Читать книгу: «Жестокий развод в 45»

ГЛАВА 1

* * *

– АЛЕВТИНА —

Проснулась внезапно, от шуршащего звука ключа в замке.

Часы показывали два ночи.

Демид очень редко возвращался в это время. И никогда не возвращался так тихо.

Я села на кровати и скинула с себя одеяло. Протёрла лицо, будто умылась, чтобы прийти в себя ото сна.

Накинула халат и пошла на шум.

Демид вошёл на кухню, не включая свет. Словно вор.

Я последовала за ним.

– Демид? – позвала мужа, голос дрогнул. – Что случилось?

Включила настенный свет. Мягкое освещение позволило рассмотреть супруга.

Он стоял у окна, спина напряжённая, кулаки сжаты так, что побелели костяшки пальцев. На нём был его любимый серый кашемировый пиджак – только весь измятый и заляпанный чем-то тёмным.

Он не обернулся.

– Аля… Я сбил человека.

Мир, словно замер. Все звуки, даже воздух – всё исчезло. Осталась только эта фраза, со странным гулом оседающая в груди.

– Что?.. – я едва услышала собственный голос.

Он медленно повернулся.

Лицо бледное, губы сжаты в тонкую линию. Взгляд… тот самый, который я видела у него после каждой большой победы – только вместо гордости – паника.

Демид Вронский не из тех, кто паникует.

– Он… он мёртв, – выдохнул Демид и провёл рукой по волосам. – Чёрт. Это конец.

– Погоди… Как… Где ты его сбил? Ты вызвал полицию и скорую?

Он скривился, опустил глаза. Ответа не требовалось. Я уже знала. Он скрылся с места ДТП. Точнее, с места преступления.

– Скажи, что ты не был выпивший… – прошептала я.

Он длинно и тяжело вздохнул.

Я тяжело села на стул. Обняла спинку и прикрыла глаза.

Виски. Его слабость. Его проклятье.

– Аля, послушай, – он подошёл ближе, схватил меня за руки. Пальцы холодные, как лёд. – Я не могу сесть. Ты понимаешь? Я – депутат. Это уничтожит всё. Меня. Нас. Семью. Это будет конец моей карьере.

Семью. Он вспомнил про семью только сейчас?

Я почувствовала, как по телу ползёт ледяной страх, но ещё сильнее билось сердце – сердце, которое до сих пор, несмотря, ни на что, любило его.

– Что ты хочешь от меня? – слова вырвались сами. Глупые, верные, влюблённые.

– Алечка, возьми всё на себя. Скажи, что ты была за рулём. У тебя чистая репутация, наши дети выросли, – он говорил быстро, горячо, как будто предлагал мне заключить сделку всей жизни. – Ты никогда не нарушала закон, никто не будет искать подвох. Мы справимся. Я всё улажу. И никто не пострадает…

Я смотрела на него. На мужчину, с которым прожила двадцать лет. Мужчину, который обещал защищать меня, но каждый раз загонял в тупик собственных амбиций.

– Никто не пострадает, кроме меня… – произнесла упавшим голосом.

– Я добьюсь, чтобы тебе дали условный срок. Но если не получится, ты просидишь недолго и будешь в комфорте. Обещаю тебе.

– Дем… Чёрт… Ты просишь меня сесть в тюрьму, – мой голос осип.

– Нет, Алечка, – он обхватил моё лицо ладонями, – я прошу тебя спасти нас. Спасти меня. Обещаю, любимая, я всё решу. Деньги, связи – у меня есть всё. Просто нужно будет переждать.

Я закрыла глаза.

Выдохнула.

Я всегда спасала его. После запоев. После скандалов. После его измен, о которых я знала, но делала вид, что не знаю. Потому что любила. Потому что верила – когда-нибудь он оценит это.

И сейчас я снова стояла на краю. Только теперь – край был гораздо глубже. И страшнее.

– Хорошо, – сказала я. Сказала то, что он ждал. – Я скажу, что это была я.

Его губы дрогнули. Облегчение промелькнуло в глазах. Он поцеловал меня в лоб.

Я не знала, что подписала себе приговор.

Я думала, что спасаю его.

А спасала… только его карьеру. Его свободу.

А себя я предала.

Судьба больно начинает бить, когда ты раз за разом предаёшь саму себя.

* * *

Дождливая ночь поглотила нас, когда мы ехали в участок.

Ехали мы в такси.

Демид, как всегда, сосредоточен, а я сжата, будто оказалась в клетке, не в силах шевельнуться, или слово сказать.

Каждая минута тянулась как вечность.

Мы проезжали мимо знакомых улиц, а мне казалось, что я никогда больше не увижу их такими же.

Я не знала, что мне делать. Не знала, что мне сказать.

И только его голос, холодный и отчуждённый, звучал в темноте, как приговор.

– Ты понимаешь, что от этого зависит всё, Аля. Если мы сделаем это правильно, я тебя вытащу. Но если ты ослушаешься… если ты начнёшь тянуть назад, всё будет кончено.

– Я не могу… – я едва шевелила губами, но внутри меня росла буря. – Я не смогу… Дем, я не хочу сидеть за то, чего не делала.

Он быстро взглянул на меня. Взгляд был такой, будто он смотрел на кого-то, кто уже давно не существовал.

– Ты не можешь позволить нам всё разрушить. Аленька, всё будет хорошо. Да, я облажался, но я всё исправлю. Ты главное помоги мне… Ты ведь не хочешь, чтобы правда разрушила будущее наших детей, не так ли? Их сразу же выкинут из универа, ведь платить будет нечем…

Я опустила взгляд, и моё сердце сжалось. Как я могла сделать что-то, что разрушит жизни наших мальчиков-близнецов? Как я могла поступить так с ними, с ним, с собой?

Но что-то внутри меня кричало: «Не верь ему! Не соглашайся!»

Но я молчала. Задержала дыхание. Притворялась, что всё, что происходит, не касается меня.

Когда мы подъехали к участку, я почувствовала, как мои ноги стали ватными.

Демид ещё раз посмотрел на меня, и в его глазах не было ни намёка на сожаление. Только холодное спокойствие, как у человека, который уже принял все решения за всех.

– Ты знаешь, что делать, – сказал он с таким тоном, как будто это была не жизнь, а игра.

Мы вышли из машины такси.

В ушах звенела тишина, и шаги эхом отдавались в пустых коридорах.

– Нет, я не должна делать этого, – шептала я себе под нос, почти не веря, что нахожусь здесь, что, в самом деле, собираюсь взять вину на себя.

Демид уже стоял у стола дежурного. Повернувшись ко мне, он просто кивнул, и я сжала пальцы в кулак, пытаясь держать себя в руках.

– Здравствуйте, – начал он. – Я, Вронский Демид Леонидович… Он показал ксиву. Это моя жена, Вронская Алевтина Петровна. Она сегодня сбила человека. Мы хотели бы сообщить вам, что она была за рулём моего автомобиля. Испугалась и ухала с места происшествия, но опомнилась… Я привёз её.

Мой взгляд встретился с глазами дежурного – и я почувствовала, как что-то внутри меня рвётся.

– Ещё раз, кто был за рулём? – спросил полицейский, снова взглянул на меня, словно я была никем.

– Я была, – прошептала, ощущая, как слова режут моё горло.

Демид стоял рядом, положил руку мне на плечо.

Он был спокоен, как будто всё, что происходило, не касалось его.

Я – его жена, его надёжное прикрытие. Он знал, что я скажу это, он знал, что я не смогу отказаться.

– Ждите… – сказал дежурный и вызвал кого-то по внутреннему телефону.

Нас записали на проходной и сказали, куда идти.

* * *

Следователь ждал нас в кабинете, где, казалось, время остановилось где-то в восьмидесятых годах и больше не делало ни шага вперёд.

– Ждите в коридоре, – сказал следак Демиду.

Я испуганно посмотрела на мужа, но тот лишь уверенно мне улыбнулся и сказал, что всё будет хорошо.

Вошла в кабинет и замерла.

Потрескавшиеся стены в жёлто-зелёных разводах. Потолок с буро-коричневыми потёками, напоминал о потопах, но о ремонте тут и не думали.

Воздух – затхлый, старый и прелый. Этот запах въедался в кожу, волосы, забивал собой дыхание.

Два деревянных стола, срощенных в подобие буквы «Т», были завалены кипами папок и пожелтевших листов.

Мутные окна. Облупленные рамы с ржавыми ручками. И где-то в углу – старый-старый чайник, кипел, казалось, на последнем издыхании.

И вот она я в этой атмосфере лжи и гниения должна была стать преступницей.

Следователь оказался молодым мужчиной. Табличка на столе с его именем «Кичка Геннадий Романович».

Лет ему тридцать, не больше. Волосы зализаны гелем, на щеках лёгкая тень щетины, подчёркнутая нарочно. Глаза узкие, острые, как ножи. И взгляд, от которого по коже пошёл холодок.

Он видел во мне преступницу, а не жену, не мать. А ещё он увидел шанс. Шанс прославиться, показать зубы системе.

– Ну-с, Алевтина Петровна, значит, это вы… Мы уже в курсе ДТП со смертельным исходом, – он положил руки на папку с пометкой о новом деле. – Расскажите, как всё было. Сразу предупреждаю: это не мелкое ДТП, вы убили человека.

Я открыла рот, но слова застряли. Всё, что мы с Демидом репетировали, вдруг вылетело из головы. Вместо фальшивого сценария забился пульс в ушах, появился мерзкий вкус страха на языке, и возникло желание закричать: «Я не делала этого!»

– Я… я ехала по улице Чайковского. Было темно, дождь шёл, – начала я, глядя куда-то в сторону, избегая его глаз. – Я… узнала об измене мужа и… расстроилась. Взяла его машину. Хотела просто поехать, куда глаза глядят, чтобы подумать…

Он усмехнулся.

– Хотели подумать, но сбили женщину. Ехали ночью и не смотрели по сторонам.

Он склонился ближе, и я почувствовала запах дешёвого кофе, а его голос был пронизан цинизмом.

– Прямо скажу, Алевтина Петровна: ситуация у вас как из плохого сериала. И вы в главной роли. Жена известного депутата сбила и убила… Ужасно-ужасно.

Я вздрогнула. Руки вцепились в край стула, ногти впились в дерево.

Он встал и прошёлся по кабинету. Пауза была рассчитана на эффект. Он хотел, чтобы я распереживалась.

– Ваш муж – депутат, у вас есть связи и деньги, но тут очень серьёзное дело, – резко сказал он.

– Я всё понимаю. – Я подняла на него встревоженный взгляд, и на мгновение увидела, как в его взгляде вспыхнула искра злорадства.

– Я тоже всё понимаю. Это дело много мне даст, – он щёлкнул пальцами. – Вы мне в этом сильно поможете. Кстати, коллеги прислали мне фотографии с места происшествия. Полюбуйтесь.

Он положил предо мной планшет и начал листать фотографии. Женщина. Разбросанные туфли и порванная сумка. Кровь на асфальте.

Мне стало плохо.

– Вы хорошо её разглядели? – хищно прищурился он.

Я открыла рот, чтобы сказать, что я этого не делала, но дверь открылась, – вошёл Демид.

Спокойный. Холодный. Как будто не его жену обвиняли в убийстве. Как будто он пришёл просто за документами.

– Я всё слышал. Вы решили давить на мою жену? – спросил он у следователя, даже не взглянув на меня. – Она решила признаться. Сама. Мы даже без адвоката пришли, как вы могли заметить.

– А вы как будто хотите быстрее избавиться от жены, – ухмыльнулся следак.

И я в этот момент поняла, что должна была сказать правду. Но маховик уже раскручен. Я внутри него.

И выхода назад нет.

– Следите за словами…

– Ладно, извините. Так, начнём сначала. Пусть ваша жена всё повторит. Алевтина Петровна, откуда вы ехали? С работы, ресторана, от подруги? – поинтересовался следователь и едва сдержал зевок.

– Алевтина узнала о моей измене, – заговорил за меня Демид, и его голос был гладким, как шёлк. – Это стало для неё ударом. Она взяла мой автомобиль без разрешения и поехала по городу в состоянии аффекта. Никуда не заезжала, просто каталась. В переулке она сбила женщину. Могу только добавить, что как и сейчас шёл дождь, освещённость была не идеальна, а Алевтина не лучший водитель.

Я чувствовала, как всё внутри меня холодеет.

Я хотела закричать. Остановить их. Сказать им, что я ничего не делала! Я не сбивала!

– Всё было так? – спросил меня следак.

Я неуверенно кивнула.

– Простите… Да, всё так, – пробормотала, мой голос был слабым, каким-то нечеловеческим. – Я не увидела её. Я… не хотела этого.

– Прекрати, Аля, – резко сказал Демид, снова прижимая руку к моему плечу. Голос его был тихим, но твёрдым, он уже диктовал мне будущее. – Понятное дело, что ты не специально. Роковая случайность.

Я почувствовала, как мои руки начинают дрожать. Всё внутри меня кричало: «Не позволяй ему это сделать!»

Но я молчала. Признавая свою вину, я уже была мертва, но не могла признать, что я не виновата. Я стала частью этой игры, частью его плана, и отступить теперь было невозможно.

Следователь кивнул и начал записывать наши слова. Он не интересовался подробностями. Для него это было идеальным делом.

Я сидела рядом с Демидом, ощущая, как он сжимает мои пальцы. Но в его глазах не было ни намёка на сожаление. В них не было ничего. Просто пустота. И желание скорее закончить это неудобное для него дело.

– Всё будет хорошо, – тихо сказал он, когда нас проводили в кабинет для подписания протокола.

И я поверила ему. Поверила, что всё будет хорошо. Но ещё не знала, что для меня всё уже кончилось.

ГЛАВА 2

* * *

– АЛЕВТИНА —

Мы вернулись в кабинете следователя. Мне вдруг показалось, что воздух здесь стал гуще и удушливей.

Следователь отложил ручку, скрестил пальцы на столе и с хищной улыбкой произнёс:

– Ну что, Алевтина Петровна. По совокупности показаний мы вас задерживаем.

У меня онемели пальцы.

Я переспросила, как будто не расслышала:

– Что значит «задерживаете»? Я же всё рассказала. Это был несчастный случай. Я… Демид, не молчи!

Но заговорил следак.

– Вы сами во всём признались. А это – прекрасная основа для ареста. Особенно, когда сбитый насмерть человек – жена полковника МВД в отставке.

В этот момент я резко обернулась.

Демид стоял у стены, как статист из дешёвого сериала.

Никакого гнева, ни единой вспышки ярости и возмущения. Только лёгкая морщинка между бровей и растерянная ухмылка. Он даже не сделал шаг в мою сторону.

– Демид, скажи что-нибудь, – выдохнула я. Голос дрожал, как подмороженная струна.

Он пожал плечами и как-то сухо и без особых эмоций произнёс:

– Может, переведём мою супругу под домашний арест? Зачем же задерживать? Она сама пришла с повинной, всё рассказала. Сделайте снисхождение, господин следователь.

Он помотал головой, медленно поднялся со своего места и резко ответил:

– Ваша жена сбила насмерть человека! Ни о каком домашнем аресте и речи быть не может!

Нажал на селектор и рявкнул:

– Конвой сюда!

Я схватила мужа за руки и отчаянно прошептала:

– Ты же обещал… Ты же сказал, что всё будет хорошо… Демид…

– Так и будет. Не переживай, Аля. Сейчас поднимется шум… Но всё уляжется. Я подниму всех адвокатов, родная. Обещаю, тебя очень скоро вернут домой. Только будь спокойна. Не переживай, хорошо?

Быть спокойной?

Не переживать?

Следак слышал нас и зло усмехнулся.

Через две минуты в кабинет вошли двое в форме.

– Надевайте, – он бросил кивок на меня, и один из них вытащил наручники.

– Нет! – я вскочила, пятясь, как загнанное животное. – Вы что творите? Я не совершала этого! Я никого не сбивала!

Я обернулась, с надеждой, с отчаянием – муж так и стоял у стены, как примороженный!

– Демид! – голос мой сорвался. – Ты скажи правду, что я… что это не я!

Металл защёлкнулся на запястьях. Щелчок прозвучал, как выстрел. Я застыла. Меня всю затрясло. Тошнота подступила к горлу, глаза заслезились.

Это была не я. Это была не я за рулём. Это был мой муж. Муж, мать его. И он стоит и ничего не делает и не говорит!

Зачем… Зачем я согласилась взять вину на себя?

– Аля, не устраивай цирк. Я всё решу. Пожалуйста, услышь меня.

– Уводите её, – кивнул следователь. – Пока она не наговорила на себя лишнего… Советую вам молчать, гражданка Вронская, вести себя тихо и ждать приговора.

Конвой потянул меня на выход.

– Я взяла вину на себя ради тебя, придурок! – сорвалось с моих губ.

– Аля, прекрати! – прошипел супруг и сверкнул на меня гневным взглядом. Испугался, сволочь.

Я задёргала руками, потребовала, чтобы с меня сняли наручники.

Один из оперативников сжал мне плечо:

– Спокойнее.

Следователь смотрел на меня с тем мерзким выражением, которое запоминается навсегда.

– Ваша супруга – настоящий подарок, Демид Леонидович, – сказал он с отвратительной ухмылочкой.

Меня повели по коридору.

Двери кабинета захлопнулись за моей спиной.

Я пыталась не рыдать.

Я пыталась не думать.

Но только одно крутилось в голове, как заезженная пластинка: он даже не обнял меня на прощание. Слова доброго не сказал. Был… чужим.

И самое главное, он меня не защитил. Не встал грудью за меня.

Он подставил меня.

А я согласилась, потому что люблю…

Сама виновата. Дура!

Не помню, как меня вели. Я была в шоке.

В самом СИЗО воняло плесенью, старой едой и чужим страхом.

Меня завели в камеру, где уже была одна женщина с усталым взглядом.

Я опустилась на нижнюю шконку, и впервые в жизни мне захотелось сдохнуть. Прямо здесь, на этом голом, холодном металле, где даже душа звенела от боли.

А муж скоро поедет домой. В тёплую постель. Примет горячий душ, выпьет кофе или что покрепче… Холодильник забит наготовленной едой, только разогрей.

У него всё будет хорошо.

А у меня?

Он убил.

А за решёткой сидеть мне.

Закрыла лицо руками и тихонечко завыла.

* * *

Я сидела на узкой лавке в камере СИЗО. Прошли сутки.

Руки и ноги замёрзли, пальцы свело, но даже это я почти не чувствовала. Я ждала.

Демид обещал, что ко мне придёт адвокат.

Обещал, что приедет он сам. Мой муж. Мужчина, которому я отдала двадцать лет жизни, родила двоих детей и отдала собственную свободу.

Он клялся: «Я всё улажу».

Я поверила. Потому что если не верить, то зачем вообще жить?

Но никто не пришёл.

Только следователь заглянул с отстранённым лицом, как будто я не человек, а просто дело. Он сунул мне бумагу:

– Ознакомьтесь и подпишите. Суд через две недели. Сегодня перевод в камеру. Робу получите у конвоира.

Я не проронила ни слова. Просто подписала. Внутри что-то хрустнуло – нет, не кость, не сустав. Душа. Треснула пополам.

* * *

Тюремная форма оказалась серо-синей, с чужим запахом пота, дешёвого порошка и металла. Из вещей – мыло, зубная щётка и простая расчёска.

Мои волосы слиплись в изломанные пряди, но мне было всё равно. Я шла по коридору, глядя в пол.

Дверь камеры лязгнула. Я вошла.

– Очередная барыня, – фыркнула одна тётка. Ей было на вид лет тридцать пять, с острым взглядом и уродливым шрамом на щеке.

– Так это жена депутата Вронского. В маляве сообщили, – подключилась вторая.

– Точно! Это она. На вид типичная дурочка. Привыкла, поди к роскоши.

– Думает, тут ей будут кофе подавать? – рассмеялась третья тётка.

Промолчала только молодая женщина лет двадцати пяти, может, ей было меньше.

Я стояла и молчала. Смотрела на них – четверых. Каждая как отдельный вид женщины, оказавшейся на дне. В мерзком СИЗО.

Грязные одеяла, влажные стены, запах плесени и мочи – всё слилось в удушливый коктейль.

– Ты чё молчишь, кукла? – встала та, что со шрамом. – Гордая? Или боишься заговорить с простыми людьми? Ну-ка, поздоровайся, как положено!

– Здравствуйте, – сказала тихо. – Я так поняла, вы уже всё про меня знаете.

– Тут слухи быстрее тараканов бегает, – усмехнулась молодая. – Особенно, если ты «папина принцесса» или жена олигарха. Ну, или депутата.

Я присела на край нижней койки. Не своей – мне ещё не сказали, где место. Просто села.

– Говорят, ты сбила насмерть жену мента в отставке.

– Я никого не сбивала, – проговорила едва слышно.

– Тогда значит, муж кинул, – гоготнула третья, пухлая, с сальными волосами. – Все они такие. Козлы.

– Не, они не кидают. Они уничтожают. Медленно, – подхватила четвёртая, старше всех. – А потом говорят: «Она сама виновата».

Я не выдержала.

– Он сказал, что приедёт. Что приведёт адвоката. Что скоро меня вытащит…

– А ты, значит, ради него села? – переспросила молодая, прищурившись.

Я кивнула.

И тогда они затихли. На миг. В этой тишине – не дыхания, не движения. Только капля с потолка где-то сзади.

– Дура, – выдохнула та, что со шрамом. – Но красивая дура.

И тогда я заплакала. По-настоящему. Без звука, без истерик. Слёзы текли по лицу, по подбородку, по чужой тюремной форме. Я плакала от всего: от предательства, от пустоты, от холода, от того, что меня просто… забыли.

Как будто я не существовала.

– Хватит реветь, – сказала старшая, но не грубо. Тихо. – Тут это не поможет. Слёзы – это тут слабость. Запомни это правило. Иначе добьют то, что не добил твой благоверный депутатишка.

Я вытерла лицо рукавом. Подняла голову.

– Я не буду… плакать… Просто… жизнь резко изменилась. Наверное, не стоит никого ждать…

– Вот теперь говоришь правильно, – сказала та, что со шрамом. – Живи, как будто у тебя никого нет. Потому что в этой клетке – никого у тебя и нет.

Молодая снова взглянула на меня:

– Имя?

– Аля. Алевтина.

– Спи сегодня вон там, – указали мне на койку у окна. – Место Машки. Она освободилась. Тебе сильно повезло. Только не вздумай всхлипывать ночью, ясно? Мы тут от жалости отвыкшие, ещё обозлимся и придушим.

Я кивнула. Села на свою новую койку. Камера, как мне казалось, звенела глухим гулом. Или это что-то гудело снаружи?

А быть может, это моё сердце билось как барабан на казни.

Я думала, что моя жизнь закончится иначе. Но смерть была бы честнее.

А это – просто забвение.

И самое страшное – я всё ещё любила его.

– Ты ничего не подписывала? – вдруг спросила молодая. – Следаки тут твари конченые.

Нахмурилась и проговорила:

– Он сказал, что суд через две недели… Сунул какую-то бумажку… Я не… не прочла… Подписала.

– Ой, ду-у-ура-а-а…

– Ты себе приговор подписала.

– Они всегда так делают. Морально давят, а потом подсовывают на подпись всякую шнягу…

Прикрыла глаза и отвернулась к стенке. До крови закусила губу и вдруг в голове всплыла молитва «Отче наш…» Давно я не молилась, но в момент отчаяния, я её вспомнила.

* * *

Когда нам принесли еду, я подумала, что я её просто не смогу есть. Понимаете, я ведь не привыкла. Я всю жизнь ела на фарфоре, с белыми салфетками и сервировочными приборами, я готовила сама из самых свежих продуктов, а на праздники – мы ходили в лучшие рестораны города.

Но вот сейчас передо мной поставили тарелку с каким-то зеленоватым непонятным месивом и запахом, который моментально заставил меня почувствовать, что я задыхаюсь.

Я скривила лицо, даже не попробовав.

– Эй, не ты первая, не ты последняя, – голос тётки со шрамом, имя которой я не узнала и не хотела знать, как и имена остальных, прозвучал как злая насмешка.

Она сидела напротив и с аппетитом ковыряла ложкой в своём контейнере.

– Привыкнешь, не переживай.

Я взяла ложку и аккуратно поднесла её к этому… к этой жиже.

На вкус это было как прокисший суп с кусочками чего-то непонятного.

Сначала я чуть не выплюнула всё обратно, но потом заставила себя это съесть. Не из-за того, что было вкусно. А из-за того, что другого выбора не было.

Никто меня не ждал. Мне не привезли ни еды, ни лекарств, ни просто хотя бы слов сочувствия и поддержки.

Демид, он же мог бы… Он же обещал. Почему, чёрт возьми, он не пришёл?

Я проглотила и отодвинула от себя эту мерзость. В животе сразу стало некомфортно. Затошнило.

Руки ещё задрожали, но я сжала их в кулаки, стараясь не дать себе расплакаться. Потому что я ведь не буду слабой, правда? Нет, не буду.

Но как это возможно, когда ты оказываешься в самом низу, и никто даже не пытается тебя поддержать?

– Ты что, с ума сошла? – со шрамом обернулась на меня, когда я с трудом встала и пошла на свою койку. – Ты свою тарелку не помоешь? Ты новенькая, тут все моют посуду. И убираться по очереди. Ты думаешь, тут кто-то за тебя что-то будет делать?

Я не ответила.

Я не могла ответить, потому что в голове моей было одно: «Никто за меня ничего не сделает».

И даже не потому, что не хотят. Просто никому не нужно.

Я встала и взяла свою тарелку, но сердце сжалось так, что я почти не смогла дышать. Убираться. Мыть. Меня заставляют это делать?

Мне, жене влиятельного человека? Кто-то где-то наверняка смеялся сейчас надо мной. Я была одна, и не было даже надежды.

– Когда в душ пойдём, не забудь там мыться, а то от шока ещё в ступор впадёшь, – рассмеялась молодая, которая, видимо, с удовольствием наблюдала за мной. – В первый раз всегда страшно, но привыкнешь. Главное не смотри на стены, на все эти… штуки.

Что? Какие штуки?

Она кивнула на пол…

Тараканы.

Я поняла, что мне здесь придётся пережить что-то невообразимое.

На следующий день нас повели в душ.

Чёрт, я реально испытала настоящий шок. Я не могла смотреть на это.

Стены, покрытые грязью и плесенью, мокрые и слизистые, как если бы здесь жили десятки жутких существ. Мрачный свет едва освещал помещение, но его было недостаточно, чтобы скрыть всё, что я видела.

Было жутко. Это было даже хуже, чем ад.

– Не бойся, это все… быстро, – сказала та, которая была старшей. – Привыкай. Ты ещё не видела, как все здесь моются.

Я попыталась закрыть глаза, стараясь не дышать этим воздухом, но даже это не помогало. Я ощущала на себе их взгляды. Странные, жадные, холодные. Их не было здесь, когда я входила. Но они были везде. И теперь я чувствовала, что чужая здесь, что я как в клетке, из которой никогда не выберешься.

Демид! Где ты? Почему ты не пришёл?

Я не могла понять, как он мог оставить меня здесь.

Я думала, что он будет бороться за меня, что он вытащит меня отсюда, что он, наконец, будет держать меня за руку и скажет: «Всё будет хорошо, любимая».

Но нет. Он меня не спас, и я не понимала этого. Это не просто разочарование. Это… это боль. Безжалостная. Потому что никого не было рядом. Похоже, что и не будет.

– Эй, ты в порядке? – неожиданно спросила старшая. – Ты как-то не очень хорошо выглядишь.

Я опустила голову. Не знаю, что она заметила, но я почувствовала, как моя душа уходит в пустоту. Тело оставалось живым, но чувства умирали.

– Я просто… я не могу здесь быть, – едва прошептала я, едва сдерживая слёзы. – Это место не для меня. Меня должны были вытащить, но никто не пришёл. И я… я думала, я что-то значу для него, для детей…

Женщина хмыкнула и кивнула. Она ничего не сказала. И мне было почему-то так больно, что она ничего не сказала. Потому что, может быть, в её молчании было больше правды, чем в моих слезах.

Я осталась одна.

И так будет всегда.

А потом подошла молодая, она отжала длинные тёмные волосы и произнесла:

– Меня зовут Катя. Я здесь уже полгода. Отец делает всё, чтобы вытащить меня. И он вытащит. И поверь, Алевтина, это место не только не для тебя. Это место никто из нас не заслужил. Так что… хватит жалеть себя. Собери себя в кулак и жди. Куда-нибудь кривая, да выведет.