Жена в стиле милитари

Я не знаю, чья это спина. Но она такая широкая, сильная, уютная. Мне так хочется ее погладить. Наверное, она теплая и гладкая. Я нежно касаюсь ее пальцами, и вдруг раздается оглушительный звон. Я открываю глаза и сразу фокусирую их на будильнике. Шесть пятнадцать. Как? Я же ставила на половину шестого! Или не ставила? Совсем плохая стала… В состоянии «Поднять – подняли, а разбудить забыли», босая, шлепаю на кухню. Сережа, уже одетый, стоит с чашкой кофе в руке.

– Ну и чего ты встала? Иди ложись, поспи еще, я уже ухожу, – говорит он.

– Сережа, я опять проспала. Ну почему ты меня не разбудил? – канючу я.

– А зачем? Что, я кофе сам себе не сварю?

– Ты сваришь. Только жена тогда зачем?

– И правда, зачем? Я подумаю об этом…

– Я тебе подумаю! Думальщик! А ты в этот раз не очень надолго?

Сергей поставил чашку на стол, и в следующую минуту я оказалась в кольце его рук. Как в домике.

– Маринка, ну ты же знаешь. Это не от меня зависит, по ситуации. Я буду звонить по возможности. Не знаю, какая там связь. Скорей всего, никакая…

Во входную дверь осторожно постучали. Домик пропал.

– Это Володя. Все, пока! Или досыпай.

Сергей быстро прошел в прихожую, я – следом. Пока он надевал куртку, я взяла в руки собранную с вечера дорожную сумку.

– С ума сошла? Она же тяжелая! – привычно возмутился муж. Я охотно уступила суму и подняла лицо для поцелуя. Муж традиционно чмокнул в губы.

– Ну все, пока! – сказал он и вышел, аккуратно захлопнув дверь. На миг в дверном проеме мелькнуло лицо Володи, и я невольно отшатнулась: негоже водителю созерцать жену босса в ночной рубашке.

Пошла в спальню и из окна понаблюдала, как как мой муж садится в машину, как она неспешно трогается, оставляя на белом припорошенном асфальте две темные полосы.

А небо на востоке еще только начинает светлеть. И в доме напротив еще половина окон темная. Спят еще люди. Может, не грех и мне покемарить еще часок-другой?

Я нырнула под одеяло. Тихо. Тепло. Счастье.

Утро начинается с рассвета… А вот у меня, как раз, с рассвета не всегда. Бывает, что оно начинается в полдень. Но с чего оно начинается неизменно – так это с уборки. Даже если и убирать-то нечего. Просто с тех пор, как я не работаю, мне как-то совестно просто так встать и ничего не делать. Синдром Золушки, вероятно. Поэтому сразу: умылась, быстренько все протерла и, наконец, неспешный заслуженный завтрак и кофе.

Да, я не работаю. С тех пор, как Сережа стал хорошо зарабатывать, ходить на свою работу мне стало как-то незачем, настолько это стали несопоставимые цифры – его заработок и мой. Не знаю, как поживают без меня те учреждения, коим я подарила часть своей жизни, работая то секретарем, то диспетчером, то воспитателем, а я без них поживаю просто отлично! Единственный мой сынуля – уже студент, учится в другом городе, муж все больше пропадает на работе, а я все чаще завтракаю, обедаю и ужинаю одна. Сначала я обрадовалась внезапно свалившемуся долгожданному достатку, затем затосковала без работы, и лишь недавно стала находить прелесть в том, что так много времени провожу наедине с собой. Наконец-то, я могу прочитать все то, на что раньше не хватало времени. А сколько спектаклей, выставок увидела я за последний год! Да я за всю свою жизнь столько не видела! Жаль только, что Сережа редко бывает свободен, и поэтому на все культурные мероприятия я хожу со своей школьной подругой Ириной, что в общем-то и неплохо – надо же хоть когда-то видеться, не все же только по телефону общаться! Вот и сегодня мы с ней встречаемся на выставке молодых художников. Но это потом. А сейчас я кайфую от обалденного кофе и наблюдаю за парочкой голубей по ту сторону окна. Это мои давние приятели. Вот прямо сейчас открою окно, и они получат своей ежедневный паек: хлебные крошки и семечки.

Хотя, нет. Подождите, голубки, в дверь звонят.

На лестничной клетке – Наташка из квартиры напротив. Конечно, кто же еще? За те два года, что она живет в нашем доме, мы здорово сблизились. Хотя я не уверена, что это здорово. Наташка много младше меня, квартира ей досталась по наследству, и она въехала в нее вместе со своими, вроде бы, и милыми, но довольно беспардонными привычками. Наташка – из тех, кому обязательно нужен в жизни поводырь, кумир, которому подражают, на кого молятся и кому можно открыть всю душу. По совершенно непонятным для меня причинам выбор этот пал на меня. На данном этапе ее жизни. Очень надеюсь, что в скором будущем она подберет для себя другого, более терпеливого кумира. А пока что я исполняю эту роль, и свою душу Наташка регулярно открывает мне.

– Привет, Марина, к тебе можно?

– Здравствуй, Наташа. Ну конечно, заходи. Кофе будешь? – на ходу спросила я.

– Да нет. А в общем, давай. Авось, полегчает.

Я вопросительно посмотрела на уже привычно устроившуюся на кухонном диванчике Наташку.

– У тебя что-то случилось? Надеюсь, ничего страшного?

– Ой, я даже не знаю… – простонала она.

– Ну давай рассказывай, чего время-то тянуть? – я села напротив и приготовилась слушать.

– Марин, я потеряла свою единственную в жизни любовь!

– Господи, да говори ты толком! Что-нибудь с Валерой?

– Марина, ну ты вообще! Я с ним рассталась уже давно. Уже неделя, даже больше. Это было все не то… Я влюбилась. Теперь уже по-настоящему! Он – потрясающий!

– Влюбилась? Когда?

– Вчера.

– Где?

– Разве это важно? – Наташка, вдруг, слегка повысила голос, – Ты что, не слышишь меня? Я влюбилась!

– Ну и прекрасно! А что это вдруг с таким трагизмом-то?

Тут соседка шумно вздохнула и изрекла:

– Я, наверное, его больше никогда не увижу. Вся надежда только на тебя.

– Я-то ту при чем?

– А ты на меня не обидишься? Нет? – она вдруг заискивающе взглянула мне в лицо, – Тогда слушай.

И Наташка поведала мне следующую историю.

Вчера, перебегая мокрую после дождя дорогу, она поскользнулась, упала, сильно свезла себе колено и вообще суть не угодила под машину. Водитель вышел, помог пострадавшей сесть в свое авто и предложил подвезти до ближайшего травмпункта. Наташка сначала, вроде, отказывалась, сказала, что сама сможет обработать рану, что тут же, собственно, в машине, и было сделано. Благо, аптечка есть у каждого автомобилиста. Но потом, вдруг, внезапно выяснилось, что новый Наташин знакомый ужасно проголодался. Его, кстати, Ильей зовут. И Наташа любезно приняла предложение составить ему компанию – сходить в ресторан. Потом они еще кое-куда сходили: боулинг, тир, и лишь после этого девушка была доставлена к своему подъезду, где новые знакомые нежно попрощались. Такая вот незатейливая история. Плюс – практически полный Диснейленд в обществе приятного мужчины, минус – ссадина на коленке. Проблема-то в чем? И почему, интересно, я могу обидеться?

–Ну, Марина, сама не знаю, как это у меня вырвалось, но я ему твоим именем назвалась.

– Господи, зачем?

– Сама не знаю. Просто, как-то само получилось… Наверное, просто потому, что мне хочется как-то на тебя походить… Я, если честно, и квартиру твою сказала вместо своей. Ну, извини! Ну вот такая я дура!

Ну вот что с ней делать? Желание было одно – выкинуть в окно.

Вместо этого я глубоко вздохнула и сказала:

– Ну это слишком мягко сказано.

В огромном зале Макдональдса в углу сидел человек в наглухо натянутом на голову капюшоне, и его взгляд был устремлен на вход. Вдруг в дверях среди сновавших туда-сюда людей появился высокий худой парень, который сделал пару шагов внутрь и встал, озираясь. Затем, заметив из-за углового столика приветственный жест мужчины, подошел к нему.

– Простите, – начал он, – если не ошибаюсь, это Вы мне писали, да?

– Не ошибаешься, – без выражения ответил мужчина, – Садись.

Парень сел, суетливо пристроив на коленях спортивную сумку.

– Принес? – спросил мужчина.

– Картридж?

– А что, я заказывал колготки? Не задавай глупых вопросов. Показывай.

Парень поерзал на стуле, потом неуверенно спросил:

– А расчет когда? Я хотел уточнить, я деньги прямо сейчас смогу получить? Или…

– Пожалуй, «или». Сам подумай, не могу же я платить такие бабки за кота в мешке. Надо же проверить. Вот проведу испытательный эксперимент, тогда и о деньгах поговорим.

Вдруг парень решительно поднялся.

– Нет! Извините, мне это не подходит. Понимаете, он у меня пока в единственном экземпляре. Конечно, я могу еще изготовить, формулы-то все здесь, – и парень постучал пальцем по собственному лбу. – Но дело в том, что мне очень нужны деньги, очень срочно. В общем, если Вы не готовы, то у меня есть кому еще предложить.

– Сядь! – мужчина повысил голос так, что на него обернулись с соседних столиков.

– Сядь! – повторил он уже тише.

Парень повиновался.

– Ладно, я расплачусь сейчас. Давай рассказывай, как и что. Но учти, если ты решил меня обуть!

– Что Вы! – испуганно замахал руками парень. – Я бы ни за что не решился!

– Короче! – прервал его мужчина.

– Значит, так, – у парня вдруг изменилось лицо. Вместо затравленного выражения появилось такое просветленно-радостное, что мужчина даже почувствовал уважение к этому местечковому Кулибину. Вместе с этим пришло и чувство жалости к парню: он сам не знает, сколько стоит его светлая голова, и как ее нужно беречь от всяких неприятностей. А неприятности у парня обязательно будут – только абсолютно безбашенный может в открытую предлагать в Интернете такие вещи, да потом еще безбоязненно идти на встречу с незнакомцем, надеясь при этом получить доброго незнакомого дяденьки деньги. Хорошо, что ему попался я, думал мужчина, а не какой-нибудь отмороженный. Мысль показалась приятной. Неплохо иногда почувствовать свое благородство.

Парень между тем достал из сумки что-то завернутое в целлофановый пакет и стал объяснять.

– Тут все очень просто. Заправляешь в принтер этот картридж – и все. Внешне он ничем не отличается от обычных. Ясность текста абсолютно не отличается. Все очень четко видно, как положено. Но если на лист оказать воздействие высокой температурой, то весь текст исчезает. Вот и все!

И тут парень засмеялся, ну просто как ребенок. Даже захотелось погладить его по голове. По крайней мере, он как будто примерно этого и ждал.

– Так, я не все понял. Что значит: воздействие высокой температурой?

– Да можно просто горячим утюгом прогладить. Я пробовал. Но лучше через ткань, чтобы не повредить бумагу. Исчезает прямо на глазах, ни одной буковки не остается.

– Ну а если на листе будет что-то, помимо принтера, написано шариковой ручкой или чернилами. Ну, подпись, например. Тогда как?

– Ну разумеется, текст из принтера исчезнет, а чернила останутся. Как же иначе? Я думаю, они даже закрепятся…

– Я тоже так думаю. Ладно. На, получи гонорар.

Мужчина взял в руки сверток и не торопясь наблюдал, как парень открыл протянутый ему конверт и длинными пальцами перебирал лежащие в нем купюры. Затем, счастливо улыбнувшись, положил конверт в сумку, попрощался и уже сделал было несколько шагов в сторону выхода, но вдруг остановился и сказал:

– Совсем забыл сказать! Состав чувствителен к изменению температуры только первые 30 часов. Вы поняли? Все можно сделать только в течение суток после вскрытия упаковки на картридже. Вы поняли? То есть, в течение этих суток и текст должен быть напечатан. Вас это устраивает?

– Устраивает. И я тоже чуть не забыл. Ты сейчас придешь домой, сядешь за свой компьютер и сотрешь все, что может тебе напомнить обо мне. Ты понял?

– Да, понял, – испуганно проговорил парень.

– Очень хорошо. И в целях сохранения здоровья прошу не вспоминать мой электронный адрес. Тем более, его больше нет.

– Все понял. До свидания, – парень не на шутку был напуган внезапно заледенелым тоном покупателя и быстро удалился.

А мужчина, не торопясь, с довольным видом медленно вышел на улицу и направился к припаркованному поодаль автомобилю.

Если следовать поговорке, что алмаз требует соответствующего фона, то в данной обстановке с этим было все в порядке. Роль алмаза выполняла секретарша Раечка. А фон был такой: кабинет с дорогим евроремонтом, обилие оргтехники вперемежку с милыми вещичками, принесенными из дома: вазочками, статуэтками и прочими штучками. И хотя босс неоднократно намекал, что они не вполне уместны в деловой обстановке офиса, Раечка, словно сорока, падкая на все блестящее, не спешила с ними расстаться.

Человек несведущий, глядя на эту куколку с распахнутыми глазками, мог подумать, что в этой милой головке вместо мозгов уютно расположились опилки. И он был бы тысячу раз неправ! Раечка более чем соответствовала своему званию секретаря-референта, боссу была предана, и он знал об этом. Кроме того, это был тот случай, когда преданность держалась на правильно расставленных акцентах руководителя, уважительном отношении к своим подчиненным, и когда свои сексуальные позывы босс реализовывал только дома с молодой женой. И больше ни-ни. Иначе Раечка знала бы. Она как хорошая секретарша знала практически все.

В данный момент Раечка недовольно смотрела на свой указательный палец. Форма ногтя оставляла желать лучшего. Для любого другого это был просто очаровательный пальчик. Но Раечка привыкла добиваться совершенства. Вздохнув, она достала из стола маникюрный набор и тут же положила его на место. Дверь в кабинет начальника распахнулась, и оттуда вышли босс вместе со своим заместителем.

– Рая, я – в банк. Буду через час. – На ходу сказал Никита Иванович.

– Хорошо, я поняла, – быстро ответила секретарша.

Мужчины скрылись за дверью, но через минуту один из них вернулся.

– Раечка, не велите казнить…. Что-то с памятью моей стало… Вот этот документ подпишите, пожалуйста, у Никиты Ивановича, как только он вернется, хорошо?

Раечка взяла из рук мужчины лист бумаги и бегло его просмотрела. Ее бровки радостно приподнялись.

– Этот документ, Игорь Анатольевич, я отнесу в первую очередь, не сомневайтесь!

– А я и не сомневаюсь. Вы – ангел, Раечка! Как Вам нравится, кстати, седьмой пункт?

– Да, именно седьмой мне особенно нравится. Тем более, и число мое любимое!

– Я рад. Число, действительно, хорошее. Для Вашей фамилии лучше не придумать. Ну, не под шестым же номером ее писать?

В глазах Раечки мелькнули две льдинки.

– Боже упаси! – мужчина понял, что сказал лишнее, самое время сменить тон на деловой.

– Итак, Раечка, я на Вас надеюсь. Скоро юбилей, сами понимаете…

– Понимаю, Игорь Анатольевич, и приказ о внеочередном премировании как нельзя кстати. Если, конечно, все согласовано с Никитой Ивановичем.

– Ну, разумеется, мы это уже обсуждали. Вернее, я внес предложение, и Никита Иванович не был против.

Зазвонил телефон. Раечка сняла трубку, быстро и по-деловому ответила на звонок. Не успела положить трубку – снова звонок. Мужчина почему-то не спешил покидать кабинет, с любопытством наблюдая, как женщина-куколка вмиг превратилась в бесстрастную деловую даму, умеющую ловко делегировать все второстепенные вопросы и оставлять для своего босса только самые важные.

Игорь Анатольевич все стоял и смотрел на Раечку. Та закончила телефонные разговоры и с выжидательной улыбкой посмотрела на мужчину. Он опомнился.

– Я уже ушел. Так, не забудьте, Раечка! Я зайду в конце дня.

– Непременно!

Если бы Раечка была на самом деле такой глупышкой, какой чаще всего казалась, то она непременно спросила бы: «С какой это стати Игорь Анатольевич Савин сам составляет подобные документы? И почему в трех экземплярах?». Но она не спросила, а просто мысленно отправила эту информацию в свой прелестный архив – кудрявую головку.

– Тебе здесь вообще хоть что-нибудь нравится? – шепотом спросила Ирина.

– Ага, рамочки хорошие. Я бы такие взяла под семейные фотографии, – сказала я.

– Ты просто невежда!

Это она выдала после часа нашего гуляния по залам галереи, где недавно открылась выставка когорты новоявленных живописцев. Ирина, моя подруга детства, утверждала, что все приличные люди просто обязаны ее посетить. Либо их нельзя более будет считать приличными.

– Ира, ну почему сразу «невежда»? Я не очень люблю есть что попало, носить что попало и любоваться чем попало я тоже не люблю.

– Да что ты о себе возомнила? – Ирина аж задохнулась от возмущения, – Тебе вообще ничего не нравится. В прошлый раз твоему изысканному вкусу не угодил даже Архип Лентулов!

– Ну, во-первых, если не ошибаюсь, его звали Аристарх. И то, что он творил сто лет назад, на мой взгляд, ценности его работам никак не добавляет. Все, пошли отсюда, – повернувшись, я уже сделала пару шагов по направлению к выходу, но столкнулась с весьма экзальтированной особой. Дама выглядела столь эксцентрична, что это мешало даже приблизительно определить ее возраст.

– Простите! – на ходу буркнула я, но не тут-то было…

– Вы уже уходите? – рука особы вмиг превратилась в шлагбаум, а на ее лице отразился симбиоз разочарования и удивления, – Вам не понравилась наша выставка? Очень жаль!

Ирина, добрая душа, решила утешить это пестро одетое создание и поспешно сказала:

– Ну что Вы! Такие работы чудесные! А Вы, вероятно, устроительница и хозяйка, так сказать?

– В некотором роде… Вообще, я – художница. Вот с некоторых пор работаю в Вас в Павлограде. Меня зовут Лана Горская. Возможно, Вам приходилось обо мне слышать?

После секундного замешательства Ирина вывела нас из неловкости:

– Да-да, конечно, где-то я, кажется, читала… А Вы в каком жанре работаете?

– Я – портретистка.

– Боже, Марина, ты слышишь? Это же нужно быть настоящим мастером, чтобы…

Все. Ее понесло. Это у Ирины с детства. Люди с богемным налетом вызывают в ней просто благоговейный трепет. Вот такой пунктик. Это оттого, что ее в свое время дважды не приняло в художественное училище, пришлось оканчивать педагогическое. С тех пор столько вод утекло! Но Ирина, отличный учитель, между прочим, превращается иногда просто в какого-то восторженного щенка, стоит ей лишь рядом появиться такому вот чуду разноцветному, гордо именующему себя «Художник». А портретистка Лана, видимо, решила, окончательно загипнотизировать бедную Ирину:

– У Вас удивительное лицо! Да, очень выразительное. Просто просится на полотно. И весь облик. Такая органика!

– Что? – не сдержалась я. – В деревне органикой называют навоз. Так и говорят: «Вывоз органики на поля». И если моя подруга Вам чем-то напоминает…

Я послушно умолкла под сверкнувшим взглядом Ирины. А Лана раскатисто рассмеялась, обнажив великолепный фарфоровый зев. Видать, и вправду, художница стоящая! Деньги, по крайней мере, есть.

– Ну что Вы! «Органика» – это чисто специфический термин. Значит, органичность, гармония… Я бы, в самом деле, с удовольствием написала Ваш портрет, милая… Если Вы не против, конечно. Вот моя визитка.

Ирина аж привстала на цыпочки. Пора спасать подругу. Со словами: «Всего доброго, нам пора. Ира, я жду тебя в машине» я вышла на улицу. Надеюсь, совесть у подруги есть, и она не заставить меня ждать более пяти минут.

А пока я купила на книжном развале у входа какой-то иностранный журнал. Купила, кстати, исключительно из-за обложки. На ней был изображен огромный красный цветок. Обожаю все красное! Правда, листая его в машине, поняла, что журнал старый, ему почти год. Ну и что? Он красивый! А это главное. Потом на досуге почитаю. Бросила его на заднее сиденье.

Наконец, выпорхнула раскрасневшаяся Ирина. В шубке нараспашку, на ходу поправляя шпильки в тяжелом пучке волос. Я в очередной раз залюбовалась подругой. До чего же хороша! Несмотря ни на что. Ни на приближающийся сороковник. Ни на неудачную личную жизнь. А вернее, ее отсутствие, ни на прочие обстоятельства женщины, воспитывающей двух детей при отсутствии мужа.

– Так, студия «Антика», художник Лада Горская, телефон…, – прочитала визитку Ирина, едва только утроилась рядом в машине, – Марин, как ты думаешь, сколько она взяла бы за портрет?

– Ты это серьезно?

– А что? Представляешь, я – в старинном больном платье…

– Каком именно?

– Ну нафантазирует сама что-нибудь. Кстати, я забыла телефон сегодня.

– И уже далеко не в первый раз!

– Ну да… Ну, ладно тебе смеяться! Запиши на свой, а? А то я все равно эту визитку потеряю, ты меня знаешь.

– Да уж. Как ты только голову до сих пор не потеряла! – я достала свой телефон и записала телефон художницы. – Ну что, в Переборы? Или планы изменились?

– Не изменились. Надо съездить. Никита ждет. И что бы я, безлошадная, без тебя делала? – Ирина извинительно улыбнулась.

– Пропала бы, конечно! А мне все равно делать нечего. Сережа опять в командировке. Так что, я – женщина ужасно свободная!

– «Ужасно свободная!». Это – полная бессмыслица. Как-то не звучит.

Ирина, видимо, ни на секунду не забывает, что она преподает русский.

– Нет, подруга, никакой бессмыслицы. Я свободна, никому ничего не должна ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. И это ужасно. Да еще сын позвонил, что раньше каникул не приедет. С ума сойти!

– А я тебе говорила: нечего отпускать в чужой город! У нас что, своих институтов мало?

– Вот твои вырастут – и погляжу, много ли тебя спрашивать будут?

– И погляди. Как скажу – так и будет.

– Ага, мечтать не вредно.

До Переборов – час езды. Сначала мы ехали молча. Я первая нарушила тишину.

– Слушай, а я иногда забываю, сколько мне лет. Серьезно! Они так быстро бегут. Бывает, где-то спросят: «Возраст?», я лихорадочно вспоминаю: двадцать семь, тридцать три, ага, тридцать восемь! И все это – в течение сотой доли секунды. Но помню весь ход своих мыслей. У тебя так не бывает?

– Марин, не будем о грустном!

– Да что что! О чем грустить? Для меня эти цифры – отдельно, а я – отдельно. И уж тебе-то вообще грех жаловаться. Ты в зеркало-то смотришься?

– А кому это надо? Вот тебе повезло в Серегой! А за что тебе это? Ладно, была бы какая красавица. Господи, без слез не взглянешь.

– Правда? Мои дела так плохи? – мне вдруг стало смешно.

– А я? Сколько себя помню – вечно под прицелом. Мужики глаз не сводят. Этим их внимание и ограничивается. А если с кем и познакомлюсь, то все какие-то попадаются…

– Зато мне не предлагают написать мой портрет!

– Да шут с ним, с портретом, – подруга Ирина, похоже, не на шутку загрустила, и я решила использовать для поправки ее настроения проверенный козырь:

– Зато у тебя дети красивые!

– Это – да! И очень умные!

– А что может быть важнее?

– А ничего!

– Вот именно.

Город за стеклом редел на глазах. Еще минут двадцать, и будет коттеджный поселок Переборы, где живет брат Ирины. Никита старше сестры на пять лет, и сколько я помню, всегда был для нее защитой и опорой. В юности многие Иркины кавалеры были им забракованы как негодные и недостойные его сестры, и постепенно его стараниями вокруг Ирины образовался вакуум, который парни боялись нарушить по той простой причине, что никому не хочется ходить с битым носом. Такая вот «поддержка и опора». Ирина сначала воевала с братом, потом устала ругаться и положилась на него абсолютно. Раз, мол, ты такой умный, в райкоме комсомола работаешь, что ж, тебе видней. Ищи! И Никита нашел. Красавец-жених занимал неслабую комсомольскую должность и имел очень большие перспективы. Ира вышла за него замуж, вскоре появились погодки Алеша и Аленка. Красивая благополучная семья вызывала всеобщую зависть. Но вдруг кончился Советский Союз и вместе с ним комсомол. Никита и вкупе с ним его комсомольские друзья не растерялись, нос держали по ветру и ко всеобщей приватизации оказались готовы. А Иркин красавец-супруг неожиданно обнаружил в себе тягу к спиртному, сначала легкую: «Устал как черт, нервы никуда не годятся», а затем – непреодолимую и уже ничем не мотивированную. Никита и Ирина пытались всеми силами вытащить его из этой трясины, но их потуги оказались напрасными. И в один отнюдь не прекрасный день Ирине вдруг сообщили, что обнаружен труп ее мужа. Попал под электричку.

С тех пор Никита стал для племянников по совместительству и папой: баловал их, покупал все. Тем более, что своих детей все еще не было. С первой женой он недавно развелся. Просто каждый из них смолоду был занят своей карьерой, зарабатыванием денег. А когда определенный уровень достатка был достигнут, и встал вопрос о том, чтобы жена бросила работу и заняла, наконец, свой почетный пост хранительницы домашнего очага, к тому времени уже довольно роскошного, то выяснилось, что она – птица вольная, высокообразованная, и эта золотая клетка ее никак не прельщает, особенно – в качестве курицы-несушки. И честная половина всего нажитого ее вполне устроит.

Спустя пару лет Никита женился на Вике, годящейся ему в дочери. Это нынче модно. А впрочем, может Ирина и ошибается в Вике, когда периодически бубнит о том, что не верит в бескорыстную Викину любовь. Я думаю, что это, скорее всего, типичная ревность сестры. Старо как мир. Со стороны Никита и Вика производят впечатление вполне счастливой пары.

Тем временем загородный лесок расступился, и стали показываться особняки, один причудливей другого. Вот настало золотое время для архитекторов! Клиентов с тугими кошельками – все больше, и каждый хочет, чтоб ни у кого не было такого дома, как у него. И это здорово, в общем. Как весело рассматривать эти башенки, балкончики, флюгера и прочие атрибуты людской состоятельности.

– Ир, – прервала я затянувшееся и такое уютное молчание. – Я ведь тут была не помню и когда. Дорогу-то показывай! А то сейчас заедем к черту на кулички.

– Вот сейчас два дома и направо. Ага. Вот их дом, крыша зеленая. А это к кому «Скорая помощь» приехала? Надеюсь, не к нашим. – Ирина вперила взгляд в лобовое стекло. – Все, стой, приехали. Может, с кем-то из обслуги плохо стало?

Выйдя из машины, Ирина полетела навстречу людям с носилками. Следом за носилками шла, кутаясь в вязаную шаль, молодая женщина. Это была Вика. Ирка, добежав до носилок, бестолково засеменила рядом с ними, заглядывая в лицо тому, кто лежал на них. Затем «Скорая помощь» поглотила носилки и уехала.

Я вышла из машины. Ирина набросилась на растерянную Вику с расспросами. Как коршун на цыпленка. Я подошла к подруге и сделала попытку ее утихомирить:

– Ир, может, перестанешь развлекать всю улицу?

Вика тут же подхватила:

– Да-да, конечно, пойдемте в дом.

Мы вошли. В гостиной Ирина первым делом по-хозяйски подошла к встроенному в стену бару и достала бутылку виски.

– Будете? – спросила она.

– Я за рулем, – ответила я.

Вика сделала отрицательный жест.

– А я буду, – сказала Ира и залпом выпила полстакана. – А теперь рассказывай, что с Никитой случилось?

Дамы сели в кресла напротив друг друга, и Вика начала рассказывать.

Никита как всегда в последнее время по субботам работал у себя в кабинете.

– Как всегда по субботам? – не удержалась я от вопроса.

– Да. Он когда-то прочитал про какого-то миллионера, что тот по субботам всегда делает анализ работы за неделю. Ну и тоже привык. Я весь день провела у себя наверху: читала, смотрела телевизор, в общем, ничего не делала, ждала, когда Никита освободится, он обещал меня отвезти…

– Куда? – спросила Ирина.

– К косметологу. И еще в одно место…. А где-то полчаса назад я спустилась сюда поискать свой маникюрный набор. Заглянула к Никите в кабинет, а он лежит головой на столе. Я сразу вызвала скорую помощь. Вот и все.

Вдруг входная дверь приоткрылась, и в проеме появилось обеспокоенное лицо худощавой женщины средних лет.

– Виктория Львовна, – обратилась она к хозяйке, – мне сказали, «Скорая» была. Я прибежала, может, что случилось, помочь надо?

– Спасибо, Лариса, ничего не надо. А впрочем, прибери в кабинете у Никиты Сергеевича. Мало ли, вдруг, инфекция какая.

– Хорошо, – женщина поспешно прошла через гостиную, скрылась в холле и через минуту появилась уже в униформе домработницы.

– Это наша приходящая, – пояснила нам Вика. – Ну что же мы сидим? Наверное, надо ехать в больницу. Я сейчас в таком состоянии, что не могу сесть за руль. Вы меня подвезете? Он в областной.

И вдруг Вика расплакалась, Ирина заревела тоже. А я подошла к двери в кабинет и приоткрыла ее. Там уже вовсю орудовала домработница Лариса. Из-за открытого окна на меня дунуло сквозняком и вместе с ним неприятно поразил запах подгнивших фруктов. Лариса, протирая мебель, неодобрительно посмотрела на меня. В ее лице уже не было того подобострастия, с которым она разговаривала с Викой. Вероятно, комплексует из-за своей профессии, подумала я. А может, просто не любит, когда ей мешают работать. Я вернулась к женщинам в гостиную. Они уже успокоились.

– Вика! – обратилась я к ней. – А ты не допускаешь мысли, что твой муж просто отравился? У него в кабинете гнилыми фруктами воняет.

– Да? – удивилась Вика. – Странно. Почему я не почувствовала? Ну конечно, у меня же насморк!

– Я тоже не чувствую, – присоединилась Ирина.

– Ну еще бы! С твоим вечным тонзиллитом! – воскликнула я.

– Твоя правда, – согласилась подруга.

Вика с потерянным видом слонялась по гостиной.

– Ну чего ты пятый угол ищешь? Собирайся, и поедем в больницу, – заявила Ирина.

– Да-да, конечно, – тут же согласилась Виктория. – Только я не знаю, наверное, следует что-то собрать с собой: бритвенные принадлежности, полотенце…

– Какое полотенце, Вика? Он был без сознания. Наверняка, в реанимации.

Вика вдруг зарыдала. Мы бросились к ней. Стали успокаивать, как могли. Оказалось, могли по-разному. Я – с материнским участием, ласково. Мне, действительно, очень жаль эту, в сущности, еще девочку. Она очень страдает. Но на Ирину невесткины слезы оказали иное действие. Она увещевала Викторию тоном, каким разговаривают учителя с капризными детьми: сейчас же прекрати, перестань, довольно!.. Ну что с нее взять? Учительница – она и есть учительница, хотя это – слабое оправдание. Почему моя славная, добрая, чуткая подруга так черства? Обязательно потом ее об этом спрошу. А впрочем, такой букет интонаций оказался эффективным: Виктория успокоилась мгновенно. Действительно, как ребенок.

– Всё! Одевайся, и поехали! – скомандовала Ирина Виктории.

– Да, я сейчас, – с готовностью ответила та.

Спустя пару минут мы уже были на улице. Вика собралась было запереть дом, но я спросила:

– А как же твоя домработница? Ты ее запрешь?

– О господи! – Вика взялась за голову. – Все-таки, я действительно не в порядке. Лариса! – громко позвала она в дверь, – Мы уезжаем. Вы закончили?

– Да, Виктория Львовна, бегу, – послышался голос и в дверях показалась Лариса, на ходу надевающая плащ.

Мы направились к машине.

– Виктория Львовна, извините… А можно мне с вами до города доехать? – вдруг спросила домработница.

Вика растерянно глянула на меня.

– Конечно, Лариса, садитесь в машину, —сказала я.

Почти всю дорогу молчали. Немудрено: какое известие ждало нас в больнице? В каком состоянии Никита? Чем больше сокращалось расстояние до города, нем неспокойней становилось у всех на душе. Впрочем, не уверена, что у всех. Не думаю, что Лариса очень уж тревожится по этому поводу. И это вполне естественно. Но почему-то именно с ней стало плохо на последних километрах пути.