соединившись с маниотами, проникнуть на восточную сторону Мореи; другой должен был направиться на запад и увеличить свои силы на этой стороне. Отправив их вперед, сам Орлов с четырьмя сотнями русских и собранными им черногорцами и славонцами, соединившись с отрядом маниотов, приступил к осаде Корона.

Восточный легион продвигался вперед, истребляя и сжигая всех, кого встречал, ибо ужас перед русским именем заставлял турок бежать перед ними, пока они не добрались до Мистры, которую взяли штурмом. Маниоты отличались своей свирепостью, и даже турки, нашедшие убежище в христианской церкви, с трудом спасались от их ярости. Турки в целом бежали в Триполицу, большой город в долине, где раньше стояли Тегея и Мантинея; а паша Мореи, проживавший в Анапли, или Наполи-ди-Романия, на берегу Аргосского залива, послал ободрить их к энергичному сопротивлению в случае нападения, заверив, что албанская армия и флот капитана-паши скоро прибудут для защиты Мореи.

Порта заблаговременно получила от французского посла сведения о замыслах России, но, со свойственной ей гордостью и глупостью, отказалась верить этим сведениям. Когда османским министрам сообщили, что русский флот действительно прошел через Зунд, они спросили, что это за Зунд, и, получив ответ, разразились хохотом над глупостью и легковерием франков. Однако когда они услышали, что русские находятся в Морее, они удивились мастерству французского посла в астрологии; и сначала они были за то, чтобы приступить к всеобщей резне греков в качестве меры предосторожности. Однако они довольствовались тем, что готовились противостоять захватчику.

Получив ложное сообщение о падении Корона, жители Месолонги в Этолии подняли штандарт восстания; то же самое сделал Патрас в Ахейе. Все части Греции и островов были готовы подняться при появлении русских, с оружием и боеприпасами. Жители Ионических островов толпами высаживались на берег и приплывали в Морею, чтобы принять участие в крестовом походе против неверных.

Тем временем осада Корона продолжалась медленно из-за отсутствия артиллерии, и между греками и их союзниками возникли серьезные разногласия. Однажды, когда Мавромихали, маниот, выразил свое мнение со смелостью и энергией свободного человека, Орлов расценил его поведение как неподчинение. Разгневанный, горный вождь сказал ему: «Ты забываешь, что я не являюсь подданным женщины, которая тобой командует, и что если бы ты имел под своим началом все войска своей госпожи, ты все равно был бы только рабом; тогда как я, вождь свободного народа, даже если бы судьба сделала меня самым ничтожным среди них, моя голова была бы ценнее твоей». Каждый положил руку на пистолет – один с презрением, другой со страхом.

Прибытие шестидесятипушечного корабля, бомбарды и двух транспортов с частью войск на борту позволило русским предпринять нечто более важное. Было решено отказаться от осады Корона и перейти к осаде Наварино, расположенного на западном побережье Мореи. Греческие жители Корона и его окрестностей, опасаясь мести турок, толпились на берегу со своими семьями и имуществом, с криками и слезами ища убежища на кораблях; а турки, оставив цитадель, поспешили довершить разрушение города, который уже был частично разрушен.

По приказу Алексия Орлова Псарос, который вел восточный легион к Мистре, двинулся на Триполицу, в которой архиепископ и примасы уже давно вступили в заговор. Сам Алексий тем временем засел перед Модоном, древним Метоном, городом неподалеку от Наварино, а офицер по имени Долгорукий выдвинулся вперед и овладел этим последним местом. Осада продолжалась энергично, и город был уже на грани сдачи, когда стало известно о прибытии турецкого флота к берегам Пелопоннеса, а заодно и о том, что албанцы готовы ворваться на полуостров.

Албанцы, спустившись с гор в количестве 15 000 человек, разделили свои силы: конница и часть пехоты направились к перешейку, а остальная часть пехоты вошла в Этолию. Жители Месолонги нашли убежище на острове Анатолико, где были истреблены, несмотря на предоставленную им капитуляцию. Перейдя Морею, албанцы напали на Патры в ночь на Страстную пятницу, когда большая часть жителей находилась в церквях. Многие из них были перебиты, другие, особенно ионийцы, находившиеся там, сели в лодки, чтобы спастись, но встретили на море других албанцев, от оружия которых они погибли. Остальные жители бежали в горы, куда их тщетно пытались заманить обещанием амнистии. Албанская конница ворвалась в Морею; тысяча из них бросилась в Триполицу, на виду у осаждавших; турки и албанцы, выйдя вперед, разогнали греков, а русских изрубили на куски; три тысячи христиан, находившихся в городе, были истреблены, а архиепископ и несколько священников повешены. Под стенами был разбит лагерь из шести тысяч мусульман, готовых отправиться в Мистру, Модон или Наварино, как только прибудет флот для совместных действий.

Узнав, что османский флот находится у берегов Мани, турки и албанцы двинулись к Корону через дефиле Ниси, которое защищали четыреста маниотов под командованием Иоанна Мавромихали. Хотя этот вождь оставил русских в недовольстве, он был достаточно великодушен, чтобы послать заверить их, что будет удерживать перевал, пока они не придут к нему на помощь, если они так настроены, или не сбегут, если они отчаялись в успехе. Он сдержал свое слово, и почти все тело маниотов пало, храбро сражаясь.

Турки теперь распространились по Мессении, и несчастные жители искали убежища под стенами Наварино, которое было занято русскими. Турки обрушились на русский лагерь перед Модоном, ворвались в него, перебили часть защитников, а остальных оттеснили в Наварино. Их пушки стали призом победителей.

Орлов, находившийся в крепости Наварино, с подлой заботой только о своей безопасности затворил ворота против толп несчастных мужчин, женщин и детей, которых его дикий замысел подверг гибели. Напрасно они с жалобными воплями стояли у подножия крепостных валов, умоляя его дать им убежище от безжалостных мусульман. Он был глух к мольбам. Враг был уже на виду; толпа людей побежала к берегу, чтобы сесть в лежавшие там лодки. Некоторые лодки затонули, перегруженные беглецами, несколько тысяч из которых добрались до необитаемого острова Сфактерия, расположенного напротив гавани, где остались без пищи, воды и крова. Русские тем временем сели на свои корабли и скрылись. Бенахи, сожалея о своей глупости, был вынужден сопровождать их бегство. Несчастные греки в Сфактерии были истреблены турками.

После изгнания русских визирь Мореи стремился избавиться и от албанцев, а греческое население вернуть к прежним занятиям. Но албанцы не были склонны с готовностью покидать страну, которая сулила им столько грабежей. Они решили, что все это достанется им самим, и выставили на перешейке стражу, чтобы никто из их соотечественников не пришел разделить с ними грабеж. В ответ на приказ визиря они шумно потребовали причитающееся им жалованье. Поскольку удовлетворить их было не в его силах, они разделились на отряды, которые разошлись по стране во всех направлениях, истребляя и грабя греков и турок в равной степени. Получив в свои руки значительную часть денег Мореи, они придумали способ перетянуть остаток к себе, ссужая несчастных греков по два пиастра в месяц; затем, добавляя проценты к основной сумме¹³, подобно кредиторам Древнего Рима, они полностью отдавали должника в свою власть и таким образом делали себя полными хозяевами страны. Что касается визиря, то они даже имели наглость держать его почти в осаде в Наполи-ди-Романия.

Албанцы владели Мореей в течение девяти лет, несмотря на неоднократные посылки фирманных войск с приказом вернуться в свою страну, когда Порта, заключив мир с Россией, приказала прославленному Хасан-паше очистить от них Морею. Хасан собрал свои войска в Аргосе и 10 июня отправился в Триполицу, перед стенами которой расположились албанцы в количестве 11 000 человек. Продвигаясь ночью, он с рассветом появился на равнине, где стоит этот город. Без промедления он атаковал мятежников; бой продолжался большую часть дня и закончился полным разгромом албанцев, а вечером Хасан воздвиг перед восточными воротами Триполицы пирамиду из более чем 4000 голов.

Беглецов преследовали и убивали, и в лесистом ущелье гор, названном впоследствии Дефиле Резни, большая часть их была убита. Из оставшихся в живых некоторые присоединились к родственным племенам Лалла и Бардуния, другие поступили на службу к паше, лишь немногие вернулись в Албанию.

Маниотам не удалось так легко спастись, как они рассчитывали. До восстания они облагались номинальной данью в пятнадцать кошельков, которую никогда не платили; но теперь Хасан-паша послал Хасан-бея с войском в Мани, чтобы привести его к покорности. Этот деятельный вождь взял множество крепостей маниотов и заставил нескольких их вождей сдаться. На округ была наложена ежегодная дань в размере тридцати кошельков Порте и пяти – капитану-паше, которая в дальнейшем неукоснительно взималась. Маниоты были вынуждены подчиниться тому, чтобы ими управлял выбранный ими самими бей, при условии одобрения Портой. Хасан-бей был назначен губернатором Монемвасии, сильного места на восточном побережье Мани, чтобы пресечь их пиратство.¹⁴ Прежде чем мы покинем Морею, расскажем о приключениях капитана Андруцоса из Ливадии.¹⁵

Весть о высадке русских быстро распространилась по Греции, и, не зная об их малочисленности, многие клефтийские вожди севера поспешили со своими палицами к месту действия. Самым выдающимся из них был Андроотос из Ливадии, который во главе около 300 храбрых палиц перешел Коринфский перешеек и взял курс на Мессению. Но вскоре, к своему огорчению, он узнал, что дело, которое он пришел поддержать, проиграно. Турки и албанцы рассеялись по всей стране, грабя и истребляя несчастных крестьян, и он увидел, что сомнительно, чтобы ему удалось вернуть Ливадию.

Не растерявшись, Андруцос ободрил своих людей и пожелал им положиться на него; отправившись в Триполицу, он предстал перед пашой и потребовал безопасного пути для себя и своих людей. Это было немедленно предоставлено, но были приняты меры, чтобы сделать это бесполезным; когда он вступил на перешеек, он обнаружил большое количество конных и пеших войск, ожидавших его на сильной позиции. Они тут же бросились на него. Андруцос притворился беглецом, пока не занял выгодную позицию, а затем, повернувшись, обрушился на своих преследователей с такой яростью, что обратил их в стремительное бегство. Когда перешеек оказался закрыт от него, он повернул на запад и двинулся вдоль Лепантийского залива с намерением взять на абордаж все ионийские суда, которые он сможет найти в Патрах или любом другом порту. Турки упорно преследовали его, и ни днем, ни ночью бой не прекращался. После десяти дней усталости и опасностей измученные паликры на десятый день прибыли в окрестности Востицы, морского порта, расположенного в нескольких милях к востоку от Патр. Здесь три дня и ночи подряд их атаковали турки. На четвертое утро Андруцос призвал своих отчаявшихся людей выступить в роли нападающих. Они обрушились на мусулман, прежде чем те их заметили; бой был долгим и упорным. В конце концов враги бежали, оставив большое количество убитых и большую часть провизии и багажа. Андруцос потерял около четверти своего небольшого войска. Из всей добычи победители не взяли ничего, кроме еды: они три дня не ели, и многие пали от голода во время битвы. Не теряя времени, они направились в Востицу, где нашли корабли Корфу и Занте, на которые и сели; высадившись в Превесе, они оставались там до тех пор, пока статья об амнистии греков, включенная в Карнарджийский договор 1774 года, не позволила им вернуться в Ливадию.

Подлая жестокость и эгоизм, проявленные российским кабинетом, когда он таким образом заманил несчастных греков в мятеж, а затем оставил их под угрозой мести Порты, не ослабили их привязанности к этой державе и не уменьшили веру, основанную на существующих пророчествах, что их избавление в конечном итоге должно прийти с севера. Однако они получили урок благоразумия и, стремясь сбросить гнетущее иго варваров, в течение долгих лет воздерживались от любых мятежных движений. Тем временем предпринимались усилия, чтобы подготовить греческий ум к восприятию и обретению независимости. Были открыты школы, в которых преподавалась древняя литература Эллады и часть современной европейской; делались переводы на ромейский или современный греческий язык различных произведений; многие патриотически настроенные греки стремились своими сочинениями возродить в людях стремление к свободе и независимости.

Самым знаменитым из них был Ригас. Он родился в 1753 году в Велестини, небольшом городке в Фессалии. Получив настолько хорошее образование, насколько могла позволить его страна, он посвятил себя коммерции и поселился в Бухаресте, столице Валахии. Здесь он нашел достаточно свободного времени от дел, чтобы продолжить свои занятия, и познакомился с языками и литературой Франции, Италии и Германии. Его любимым занятием была древняя литература его родной страны; и когда его воображение согревалось при виде свободной и независимой Эллады, он обдумывал планы по возвращению ее в это счастливое состояние. Утверждают, что он имел влияние и адрес, чтобы организовать тайное общество, образец и предтечу будущей Хетайрии, с целью освобождения Греции; и что его членами были главные прелаты, купцы, примасы, капитаны и другие представители греческой нации, а также некоторые выдающиеся иностранцы и даже некоторые известные турки, такие как Пасванд-оглу, несговорчивый паша Видина.

После этого Ригас покинул Бухарест и поселился в Вене, где начал издавать греческий журнал, перевел на цыганский язык путешествия Анахарсиса и другие произведения, а также написал несколько оригинальных. Именно в этот период современный Тиртеус сочинил те захватывающие дух гимны, которые с тех пор пробуждают греческую молодежь к подвигам.

Ригас обладал всем тщеславием и безрассудством своей страны; он открыто говорил о своих проектах. Турецкое правительство получило информацию и встревожилось. Было подано прошение в Венский кабинет; Ригас и четверо других были схвачены, переданы Порте и обезглавлены в Белграде в мае 1798 года.¹⁶