Помечтай еще мне!

.

«Бог» – просто бренд на обложке.

Хорошо раскрученный бренд. Но текст пишут все окрестные бесы, кому только не лень.

Виктор Пелевин, «T»

Экстази, меня увези.

Элджей

© Тарас Шира, 2020

ISBN 978-5-4498-0980-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Это произведение относится к категории художественной литературы. Таким образом, все персонажи являются вымышленными. Их мысли, высказывания и рассуждения могут не совпадать с точкой зрения автора.

Произведение носит развлекательный характер и ничего не пропагандирует.

Автор всячески осуждает действия героев и предостерегает читателя от употребления любых веществ, запрещенных на территории РФ.

Наркотики – зло.

Глава 1

1.

MDMA. Молли. Адам.

Экстази.

Знаешь, для чего придумали экстази? Эта штука позволит побывать тебе там, где ты никогда не будешь.

Вспомни все свои ощущения, приводящие тебя в экстаз: первая поездка на американских горках, первая пятерка в школе, первая прогулка с девушкой, от которой ты без ума. Первый поцелуй, первый секс. Первая зарплата, на которую ты купил те самые кроссовки, о которых мечтал последние полгода.

А теперь возьми все эти эмоции и хорошенько перемешай. Процеди и слей всю тревогу, неуверенность и все свои комплексы, которые ты старательно собираешь лет с 14. Пей получившийся коктейль небольшими глотками.

Не пойми меня неправильно, но наш организм – это фабрика по страданиям. Все хорошее дается через усилия и боль, не так ли? По крайней мере, нас учили этому всю жизнь. Отдыхать у нас не принято. Даже когда тебе звонят, и на вопрос «что ты делаешь?» как-то неловко отвечать «ничего». Как будто в безделье есть что-то постыдное.

Учись, чтобы найти работу. Работай, чтобы найти работу получше. А потом – женись.

Нет, я не хочу, чтобы мои слова были похожи на слова Марка Рентона из фильма «На игле». Ну, вот эти его «выбери жизнь, выбери недвижимость и стиральную машину», когда он уходит в закат под трек Born Slippy. Да и тем более, речь там шла о героине. При слове «героин» меня неприятно передергивает – я даже и не представляю насколько надо себя ненавидеть, чтобы тыкать себе в вену иглой.

Но экстази – это совсем другое.

Наш организм нас ненавидит. Он разговаривает с нами на языке больных суставов, ноющих поясниц и пульпидов, появляющихся вдруг в воскресенье вечером. А серотонин он выдает с ужимистостью старухи-процентщицы.

Вот видите, я читал Достоевского. А значит, заработал пару очков вашего доверия. Наркоманы же не читают книжки, ведь так?

Я лежал на земле и смотрел на звездное небо. На расстоянии вытянутых рук образовались две ямки – это я сгребал руками песок вместе с галькой. Чуть разжимая кулак, я давал песку тонкой струйкой сбежать по моему предплечью Вы знаете, что у песка даже есть свой запах? Он пахнет моллюсками и горячей бумагой. Сейчас я мог бы рассказать вам о запахе все. Больше, чем любая девочка из Иль де Ботэ. Да какой, в жопу, Иль де Ботэ – я бы обскакал Жан Батист Гренуя.

Да, вторая таблетка через полтора часа после первой сделала свое дело.

Наверное, со стороны я выглядел ничтожеством – молодой 26-летний парень в рубашке и брюках, валяюсь в песке и скалюсь в небо.

Вряд ли таким меня хотел видеть моя мама.

Я с детства боялся наркотиков. Даже травку не курил. Мне почему-то казалось, что от нее у меня обязательно остановится сердце. Не спрашивай, почему. Параноики меня поймут.

Я так себе это и представлял: сидим мы, значит, в компании из 10 человек. Курим. И с утра все как ни в чем не бывало идут на работу. А меня забирает катафалк. Рядом топчутся ревущие родители.

Или так: патологоанатом поднимает простыню и моя бабушка, закрыв руками рот, начинает реветь. Патологоанатом понимает все без слов и возвращает простыню на место.

Есть благородные смерти. Например, спасти детей из горящего автобуса и задохнуться от угарного газа.

Есть просто глупые – идти в наушниках и не услышать истошно гудящий трамвай.

Я же в своем воображении погибал нисколько не романтично – в собственной блевотине и с обоссаными штанами.

В ушах стоял гул от летящего где-то вдали самолета. Звук как будто бы шел от земли.

Первый раз, когда я попробовал экстази, я испугался. Первая мысль – нужен адсорбент. Я съел активированного угля, а потом – несколько кусков пиццы. Запил все это дело я литром яблочного сока.

Эйфория обошла меня стороной.

Но когда я увидел кайфующих друзей, я даже немного пожалел. Я понял: что-то очень важное прошло мимо меня.

С тех пор прошел год.

Сегодня я был негласным ментором – я следил за тем, чтобы всем было хорошо и никто не словил бэд трип. Точнее, бэд трип ты не словишь. Первый признак прихода – полное исчезновение чувства тревоги. Наоборот, ты можешь даже захотеть залезть на какую-то верхотуру, даже если боишься высоты. В принципе, в этом и заключается единственная опасность экстази.

Кстати, можете меня поздравить. Сегодня у меня День Рождения. Обычно я его не отмечаю. Зачем?

Нам почему-то всегда нужны какие-то даты и поводы.

Родительский день, чтобы съездить на кладбище и посигналить другим таким же умникам, отпросившимся с работы на час раньше.

Новый год, чтобы бросить тлеющую бумажку в бокал шампанского.

День ребенка, чтобы извиниться перед своими детьми за то, что вы их били в детстве.

Кстати, насчет Дня Рождения. Мама уже лет пять не дарит мне подарки. Взамен она прощает мне часть моих долгов. По-моему, это справедливо.

На празднике я был не знаком только с одной семейной парой – они с самого приезда держались за руки, как будто приехали не ко мне на День Рождения, а шли через вечерний парк в день ВДВ.

Они сидели в сторонке, нога к ноге. Но от экстази не отказались.

Я немного поболтал с ними. Он – врач-терапевт, она – учительница начальных классов.

Я отпустил какую-то банальщину про маленькую зарплату врачей и учителей.

– Раньше всех выгорают порноактеры, врачи и учителя, – сказал я. – Разница в том, что у первых – секс, а у вторых – самая настоящая ебля. А вообще, не знаю, как там нынешнее поколение, но пацаны из моего класса оживились на уроках лишь дважды: в первый раз, когда на физике натирали эбонитовую палочку, а во-второй – когда химии рассказали про ученого по имени Гей-Люссак.

Впервые за весь вечер они нерешительно похихикали.

Ну да ладно. Вернемся к моему празднику.

Как правило, меня начинает вставлять первым.

Я не ем за 8—10 часов до употребления экстази. Желательно, чтобы желудок был пустым. Если мучает чувство голода – не страшно. Следующие 12—16 часов вы вряд ли захотите есть.

Я посоветовал всем приехать голодными. Вряд ли они меня послушались, хотя это их проблемы. Просто мне хочется, чтобы сегодня все оказались счастливы. Это было что-то вроде синдрома Бога: я знал, что смогу сегодня всем даровать эйфорию независимо от пола, возраста, политических взглядов и вероисповедания. Как-то так.

Надеюсь, я не оскорбил ничьи «чувства верующих». А то сегодня и шагу нельзя ступить, чтоб не оскорбить каких-нибудь толстух, верующих или феминисток.

Наутро хозяйка удивится, что мясо и купаты так и остались на столе, как и запечатанная пачка с углями. Мы даже мангал не разожгли. Она решит, что мы перессорились и разошлись по домам. Это единственное рациональное объяснение, к которому она придет.

Что ж, пусть и дальше так считает.

Но это будет утром.

А у нас впереди вся ночь.

2.

Мы налили по стакану пива и я созвал всех в круг. Мы обнялись, как в каком-то пьяном хороводе.

– Друзья, – сказал я. – Эта ночь запомнится всем. Завтра – суббота.

Я снял руку с чьего-то плеча и посмотрел на часы.

– Суббота уже через полчаса. А потом – воскресенье. А потом, сука, понедельник. Но до этого понедельника – еще целая вечность. А мы здесь. За три пизды от города. И давайте сделаем так, чтобы этот момент остался в нашей памяти!

Когда ты съел экстази, ты уже не можешь заниматься обычными делами. Ты ведешь себя как школьник, который спер у отца сигарету и ждет, когда тот уйдет на работу.

Ты постоянно смотришь на часы, начинаешь шутить и ржать над всем, хоть палец тебе покажи.

Серьезно, тебе даже покажется остроумными анекдоты на последней странице Комсомольской правды. Вот она, сила предвкушения.

– Что-то мне нехорошо, – сказала училка.

– Успокойся, – говорю. Ты съела ее минуту назад.

Ее дружок – врач был тут как тут и потрепал ее по плечу. Какая, блин, милота.

Через 15—20 минут я уже увидел, кто из ребят перешел на новую ступень.

Нет, звучит как-то по-наркошски. Давайте скажу проще и понятнее – я почувствовал, кого вставило.

Люди в этот момент выглядит так, как, наверное, выглядит слепой, который вдруг обрел зрение. Они судорожно мотают головой, трогают свою одежду и с шумом вдыхают воздух, как будто до этого всю ночь провели в противогазе.

Еще через 20 минут приход случился у всех.

Мы дружно обнялись о прорычали что-то нечленораздельное. Обнимались, как регбисты – у меня даже швы на футболке затрещали. Все дружно заорали, стукнулись лбами и расцепились. Чей-то покатый лоб угодил мне прямо в глаз, и я на секунду поймал разноцветные узоры.

Мы разбрелись по компаниям по 2—3 человека. Были и те, кто воодушевленно бродили в одиночку. Тут негде было упасть, провалиться или заблудиться, так что я был за всех спокоен.

Я шел по пляжу. Отовсюду доносились восторженные возгласы. Я снял туфли, носки и отшвырнул их в кусты. Найду их с утра. А сейчас я хотел пройтись голыми ногами по еще теплому песку – днем было +32.

Я подсаживался к беседующим, и, если они не несли ахинею, поддерживал с ними беседу.

Двое пацанов – не буду грузить вас обилием имен, тем более, многих из них вы больше не встретите, говорили про баб – и, честно говоря, я не особо хотело вникать. Для того, чтобы говорить о бабах, была придумана водка и слабоалкогольные коктейли. Да чего уж там, мы и трезвыми постоянно о них говорим. Тратить на это бесценные минуты трипа – верх глупости.

Еще трое танцевали под песню ATL

…на дне ящика лежал самый модный манекен

Заработаешь деньжат – проебутся кореша

Но мы танцуем как снежинки в самом пекле кутежа…

Я подошел поближе и сел.

Какой-то парень флексил у костра. Он был в черных трениках и чистых белых кроссовках на платформе. Типа как у Элджея или всяких там столичных модников. Надо же было надеть такие на пляж.

Он нацепил старую женскую шубу, которая висела в домике, что я снял на сутки. В ней он был похож на сутенера из комедии начала двухтысячных.

Я залип, глядя на его танец.

Мнут через 5 я встал, отряхнул песок и пошел дальше.

– А представь, что все мужчины станут асексуальными?

Бля, куда я попал. Знаю я эти разговоры. Скорее всего, этому пацану долго не давали.

– Ну, к примеру, все мужское либидо в мире мира снизится на 80 процентов.

– Почему именно на 80? – переспросил Денис.

Денис – мой сосед, живет на 3 этажа выше. Он тут единственный из моей компании. Он немного туповат. Причем туповат в плане житейском. Например, он сдал на права с первого раза и спокойно поступил на бюджет. Но все что касается иронии, сарказма или экивоков – полный провал. Даже анекдоты ему приходилось растолковывать.

От такого вопроса оратор слегка растерялся.

– Ну, я условно, – продолжил он. – Представь, как они заволнуются.

– Кто, «они»? – не унимался Денис.

– Девушки.

Слово «девушки» этот парень произнес с таким пиететом, с каким его произносят только обиженки и подкаблучники. Всё ясно.

– Представь, что мы обесценим сексуальность. Весь этот феминизм – не наша история. У нас и так всегда был матриархат. Нас всех воспитывали мамаши, пока отцы были на работах. А возьмите бодипозитив. Он был всегда! Серьезно, вспомните всех этих жирух в этих черных леггинсах цвета полиэтиленового пакета.

– Согласен! – сказал я, – если я еще раз услышу слово феминизм, я, блин, нахер выкину ноут и уйду в монастырь. В 2020 году кто-то обижается на феминитивы? Вы, блин, серьезно?

Денис слабо улыбнулся и посмотрел на меня. Наверное, он сейчас думал, всерьез ли я про монастырь.

При всей своей тупости Денис стремился поучаствовать в любом разговоре – он был вездесущ, как Авиасейлс со своей рекламой.

Вот еще одно преимущество экстази – в обычном состоянии от тупости Дениса я хочу хорошенько ему втащить. Сейчас же мне его непонятливость кажется даже немного милой.

Меня понемногу начало отпускать.

Я начал дышать полной грудью и ушел к понтону, чтобы побыть одному. Надо успеть урвать от этого мира как можно больше, прежде чем я вернусь в мир настоящий.

На понтоне что-то темнело – я подошел ближе, и понял, что это та самая училка, которая приехала с парнем – врачом. Почему-то издалека я принял ее за кресло.

Стоп. Какое, нахер, кресло может быть на понтоне?!

Видок у нее был так себе.

– Я сейчас сблюю, – сказал она.

– Не сблюешь, – ответил я. А где твой спутник?

– Там, – она показала на кусты.

Я пошел туда.

Ее дружок-терапевт был уже готовенький. Он сидел и блаженно нюхал листья лопуха. Перед ним лежали сорванные ветки. Для стороннего наблюдателя он мог бы сойти за умственно отсталого.

В песке лежал телефон. Оттуда голосила Билли Айлиш. Песня – When the party is over. Хороший выбор. Сам как-то под нее очень неплохо трипанул. При виде меня его глаза заблестели от восторга. Его щеки были мокрые от слез.

Я понимающе улыбнулся и вышел из кустов.

– Именинник, подь сюды! – голос Даниила разрезал ночное небо.

Он был на другом конце понтона.

– Бегу, родной! – крикнул я.

По спине побежали мурашки.

Даниил – спонсор сегодняшней эйфории. Именно он открыл для меня экстази, за что я ему бесконечно благодарен. Он стал моим проводником в новый мир.

Он был со своими тараканами – гиперактивный, слегка мнительный и неуравновешенный.

Все свою цивилизованность Даниил давил с усердием дошкольника, нашедшего муравейник. Своими выходками и русыми кудрями он иногда напоминал мне располневшего Тарзана, которого одели в человеческие одежды, но не предупредили, что не надо вскарабкиваться на фонарные столбы.

Но если подумать, все мы не подарки, ведь так?

– А давай под нашу песню! – крикнул я. – Умоляю, скажи, что ты взял с собой телефон!

– Обижаешь, братишка. Сейчас включу.

Он склонился над телефоном. Его лицо озарилось голубоватым светом.

– Сейчас, тут интернет тупой.

Я стоял, как напружиненный. Все внутрь взрывалось. Я еще мог продлить свой трип любимой песней.

И тут с конца понтона донеслось

– Небо на ладонииии…

Миллионы. Нет, миллиарды мурашек побежали по моему телу.

– В платье БЕЛОСНЕЖНОМ! – заорал я.

– Небо на ладони – подхватил Даниил.

– Ты несла МНЕ НЕЖНО!!

Помните этот избитый киношный прием, когда двое в замедленной съемке несутся друг к другу через пшеничное поле? Наверное, со стороны это выглядело так же. Но в том состоянии мне было абсолютно насрать, кто и что подумает.

Мы встретились на середине понтона и крепко обнялись.

– Давай еще по одной?

Я непонимающе посмотрел на него.

– Как по одной?

– А ты думал, я к братану своему приеду без сюрприза? Это мой маленький подарок. Ну, разумеется, основной ждет тебя, как мы вернемся. Я…

Я не дал Даниилу договорить и обнял его. Точнее, я буквально бросился к нему на шею.

– Давай, пока никто не видит, – он достал из кармана спичечный коробок.

И вот теперь, возвращаемся к началу. Я лежу на песке и смотрю в небо. Вернее, сначала я шел, но потом ноги перестали меня слушаться. Я обмяк и очутился на земле.

Скорее всего, я лежал в какой-то скрюченной позе – но какая в этом разница. Я лежал и смотрел на звезды.

Мир – не такой, как мы хотим.

Средняя зарплата в моем городе – 25 тысяч рублей. У меня три пустых кредитных карты и три просроченных ежемесячных платежа.

Журналисту могут подбросить наркотики, а протестующему дать 3 года колонии, за то что он кинул в мента пластиковый стаканчик.

Наша страна катится в тартары, в интернете все ждут третью мировую, а Грета Тунберг – человек, блядь, года по версии журнала Таймс.

Куда катится этот мир?

Но сейчас это не имело никакого значения.

Сейчас я был счастлив.

Даниил подошел и рухнул рядом.

– Братан, спасибо тебе за День рождения!

Я промычал что-то нечленораздельно – одобрительное.

Он повернулся ко мне.

– Слушай, это лучший день в моей жизни.

– И мой.

Ага, пока ты нас всех не подставишь.

Хотя, всему свое время.

Глава 2

Когда-то я работал в гостинице, и девочки-администраторы показывали скандальным клиентам фак. Разумеется, в спину – когда те разворачивались от стойки ресепшена и шли к лифту.

Я всегда удивлялся, как они не боялись, что гость вдруг повернется. Однажды всё вскрылось и был крупный скандал. Знаете, как это вышло? Никто из нас почему-то не заметил, что на противоположной стене ресепшена все это время висело огромное зеркало. Мы о нем как-то не подумали.

У каждого в жизни есть это «зеркало», которое нас разоблачит. Но до поры до времени мы его не замечаем.

В детстве я четко уяснил, что самое глупое – это спорить с родителями и доказывать свою правоту. Это где-то там, в прогрессивных странах и на страницах журнала Psychologies говорится, что в первую очередь дети – это такие же люди. Хер там плавал. Объясните это постсоветской школе воспитания.

Когда я ходил в школу, мои родители пребывали в абсолютной уверенности, что меня собьет машина. Они купили мне большой квадратный портфель со светоотражателями. У всех нормальных детей были ранцы, которые они надевали на одно плечо. Я же стал обладателем одного большого квадратного недоразумения. Он был кислотно-желтого цвета. Сейчас такие носят ребята из Яндекс еды.

С таким портфелем мне даже не нужна была бумажка «Пни меня» на спине. Этот портфель был одной огромной флуоресцентной просьбой. Вывеской в Лас Вегасе, на которой было написано «Если хочешь до кого-то доебаться – вот он я» Напоминаю, он был со светоотражателями.

Совет родителям – если ваш сын – задрот, не покупайте ему блестящую одежду. Тогда у него хотя бы будет шанс проскочить незамеченным.

После школы у меня было 3 кружка и еврейская школа.

Ненавижу это слово – кружки. Стараешься казаться взрослым, а тут твоя бабушка говорит «кружок» – и вот ты снова малолетний идиот, пускающий носом пузыри.

Еврейская школа – это отдельная тема.

Бабушка считала, что все евреи – умные. Наверное, она думала, что эрудиция передается воздушно-капельным путем. Не знаю. Но на семейном совете было принято решение отдать туда меня и моего брата. Как вы могли понять, нашего мнения никто не спросил.

Если быть точным, еврейская школа тоже была «кружком» – ходили мы туда после занятий в обычной школе.

Мне там нравилось – я был свободен от стереотипов о евреях, поправлял на голове кипу и с удовольствием делал картинки из макарон.

Вообще, мы как будто специально поддерживали стереотипный образ евреев из мультика South Park. На обед вместо хлеба всегда была маца, а вечером мы рассказывали друг другу стихи на иврите.

Правда, однажды у меня появились к бабушке вопросы.

Мы возвращались с еврейской школы и шли втроем на остановку – я, мой старший брат и парень по имени Давид. Давид был помладше нас и тоже ходил в еврейскую школу – но в отличие от нас, он был настоящим евреем.

– Жиды – пидорасы!!

Мы обернулись – и очень вовремя. Камень пролетел в полуметре от моей головы.

– Бежим! – сказал я. И мы побежали.

Мы не знали, кто такие жиды. Зато мы прекрасно знали, кто такие пидарасы. Да и брошенный камень недвусмысленно выдавал намерения этих ребят. Мы с братом даже немного обогнали юркого Давида. Была слабая надежда, что если его поймают, то уже не станут преследовать нас. Я снял кипу и сунул ее в карман – а Давид бежал, придерживая ее на голове. Как будто даже в момент побега не хотел терять свое национальное достоинство.

Но нас не стали преследовать. На дворе был 2004 год, и все-таки антисемитские настроения к тому времени поутихли.

Но инцидент с камнем меня тогда сильно встревожил. Я пришел к бабушке и все ей рассказал.

– Они просто завидуют, – ответила она. – Глупые и ничего не понимают.

Уже тогда я начал подозревать, что бабушка не всегда бывает права.

Может, если бы мы ходили в школу для юных мусульман, нас бы никто не тронул. А евреев никто не боится.

Через год еврейская школа мне надоела. Бабушка сначала устроила трагедию, но все-таки дала слабину. Ходить туда мы перестали.

К 14 годам я был избавлен почти от всех кружков.

Помните, я говорил про зеркало? Так вот, мои родители впервые посмотрели в это зеркало, и, наконец, смирились с тем, что у меня нет никаких талантов.

Я просто плыл по течению. Моя привычная походка – сгорбленная спина и взгляд в асфальт.

Правда, оставалось еще художественная школа.

Рисовал я просто отвратительно. Однажды был день матери, и мы рисовали – кого бы вы думали? – маму. Вернее, ее портрет. Все дети пришли с фотографиями своих мам и держали их рядом с ватманом. Это было что-то вроде контрольного рисунка. Так у нас время от времени хотели выявить самых талантливых и даровитых.

Руководитель кружка ходила за спинами и смотрела, как у нас получается. Я ее не любил – за ее двойной подбородок и за то, как она одевалась. Она все время носила белые блузки и одни и те же черные брюки.

А еще я почему-то в упор не помнил, чтобы нам говорили принести фотографию мамы. Срисовывать мне было не с кого.

Мы закончили. В этот момент руководитель нашего кружка как раз стояла у меня за спиной.

– Это что?? – она схватила мой ватман и вытянула его перед собой, чтобы получше рассмотреть. И тут она начала хохотать. Это был не просто смех, это был настоящий хохот. Ее безразмерная грудь в белой блузке прыгала вместе с ожерельем из ненастоящего жемчуга.

– Вы только посмотрите, что нарисовал наш Айвазовский! – с этими словами она показала ватман всему классу.

И тут весь класс гомерически заржал. Я сидел красный и старался выдавить улыбку.

– Я не могу, – руководитель чуть не рыдала от смеха, – пойду второй смене покажу!

Она вышла из кабинета и процокала каблуками по коридору. Я услышал, как в конце коридора открывается и закрывается дверь, где был кабинет второй смены. Тишина.

И тут мы услышали гул – это ржала вторая смена.

Я сложил в пенал карандаши, закрыл акварельные краски и вышел из кабинета. Взял в гардеробе куртку и пошел домой.

Как только я вышел на улицу, окно нашего кабинета открылось и оттуда показалась голова

– Айвазовский!! – крикнул мне рыжий придурок из моей группы.

Я сделал вид, что не слышу и свернул за угол.

Там я уже, наконец, смог по-человечески разреветься.

Да, существо, которое вышло из-под моего карандаша, напоминало не маму, а скорее, Моргана Фримена. И то – в лучшем случае. Но разве это повод выставлять меня придурком?

Спустя час блужданий по городу я понял, что мне это только на руку. Ходить в художественную школу мне никогда не нравилось.

Я вернулся, на цыпочках подошел к кабинету и аккуратно прислушался. Там никого не было. Я проскочил внутрь и увидел на столе свой рисунок. Он лежал на самом верху. Наверное, мой художественный руководитель собиралась еще кого-то ему показать. Может, хотела устроить с моим рисунком гастроли по всей художественной школе. Я быстро схватил его и вышел. Я не стал его выбрасывать – наоборот, я пришел с ним домой.

– А где твой контрольный рисунок? – Спросила мама, когда пришла с работы.

– Он на кухне. На столе. – Невозмутимо ответил я.

Я слышал, как они с бабушкой прошли на кухню. Щелкнул выключатель. Тишина.

Хотя лучше бы ржали они, а не вся художественная школа. Наконец, они вышли из кухни и вернулись к себе в гостиную. Ко мне они не заходили.

Утром мама сказала:

– Мы с бабушкой тут посоветовались – ты можешь больше не ходить в художественную школу.

Я отвернулся стенке и улыбнулся.

«Айвазовский» – 1

«Художественная школа» – 0