Самозванка. Кромешник

Иначе чем объяснить лихую придурь, с которой изничтожался народ?

И неужели невдомёк улыбчивой паскудине, что рано или поздно надоест жителям долины кровавый балаган. Найдётся какой-нибудь очередной Кэрдзэн или Таридон. Да хотя бы тот же Фладэрик. Взбесится окончательно, пресытившись монаршими прелестями, плюнет на остатки фамильной гордости и устроит властям предержащим танцы с бубноплясками. Валдэн, к примеру, не погнушался бы. Ведь и непонятно толком, что его, Астаза, допрежь останавливало. Уж точно не пылкое и безответное жизнелюбие.

Смотрящий вперил потяжелевший, неожиданно прояснившийся от хмельной поволоки взгляд в липкую столешницу.

Ненависть и презрение к избирательной бесхребетности собственного нрава неизменно сводили на нет эффект исчадий Йермошевых погребов. И ладно бы последовательно бесхребетность эта проявлялась: сидел бы в поместье, олениной потчевался, медки духмяные прихлёбывал, по охотам с егерями разъезжал, батюшкины вздохи да дедовы бредни смиренно слушал, матушке-лиходейке улыбался. Нет, куда там… Приспичило ведь.

– …Мессир? – кажется, Хизель, гадость чуткая, взывал уже не в первый раз.

Астаз для порядка икнул и потряс головой. Изображал лёгкое одурение он старательно, но уже не столь убедительно. Нарочито бессмысленно хлопал зенками, будто большеглазого «дружище», под дверью с испугу костеневшего, невзначай пародировал.

– Аюшки?

– Возможно, нам следует несколько освежить вашу память? – с леденящей душу учтивостью промурлыкал Тэрглофф.

Ланброк окончательно сбледнул с лица верхом на обетованном сундуке. Родмунд согласно кивал, размеренно и величаво. К пробрезжившему аромату клещей принюхиваясь и дыбу предвкушая, Валдэн неожиданно для самого себя расхохотался:

– Да она, похоже, околела! Память моя. Вы как по части некромантии?

Глава 4. Хозяин рода

Мутное видение отдавало ржавым металлом и отпускать из липких лап так сразу не хотело. Старший Адалин удержал естественное желание схватиться за саблю, а то и наговором вслепую шарахнуть: в стылом мареве нетопленной, напоминавшей отшельнический застенок спальни отчаянно смердело притираниями. По комнате в самозабвенном упоении, достойном крепкой оплеухи, порхало некое создание, напоминавшее одну из Трясовиц.

Фладэрик приподнялся на локтях, сипло прокашлялся и запоздало сплюнул сердитое «сгинь, лихо». Замковые привидения отличались завидной общительностью. Но даже они себе подобного не позволяли. Эфемерная дрянь и на вид отличалась придурью, тут не одни манеры подкачали. Лиловая напасть бултыхала полупрозрачными шелками, стать имело истончённую, а волосы – неправдоподобно длинные, водорослями извивавшиеся вкруг блёклого черепа под гротескной короной. Тварь зашипела и потекла навстречу насмешливо оскалившемуся Упырю, у самой койки распавшись белым пеплом. Фладэрик стряхнул с груди ошмётки привидения и почти услышал, как хихикает в кряхтящей Башне клятый Эльзант.

Дурацкие шуточки Сполоха отличались записным сумасбродством. Но развлекали. Ведь чопорная, обледеневшая в фанаберии Роза исправно наполняла сердце тягостной тоской.

Так что к брату старший Адалин вышел в самом благодушном настроении. Радэрик уже успел навернуть кружок по замку и принарядиться в новенькое, ещё более изощрённое платье, что отрока превращало в кружевное исчадие дамских грёз, осиянное изобильными мандрагоровыми эликсирами. А ещё младший приволок с собой какой-то свиток и, поджидая заспавшуюся родню на сундуке, уткнулся в оный носом. Основные подозрения вызывала вопиющая романтичность писанины, явно не случайно образовавшаяся при активном участии свечки, розовой воды и, возможно, наговоров. Все паскудные приметы любовной эпистолы сходились. Даже ленточка присутствовала.

– Здравствуй, Радэрик, – едва дрогнул углами рта Упырь и подошёл к окну. Тяжёлые рамы, подёрнутые изморосью, источали лютый хлад. Старший Адалин тронул заиндевелое стекло: весна весной, а в долине ночами подмораживало. Нет, до Остры-Зари⁷⁹ поблажек ждать не приходилось. Как бы погода хвостом ни крутила, а студёные сквозняки пригоняли с Лунного Кряжа и из Сизоледья за горами потустороннюю стынь.

– Здравствуй! – серебряным колокольцем отозвался отрок, проворно свернул свиток и подобрался для броска наперерез.

Фладэрик предусмотрительно обернулся, но младший кидаться на шею брату, видимо, раздумал: удручённо склонил набок отороченную блестящими кудрями голову. – Ты что, не менял… э-э-э… наряд?

«Наряд» облачение напоминало в последнюю очередь. Упырь удивлённо покосился вниз:

– Это свежая рубашка, – от неожиданности пояснил он.

Радэрик округлил и без того огромные глазищи:

– Но туника! И твой кафтан!

Кафтан так и валялся б на полу, кабы не рачительность неслышного и незаметного Норбера, перенёсшего его в хозяйскую опочивальню, где старший Адалин, стряхнув приставшую солому, по пробуждении вновь натянул расшитую беду.

– А… что с ними должно было случиться? – уточнил Фладэрик и злорадно вообразил варианты. Получалось презанятно: не то Айрин погрызла, не то Советник из мести оплевал. – Оставь, Радэрик. Что это за свиток?

– О! – проворно вспыхнул отрок. – Это… поэма!

– Потрясающе, – прохладно оценил Адалин и отошёл к камину.

В поленнице поджидали своего часа опрятные, дымчато-золотистые дубовые чурбачки. Упырь присел на корточки, выбрал парочку и покосился на притихшую юность, усердно полыхавшую ушами за его спиной. Растопкой в покоях обыкновенно занимался Готгард, ещё один принаряженный домашним челядинцем ратник из отцовской дружины, но Фладэрик за годы обитания в Алой Башне отвадил упырей являться в комнаты без спросу. Но присутствие младшего господина внесло некоторые коррективы: призванные челядники исполнительно приволокли снедь на подносах, окропили чем-то поленницу и, язва их забери, насовали по углам какие-то вонючие охапки. Упырь мысленно закатил глаза, но смолчал.

– Босого? – подозрительно подбодрил старший Адалин и движением пальцев затеплил ароматные дрова.

Радэрик с сомнением пожал плечами:

– Нет. Кого-то из Замка.

Упырь насмешливо скривился.

– Восхитительно. Ужель ещё писать не разучились? Тем паче, связно. – Младший тактично промолчал и столь же деликатно, вопросительно улыбнулся мрачной шутке. – Радэрик, зачем тебе эта дичь?

– Не знаю, – виновато пожал плечами отрок. – Нашёл утром у себя в вещах.

Упырь обернулся с куда более искренним участием:

– Вот как? И что… в поэме?

– Ну, это явное подражание простонародному стилю, – уклончиво потупил взгляд младший брат без тени воодушевления. – Тут… э-э-э… лесной дух под видом Огненного Змея навещает знатную девицу… которая на деле оказывается служанкой, решившей ободрать чешуй себе на монисто.

– Какая сказочная дурь! – непритворно восхитился старший. Густо-багровый Радэрик вдругорядь пожал обтянутыми златотканым сукном плечами. – Что, в подробностях то посещение изображено? – догадался Адалин ехидно. – Поди, и не подписанная? Дашь почитать? Или она тебе… ещё пригодится?

– Фладэрик! – возмутился младший, охотно и даже поспешно протянул несчастный свиток.

– Шучу. В твоей морали не усомнится и Проповедник, – усмехнулся Фладэрик милосердно и забрал «поэму». – Чем глазами хлопать, садись и поешь. Полагаю, новый поднос приволокли по твоему распоряжению?

– Это всего лишь хлеб и сыр, – робко возразил Радэрик.

Как и предполагал Упырь, поздний семейный завтрак получился занимательным. Во многом из-за дурацкого пасквиля, прозрачного в отношении подразумеваемых фигурантов. И, погань сквернословная, даже забавному. Неужели у кого из придворных острословов рассудок пробудился?

Радэрик, не дождавшийся комментариев и приободрённый язвительным молчанием, уплетал скромные яства и радостно щебетал об очередных приключениях своего непутёвого дружка Орэндайля, усердно ухлёстывавшего за младшенькой Стимбор. Гоминиум волновал отрока значительно меньше.

Фладэрик не спешил разочаровывать невинную юность, а потому смиренно внимал, но в уме прикидывал, как невозбранно вывезти злополучного Милэдона из-под вострого носа придворных катов, канцлеровых дознатчиков и королевиных осведомителей из долины. И так увлёкся, что и не заметил изменения курса братишкиных фантазий. Отрок вдохновенно живописал грядущие совместные странствия, хорошо хоть не стихами. Упырь скривился, но не возражал. Трапеза его ограничилась искрошенным на поднос сдобным ломтем. Хлеб для господ выпекали прямо в замке, а для казарм и нижних башен – привозили из слобод, и качество его сильно отличалось. Этот украшали явно для королевского стола, потому аппетит ретировался. А Упырь определил первый пункт на повестке дня.

Лучистых Командиров, Высших и их наследников сейчас, перед Присягой, в замок съехалось видимо-невидимо. Министериалы и динстманны ждали джостры⁸⁰ и надеялись на милость госпожи. А значит, кто-то из приличных тоже разыгрывал почтение присутствием. Например, Ирджи Джебрик наверняка не отказал себе в удовольствии проведать младшего отпрыска и помелькать перед злопамятным Величеством, дабы та не вставляла несмышлёному отроку палки в колёса. Любил Тэрглофф под знаком «себя дискредитировавшей породы» извести целое семейство, особенно при владениях, столь завлекательно расположенных.

Радэрик как раз вдохновенно декламировал какую-то поэтическую дичь, но чутко охолонул, раскусив манёвр в зачатке. И горестно подхватился следом.

– Ты снова уходишь?

Старший Адалин лениво подтянул шнуровку туники:

– Пойду Джебрика проведаю. Хочешь со мной?

– Джебрика? – повёл ухом отрок. – Это зачем? Фладэрик!.. Ну, Фладэрик!

Вчерашний студиозус презрел тщательно оберегаемые приличия и просто перемахнул через кресла, приятно удивив не ждавшего подобной прыти Упыря. Но юность уже мёртвой хваткой вцепилась в плечо, романтические зенки распахнула во всю ширь и заискивающе, испуганно заглянула старшему брату в лицо. Так что впечатление разом околело.

– Думал, мы вчера договорились! – простонал Радэрик убито. – Я думал, я твой Близкий! А Джебрик…

– Джебрик сделает из тебя путного Лучистого, – перебил старший Адалин, освободив рукав из захвата. – А не бродягу со скверным характером, – добавил он чуть тише. – Радэрик, жизнь в Долине куда интереснее. Да и за Адалином кто-то должен приглядывать, – последний довод не казался убедительным.

Младший предсказуемо закусил удила:

– До сих пор же кто-то приглядывал! А нет – так ведь не развалилось!

– А ты… давно там был? – вкрадчиво уточнил Упырь. И, воспользовавшись замешательством, покуда младший в уме прорисовывал картины разрухи и увядания, постигших родовое гнездо, поспешил к выходу.

– Я с тобой! – Отчаяние взяло верх, парень припустил следом, сердито звеня подкованными каблуками. – И, чтоб ты знал, это несправедливо!

– Как и всё под этим небом, – пожал плечами мрачный Адалин.

– В замке есть управляющий, кастелян, дворня, в конце концов! – Радэрик чуть забегал вперёд, не заботясь о судьбе разбегавшихся с пути слуг и таращивших зенки караульных.

Упырь целеустремлённо шёл по нескончаемым, дурно освещённым коридорам приободрившейся к полудню Розы. И причитания отрока слушал вполуха.

– Фладэрик!

– Что? – Старший Адалин строго пялился в пространство между соплеменниками, избегая пролежнем липнущих взглядов.

– Ты думаешь, я совсем бесполезный? – Что-то в интонации брата заставило его остановиться. Фладэрик проворно огляделся и решительно, пусть и тактично, отстранил младшего к стене.

Местечко для подобных сцен не подходило, ибо предваряло выход на казарменный двор. В смоляной духоте открытые очаги исправно коптили своды, сгущая тени по углам. Среди солдат, греющихся у жаровен, и сноровистых слуг вести задушевные беседы не хотелось. Тем более, праздные гвардейцы уже заприметили Адалинов и начинали исподволь прислушиваться. А свора неопрятных пегих кобелей чем-то неаппетитно похрустывала в соломе, перемешанной с духмяной травой, и рычала.

Презрев обычное здравомыслие, Фладэрик заговорил. Вкрадчиво и, как сам он надеялся, убедительно:

– Послушай. Сейчас совсем не то время, чтобы без дела мотаться по дорогам. За пределами долины опасно. И, очень возможно, нас ждёт война. После смерти отца именно я возглавляю наш род, я старший, Хозяин и глава семьи. Мне решать, кто и где будет находиться. Я хочу, чтобы ты был тут. Оставь романтику трубадурам. Мечты о подвигах хороши лишь в качестве досуга, и то дозированно. Мир за пределами долины куда как приземлённее, чем твои на его счет соображения.

Радэрик побелел и молчал, но подбородок вздёрнул решительно и даже вызывающе:

– Если будет война… с чего ты взял, что здесь мне безопаснее?

– Первое, что приходит на ум – азы стратегии и тактики, – хмыкнул старший Адалин. – Есть возражения? – Судя по непримиримому выражению лица, возражения ещё как были. Но высказать их отрок не успел. – Я съезжу в Адалин, проверю, что к чему. Не хочешь сидеть в Розе – милости просим. Возвращайся в домен, займись хозяйственными делами.

Радэрик буквально задохнулся от очередной несправедливости и, кажется, с трудом припомнил родную речь:

– То есть… теперь ты вообще запрёшь меня в Адалине? Что происходит? Ты… к чему готовишься?

– К тому самому, Радэрик, – не стал вилять Упырь. Только глаза сузил и понизил голос. – Что за манера пререкаться со старшими? Этому теперь в стенах Стударма менторы обучают?

Вампирчик, тряхнув подвитой шевелюрой, мрачно насупился и забурчал под нос едва слышно:

– Прости. Я не собирался тебе перечить. Просто… Фладэрик! Я так мечтал об этом.

– О чём? – старший Адалин с кривой ухмылкой вглядывался в воплощение обманутой добродетели. – О ночёвках по оврагам? Поселянах с факелами и кольями? Хватит еще на твой век приключений. Обычай велит после принесения клятв с полгода трон покараулить. И ты покараулишь, как и все.

Глава 5. Конные и оружные

Упырь отвернулся, устало растёр переносицу, на мгновение отпустил воображаемую узду. И будто впервые увидел вокруг холёные физиономии «верных сынов долины», полублаженных отпрысков дряхлеющей аристократии, надменных в своей подлости выскочек, витавших в облаках кутил и зубоскалов Стяга, охочих до пестроты двора. Волшебное собрание злоумышленников всех мастей, сборище точёных масок прекрасно оттенял пыльный, прогорклый от сотен чадных факелов и благовонных чаш, неистребимый хлад замковой утробы. Навье не вызывало тёплых чувств.

Каменная Роза, тяжеловесное, обрюзгшее исчадие древних зодчих, дряхлела и крошилась под пышной паволокой цветов и гобеленов, как ветхая вдова под толщей белил. Фладэрик, чернее тучи, брезгливо посторонился от рыщущих по полу в поисках нерасторопных крыс придворных гончаков и сердито скрипнул челюстями. Соплеменники друг друга игнорировали, но Упырь с первого взгляда определил сразу с полдюжины активно прислушивавшихся к прилюдной размолвке Адалинов.

– Брат, – нерешительно позвал оставленный без внимания Радэрик, оправляя аксамитовый кафтан. Он тоже зыркал по сторонам, но выглядел смущённым. Прикидывал впечатление, произведённое на будущих соратников по Стягу, розовел ушами и мечтал половчее провалиться под пол. – Фладэрик. Мне идти с тобой?

– Как хочешь, – небрежно бросил старший Адалин. – Князь весть, где этих Джебриков нынче носит…

Носило Джебриков не так чтоб уж очень далеко: как быстро выяснил Упырь у витязя с физиономией поосмысленнее, старший Корнэль занемог ногами ещё с начала сеченя и отпросился в поместье, а подчинённых препоручил заботам сына. Почему Ирджи, исполнительный и усердный, теперь совмещал обычные обязанности с административными. Разрывался между казармами, разъездами и бесконечными «советами», затеваемыми опальным Аманиром с усердием, достойным лучшего применения.

В данный момент командир грызся с окольничим, Масьяжем Войнчем, одним из подпевал старшего Орэндайля, ведавшим снабжением Стяга. Беседа получалась прелюбопытная.

Старший Адалин, обнаруживший парочку в арке врат промеж дворами над неаппетитной бочкой, кокетливо прикрытой от посторонних глаз дерюгой, замер в отдалении и прислушался к скандалу.

Спор касался оскорбительного расточительства «не одного такого умного» командира, вздумавшего затребовать из казны дополнительных ресурсов. Да ещё посмевшего пенять на негодный провиант, ниспосланный от щедрот в качестве довольствия.

Ирджи, невысокий, крепкий, чуть сутуловатый, уже закипал, несмотря на фамильную выдержку, делавшую честь иному послу. Черта наследовалась, как успел заметить Адалин, и превратилась в отличительную особенность рода – благоразумный Данжик, товарищ Фладэрика по Стударму, сносил его паскудный нрав без видимых усилий. А теперь частенько жил в Коммуне у Диланта – пакостника Упырю под стать. И умудрился не только ни разу ни с кем не подраться, но и достоинства не уронить.

Прелагатай рассеянно наблюдал. Лишь раз гадливо сплюнул, когда доведённый до исступления Ирджи в сердцах пнул бочонок и заорал, что скорее сам помрёт с голоду, чем начнет кормить лошадей гнилым сеном. Тоже взбешённый Масьяж горным козлом отскочил от прорвавшегося зловонным фонтаном из лопнувшей бочки месива, нечленораздельно взвыл и, подобрав длиннющие рукава тёмно-лилового кафтана, улепетнул через парящий на холодке разлив к хозяйственным постройкам за подмогой.

– Что это? – Упырь неспешно вышел из укрытия гранёного портала арки. Он изо всех сил старался не дышать.

Капуста – видимо, капуста, хотя уверенности сизый окрас и несъедобный аромат не внушали – стремительно отвоёвывала пространство.

– Фладэрик! – страшно кривя физиономию, вероятно, всё-таки обрадовался Ирджи и брезгливо вытер заляпанные сапоги о заросли плюща, что милосердно прикрывали треснувшую стену. – Здравствуй! Не ждал тебя увидеть. Приехал на гоминиум поглядеть?

– Ну да, – Адалин привычно раздвинул губы и подождал, пока Командир оставит безнадёжные попытки избавиться от налипшего на голенища непотребства. Джебрик насилу отплевался и махнул рукой.

– Курвино племя… Не приведи Князь, разъест ведь! Видал, чем нынче солдат потчуют?! Да и в Стяге не лучше! Был бы жив батюшка твой, передушил бы голыми руками умников, что это выдумали!

– М-да, – пожимая протянутую ладонь, старший Адалин старался не смотреть, как подоспевшие к месту катаклизма слуги старательно сгребают угощение обратно в кадушки. – У меня разговор, Ирджи.

– За брата пришёл просить? – понятливо улыбнулся Джебрик и сощурил бледно-серые, неизменно воспалённые от ветра и бдения глаза.

Фладэрик пожал плечами:

– А стоит?

– Нет, дорогой, – стареющий вояка тряхнул седеющими волосами, собранными в короткий хвост, и усмехнулся. – Радэрик – достойный юноша. Я с радостью приму его Близким. Если ты не попросишь об обратном, разумеется, – Ирджи понизил голос и подступил поближе.

Не сговариваясь, навьи двинулись вдоль стены. Ирджи наблюдал за упражнявшейся с мечами солдатнёй. Фладэрик больше изучал самого командира.

– Думаю, слухи тебя не миновали, – начал Джебрик. – Стяг по лавкам рассадят. Корнэль, как проведал, чем дело пахнет, разом отбыл. И я скоро к нему присоединюсь. У нас есть… воины. И соседи. Твои, между прочим, министериалы.

Упырь безмятежно уставился на ворон, обсевших жирной грязной полосой конёк ближайшей крыши. Ирджи шмыгнул некогда перебитым носом.

– Сдаётся мне, скверные времена настали, Фладэрик. И, стыдно говорить, я рад, что Данжик… пропал без вести, того не дожидаясь.

– А младший Корнэль?

Подданный покосился на прелагатая, сурово сдвинул пепельные брови и кивнул. С какой-то жуткой, неправдоподобной омертвелостью во взгляде.

Адалин понял.

***

Королева Айрин, дивноокая владычица Каменной Розы, госпожа и повелительница всея Олвадарани, аккуратно разбирала переложенную самоцветами, перевитую золотой проволокой причёску и деликатно складывала извлекаемые драгоценности небольшой горкой на столе подле посеребрённого стекла, где отражался безупречный, трепетный лик. Королева улыбалась припудренными губами, чувствуя взгляд.

– Кто занимается довольствием армии, Ваше Величество? – невзначай, едва отвлекшись от листаемого кодекса, бросил Фладэрик.

Немолчное воркотание из принесённых по приказу госпожи птичьих клеток мешало думать. Пели заразы вдохновенно. Упырь всерьёз опасался скорого кровотечения из зудевших ушей и периодически растирал мочки да серьгу покручивал.

Отражённая Равнсварт устремила на прелагатая проникновенный взор, томно приспустила выгнутые ресницы. Тяжёлая копна волос цвета золотого мёда как раз освободилась из бесценного капкана и занавесом упала вдоль прямой спины. Несколько позабытых шпилек со стуком покатились по полу – обыкновенно дивноокая прибегала к помощи служанок, но нынче вновь их отпустила.

– Армии? – изящно вздёрнув брови и точёный подбородок, удивилась Королева, будто о существовании таковой доселе и не подозревала. – О чём ты, Адалин?

– Я о тех «конных и оружных», которыми пока заправляет Аманир. – Фладэрик с мимолётным смешком отложил кодекс на шкуры и невзначай подался вперёд.

Ослепительная нежность в отражении непроницаемо улыбалась, задумчиво поглаживая бархатистую щёчку тончайшей работы резным гиацинтом, не иначе, сотворённым умельцами Дзедзнэ по особому заказу. В Резном Квартале Армандирна, да и в Златых Вёрстах столичного Дзвенцска, подобных побрякушек не водилось. Даже из-под полы.

Задумчиво постучав «цветочком» по скуле, синеглазое создание мурлыкнуло чуть слышно и коварно:

– Мне передали, что ты успел перемолвиться словечком с одним из Командиров. Как здоровье старого Корнэля? Колени всё ещё беспокоят?

– Скорее всего, – даже не моргнул Упырь. – Годы берут своё. В здешних краях и по такой погоде – не удивительно.

– Возможно, – томно отозвалась правительница и небрежно запустила надоевшую игрушку по столу. – Джебрики, вроде, бывшие министериалы Адалин? Твой отец даровал им бенефиций и ввёл в число Малых Благородных Домов, – Фладэрик без видимой заинтересованности пожал плечами. – Любопытно. О чём ещё вы говорили, кроме… довольствия?

– О Радэрике, – не соврал прелагатай.

– И впрямь. Твой младший брат хочет стать Лучистым, – припомнила Айрин. – Занятно. Он похож на тебя? – Старший Адалин вновь лишь пожал плечами. – Я позабочусь о его Вызове, – елейно проворковала Королева, жмурясь.

К обычным, воспринимаемым неизбежным злом, ароматам королевских покоев примешался не сразу опознанный из-за его непредсказуемости запашок. И то был вовсе не птичий дух, как сперва не без злорадства подумалось Упырю. Пахло иначе, лесной прелью и кузней. А ещё – отдалённо – горным сквозняком, как на террасах скального Гравароса. Фладэрик прикусил угол рта и тоже машинально прищурился.

Королева примерила очередной перламутровый атласный туалет, утончённая и невинная, точно ландыш в буреломе. Затканное серебром платье, узкие рукава, безупречный ворот. Никаких следов – портрет записной непорочности. Жемчуга на шее и в ушах. Нежнейший румянец цветет на гладких скулах. Айрин безукоризненно разыграла внезапный приступ благонравия, одарив отражение робкой улыбкой.

– Странный взгляд, Адалин, – так и не дождавшись не только предсказуемых комплиментов, но вообще реакции, заметила уязвленная повелительница и вернулась к прерванному разоблачению.

Упырь усмехнулся:

– Госпожа сегодня особенно свежа и как никогда прекрасна. И не предположить, что колдовала… – Следующим «взором» дивноокой смело можно было выбивать ворота замка.

Упырь, перехвативший стремительный, точно бросок разъярённой змеи, взгляд сапфировых омутов, подумал именно так. И меланхолично усмехнулся, поднимаясь. Напряжение в лице самодержицы настораживало, но Адалин изо всех сил прикидывался праздным и ленивым. Но он уже заметил пустые клетки. Голосистых истеричек осталось куда меньше, чем их витиеватых узилищ. Гоэтия. Тёмная ворожба.

Фладэрик коснулся горделиво расправленных плеч, мимоходом погладил золотистую волну благоухавших бергамотом локонов. Королева вновь потупила бесподобные, коварные глаза. И улыбнулась. Плотоядно, не чарующе:

– Сегодня у нас состоялась небезынтересная беседа с мессиром Гуинхаррэном, Вторым Советником и твоим, как выяснилось, большим почитателем, – заметила она чуть слышно и прикусила нижнюю губу, как будто вспоминала изысканное лакомство. – Пришлось проверить полученные сведения. Мне он не показался достаточно… искренним.

Упырь задумчиво оглаживал точёные плечи и невзначай перебирал бусы, когда неожиданно отчётливо вообразил, как скручивает клятое ожерелье гарротой. И поспешно отогнал заманчивую картинку. В посеребрённом стекле отражалось крайне злое, бесконечно жестокое лицо, вельможе не позволительное.

– Тебе приятно будет узнать, что мессир Гуинхаррэн с честью выдержал… разговор, – добавила Айрин едко.

– Мне приятно будет узнать, что Розе и её дивной Госпоже ничто не угрожает, – галантно отозвался старший Адалин. Равнсварт благосклонно кивнула и охотно подставила нежную шею шершавым пальцам. Фладэрик давно подозревал, что пленительное змейство догадывается, подозревает нечто на его счёт. Не зря же подпускает угрозы через раз. И теперь не без язвящей самоиронии угадал нездоровое удовольствие, что испытывала королева в подобных ситуациях. От этих мыслей Упырь разозлился пуще прежнего и наклонился к ароматному виску, чтобы скрыть холодный взгляд.

Айрин внезапно ухмыльнулась:

– Очень надеюсь, Адалин. Потому что, знаешь… я люблю тебя. – Прелагатай, чуя подвох, замер. Слова прозвучали скорее предупреждением, многообещающим посулом, и совсем не в том тоне, что пристал волнующим девичьим признаниям. Омуты тёмных глаз в полумраке, нагнетаемом открытым очагом, смотрели пристально и жутко. – И ты будешь со мной. Так или иначе.

«Любопытно поглядеть на то «иначе»», – мрачно подумал Фладэрик, но от ремарок удержался. И вместо этого изобразил безобидную усмешку:

– Моя прекрасная госпожа второй день кряду признаётся мне в любви. Чем я заслужил подобное счастье?..