Рашен

Единственные требования, которые американцы и англичане озвучили Гитлеру, – ограничить свои амбиции уже завоеванными странами Европы и территорией Русии и незамедлительно прекратить любые военные действия против Великобритании и США. Только тогда тогда Запад не станет помогать русиянам.

Когда варвары остались в абсолютном одиночестве, без поддержки сильных держав, тогда и задумались о правильности решений своих правителей. А дальше пошло по накатанной: голод среди гражданского населения, недовольства и бунты в воинских частях, неповиновение комиссарам, массовое дезертирство, развал Красной Армии. И как закономерный итог – победа Великой Германии над «красной плесенью». В итоге Сталину пришлось просить прощение и заключать мир на унизительных условиях.

– То есть теперь мы – Германия? Почему же вы тогда называете нашу страну Русия? – попросил я уточнить.

– Нет, мы по-прежнему Русия. Независимое государство под патронатом Великой Германии. Со своими законами, государственным языком и гражданским обществом.

– Не понимаю, – честно признался я. – Зачем немцам было нас завоевывать, а потом снова делать свободным государством?

– О, юноша! – лицо офицера просияло от восторга в предвкушении раскрытия святой истины. – В этом и заключалась великая мудрость и прозорливость германских правителей. После победы они здраво рассудили: «Зачем нам еще одна колония рабов? К чему безмолвные толпы, работающие из-под палки, неспособные на самостоятельные решения и трезвые мысли? Хватит, наелись. Не хотим наступать на те же грабли, что и Англия, Франция и Испания. Для них ничем хорошим подавление духа побежденных народов не кончилось. Африка, Индия, большая часть Латинской Америки – сегодня сборище диких полуголодных обезьян, неспособных мыслить разумно. Они полжизни стоят с протянутой рукой и ждут подачки от белого господина.

Русии нужен свой, особый путь. Большому кораблю – большое плавание! Мы создадим абсолютно новое государство, примеров которому еще не было в истории, решили они.

Было видно, как Олег Августович расчувствовался от сказанного: лицо заметно порозовело, в глазах зажглись искорки. Он весь напрягся и выпрямился в струнку, продолжая сидеть. Отчего даже стал немного выше.

– Итак, германские правители взяли за основу принципы свободы и равенства и наложили их на матрицу железной дисциплины и строгой субординации.

– Это еще как? Потрудитесь разъяснить, – попросил я.

– Очень просто. Человек не ограничен в выборе только наедине со своей душой, но в обществе действуют строгие законы, направленные на достижение блага для большинства. Ни один самый одаренный homo sapiens не протянет долго без социума. Неcлучайно даже в тюрьме заключенные предпочитают уживаться с соседями – убийцами, насильниками и сумасшедшими, нежели уединиться в одиночной камере. Человек без общения теряет вкус к жизни, сходит с ума, погибает морально и физически. Поэтому законы общества должны быть для него превыше всего. Забудь про «я» и всегда помни про «мы».

– То есть вы утверждаете, что человеку необходимо жить исключительно по законам общества?

– И жить, и развиваться. Только общество способно превратить животное в человека, а человека – в гражданина. Показать пример, наставить на путь истинный, наполнить смыслом его существование и сделать счастливым, в конце концов.

– А если общество деградирует и станет демонстрировать плохие примеры? Что тогда вырастет из «животного», как вы выразились?

– Чтобы этого падения не произошло, германские правители выработали второй основной принцип устройства нового русиянского общества. Это принцип простоты и доступности.

Анализируя историю Русии, ученые Рейха пришли к выводу, что все у нас было чересчур усложнено. Абсолютно все – от языка и письменности до религиозных постулатов и общественно-политических воззрений. Этот факт и являлся существенным тормозом на пути развития и процветания Русии многие столетия. Германцы объяснили нам, что мы, русияне, отчего-то не ищем легких путей. Стараемся в любом деле забраться в непролазные дебри вместо того, чтобы идти по уже проторенной тропинке. Взять хотя бы нашу допобедную религию – православие. Много веков назад зародилась единая вера – христианство, которая шла от Христа и его учеников-апостолов. Все чинно и благородно. Затем – бах! Церковный раскол. Бородатые дядьки по своему усмотрению искусственно создали какое-то православие, поделили верующих на «своих» и «чужих».

– Спешу вам напомнить, что инициаторами Великого раскола были Рим и Константинополь, но никак не русский народ, – поправил я Олега Августовича.

– Но в Русии ведь поддержали православную химеру! Все наиболее развитые на тот момент страны не поддержали, а мы поддержали. Полезли поперек батьки в пекло. Зачем? Чтобы снова показать всему миру, что у нас свой, особый путь. Бог его знает куда он ведет, но зато свой, родной…

– Признаюсь, я не силен в вопросах теологии. И они меня, честно говоря, мало заботят. Я считаю, что диалог с Богом можно вести и без посредников, какими бы благообразными конфессиями и золочеными одеяниями они не прикрывались.

– Религию я привел просто для примера, чтобы показать, что в Русии с давних пор жили не благодаря, а вопреки, назло всем остальным. Германские же правители решили раз и навсегда изменить эту извращенную парадигму русиянского мировоззрения.

– Серьезная заявка на победу. И с чего начали фашисты – с повальной лоботомии населения? – съязвил я.

– Прекратите оперировать терминологией «красной плесени»! – взвизгнул офицер, вскочив и ударив руками по столу так, что подпрыгнули пухлые папки с документами. – Германские правители не фашисты! Они освободители, учителя и пастыри для нашего народа. Если бы не они, сидеть нам сейчас в навозной яме и ждать от красных палачей расстрела.

Так же быстро успокоившись, как и психанув до этого, Олег Августович присел и продолжил спокойным голосом.

– Первое, с чего начали германские власти, – это реформа русского языка. Предстояло из тысяч произведений исключить нудную, липкую витиеватость и образность, мешающую быстрому и точному восприятию мысли, которую автор пытался донести до читателя. Все эти пафосные словесные конструкции, наряженные в пышные кружева философствования. И вы удивитесь! – сделал он паузу и поднял вверх указательный палец, подчеркивая важность последующей информации.

– Оказалось, что под всей этой словесной шелухой большинство произведений вообще не таили в себе никакого смысла! Он развеялся вместе с образами и нудными многоэтажными размышлениями.

– Но это естественно, – возразил я. – Красота и многообразие языка в этом и заключаются. Рубленые команды хороши только на плацу.

– И что в этом плохого? История уже не раз доказывала, что родину спасают «солдаты с плаца», как вы выразились, а не писатели с карандашами! А все потому, что бравые молодцы слышат четкие команды. И действуют незамедлительно, повергая врага в смятение.

А эти ваши допобедные книжки – чему они способны научить? Имел я несчастье ознакомиться с некоторыми, пока учился в академии Пропаганды. Толстой, Достоевский, Чехов, Бунин. Да там или повесишься от отчаяния, силясь хоть что-то понять, или заснешь на второй главе. Кому нужны эти философские сопли? Чем они помогут в реальной жизни, как облегчат быт современного человека?

– Они заставят читателя, в первую очередь, думать и размышлять. А во-вторую и третью – научат лучше понимать себя и окружающих. Увидеть, что во все времена суть человеческая не меняется, слабости, пороки и добродетели одни и те же на протяжении тысячелетий. Поэтому книга, по замыслу автора, призвана уберечь читателя от совершения ошибок предшественников, – объяснил я свою позицию.

– Замечательно. Только все это можно выразить простыми словами, а не напускать вонючий литературный туман, уводящий непонятно куда.

– Сложно с вами спорить без конкретных примеров. Если бы мне предоставили несколько книг из вашей послепобедной библиотеки, я был бы признателен. Наверное, изучив их, смог бы более аргументированно вести диалог, – решил я схитрить и выиграть время – уж очень не хотелось к расстрельной стенке.

Олег Августович снова сощурил поросячьи глазки и задумался. Потом стукнул пальцами по краю стола и почти выкрикнул: «А, черт с вами, будут вам книги! Вы хоть и сумасшедший, но совершенно нескучный собеседник. Читайте, потом поговорим. У меня только что созрела одна мыслишка – не сделать ли из вас учебное пособие для курсантов?

– Чучело, что ли? Или натянуть на глобус? – скривился я.

– Перестаньте, вы нам нужны живой. Будут слушать, как вы спорите и несете ахинею. Молодежь должна знать врага в лицо, все его слабые стороны и изъяны. Да, это надо обдумать. Идите уже. Конвойный!

Ручищи солдата-амбала, как пушинку, оторвали меня от стула и толкнули в сторону шкафа с потайной дверцей.

Андреас, коридор, камера… Не успел трижды лязгнуть замок, как я уже устало опустился на кровать. Не хотелось ни есть, ни пить, ни разговаривать, а просто побыть в тишине. Настолько меня вымотал пустой разговор с очередным фашистом. К сожалению, ожиданиям моим вновь не суждено было сбыться.

– Ну как всё прошло? – присев на краешек моей кровати и зажав руки коленями, живо поинтересовался Дмитринг.

– Пока не знаю, – устало выговорил я. – В одном ты прав: похоже, меня действительно принимают за сумасшедшего, причем опасного для общества. И этот пункт крайне тяготит. Даже недолго погостив у вас и не окунувшись в глубины великих русиянских законов, я понимаю, что подобный вердикт означает смертную казнь…

– Н-у-у-у, как бы сказать помягче, – растягивая слова, сказал юноша, – Не все так однозначно. Виселица или расстрел в вашем случае не самый плохой исход, извините за прямоту.

– Да неужели? Разве может быть что-то хуже смерти? – прошептал я, не в силах вступать в полноценный спор.

– К сожалению, да. Например, вас могут отправить в Державный институт исследования возможностей человека. Жуткое место. Живым оттуда никто не возвращался, как, впрочем, и мертвым. Люди туда заходят и больше не выходят.

По слухам, в институте над пациентами, признанными опасными для общества и не подлежащими социальному исправлению, ставят опыты. Вживляют электроды в голову, без наркоза ломают и вновь сращивают кости, берут кровь литрами, невзирая на состояние организма. Заставляют поднимать неимоверные тяжести, наблюдая, как ломается позвоночник. В общем, особо не церемонятся.

– Какие ужасы ты мне рассказываешь, и притом таким спокойным тоном, словно для тебя это обыденность.

– По сути, так и есть. Все мы прекрасно понимаем, что подобные существа (надеюсь, ты будешь не из их числа) крайне опасны. И ничего путного, кроме горя нормальным людям принести не в состоянии. А так хоть послужат во благо науки. Глядишь, рано или поздно ученые разберутся в природе «съехавшей крыши», изобретут лекарство и навсегда избавят мир от маньяков, насильников и убийц.

– То есть подопытных мышей и обезьян вам уже не хватает?

– Какие могут быть мыши, если речь идет о заболеваниях человека? Прочти труд величайшего врача и исследователя доктора Менгеле. Его ведь тоже поначалу многие несправедливо обвиняли в опытах над заключенными концентрационных лагерей. Но потом заткнулись. Ведь не будь этих экспериментов на человеческом материале – как знать, где бы сейчас была наша медицина?

– Ты так говоришь, словно в России уже победили большинство болезней и увеличили среднюю продолжительность жизни лет на тридцать.

– Нет, но наши ученые стремятся к этому. Я уже говорил, что упрямство «красной плесени» и ввязывание Русии в глупые бесцельные войны сильно затормозило нашу страну на пути прогресса. Пройдет еще не одно десятилетие, прежде чем мы догоним ведущие страны.

– Откуда ты нахватался слепой пропаганды?

– Этому нас учат со школы. И никакая это не пропаганда, а чистейшая правда, основанная на объективном анализе прошлого и настоящего.

– А что же в самой Великой Германии? Там уже, небось, машины по небу летают и на заводах трудятся сплошь роботы? – съязвил я.

– Не летают. Но не скрою – уровень жизни в Германии гораздо выше нашего. Но мы никому не завидуем. Даст Бог, и Русия когда-нибудь выберется из средневекового болота на цивилизационный хайвэй. По крайней мере, наши мудрые правители прилагают к этому все усилия.

– Что-то пока не очень получается, – пробормотал я, не в силах разлепить налившиеся свинцом веки.

Дмитринг понял, что мне необходимо отдохнуть, осторожно встал с кровати и полез на свои нары. Улетая в объятия Морфея, я услышал отдаленное шелестение бумагой и невнятное шуршание карандаша…

***

Голые мужчины и женщины в моем сновидении упражнялись в игре, отдаленно напоминавшей футбол. Точнее, они просто катали по заросшему полуметровой, выжженной на солнце травой полю огромный мяч из брезента. Было пасмурно, хотя и довольно тепло. Груди женщин и пенисы мужчин забавно болтались вверх-вниз, придавая скучной игре эротический задор.

Мяч толкали руками и ногами, судьи на поле не было. Не успел я насладиться прелестями игроков, как уже перенесся на берег реки. Вода зеленого цвета резко контрастировала с желтым горизонтом и ярко-оранжевым кругом Солнца.

На берегу, у самой кромки воды, сидели рыбаки в больших соломенных шляпах, с длинными бамбуковыми удилищами. Уверенной походкой я подошел к ним, залез в воду по колено и принялся шарить под водой. В том, что поймаю рыбу, не было ни малейшего сомнения. И действительно, через несколько минут руки ухватили и вытащили большую рыбину с телом сома и головой щуки. От неожиданности, опасаясь острых зубов монстра, я отбросил его на берег. «Сомощука» начала сильно извиваться, пытаясь добраться до кромки воды и улизнуть. К сожалению, мой напарник (а у меня был-таки напарник) не сумел совладать с сильной рыбиной и упустил ее. Ну и в финале меня посетило историческое видение. Ко мне подошел Ленин и спросил, строго глядя в глаза: «Вы с нами или уже там?»

– Где там, Владимир Ильич? – не понял я вопроса.

Старик Крупский хитро улыбнулся и похлопал меня по плечу. Потом развернулся, быстро пересек рабочий кабинет и, с легкостью запрыгнув на невысокий подоконник, вышел прямо в раскрытое окно. Я в ужасе выглянул на улицу: Ильича нигде не было. Вместо него на траве во дворе Смольного резвились три здоровенных баклана и суетился десяток куда более мелких голубей.

***

Как ни странно, но бредовые сны не помешали мне выспаться и чувствовать себя отдохнувшим.

– Проснулся? Вовремя, только что обед принесли, – отрапортовал сосед.

– Спасибо, Дмитринг, что дал поспать и не прирезал во сне как неблагонадежный элемент.

– Шутки шутишь? Хорошо: значит не падаешь духом, – улыбнулся Дмитринг, пододвигая мне тарелку с дымящимися щами.

Вооружившись алюминиевой ложкой и куском белого хлеба, я принялся за трапезу. По крайней мере, один плюс в моем шизофреническом трипе имелся – приличная тюремная кормежка. Суп был вкусный, неотличимый от домашнего. Следом в мой желудок, тщательно прожеванными, опустились котлеты и картофельное пюре. Завершил пиршество компот из сухофруктов и яблочный штрудель, обильно посыпанный сахарной пудрой.

– И всегда у вас в тюрьмах так хорошо кормят или по особым случаям? – поинтересовался я, лениво вылавливая ложкой изюминки из компота.

– Мы не в тюрьме, а в блоке предварительного анализа. Здесь содержатся задержанные до прохождения полного психологического и физиологического обследования. После определения степени отклонения от социальной нормы отсюда переводят либо в клинический изолятор – для исправления, либо отправляют на поселение в Сибирейскую тайгу, либо утилизируют.

Ужасные термины, произносимые Дмитрингом, уже не производили на меня такого сильного впечатления, как поначалу. Крепкий сон и хорошая пища как нельзя лучше помогали бороться со стрессом и воспринимать окружающую реальность с долей пофигизма и надеждой на светлое будущее.

– И какие методы исправления у вас практикуют наследники фашистских коновалов?

– Прошу вас, постарайтесь не употреблять это слово хотя бы в нашем городе! – взмолился Дмитринг, от волнения снова перейдя на «вы».

– А что такого я сказал? Гитлер – ваш пророк. Германская армия – освободитель от уз рабства. Форма, которую даже сегодня носят солдаты и офицеры, сшита по арийским лекалам. И при этом вы обижаетесь, когда произносят слово «фашисты»! Не понимаю.

– Все предельно просто. Фашизм подразумевает, в первую очередь, диктаторскую форму правления, основанную на милитаристском национализме. Ни о каких правах и свободах граждан при таком режиме речи не ведётся. Всё подчиняется воле фанатика, занявшего трон, и его приближенных.

– А у вас речь, стало быть, ведётся? – подколол я Дмитринга.

Тот ничуть не смутился и, казалось, даже не понял моего троллинга.

– Я не понимаю, почему вы все время говорите «у вас», словно сами не из Русии, а из другой страны.

– Тише, тише, дружище! – поспешно перебил я собеседника. – Никакой я не шпион. Я свой, русиянский парень, только из другого города. Он очень маленький и находится далеко отсюда.

– Надеюсь, что так и есть, – глядя сквозь меня, грустно вымолвил юноша. – Ведь если вы окажетесь шпионом, то я буду подлежать немедленной утилизации вместе с вами.

– А ты-то тут причем? – ужаснулся я.

– Населению Русии под страхом смертной казни запрещено общаться с жителями других стран. И на то существуют три веские причины: во-первых, мир постоянно сотрясают эпидемии инфекционных и вирусных зараз, от которых Запад буквально задыхается. И наша изоляция в таких условиях более чем оправдана.

Во-вторых, содомия и анархия пропитали умы иностранцев и даже их религии, словно ром коржи торта. Поэтому власти и ограждают нас от пагубных контактов, свято храня духовность русиянского народа и укрепляя общественное самосознание.

В-третьих (по очереди, но никак не по значению), желание Запада во что бы то ни стало навредить Русии и ввергнуть в новую гонку вооружений, войну и хаос.

– То есть кругом враги, которые если не убьют, то, по крайней мере, заразят и изнасилуют? – еле сдерживал я улыбку.

– Выражаясь примитивно, так и есть. Помните, вы недавно сокрушались, что Русия в XX веке пошла по какому-то нехорошему пути и заблудилась во мраке?

– Припоминаю, – кивнул я. – И что?

– По-моему мнению, это именно Европа и Америка совершенно ослепли от желания быть лучше всех любой ценой. Идти вперед, расти и развиваться, несмотря ни на что, за счет других стран и народов. И от своей слепоты свернули на дорожку, ведущую прямиком в ад.

– Дмитринг, ты все твердишь про западные страны: Чехословакию, Польшу, Францию, Данию, Норвегию. Но, насколько я помню, эти страны были завоеваны фашистами еще в 1939-1940 годах. Получается, что они тоже являются частью Великой Германской империи?

Внимательно выслушав мой вопрос, Дмитринг заметно погрустнел и опустил голову. Он так долго сидел, не издавая ни звука, что я подумал, что чем-то обидел впечатлительного юношу. Наконец он немного оправился, слегка встряхнул головой, потер пальцами виски и, продолжая смотреть в пол, ответил:

– Это одна из самых печальных страниц новейшей истории. Тот случай, когда непомерная доброта и всеобъемлющая мудрость германских правителей обернулась против них.

После окончания Второй Мировой войны несколько лет американцы строго соблюдали договоренности с Великой Германией. Перечисленные вами страны, а еще Болгария, Румыния, Венгрия, Финляндия и Русия, конечно же, составляли Германскую империю. Тогда же собственно и произошло разделение земель, бывших под управлением «красной плесени», и распределение их между союзниками Гитлера. В мире воцарился долгожданный железный порядок, благодатный и разумный.

Шли годы, и вчерашние друзья Германии, идя на поводу у изощренной, хитроумной пропаганды Запада, стали отдаляться от мудрой линии германского правительства. А попросту говоря, разврат, похоть и тяга к роскоши, насаждаемые сионистами и масонами, победили в душах европейцев тягу к прекрасному и духовному.

Прошло всего пятнадцать лет со времени победы Великой Германии – и мир снова был ввергнут в хаос и разделен на части. Страны, еще вчера бывшие нашими союзниками, манимые жвачкой и сладкой газировкой, ринулись в объятия одержимой бесами Америки и морально разложившейся Англии. Одна за одной они выходили из нашего некогда сплоченного лагеря и утопали в содомии и чертовщине.

– А что же Великая Германия? Сидела и так просто смотрела на творящееся безобразие? – удивился я.

После моих слов Дмитринг несколько раз всхлипнул и… разрыдался, будто услышал, что всю его семью расстреляли без суда и следствия. Стараясь быть вежливым, я дал юнцу вволю пореветь, не успокаивая.

Наконец сосед, всхлипнув еще пару раз, затих и пришел в себя.

– Вы, очевидно, шокированы? Но то, что произошло дальше, действительно, кроме как величайшей трагедией современности, не назовешь. Отсюда мои слезы, – пояснил он, вытирая мокрые щёки краем простыни.

– Через сорок с лишним лет после Величайшей победы власть сатаны победила и в самой Великой Германии.

– Да вы что, не может быть! – натурально удивился я.

– Мы сами поначалу отказывались в это верить. Даже объявили всеобщую мобилизацию и собирались идти военным походом на помощь германским братьям. К сожалению, что-то там не заладилось и мы не успели… Коррозия порока быстро источила крепкий каркас германской машины. И к началу 90-х годов прошлого столетия спасать уже было нечего.

– Ясно. И что же теперь мы имеем в сухом остатке?

– Федеративную республику Германию. Страну, в которой отреклись от великого прошлого предков, заклеймили третий Рейх и прокляли имя Адольфа Гитлера и все, что с ним было связано. Содом и Гоморра, одним словом, – грустным голосом закончил юноша.

– Получается, что Русия сегодня – единственное государство в мире, слепленное по заветам германских завоевателей – прости, освободителей? Только у нас еще преклоняются перед зловещим гением диктаторов и прочих воинствующих ублюдков?

– Да. Только мы – и никто более. Помним, чтим, свято верим! – вновь приободрился юноша, не обращая внимания на «ублюдков».

– Но это же утопия! Современный мир перестает быть скопищем крепостей и замков, разделенных каменными стенами и глубокими рвами с нечистотами. Открытость, мобильность и всеобщее единение – разве не к этому стремятся нации и народы?

Договорить нам не дали. Дверной замок снова пропел «лязгинку», и в камеру вошли два солдата. В руках у них были коробки, из которых торчали корешки книг разной толщины и степени потрепанности. Вслед за солдатами явился Семенг Хрусталв. Он оглядел помещение, поморщился при виде моей небрежно заправленной кровати и отчеканил:

– Господин Неверов, эти книги прислал вам полковник Жабинг. Безотлагательно ознакомьтесь с ними: послезавтра вас ждет финальный допрос и тест на определение степени социального отклонения. После чего суд решит вашу дальнейшую судьбу.

– Извините, но я не знаю никакого Жабинга, – еле сдерживая улыбку, удивился я.

– Олег Августович, – с нажимом произнес офицер. – Он почему-то верит в вас и хочет дать последний шанс на пути к исправлению. Хотя, по моему мнению, вы безнадежно испорчены и бесполезны для нашего общества!

Не прощаясь, Семенг вышел из камеры. Книгоносы побросали ящики на пол и последовали за ним, ухватив по дороге кусок хлеба и сало с нашего стола. Дверь затворилась.

– Жабинг! Стало быть, Жабин: смешно…

Библиофил Дмитринг уже копошился в коробках, вытаскивая и просматривая книги. Прочитав название, засовывал обратно и тут же брал новую. Я решил ему не мешать. Все равно эту груду изданий за отведенное время мне не осилить, поэтому выберу парочку и постараюсь составить беспристрастное мнение.

Минут через пять Дмитринг «насытился». С раздражением опустил коробки с кровати на пол и сказал:

– Ничего интересного. Сплошные сказки и учебники для младших классов. Ни одного классического произведения. Жаль. А я надеялся хоть немного насладиться интересным чтением. Ладно, лучше посплю. Вечером обещали вызвать на допрос.

– Обещали? Тебе этого так хочется? – удивился я.

– Конечно. Я тут уже битых четыре месяца торчу, но со мной никто не удосужился поговорить. Надоело до печенок. Если бы ты не появился повесился был от тоски. А так вынесут приговор, отправят на общественно-полезные работы на годик, а там, глядишь, и долгожданная свобода! – мечтательно произнёс юноша.

– А если расстреляют? Ты рассматриваешь подобный вариант?

– За чтение книг? Не помню такого случая. Вот если бы я где потом выступал с пересказами, тогда да, вероятно, кокнули бы. Но я нем как рыба. Все храню в себе. Потребляю классиков только для души и не более того.

– Спи уже, потребитель. А мне с этой макулатурой еще предстоит поработать.

Глава 4. Сказка и быль

Я дождался, пока мой сосед размеренно засопел, придвинул к себе коробки и взял первую книгу.

«Сказки народов мира» – красовались на ярко-красной обложке ажурные золотые буквы.

Раздел первый «Русиянские народные сказания».

«Сказ про то, как дурачок Тимошка продавал картошку»

Давным-давно, лет триста тому назад, жил в деревне дурачок по имени Тимошка. Целый день он бегал с хворостиной по полям да по дорогам. Гусей пас, ребятишек по спинам хлестал и в траве прятался. Бывало, ляжет в поле на землю и ждет, когда косцы на работу выйдут. И только косами взмахнут, первые колосья срежут, так тут же Тимошка из кустов выпрыгивает и орет благим матом: «Помогите! А-а-а! Зарезали, ироды, всех рук разом лишили», – и тычет культями, измазанными гусиной кровью, в морды косцам. Те, понятное дело, в ужасе. Почитай, парня ни за что загубили, калекой на всю жизнь оставили. А Тимошка пуще прежнего куражится, на землю падает, плачет, воет.

Поваляется так пару минут, потом встанет и заржет сивым мерином. Косцы поначалу обижались, лупили его за глупые шутки, потом попривыкли – что с идиота возьмешь?

В один год богатый урожай картошки народился. Уж и варили ее, и жарили, и парили. И погреба полные набили, а все еще на полях много клубней осталось. И решили крестьяне в город ехать излишки распродать. Снарядили обозы и двинулись в путь. Мать Тимошку тоже отпустила.

– Пусть хоть город посмотрит – авось поумнеет, – решила про себя.

Приехали торговцы в город. Пошел Тимошка по улицам: народ посмотреть, себя показать. Забрел случайно на царский двор. Смотрит: на крыльце каменном сидит деваха румяная в разноцветном сарафане. Сидит и слезами горючими обливается. Жалко стало Тимошке девицу.

– Чего плачешь, милая, али обидел кто? – спросил дурачок.

– Обидел… – вымолвила та, да пуще прежнего залилась.

– Скажи кто – враз ему башку снесу. Природа силушкой не обидела! – расхорохорился парень, демонстрируя мышцы на руках.

– Силой тут не поможешь, – сморкаясь в подол, ответила деваха. – Это я на маменьку и на папеньку обижаюсь за то, что тёмные они. И меня тёмной сделать хотят.

– Это как так: сажей, что ли, измазать?

– Что ты! Они меня замуж за Ганса выдать не хотят. Говорят, негоже нам, чистокровным русиянам, с немчурой якшаться. А он добрый и умный, и меня любит.

– Но он же иноземец! – возмутился Тимошка. – Что, тебе наших парней не хватает? Я бы к тебе хоть сегодня сватов прислал.

– Вот сразу видно, что ты идиот! – надула губки девица. – Где же это видано, чтобы царская дочка за деревенщину немытую замуж пошла?

– Почему немытый – воняю, что ли? Так это я по пути из деревни в лепешку коровью наступил. А так я баню очень уважаю, особливо с веничком березовым.

– Вот все у нас, русиян, так: то в лепеху наступим, то говном воняем, хотя мыться любим. Все не по-людски.

– А твой Ганс, стало быть, по небу летает и розами пахнет? – съехидничал Тимошка.

– Он культурный, много умных слов знает. Книжку интересную прочитает, потом мне пересказывает. И в доме у него порядок идеальный.

– Еще скажи, что он водку не пьет и матом не изъясняется! – вскипел Тимошка.

– Тьфу на тебя! Не водку, а шнапс (самогон по-нашему), только вкуснее и гораздо полезнее, – пояснила царевна. – А матерные слова если и произносит, то только по-немецки, чтобы меня не расстраивать.

– И отчего же это он такой идеальный? – не поверил Тимошка.

– Потому что немец, что тут непонятного? Немцы еще с древности были самые культурные и образованные. От их и пошла европейская цивилизация, какая она есть.

– Стало быть, и мы немцы? – не поверил Тимошка.

– Мне бы этого очень хотелось, – надула губки девушка. – Но, к сожалению, русияне погрязли в невежестве и много веков бродили во тьме, позабыв своих великих предков. И теперь нужны долгие годы, чтобы такие, как ты, обалдуи хоть немножечко стали походить на моего Ганса…

– У-у-у, какой лютый бред! – с отвращением бросил я детскую книжку в коробку. – Если у них такие сказки, то что тогда пишут в книгах для взрослых?

– Была не была, последняя попытка! – переборол я отвращение и достал очередной «шедевр».

– «Учебник по математике для 4-го класса». Это явно должно быть лучше. Все-таки точные науки не терпят лирических соплей и диких фантазий:

«Задача номер 1: У Ивана было три яблока, а у Вильгельма одно яблоко. Ванька два яблока съел и огрызки выкинул, а третье яблоко скормил чужой свинье. А Вильгельм взял ножичек и аккуратно почистил фрукт. Из кожуры сварил компот, мякоть съел, а семечки в землю посадил. Вопрос: кто из ребят обладает рациональным мышлением и будет более успешным во взрослой жизни?

– Блин, они и математику умудрились разгладить идеологическим утюгом, – с раздражением отбросил я учебник. – Похоже, что знакомство с местной литературой не поможет мне понять загадочную русиянскую душу. Но ругать этот словесно-бумажный мусор не стоит, дабы не повышать градус агрессии со стороны фашистов. Остается лишь импровизировать и надеяться на лучшее.

С этими мыслями я погрузился в очередной тревожный сон.

***

В этот раз воспаленное сознание забросило меня в зал для заседаний высших должностных лиц страны – губернаторов, министров, президента. Гарант, как всегда, был бодр, свеж и подтянут. Много шутил, вертел в руках ручку, выдавал поручения вперемешку с бородатыми анекдотами. Совещание затягивалось, министры стали позевывать, губернаторы все чаще пялились в смартфоны и служебные планшеты. Неожиданно президент встал со своего места и почти прокричал:

– Что вы все стонете и жалуетесь? Это мы не можем, то мы не можем. Вы на службе или где? Может, вам денег не хватает? Так, всё, вы меня достали! Не можете сами сделать, тогда поручим Дмитрию Неверову. Он специалист толковый, разберется и покажет вам, как надо работать.