Адская машина принуждения к свободе

2. Властелины Вселенной или волшебники страны Оз?

Поскольку страна была красивая и зеленая, я решил назвать город Изумрудным. А чтобы название лучше усвоилось, я велел его жителям носить зеленые очки: так они все видели в зеленом свете… Мои подданные носят зеленые очки так давно, что большинство из них и впрямь считает, что город – изумрудный.

Лаймен Ф. Баум, «Удивительный Волшебник из Страны Оз» (1900)

В 2017 году в России была издана книга Дэниела Стедмен-Джоунза «Рождение неолиберальной политики: от Хайека и Фридмана до Рейгана и Тэтчер» (М.: Мысль, 2017). Правда, название русской версии значительно скучнее оригинального Masters of the universe: Hayek, Friedman, and the birth of neoliberal politics и вдобавок несколько смещены акценты. Если перевести буквально, то будет выглядеть примерно так: «Властелины Вселенной: Хайек, Фридман и рождение неолиберальной политики».

Стедмен-Джоунз обыграл название популярного одноименного фильма «Властелины вселенной», а я, в свою очередь, сравню Хайека и Фридмана с героем моей любимой детской книжки «Удивительный Волшебник из Страны Оз», которую изучала в английской спецшколе в качестве домашнего чтения. Кстати, с этой книжкой тоже произошла досадная метаморфоза. Детский писатель Александр Волков перевел книгу Лаймена Баума на русский язык под названием «Волшебник Изумрудного города» и опубликовал под собственным именем. Тогда ведь не существовало копирайта. В моей детской книжке в Изумрудном городе жил великий и ужасный Волшебник, который нагонял страх на жителей города и заставлял их носить зеленые очки. Однако смелая девочка Дороти со своими верными сказочными друзьями разоблачает Волшебника. Он оказывается безобидным старичком, который не умеет колдовать, но является талантливым мистификатором. Если снять зеленые очки, то город оказывается самым обычным, а не изумрудным.

На мой взгляд, Стедмен-Джоунз чересчур демонизирует Хайека и Фридмана, приписывая им сверхъестественные могущество и влияние. Долгое время они были обычными учеными, известными только в узких кругах, а не великими и ужасными Волшебниками, которые заставили весь мир носить зеленые неолиберальные очки. У меня весьма сложное, почти личное отношение к ним. Я открыла их довольно поздно в эпоху гласности и перестройки и попала под их очарование, несмотря на то, что до этого преподавала политическую экономию, марксистскую, разумеется. Сначала я, как и все, зачитывалась Хайеком, а Фридмана открыла позже. Прошло почти 30 лет, и я снова достала первые российские издания книжечек в бумажных переплетах с закладками и пометками на каждой странице. Впечатление было такое же, как если бы я снова перечитала детскую сказку «Удивительный Волшебник из Страны Оз». Признаться, я была разочарована.

Потеряв надежду найти в трудах интернациональной команды приватизаторов в России сколь-нибудь научное доказательство гипотезы о более высокой эффективности частной собственности по сравнению с государственной, я решила обратиться к их чикагским гуру. Сразу стало понятно, откуда был позаимствован безапелляционный и менторский тон, который не предполагал никаких доказательств; только обвинения государства во всех мыслимых грехах и восхваление частной собственности. Скажу сразу, я не нашла того, что искала и у «властелинов Вселенной». Перечитывая когда-то так поразившие меня книги неолиберальных кумиров, я испытывала некое чувство стыда за то, что в свое время так легко поверила их обещаниям свободы. Когда начались процессы гласности и перестройки, я жадно вдыхала воздух свободы, единственное чего мне по-настоящему не хватало при социализме. Я смотрела на либеральные реформы сквозь розовые очки и взахлеб читала неолиберальные опусы.

Теперь после четверти века либеральных реформ, которые до неузнаваемости изменили мою страну, я могу более или менее трезво оценить доктрину, которая лежала в их основе. Я называю неолиберализм доктриной потому, что строго говоря, он не отвечает критериям научной теории. Ее создатели еще оставались учеными в первой половине ХХ века, но перестали быть таковыми, когда принесли научную беспристрастность в жертву безудержной пропаганде свободного рынка. Секрет притягательности их трудов чрезвычайно прост. Они говорили то, что люди хотели услышать. Для этого не нужно было ничего доказывать. Читателю нужно было убедиться в собственной правоте. В послевоенные годы их немногочисленную аудиторию составляли студенты, которым они преподавали, хотя университетские коллеги смотрели косо, и консервативные бизнесмены. Тэтчер и Рейган увидели в их трудах теорию, которую можно было подстелить под их экономические реформы. А когда либеральная пропагандистская машина начала работать на полных оборотах, тогда академическое сообщество и обыватели приняли их на веру.

2.1. Монпелеринские мудрецы

В далеком послевоенном 1947 году произошли два мало кем замеченных события, которые исподволь начали менять облик нашего мира. 1 апреля в идиллическом швейцарском курорте Мон Пелерин состоялось неформальное собрание группы ученых, известных тогда лишь узкому кругу посвященных. Теперь имена некоторых из них получили мировую известность. В тот апрельский день около 40 участников съехались из стран Западной Европы и США, чтобы в течение десяти дней обсуждать волновавшие их вопросы. Большинство участников были учеными; двадцать были экономистами, еще восемь представляли такие науки, как право, история, философия, политология и химия. Среди гостей были также бизнесмены, журналисты и аналитики. Инициатором этого ученого собрания был австрийский экономист Фридрих фон Хайек, в то время профессор Лондонской школы экономики и политических наук. Незадолго до этого в Великобритании и США была издана его книга «Дорога к рабству» (The Road to Serfdom, 1944), которая с тех пор стала библией неолиберализма.

Почему почтенные ученые и их последователи организовали научную конференцию в столь уединенном месте в условиях строгой конспирации, как заговорщики, замышлявшие государственный переворот? Сейчас это трудно представить, но после войны либерализм был, мягко говоря, мало популярен в академических и политических кругах. Те, кто его исповедовал, чувствовали себя чуть ли не изгоями, а по меньшей мере – маргиналами. После Великой депрессии, которая впервые продемонстрировала опасности нерегулируемого рынка, парадигма свободного рынка сменилась кейнсианской теорией, обосновавшей необходимость государственного регулирования экономики. Успехи социалистической индустриализации, проведенной впечатляющими темпами, и решающая роль СССР в победе над фашизмом способствовали распространению идей социализма. Мобилизация национальных экономик в условиях Второй мировой войны и рационирование продуктов питания в послевоенное время привели к усилению государственного регулирования в Западной Европе, США и Японии. Увеличение роли государства в экономике вызывало раздражение и беспокойство у либеральных ученых и представителей большого бизнеса.

Развитие этих тенденций побудило Хайека написать «Дорогу к рабству». Успех книги в США окрылил его, и он решил создать некий клуб единомышленников. Во время триумфального турне по США он встречался со старыми соратниками, такими как его учитель Людвиг фон Мизес, а также новыми сторонниками и будущими спонсорами. Хайек направил приглашения 50 ученым, из которых откликнулись 36 человек. После года подготовительной работы конференция, наконец, состоялась. Поначалу Мизес отнесся довольно скептически к этой инициативе, и только благодаря мягкой настойчивости своего ученика и спонсорской поддержке, он решился на поездку из США в Европу.

Вступительное слово Хайека задало тон не только дискуссиям на конференции, но и всему последующему неолиберальному дискурсу на долгие годы. Хайек определил повестку послевоенной идеологической реконструкции классического либерального движения. Для этого было необходимо, с одной стороны, «очистить традиционную либеральную теорию от некоторых случайных наростов, которые с течением временем приросли к ней» и, с другой стороны, «подготовиться к решению некоторых реальных проблем, которых избегал чрезмерно упрощенный либерализм или которые проявились, когда он превратился в застывшее и жесткое кредо» [141].

Следует отметить, что участники конференции несмотря на свои либеральные взгляды не представляли монолитного единства. Учитель Хайека Мизес был тогда типичным представителем старой гвардии классического либерализма. Сам Хайек, Милтон Фридман и Фриц Махлуп уже были неолибералами. Виктор Ойкен и Вильгельм Рёпке были немецкими ордолибералами и теоретиками социальной рыночной экономики. Бертран де Жувенель, Фрэнк Найт, Майкл Полани, Карл Поппер и Джордж Стиглер были либеральными социал-демократами. Морис Алле и Лайонел Роббинс представляли крайне левую ветвь либерализма. Между участниками существовали разногласия, например, по вопросам государственного контроля за денежно-кредитной политикой, роли религии, минимальной заработной платы и уровню обеспечения благосостояния, допустимому для свободной экономики. Некоторые участники, такие как Рёпке и Раппард, полагали, что либерализм должен был сдерживаться стремлением современного человека к безопасности. Мизес опасался, что такие уступки станут первым шагом на пути к рабству. Во время заседания, посвященного распределению доходов, некоторые участники высказывались в поддержку идеи прогрессивного подоходного налога, а Мизес возмущенно воскликнул: «Все вы – кучка социалистов!» [87]. Хотя участники не обязательно разделяли общую интерпретацию причин или последствий, однако, они видели опасности в расширении роли правительства, и, в первую очередь, в государстве благосостояния, во власти профсоюзов и монополий, а также в сохранявшейся угрозе и реальности инфляции.

Хайеку удалось направить дискуссии в конструктивное русло и завершить конференцию принятием Заявления о намерениях. Документ, принятый 8 апреля 1947 года, начинался пафосно: «Главные ценности цивилизации в опасности». Во многих странах «существенные условия сохранения человеческого достоинства и свободы уже исчезли», а в других они «находятся под постоянной угрозой». «Даже самое ценное достояние западного человека – свобода мысли и выражения находится под угрозой». В Заявлении указывалось, что «этому способствовало снижение веры в частную собственность и конкурентный рынок; ибо без децентрализованной власти и инициативы, связанной с этими институтами, трудно представить общество, в котором свобода может быть эффективно сохранена» [238].

Группа подчеркивала, что не намерена создавать ортодоксальное учение, учреждать или присоединяться к какой-либо политической партии или течениям, или вести пропаганду. Предполагалось сосредоточить усилия на изучении таких вопросов как: 1) «Переопределение функций государства для более четкого различия между тоталитарным и либеральным порядком». 2) «Методы восстановления верховенства права и обеспечения его развития таким образом, чтобы отдельные лица и группы не могли посягать на свободу других и частные права, что могло стать основой хищнической власти». 3) «Возможность установления минимальных стандартов средствами, не противоречащими инициативе и функционированию рынка» [238].

Несмотря на принципиальные разногласия, встреча, в целом, прошла успешно. Главным результатом было основание Общества Мон Пелерин 9 апреля 1947 года и избрание Хайека президентом. В ноябре того же года общество было официально зарегистрировано в США как некоммерческая организация. Его заявленной целью было «изучение политических, экономических, исторических, нравственных и философских аспектов гражданского общества, имеющих отношение к институциональным и организационным условиям, совместимым со свободой мысли и действий». Долгое время всей деятельностью Общества управляли сам Хайек, который был президентом с момента основания до 1961 года, и европейский секретарь Альберт Хунольд [87].

Как указывается на официальном сайте Общества, многие из его индивидуальных членов были известными и влиятельными персонами. Некоторые из них впоследствии были министрами в правительствах различных стран или высшими должностными лицами и даже президентами или премьер-министрами, среди них – Людвиг Эрхард в Германии (1963—1966), Луиджи Эйнауди в Италии (1948—1955), Март Лаар в Эстонии (1992—1994; 1999—2002), Ранил Викрамасингхе в Шри-Ланке (1993—1994; 2001—2004; 2015—2018 и с 2018 года) и Вацлав Клаус в Чешской Республике (2003—2013). Однако все они достигли этих высоких постов как индивидуумы, а не как представители Монпелеринского общества, подчеркивается на сайте.

Я столь подробно останавливаюсь на первых шагах Монпелеринского общества потому, что, во-первых, мне как научному работнику, было интересно открыть для себя (и надеюсь для читателя) малоизвестные факты об этом и по сей день довольно закрытом научном сообществе и то как Хайек занимался его продвижением и поисками спонсоров. Я с удивлением узнала, что те, кого сейчас называют «властелинами Вселенной», сталкивались с такими же проблемами, как и любой современный ученый, трудностями с публикациями трудов, финансированием исследований и организацией конференций. Я отношусь к этому периоду их деятельности с сочувствием и даже симпатией.

Во-вторых, мне хотелось проследить зарождение неолиберального движения, и в этом смысле собрание в Мон Пелерине представляет собой момент его зачатия, исходный пункт, хотя почти четверть века после этого неолиберализм продолжал находиться в латентном состоянии. Общество было своего рода спящей террористической ячейкой.

В-третьих, в дискуссиях на учредительной конференции в той или иной форме прозвучали практически все ключевые темы, которые волновали либеральное сообщество. Впоследствии некоторые из них, такие как вмешательство государства в экономику, получили приоритетное развитие в выступлениях и публикациях монпелеринцев. Однако с течением времени некоторые подходы изменились и даже произошли повороты на 180 градусов, это, в первую очередь, относится к трактовке конкуренции и монополии.

И, наконец, любопытно было узнать, что столь могущественное движение вылупилось из яйца в столь скромных условиях. Я имею в виду, что первыми спонсорами были не миллиардеры, а мало кому известные фонды или отдельные бизнесмены. Фонд Волкера финансировал транспортные расходы американских участников для поездки на учредительное заседание в 1947 году; на протяжении многих лет щедрые пожертвования поступали от ряда европейских и американских фондов [87]. Тогда ведь не существовало всемогущих «Коктопуса», Сороса и т. п. Интересен тот факт, что Хайек обращался за поддержкой к Рокфеллерам с просьбой пожертвовать 5 тыс. долл., но получил отказ. Тогда он планировал собрать 30 тыс. долл. для организации ежегодной конференции Монпелеринского общества в США, но так и не смог. Получается, что для поддержания общества на плаву счет шел всего на несколько десятков тысяч долларов в год, что не идет ни в какое сравнение с авансом в миллион долларов, который Березовский и Гусинский выдали Чубайсу и Коху на написание книги о приватизации, которая так и не была написана. А жаль. Может быть там они, наконец, дали бы научное обоснование приватизации и объяснили, почему частная собственность эффективнее государственной.

Еще более неприметным событием, случившимся в том же году, была смерть Уильяма Волкера 4 ноября 1947 г. в американском Канзас-Сити. Однако эти два события оказались связанными невидимой, но прочной нитью, протянувшейся в Европу из-за океана. Волкер не был ученым либерального толка. Он был успешным предпринимателем, который создал с нуля фирму по производству аксессуаров для интерьера и превратил ее в многомиллионный бизнес. В 1932 году Волкер направил половину своего состояния в благотворительный фонд Уильяма Волкера (Volker Fund). В уставе фонда указывалось, что он будет «заботиться о больных, престарелых и беспомощных»; «обеспечивать средства и условия для физического, умственного, морального и духовного совершенствования людей»; «улучшать условия жизни и работы» и поддерживать «образование и учебные заведения».

По жестокой иронии судьбы наследник Уильяма Волкера и его душеприказчик Гарольд Лахнау оказался большим поклонником трудов Хайека, и, особенно, «Дороги к рабству», являясь ярым сторонником неолиберализма. Под руководством Лахнау Фонд сместил фокус внимания с благотворительной деятельности в Канзас-Сити и начал оказывать финансовую поддержку Монпелеринскому обществу с целью пропаганды мировоззрения австрийской школы в США². В первые годы существования Общества Мон Пелерин фонд Волкера был одним из немногих, кто финансировал расходы по организации собраний. При финансовой поддержке Фонда Фридрих Хайек оказался в Чикагском университете. Фонд также оказывал помощь ряду либеральных ученых, членам Общества, которые в то время не могли получить должности в американских университетах, таким как Мизес и Аарон Директор. Я так подробно пишу о фонде Волкера потому, что меня поразило столь благоприятное для Общества стечение обстоятельств, которое привело к тому, что после смерти основателя фонда его средства стали служить для финансовой подпитки неолиберализма, по самой своей сути, глубоко враждебного той благородной социальной деятельности, которой занимался сам Волкер.

Более двух десятилетий Монпелеринское общество было в буквальном смысле тайным, т.е. о его существовании было известно только посвященным. Этот статус сохранялся не только потому, что оно особо себя не афишировало, но главным образом, потому, что время его еще не пришло, и идеи, которые оно продвигало не очень интересовали широкую общественность. Между тем, Общество занималось вполне нормальными для научной организации рутинными делами. Проводило ежегодные конференции в разных странах. Учредило пару дочерних организаций. Его члены активно публиковали научные труды, преподавали в университетах и бизнес-школах по обе стороны Атлантики, участвовали в научных дискуссиях, выступали перед бизнес-сообществом. Мирная академическая жизнь внезапно и приятно прервалась в 1970-х годах.

Как повествует Эмон Батлер, «в 1980-1990-х гг. у них было волнующее чувство, что наконец-то дела пошли своим чередом. Несколько стран, начиная с правительства Маргарет Тэтчер в Великобритании, приватизировали свои государственные предприятия; правительства, начиная с Китая, Индии и Америки и кончая Францией, проводили либерализацию, сокращение или снижение налогов и был достигнут прогресс в либерализации международной торговли. Затем в 1989 году с поразительной скоростью рухнул железный занавес, и обнажилась экономическая катастрофа, которая скрывалась за ним». Он пишет, что «невозможно измерить влияние Общества в этой революции». Однако вскользь отмечает, что «путем создания международной сети, с помощью которой могут распространяться либеральные идеи, и через политические институты, которые продвигали его принципы, оно, несомненно, изменило события» [87].

Вместе с востребованностью неолиберальных теорий со стороны мировых лидеров пришло и долгожданное научное признание. На Общество полился золотой дождь в виде Нобелевских премий по экономике. Восемь его членов стали Нобелевскими лауреатами. Первым премию получил Фридрих фон Хайек (1974). Затем ее удостоились Милтон Фридман (1976), Джордж Стиглер (1982), Джеймс М. Бьюкенен (1986), Морис Алле (1988), Роналд Коуз (1991), Гэри Беккер (1992) и Вернон Смит (2002). Еще один монперелинец, перуанский писатель Марио Варгас Льоса, получил Нобелевскую премию по литературе в 2010 году.

Здесь необходимо уточнить, что Нобелевская премия по экономике – это сокращенное название, а полностью оно звучит так – Премия Шведского национального банка по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля, т.е. это неофициальная, параллельная премия, типа Шнобелевской премии. Сходство с настоящей Нобелевской премией лишь в том, что она присуждается и вручается в Швеции.

Эмон Финглтон, бывший редактор The Forbes и The Financial Times, в саркастической статье с длинным названием «Бог изобрел экономистов, чтобы астрологи выглядели хорошо, так почему же экономисты получают все Нобелевские премии?» подверг уничтожающей критике неолиберальную идеологию ее получателей. Он пишет: «Что касается Нобелевской премии по экономике, я вряд ли одинок в утверждении о ее необычайной предвзятости. Даже потомки Альфреда Нобеля заметили это и пригрозили запретить использовать в названии экономического приза имя Нобеля. По их мнению, Альфред Нобель отрекся бы от многих мошенников, которые прикрываются его именем». Он указывает, что «в течение многих лет подавляющее большинство получателей шведской безделушки были экстремальными сторонниками laissez-faire. Таким образом, именно им мы должны быть благодарны за радикальное финансовое дерегулирование, которое испортило жизнь многим покупателям жилья и мелким инвесторам в США (не говоря уже об Ирландии, Испании и других странах)» [120].

По сути дела, единственным настоящим Нобелевским лауреатом из числа монпелеринцев является писатель Варгас Льоса. Как бы то ни было присуждение Нобелевской премии по экономике восьми его членам подняло престиж Общества в глазах широкой общественности, придало больший вес их суждениям и способствовало дальнейшему продвижению и широкому распространению неолиберальной доктрины.

К 2012 году Общество выросло до 699 членов – около 140 было добавлено после решения, принятого на Общем собрании в Сиднее в 2010 году, разрешившее расширение до 1000 членов. Кстати, при желании можно попытаться стать членом Монпелерина. Как указывается на его сайте, «следующее окно для подачи заявки на членство откроется с 1 апреля по 30 июня 2020 года»³.

Прискорбно, но факт, после неожиданно свалившейся славы и признания деятельность Общества и жизнь его ведущих членов радикально изменилась. Постепенно Монпелерин превратился из научного сообщества в младшего брата Бильдебергского клуба, а его анонимность сменилась шумной публичностью и политической активностью. Вот на этом переломном моменте временно оставим Монпелеринское общество и обратимся к трудам его главных идеологов, заложивших краеугольные камни неолиберализма.