Шут герцога де Лонгвиля

Глава 9

– Добрый день, госпожа, – сказал Анри, оказавшись в комнате баронессы.

Генриетта все еще стояла у окна, словно показывала свой характер. Она ответила, не оборачиваясь, даже не шевельнувшись.

Голос ее звучал сдержанно и холодно:

– Наконец-то ты явился! Я тебя разыскиваю с самого утра! Как ты смеешь заставлять ждать свою госпожу?!

– Я прошу прощения у вашей милости, но должен признаться, что мне очень трудно привыкнуть к повиновению, ибо я всю жизнь принадлежал самому себе, – Анри склонился в поклоне.

– Хорошо, считай, что ты прощен, – уронила баронесса, точь-в-точь, как ее достославный папаша.

– Благодарю вас!

– А теперь возьми инструмент и играй!

– Что бы вы хотели услышать на этот раз?

– Ты провинился, поэтому должен поднять мое настроение, которое сам же испортил своим неподобающим поведением.

– Слушаюсь! – Анри взял в руки лютню, лежавшую на постели госпожи, устроился в глубокое кресло и запел. –

Надежды парусник стремится

Преодолеть морскую гладь.

Над ним суровый ветер мчится,

А туча прячется, боится,

И начала луна сиять.

Я слышал, вдалеке за морем

Есть дивный мир, счастливый сад.

За путь туда заплатишь горем,

Но если выдержишь, то вскоре

Награду Бог тебе воздаст.

Их было много, сумасшедших,

До денег алчных, кто хотел

Открыть в тот мир Ворота Грешных

И получить сполна, конечно.

Но был печален их удел.

Их корабли в волнах разбились,

Ушли в пучину господа,

И их мечты навеки скрылись…

Скажи, чего они добились?

Их вобрала в себя вода.

Но вновь надежда, словно птица,

Вперед уносит храбреца.

Пусть ураган над ним кружится,

Но вдалеке встает зарница –

И нет надежде той конца.

Тому герою нет преграды,

Кто сердцем и душою чист.

Лишь он найдет цветник отрады,

Но не возьмет себе награды,

А унесет опавший лист.

И за далекими горами

В родной и близкой стороне,

Отдав его любимой даме

С родными добрыми глазами,

Он скажет: «Вспомни обо мне…»

Анри замолчал. Генриетта продолжала стоять, но теперь казалось, она просто не хочет двигаться. Ею овладели какие-то чувства.

Анри подождал некоторое время и вновь стал перебирать струны.

– Подожди, – остановила его баронесса, поворачиваясь. – Спой мне это еще раз…

И тут она замолчала, внезапно разгневанная.

Когда дар речи вернулся к ней, она вспылила:

– Почему ты явился ко мне опять в этом ужасном костюме? Я приказываю его больше не надевать!

– Хорошо, госпожа.

– А сейчас пойди и переоденься!

– К сожалению, этого сделать я не могу, – Анри наблюдал за реакцией Генриетты.

– Почему же ты не можешь?!

– Я бы хотел умолчать о той щекотливой причине, которая заставляет меня рядиться в этот отвратительный наряд.

– Нет, я хочу знать! – баронесса стукнула веером по ладони.

– Мне, право, неловко… Но если вы так настаиваете, я попробую открыть… Дело в том, что утром я ловил своего друга, падающего с лестницы, а у него в руках было ведро, – врал Анри. – Одним словом, я оказался мокрым до нитки. Моя одежда сушится…

– А твой друг? – спросила Генриетта.

– Он уже переоделся… Я его переодел. Сам он не может… Лежит при смерти!

– Несчастный твой друг!

– Да, – печально вздохнул молодой человек.

Ему доставало удовольствие так нагло врать в лицо своей госпоже.

– Послушай, – баронесса что-то припомнила. – А не его ли я видела сегодня? Он еще был с такой приметной красной повязкой на голове?

– С зеленым бантиком?

– И весь обмотанный какими-то разноцветными тряпками?

– Он, госпожа.

– А почему ты только что сказал, что он при смерти? – удивилась Генриетта. – Это что – издевательство?

– Нет, это сказка.

– С каких это пор ложь именуется сказкой? – но против желания баронессы ее губы скривила усмешка. – Хорошо. Если ты знаешь сказки, рассказывай. Я жду.

– Рад угодить вам.

– Только я хочу такую, которую не слышала. Попробуй угадать.

– Слушайте, госпожа… Только должен предупредить, что сказка будет немножко страшная, зато конец окажется хорошим.

– Не тяни, рассказывай! – баронесса присела на кровать под балдахином и взяла ларец с украшениями, чтобы не скучать.

– Итак, – начал Анри. – Когда это случилось, не знает никто. Да и случалось ли вообще, тоже никто вам не ответит. Только в одной прекрасной и очень далекой стране жил красивый молодой человек, у которого не было ни отца, ни матери. Достался ему от них только перстень несказанной красоты, на котором лежало какое-то страшное проклятье. Сам юноша не знал, в чем именно оно заключается, потому что некому было поведать ему о тайне. Поговаривали, что родители, которых он не помнил, были съедены страшным Людоедом, который-то и оставил молодому человеку тот злосчастный перстень.

А в другой стране, среди гор и лесов, жила красавица-княжна, девушка благородной крови, но выросшая среди колдунов и цыган. И была у нее нянька, настоящая чертовка. А еще было у княжны волшебное зеркальце, в котором она могла увидеть свое будущее. Однажды посмотрела девушка в это зеркальце, и предстал перед ее взором прекрасный юноша, лучше которого она не встречала. Но сказало мудрое зеркало: «Если выйдешь замуж за этого человека, много бед и страха придется тебе пережить; если окажешься сильной, счастье обретешь, а если не выдержишь, пропадешь в руках страшного Людоеда, ибо он давно поджидает свою жертву». Девушка стала расспрашивать зеркало про Людоеда, и оно поведало ей ужасную тайну: «Жестокий Людоед наложил проклятье на перстень, которым владеет юноша… Бабка молодого человека была ведьмой, губительницей душ человеческих и так прогневала Всевышнего, что он спустился к ней и сказал: «Забираю твою черную душу, чтобы сбросить ее в бездну, но перед этим узнай ты, что дети и дети детей твоих будут расплачиваться за грехи твои!» И в тот же миг бабка пала мертвой. А вскоре, когда у ее сына родился сын, из заброшенных каменоломен выбрался на свет страшный Людоед и поглотил родителей ребенка. А затем склонился над мальчиком, опустил перстень у его изголовья и, сделав так, сказал ужасные пророческие слова: «Если ты возьмешь девицу в жены, не изведать счастья ей с тобой. Станет безобразнейшей из женщин в тот момент, как только этот перстень на руку наденешь ей». Так сказал и скрылся опять в трущобах. Зеркало замолчало. «Неужели столь ужасная участь ожидает меня? – заплакала девушка. – Неужели нет никакого выхода?» «Спасенье есть, – сказало волшебное зеркало. – Но оно потребует от тебя всех твоих душевных сил!» «Что за способ?» мудрое зеркало ответило: «Отправляйся в ту страну, где живет несчастный юноша, но в тот самый день, когда он назовет тебя своей невестой, ты должна оставить его, как бы трудно тебе это ни было, как бы он тебя не уговаривал. Уходи, ибо только в этом твое спасение, да и его спасение тоже. Ты должна будешь пробраться в Страну Злых Духов, населяющих Старое Кладбище, достать там точно такой же перстень, вернуться назад и надеть тот перстень на палец юноше». И вновь зеркало замолчало, а прекрасная девушка стала собираться в дальнюю дорогу. Увидела это нянька-ведьма, да и спрашивает: «Куда ты, девочка моя, засобиралась?» «Иду я, – отвечает княжна. – Навстречу судьбе моей. Живет мой возлюбленный в далекой северной стране, где в лесах растут корабельные сосны, а рыжие белки скачут по ним с дерево на дерево. В той стране холодные водопады обрушивают в голубые реки свои хрустальные брызги, и в лазурном небе летают диковинные птицы. Я иду в те земли, чтобы стать счастливой или погибнуть навеки». «Возьми и меня с собой, – говорит нянька. – Я хоть и стара, но могу тебе пригодиться».

И отправились они вместе в неведомые края, где снег лежит шесть месяцев в году. Как добирались они, мы не знаем. Но однажды все же они достигли заветной страны. В ту пору там стояла весна, и северные сады цвели пышно и красиво. В них и повстречалась княжна с прекрасным юношей. Он, как только увидел ее, влюбился без памяти. Да и она полюбила его еще больше прежнего, потому что он оказался еще красивее и лучше, чем могло показать волшебное зеркало. И так они друг другу понравились, что взгляда отвести не могли. Так и смотрели, ни одного слова не произнося. А когда сгустились сумерки, они остались под луной, и только яблоня склоняла к ним свои нежные ветки, усыпанные цветами. Над землей взошло солнце, а молодые люди все не могли наглядеться друг на друга. И в этот момент юноша назвал княжну своей невестой.

Словно прозрачная пелена сошла с глаз девушки. Она быстро поднялась на ноги и попыталась убежать. Но пылкий молодой человек успел удержать ее за руку. Девушке на миг показалось, что всё сказанное зеркальцем – сон, и только уж хотела она снова сесть на траву подле возлюбленного, но увидела перстень на его руке, и страх за себя и за юношу заставил ее вырваться из объятий молодого человека и скрыться среди деревьев. Несчастный пытался догнать княжну, найти, объясниться, но все напрасно. Она бесследно исчезла. Юноша сел на землю и заплакал о своей грустной доле…

А княжна, дождавшись темноты, решилась идти на Кладбище, в Страну Злых Духов. Старая нянька, конечно же, пошла с нею.

На Старое кладбище опустилась ночь. Девушка пошла за сухой травой, чтобы разжечь костер, как научило ее волшебное зеркало. Невдалеке она увидела небольшую охапку скошенной травы, нагнулась, чтобы поднять… И тут почудилось ей, что ее рука скользнула по чему-то живому. Прямо перед ней из кучи сухой травы захрюкала черная поросячья мордочка с маленьким пятачком и горящими во тьме глазами-угольками. Княжна отпрянула, вскрикнула и в испуге закрыла лицо руками. А когда открыла глаза, черта в траве уже не было. Возвращаясь к няньке с проклятой охапкой, княжна вновь испугалась: все Старое Кладбище горело красными огоньками чертячьих глаз. Но стоило девушке остановиться на месте и всмотреться, как видение исчезло. Костер горел жаркий и очень яркий, белый, веселый. А когда он догорел, нянька что-то всыпала в затухающие искры, и поднялся дым столбом – к самому небу. Когда он рассеялся, от места, где только что был костер, пролегла на Старое Кладбище дорога, выложенная из белых мраморных плит. Ночь выпала безлунная, кромешная, но их было видно даже в кромешной темноте. Княжне предстояло пройти по ним, чтобы потом спуститься под землю. Поначалу это показалось девушке весьма легким заданием. Когда же она сделала свой первый шаг, земля, на которой лежали белые плиты, вдруг ожила и задышала. Непросто было бедной княжне удержаться на гладкой каменной поверхности. Но мысли о любимом человеке заставляли ее упрямо двигаться дальше вперед. А вокруг в упругом воздухе метались летучие мыши, норовя вцепиться в волосы, и то и дело вспыхивали страшные кошачьи глаза. Протяжно взывала сова, на плиты норовили вскочить озорные черти, но каждый раз при такой попытке мрамор ярко вспыхивал и отпугивал непрошенных гостей. Когда девушка добралась до конца своего нелегкого пути, плиты стали отдаляться друг от друга, поэтому княжне едва удалось допрыгнуть до последнего камня. Но едва ее ноги встали на мрамор, как она почувствовала, что погружается вместе с плитой вниз, словно засасываемая трясиной. Ноги ее будто бы приросли к месту, она не могла ни спрыгнуть, ни убежать. Нянька, увидев, что происходит с ее любимицей, в один момент оказалась рядом, и их обеих поглотила бездна.

Это был ад. Но не такой, как вы думаете. Там происходила такая же жизнь, что и на поверхности. Когда женщины опомнились, они увидели себя стоящими у перекрестка, но указатель был сломан, и они не знали, куда идти. Тут мимо шел какой-то человек, у которого из шляпы торчали козлиные рога. Нянька спросила у него дорогу в Страну Злых Духов. Незнакомец стукнул копытом и указал своей козлиной бородой налево. Потом он оценивающе посмотрел на молодую княжну. Но рассмотреть не успел, потому что нянька вынула из кармана своего передника какой-то прутик, и обе женщины тут же исчезли. В тот же они очутились в Стране Злых Духов. Страшные дикие тени плясали на стенах, вокруг все ходило ходуном, и ни с чем не сравнимая душераздирающая музыка рвала горячий душный воздух.

Заветный перстень принадлежал самому Царю Тьмы, и он носил его на пальце, никогда не снимая. И тогда нянька решила обмануть старого Царя. Она обернулась княжной, а княжну сделала невидимой, и пошла к владыке. Едва тот увидел красавицу, сразу повелел ей остаться. Нянька согласилась, но только с условием, если Царь Тьмы отдаст ей перстень. Царь засмеялся. Смеялся он долго, а когда успокоился, сказал, что отдаст перстень, если красавица выиграет у него в карты. Няньке это было на руку: она всю жизнь с картами была дружна, гадала, предсказывала судьбы, а в искусстве шулерства с ней никто не мог сравниться. Но Царь-то об этом не знал, а она ему не сказала. И легко, без особого труда, обыграла его.

Но коварный Царь Тьмы отдал няньке фальшивый перстень. И сказал: «А теперь сыграем свадьбу». Нянька догадалась о подмене, потому как заподозрила, что Царь слишком легко расстался со своим сокровищем. Тогда она подсыпала ему в бокал сонного порошка, и когда Царь заснул, сняла с его отвратительных пальцев перстень настоящий, а фальшивый надела. Потом она приняла свой обычный облик, поэтому, когда Царь проснулся, он не узнал ее. А послал на поиски красавицы всех своих подданных. Но они никого не нашли, а нянька и невидимая княжна благополучно выбрались на поверхность.

На земле уже стоял день. Нянька поколдовала, и княжна снова стала видимой. А потом они пошли снова в тот чудесный сад, где под одной из яблонь сидел печальный юноша. Княжна подошла к нему, тихо взяла за руку и надела на его палец перстень Царя Тьмы. Молодой человек был счастлив, что его возлюбленная вернулась. И, в свою очередь, надел ей на палец перстень, когда-то проклятый Людоедом.

В небе сверкнула черная молния, раздался страшный грохот. То пали злые чары, и Людоед умер в своей заброшенной пещере. А на землю пролился теплый дождь. И влюбленные плакали от счастья, от того, что они вместе, и ничто на свете их уже не разлучит!

Анри закончил свою сказку и взглянул на Генриетту. Та сидела с остановившимся взглядом, и в руке ее тоже поблескивал перстень, о котором она забыла. Все мысли ее были где-то далеко. Быть может, в той неизвестной северной стране, где снег лежит полгода, а холодные водопады обрушивают в голубые реки свои хрустальные брызги?

«Наверное, она не такая уж плохая, – подумалось Анри. – Печальные истории и грустные песни на нее очень сильно действуют».

– А каким он был, этот юноша? – вдруг спросила баронесса.

Молодой человек даже растерялся.

– Ну… Может быть… Да, конечно! У него были светлые волосы, глаза небесного цвета, черные брови…

– Он и вправду был красив?

– Да! Высокий, прекрасно сложенный, умный!

– А она?

– Она была, как цыганка: огромные жгучие глаза, длинные черные волосы, тонкая талия.

– Странная сказка, – произнесла Генриетта. – Словно и не сказка, а что-то совсем другое. В ней все, как в жизни…

– Конечно. В сказке, как в жизни, а в жизни все, как в сказке.

– Неправда! – возразила баронесса.

– Правда! Само по себе жизнь – самая что ни на есть удивительная сказка, самая волшебная! В ней случаются такие чудеса, которые сочинителям сказок и во мне не снилось! Только говорят, в жизни не всегда все хорошо кончается. Но не верьте подобным слухам. Я-то знаю, что не бывает так, чтобы жизнь платила человеку злом за добро. Нет! Кто заслуживает счастья, тот его обязательно получит! – Анри говорил с убежденностью, горячо и воодушевленно.

– «Тому герою нет преграды, кто сердцем и душою чист?» – процитировала Генриетта.

– Да, главное надеяться! Чтобы было, как в песне – «И нет надежде той конца»!

– Смешно…

– Ничего смешного! Не может быть, чтобы человек пришел в этот мир, в чарующий мир, полный звуков и красок, за одними мучениями и разочарованиями!

– А тогда за чем он приходит?

– За огромной радостью и счастьем.

– На всех радости не хватит.

– Хватит!

– Но ты же сам, помнится, говорил, что человеку нужно плакать, чтобы он становился лучше.

– Но можно плакать и от счастья.

– Я не понимаю, как от этого можно плакать.

– А вы когда-нибудь были несчастны? – неожиданно задал вопрос Анри.

Она ответила не сразу:

– А почему ты не спросишь, знаю ли я, что такое счастье?

– Я не…

– Может ли быть счастлив тот, кем распоряжаются другие люди? Отец совершил сделку с каким-то соседом, и теперь я должна идти к алтарю с неизвестным мне графом! Лучше бы меня выкрали тогда из покоев моей матери! – воскликнула Генриетта в отчаянии и вдруг зарыдала, закрыв лицо руками.

Анри с удивлением смотрел на ее сотрясающиеся от плача руки, на сгорбленную спину. И ему внезапно стало так жаль ее, что он с трудом удержался от того, чтобы не подойти к ней, успокоить.

Вместо этого он взял лютню и тронул струны:

– Прохлада жизни, души прохлада.

Как ты капризна, моя услада.

Прочесть разгадку я не стараюсь,

Нектаром сладким весь век питаюсь…

Юноша пел и слышал, что рыдания становятся все реже, баронесса приходит в себя.

Он сильнее ударил по струнам:

– Все пропадет, как будто не бывало.

Засохнут реки, высыплется свет.

Сгорит огонь, исчезнет покрывало,

Затмившее наш мозг на столько лет.

Какое счастье обретут живые,

Пылая в жарком адовом огне!

Скажите, люди, вправду это – вы ли?

И только хохот отзовется мне.

Потом он спел ей несколько забавных песенок…

А когда сгустились ранние осенние сумерки, и на небосводе заблестела вечерняя заря, они подошли к окну и напоследок Анри спел еще:

– Одна звезда в ночи мерцает.

Она замерзла и дрожит.

Заезда, что так тебя терзает?

Куда твой робкий свет бежит?

Слеза скатилась с небосвода,

Застыла где-то в темноте.

Беззвучно, мирно спит природа,

Забыв о бренной суете…

В этот миг черный небесный бархат перечеркнула падающая звезда, словно откликнувшись на слова песни…

– Прозрачный сумрак нас окружит,

Опутав нитями судьбы.

И отразятся в темной луже

Прямые черные столбы…

Когда Анри отложил музыкальный инструмент и собрался уходить, Генриетта как-то странно его окликнула. В ее голосе не было ни холода, ни надменности.

Так его могла окликнуть Карменсита, будь она рядом:

– Анри. Приходи завтра…

В темноте она не казалась ни баронессой, ни госпожой де Жанлис.

– Если вы просите, приду, – ответил молодой человек и сам подивился своим словам.

– Приходи. Я буду ждать.

И одинокая Венера подмигнула ему из ночного мрака.

Глава 10

Франсуа проснулся от стука в дверь. В комнате было темно. Спросонья он даже понял, утро это или ночь, и испугался, что старая каналья Жан опять подловил его на том, что он проспал.

Но из коридора донесся голос Анри:

– Франсуа, ты спишь? Открой, надо поговорить.

У несчастного гора с плеч спала. Он почти вприпрыжку побежал открывать и сходу обнял приятеля, от чего тот испугался:

– Ты чего издеваешься?

Анри был мрачен, против обыкновенного. Он молча прошел вглубь комнаты, присел на кровать и задумался, подперев подбородок.

Франсуа ждал, когда его приятель начнет обещанный разговор, но тот молчал, и молчание грозило продлиться вечность. Поэтому Франсуа решил первым нарушить паузу.

Он осторожно потрогал друга за плечо и тихо спросил:

– Ты не заснул? Что-нибудь произошло?

Анри медленно поднял глаза и посмотрел на Франсуа:

– Наверное, произошло, – тихо произнес он, словно через силу. – Со мной… Сегодняшней ночью меня кто-то посетил… Кто-то не из нашего мира.

– Тебе это приснилось!

– Да, он снился мне, показывал звезды и покрытые туманом лица.

– Что ты несешь? – усмехнулся друг.

Не замечая этого, Анри продолжал:

– Кажется, я мог взлететь и подняться высоко над землей. Мы разговаривали, и ОН мне показал такое, что невозможно описать на человеческом языке, а потом сказал: «Ты постигаешь Нечто, что мало кому удалось узнать». Я хотел спросить, что означает это Нечто, но проснулся. И было так тоскливо, точно завтра предстоит умереть…

– Чушь какая-то! – воскликнул Франсуа.

– Он сказал мне, что отныне я буду писать стихи. Я не смогу их не писать. Они меня переполняют, – говорил Анри, прислушиваясь к чему-то внутри себя. – Мне кажется, если я не смогу их записывать, я сойду с ума.

Друг все понял и полез за бумагой и чернилами.

Когда письменные принадлежности оказались в руках Анри, он на мгновение задумался, словно мысленно ловя конец нитки в клубке, а затем стал что-то царапать на бумаге. Строчки были тоненькие и неровные, будто шерстяные. Молодой человек писал быстро, почти не останавливаясь, не перечитывая написанное.

А потом он отложил перо и посмотрел на Франсуа:

– Хочешь послушать?

Тот недоверчиво пожал плечами.

– Только не перебивай, послушай до конца, – и при мерцающем огоньке свечи Анри прочел:

Расстилается Бездна.

Над чьей-то звездой

Расплываются темные крылья.

Царство Ужаса сладко манит за собой,

Царство Жизни совсем опостыло.

Льются прямо и ярко седые лучи,

Убегает мечта, отрываясь,

Растворяется в бархатном блеске Ночи,

И Луна смотрит вслед, удивляясь.

Унеслась карусель унижений и бед,

Прокатились обиды и слезы,

Все забыто навек и на тысячу лет,

Уплывают в неведомо грезы.

Пролетело, сбылось, отжило, родилось…

Непонятно, но тайно и мило.

Только Бездна – в руках,

Лишь Звезда – на глазах,

А в груди – Голубое Светило.

– Что скажешь? – спросил юноша, когда закончил чтение.

Франсуа снова пожал плечами.

– Тебе нечего мне сказать? – огорчился Анри.

– Это нечто странное, – вымолвил друг. – Я такого еще не слышал. Непонятное. Слова, слова, а представить ничего невозможно.

– Почему же?

– Как выглядит твоя Бездна? Или Мечта? Никак!

– Ошибаешься! – возразил Анри. – Просторная звездная Бесконечность Вселенной, в ней, как рыбы в воде, плавают облака Черной Смерти… Все движется, все парит и уносится вдаль. Ослепительные бриллианты звезд, рассыпанные на глубоком бархате Прекрасной Ночи. И они ей очень к лицу.

– Бред!

– У нее венок из странных на вид цветов: это наши муки, страдания, любовь и ненависть. Все они очень разные, но спокойно уживаются среди ее седых волос. Ночь держит в руках Безграничную Бездну: это некий сосуд, в котором нет дна, но он совсем не похож на дырявую бочку. Это изящный кувшин с тонким горлышком и плотной крышкой, с красивой ручкой и чудесным орнаментом. Не для всех открывает Бездну Царица Ночь…

– А тебе открыла? – съязвил Франсуа.

– Не знаю, – не замечая колкости, ответил Анри. – Ведь не это главное… У Прекрасной Ночи голубое сердце, оно просвечивает сквозь ее прозрачную кожу и черную одежду из космической дымки, и голубой свет разливается вокруг щедро и заманчиво…

– Ты сказал, что у Ночи седые волосы. Она что, старуха?

– Нет! Она молода и прекрасна! Вместо волос у нее снопы света, они переплетаются, сверкают и создают совершенно непередаваемую прелесть, – увлеченно рассказывал Анри. – Волосы Царицы Ночи совершенно удивительны. Их чрезвычайно много, и ее локоны спускаются вниз, покуда хватает глаз. Хотя понятие «низ» в данном случае неуместно. Там все движется, и то, что совсем недавно было «низом», может мгновенно сделаться «верхом». Звезды и чувства, планеты и лица купаются во Вселенной, как в безбрежной, спокойной и теплой реке.

– А что такое «Вселенная»?

– Это Ночь. Она смотрит на нашу Землю через серебристый шарик Луны и видит нас всех: плохих и хороших, злых и добрых, бескорыстных и жадных…

– А почему мы не видим ее?

– Мы можем ее видеть. Но только когда она нам показывается. И лишь малую часть ее облика.

– Почему?

– Она слишком прекрасна. Люди умерли бы от зависти к ее красоте и богатству. Она понимает это, и потому нам виден лишь ее отблеск, лишь малая часть ее убранства. На глазах она носит черную непроницаемую вуаль.

– Зачем?

– Она часто плачет. Мы порой видим ее слезы – они звездочками падают с неба. У Ночи потрясающие, ни с чем не сравнимые глаза. Если бы она не закрывала их вуалью, мы погибли бы от испепеляющего ужаса. Но она любит нас, хотя даже непонятно, за что. И жалеет. Чего я бы, например, не делал на ее месте.

– Ну хорошо, – сдался Франсуа. – Теперь я смутно представляю твои стихи. Но если говорить, положа руку на сердце, то успеха тебе не видать. Ты же не сможешь каждому разъяснять то, что привиделось тебе в твоем кошмаре.

– Это не кошмар!

– Все равно. Сочиняй нелепости, тогда тебя поймет каждый.

– Но я не смогу не писать о Непонятном.

– Хорошо, пиши, будешь читать мне, – разрешил Франсуа. – Мой тебе совет – не показывай это никому. За такое можно поплатиться. Лучше пиши и сжигай, либо закапывай в землю.

– Жаль, может быть, они кому-нибудь понравились бы, мои стихи…

– Слушай, Анри, а сможешь ли ты теперь сочинять глупую околесицу?

– Не знаю, давай проверим. Скажи что-нибудь…

Франсуа посмотрел на шершавый каменный потолок:

– Что сказать? Например, маленькая муха…

– По небу летит! – тут же подхватил Анри.

– Маленькая муха…

– В дырочку сопит!

– В какую дырочку? – засмеялся Франсуа.

– Ну, понимаешь, у человека таких дырочки две – это нос. А муха же должна чем-то отличаться от человека! – и молодой человек продолжил. – Не сопите, муха, в дырочку сейчас!

– Ведь сегодня, муха… – попытался продлить фразу его приятель, но остановился на полуслове.

– Ведь сегодня, муха, я женюсь на вас! – закончил за него Анри.

– На мухе? – захохотал Франсуа.

– А почему бы и нет?

– Идти к алтарю с мухой-невестой!

– Постой! – Анри поднял вверх указательный палец, призывая к вниманию, и медленно подбирая слова, произнес. – От невесты-мухи глаз не отведу… Для гостей и мухи речь я заведу…

– Какую речь можно говорить такой невесте? – покатывался Франсуа. – «Как люблю я ваши кошмарные глазки?»

– Вот именно! «Как люблю я крылья, как люблю глаза!»

– Конечно! И по лицу невесты скатится слеза!

– Правильно! Молодец! А теперь дай мне записать то, что мы сочинили.

– А как же конец?

– И конец будет! – успокоил друга Анри и принялся чирикать пером по бумаге.

Через некоторое время он встал и объявил:

– Всем богатым невестам-мухам посвящается! – и начал читать.

Франсуа падал от смеха, улавливая знакомые, только что сочиненные строчки. Но больше всего его интересовал финал необычного венчания.

И он услышал:

– «Как люблю я крылья!

Как люблю глаза!»

По лицу невесты

Скатится слеза!

Гости зарыдают,

В зале пол зальют.

Все сердца растают.

Мухи запоют.

Песенка польется,

Радостно гремя…

Муха улыбнется.

И скажу ей я:

«Дорогая муха,

Ну а я сейчас

Спрячу ваши деньги

Далеко от вас!»

– Веселенькая история! – воскликнул Франсуа. – Да это же брак по расчету!

– А как ты думал! – невозмутимо возразил Анри. – Ведь не стану же я брать в жены какую-то муху, да еще и без солидного приданого!»

– А куда ты спрячешь деньги?

– А вот не скажу! Вдруг ты захочешь раскопать и все унести с собой? А нам с мухой еще жить, да жить…

Тут оба приятеля расхохотались.

– Нет, определенно, мы немного тронулись умом, – заявил Франсуа.

– Ничего удивительного, – подхватил Анри. – Ты же вчера основательно ударился головой.

– А ты?

– А я – твой друг.

– Гляди! – воскликнул Франсуа. – Уже светает. Скоро Жан пойдет проверять, все ли проснулись.

– А поскольку ты уже давно встал, то можешь сыграть с ним подобную шутку, проверив, почему эта каналья дрыхнет до сих пор.

– Тебе хорошо так говорить, а мне нарываться на скандал неохота.

– Слушай! – неожиданно Анри схватил приятеля за руку.

– Больно ведь! – воскликнул Франсуа.

– Извини.

– Что случилось?

– Я вспомнил, мне же сегодня придется раскрыть свое инкогнито перед баронессой! Она запретила мне появляться в моем прекрасном наряде в ее апартаментах. Так что придется пустить его на тряпки.

– Как жаль! Красивая хламида!

– Вот и я говорю, что она ничего в искусстве не понимает. Как бы улизнуть от нее…

– От кого? – не понял Франсуа.

– Ну не от хламиды же! От баронессы. Пора готовить побег, – решительно сказал Анри. – Ты придумал план?

– Интересный ты человек, – друг покачал головой. – Только вчера принял решение бежать, а сегодня уже требуешь от меня…

– Ладно, пошли подметать! – Анри поднялся.

– Ты что – со мной? – удивился Франсуа.

– Ну, не умирать же от скуки!.. Одного не пойму, зачем каждое утро мести площадь, если по ней никто не ходит.

– Это не наше дело, герцог платит мне за это деньги, кормит…

– Да полно! Не смеши! А то я уже представил себе картину: ты сидишь на кухне, и господин герцог кормит тебя с ложечки.

Друзья взяли по метле и отправились на площадь.

Они вышли на холодную мостовую, не тронутую еще ни одним солнечным лучом. Небо, слегка окрашенное в тусклый розовый цвет, маячило грязно-серым полотном, нависая над угрюмыми стенами замка. Робко чирикали просыпающиеся птицы, прячась среди многочисленных щелей и отверстий величественных построек.

Внезапно Анри понял, почему при виде всего этого великолепия тоска начинала сдавливать грудь: в замке не было ни кустика, ни деревца, пробивающаяся трава тщательно выкорчевывалась…

«Могила, – подумал он. – Величественная, неприступная могила, в которой я сам себя похоронил».

– Давай, помогай! – донесся, как издалека, голос приятеля.

Анри отогнал мрачные мысли, и друзья на пару начали махать метлами, поднимая неизвестно откуда взявшуюся пыль.

– Признайся, Франсуа, это твоя работа?

– Что ты имеешь в виду?

– Это ты притащил сюда сор, грязь и мусор и раскидал по площади? Всю ночь старался?

– Нет, – юноша растерялся. – Я ничего такого не делал.

– Тогда объясни, откуда все это взялось? – напирал Анри.

И вдруг…

– Эй! Подойди сюда! – властный женский голос прогремел и разнесся по двору.

Друзья, как по команде, подняли головы.

В оконном проеме третьего этажа белела фигура баронессы. Госпожа была неодета и куталась в бледно-розовую накидку.

– Эй, я тебе говорю! – повторила Генриетта.

– Кому? – молодые люди переглянулись.

– Наверное, мне, – догадался Франсуа. – Я ей вчера понравился, и она хочет со мной побеседовать.

– Не обольщайся, мальчик мой, – шепотом посоветовал ему Анри. – Боюсь, что ты жестоко ошибаешься.

– Ну, ты разве не слышишь? – госпожа начинала выходить из себя. – Немедленно подойди!

– Я? – с надеждой спросил Франсуа, готовый сорваться и устремиться в покои баронессы.

– Нет! – получил он в ответ. – Мне нужен не ты, а ты – что стоишь рядом!

Анри косо взглянул на друга, который только разочарованно пожал плечами, и подошел к окну.

– Поднимайся наверх! – велела баронесса.

Анри еще раз посмотрел на Франсуа, и тот опять пожал плечами.

– Ну что ты стоишь, поднимайся! – властным тоном приказала Генриетта, и молодому человеку пришлось повиноваться.

По дороге наверх он быстро соображал, как вывернуться из ситуации, и когда вошел в спальню баронессы, уже знал, что делать.

– Здравствуй, – сказала госпожа, приветливо улыбаясь, Анри молча кивнул в ответ. – Ты кто, как тебя зовут?

Молодой человек изобразил растерянность.