Читать книгу: «Играть словами»

Про то, как иногда начинается

…долбить по клаве, ломая ногти, дарить вам мысли, играть словами, глядеть в окошко…

…и тяпнуть чая, и вновь – в окошко, стекла коснуться…

 …там ходят люди, летят по лужам… летят, а в мыслях – «купить бы хлеба», «а как ребенок?», «когда ж суббота»…

 …долбить по клаве, ломая ногти, дарить вам мысли, играть словами, глядеть в окошко, зависнув в чатах… здесь тоже люди летят, мелькают… мы здесь с понтами – «а как вам Маркес?», «люблю Ван-Гога», «а вы слыхали?»…

…и вновь окошко, и свежий ветер… моргать глазами, закапав капли… там ходят люди, бегут по лужам… постойте, сударь! эй, в желтой куртке! а я вас знаю! в одной маршрутке!.. в соседнем доме!.. блин, не успела!

…и вновь – по клаве, зависнув в чате… я вас не знаю? а ник прикольный!.. как вам погода?.. вы так приятны! (под нос – зануда!)… ну да, ты знаешь… ага, любила!.. а что случилось?.. вот ни фига!.. уже уходишь? (бубню под нос – уже скучаю!)…

…открыть окошко, вдохнуть прохладу… там ходят люди, и все чужие… и дела нет, что тушь по скулам, а сердце в хлам… блин, жалюзи заело!

…стучать по клаве… привет, роднулька! ты пообедал? а что так долго? а я тебе тут… ну да, писала, пока ты бегал… а у меня такое!..

…одеться в плащик, губной помады, духов немного… лететь по лужам… «купить бы хлеба» – блин, я худею!.. «а как ребенок?» – блин, как собаки?!.. «когда ж суббота!» – блин, обожаю среды!

…моя маршрутка! и этот – в куртке!.. куда вы прете?! ах, я наглею?! я вам не леди!.. да едьте сами! да очень надо! я не поеду! да пшел ты на фиг! да ладно – еду!..

…язык в окошко!..

…задернуть шторы… темно, зараза!… ни зги!..

…инет врубаю…

…привет, роднулька!.. да все нормально!.. я так скучала!.. а что случилось?.. вперед пролезла?.. ну блин, и хамство!… прям так сказала?… ну блин, и дура!.. ну да, конечно!.. язык в окошко?!.. блин, я за чаем!..

…раздернуть шторы! к стеклу – щекою! и лбом – об стенку!..

…да здесь я, солнце! ну да, с конфеткой!… а слушай, это… ну я стесняюсь!.. а ты случайно… да погоди ты!… а ты не это?.. ну подожди, блин!… а ты не в желтой?!..

…долбить по клаве, ломая ногти, дарить вам мысли, играть словами…

О нем, о мирах и о труселях, которые он потерял, летя к тебе

И вот долбишь ты по клаве, долбишь, в чатах висишь, в мессенджерах, ищешь кого-то и даже влюбляешься.

В слова.

И даже не ищешь, но все равно влюбляешься. И все равно – в слова.

В слова, что пробивают твою броню.

Откликаются в твоем сердце.

И вот ведь пакость – и слова-то самые обычные.

Ну, пишет он тебе – доброе утро.

А через день – доброе утро, милая.

А потом уже – доброе утро, милая, я так по тебе скучал.

А через неделю – милая, родная, ненаглядная…

И все – вот она магия. Чертова магия слов.

И ведь как затянет! И долбишь по клаве, долбишь, кнопки в телефоне тыкаешь, и даже не замечаешь, что долбит уже по мозгу – так долбит, что взахлеб!

И ты тонешь в этом, как в ненасытных волнах, барахтаешься, ртом жадно так воздух хватаешь, а он тебе – как же я жил без тебя… А это уже все – это как коленками и пузом тебя по камням! И восторг-то щенячий-щенячий, и твои-то слова, за пазухой прятанные, вот они все – и наружу… Пузырятся, бурлят, брызгами разлетаются!

А ты на волнах подпрыгиваешь, взлетаешь, гребешь что есть мочи, словами захлебываешься, дна не чувствуешь – да и не надо дна! Надо глубин безграничных и плыть за горизонт, плыть рука об руку!

…А потом море, устав играть с тобой, лениво отпускает. И вот уже закрываешь глаза и медленно качаешься на волнах слов, отдаешься им и замираешь – до мурашек, до дрожи, до тошноты!

Замираешь от новых порывов, от солнечных лучей, пробивающихся через толщу воды к твоим лодыжкам, как пробиваются его слова через толщу твоих историй – пережитых и заставляющих их переживать снова и снова… Пробиваются, захватывают, душу из тебя вытрясают! И вот уже ловишь губами соль моря, губы жадно облизываешь, хохочешь, а потом как дельфин – ныряешь веселой попой к небу! И плещешься, плещешься!

…А в это время он долбит по клаве где-то за миллионы километров, в других городах, а может, просто в других вселенных. В этих вселенных ему так отчаянно не хватает тебя, что он готов прям щас – как есть! – хоть в трусах! – сигануть из окна – и конечно же, сразу в море! К тебе – такой родной, такой далекой, такой волнующей… Ну чтобы плыть, лететь, разбивать головой бетонные стены! Чтобы так торопиться, что, может быть, потерять трусы! Но торопиться – потому что где-то там ты, родная, с ямочками на щеках, с россыпью золотых веснушек! Чтобы гладить тебя, вдыхать тебя, чтобы каждой клеточкой, каждой косточкой, каждой жилочкой накрыть тебя и баюкать – в словах нежных и в огненных словах…

Вот ведь как бывает.

…Только в это время он вообще не в другой вселенной.

И может, не в других городах.

А долбит он, может, где-то за стенкой. Долбит, так сказать, другую. Лидку с жопой, например. Кто-то же там оргазмирует третий день подряд.

…Поковыряла в носу.

Ну да – с ним только так – по три дня.

Он же особенный.

О мирах, которые рушатся

И вот пишешь ты, пишешь.

На свидания бегаешь. К родным таким, к ненаглядным.

А тебе на – то свиное рыло, то хвостик.

И тоскливо тебе так, как новорожденному поросеночку, чья мама на новогоднем столе.

Потому что каждый раз – это как конец света. Правда, такой конец – как в кино, когда вторая часть будет.

То есть вроде как и рухнул мир, пока ты от ужаса жмурился, но будет еще один шанс его расхерачить. Мы ж это дело любим.

И вот бегаешь ты на эти свидания, бегаешь, рушишь свои миры – иногда чужой ненароком задеваешь. И если по первости – бух, бах, слезы! А тут вздохнешь – ну рухнул и рухнул, чего уж тут. Почем зря что ль строителям платят.

А потом, а потом…

А потом – Он! Прям такой – с большой буквы. Тот самый – особенный, что три дня может и без трусов по мирам летает. А за другое большие буквы никому не дают!

Встречаешься с ним – и!..

А что – и?

Это же классика, когда он в другом городе живет, а в твоем – случайно, проездом.

И вот ты уже стоишь на вокзале – это ж ты, как же здесь не стоять!

Глядишь на него, слушаешь его и замираешь…

И понимаешь – это вам не поросячий хвостик.

И не свиное рыло.

Это – Он…

И с ним бы ты сейчас – такая настоящая, такая живая, такая жгучая – ты бродила бы с ним до утра по бессонным улицам. Под светом фонарей бы бродила – по петляющим закоулкам, по неспящим мостам, по дворам со старыми липами… И держал бы он тебя за ладошку, такую горячую, такую открытую, тянущуюся к его щеке… И в глаза бы смотрел так нежно, так трепетно, как на самую ненаглядную. И гладил бы твои волосы – длинные-длинные, до самой попы…

…Может, потому и гладил бы, что до попы по прямой?!

Ну да ладно.

И гладил бы тебя, гладил. И замирало бы время, и вот они губы – сначала несмелые, как голодный воробьишка по весне, а потом заигрывающие, дразнящие, дерзкие, как жирный голубь!

И гладит он тебя, и целует, и шепчет всякие глупости – и какая же ты красивая, и какая же ты настоящая, и тискать бы тебя, тискать, и к черту – забрать с собой!

А ты счастливая-счастливая, ты же с ним на край света, ты же с ним одно целое, и сердца же у вас в унисон!

…Тьфу!

И поезд уехал.

А ты как стояла на перроне, так и стоишь.

И ни губ тебе, и ни рук. Слова, одни слова…

И стоишь ты, а поезд тебе – ту-ту!

И мир рухнул.

Но не как те, у которых вторая часть есть, а по-настоящему – насовсем, без продолжений.

И стоишь ты, и смотришь, и может, даже плачешь.

И перебираешь в памяти его теплые слова, как дети перебирают ракушки – любуются ими, улыбаются, тянут к уху, надеясь услышать глубину морей, таких бездонных, могучих, таинственных, таких опасных, манящих, волшебных, с китами, дельфинами, скатами – с чудесами, ибо море полно чудес!

И перебираешь его слова, заворачиваешь в расписные платочки, и за пазуху – поближе к сердцу… Беречь, баюкать на ночь, потому как по ночам все слова просыпаются, елозят, гулят, к тебе тянутся…

…А поезд один черт ушел.

Ушел, а ты с багажом на перроне – да с каким багажом!

Ни в чемодан, ни в карманы – так и тащи на своем хребте, твоя ж ноша, и пусть не врут, что не тянет – еще как тянет! – жилы рвутся, а ты знай узлы из них вяжи.

Вяжи да затягивай, подпоясывайся. Чтобы так талию ужать, что ни вздохнуть, ни выдохнуть.

А иначе капут.

Про возможные и невозможные вселенные

А он, нечисть рыжая, дальше пишет.

И ты – долбишь неугомонно. А ты по-другому и не умеешь – только так, чтобы каждую клавишу вдавить в самое сердце бездушной железяки, чтобы каждое слово, тобою вдолбленное, в нем отзывалось, откликалось, аукалось!

И так складно жизнь катится – на вокзал бегаешь, от счастья на перроне замираешь. Провожаешь – встречаешь, и пишешь ему, пишешь, пишешь!

Пишешь. Тем и живешь.

А слова ж те еще демоны – с фантазией!

И вот укутаешься на ночь в одеяло верблюжье, теплое, в негу заволакивающее, а черти хвостатые в голове такие кренделя выписывают!

…И лежит-то он поутру в постели, нежится, и в волосах-то его пшеничных солнечные зайчики резвятся, кувыркаются, в догонялки играют! И профиль-то его греческий божественный так и завораживает, и лежишь ты – вся светишься, лежишь и любуешься. Аккуратно так по щеке его проведешь, а он спит да улыбается, улыбается да спит. И ты-то такая распрекрасная – ну чисто от природы красавица! – прядку откидываешь, ото сна глубокого потягиваешься, а он глаза еще не открыл, но поцелуем-то страстным тебя накрывает! И гладит-то тебя любимую-ненаглядную, да в ухо тебе все шепчет да нашептывает…

А деток-то у вас уже четверо. Вот Ванюшка-егоза – в синих трусишках, руки фломастерами изрисованы – в комнату к вам врывается, смеется, а рожица – чисто шкоденок! Кота серого за хвост тащит, а в другой руке грузовик. А потом и Софьюшка прибегает – рыжая-рыжая, как апельсинка, на него бросается, целует, ластится, хихикает и щекочет. А за ней и брат-близнец Сеня – щеки шоколадом измазаны, а в руке оладушка – в рот ее сунул и руку о пижаму с паровозиками вытер. А в колясочке поодаль синеглазая Аленушка агукает, от солнышка морщится, ножкой пухленькой дрыгает.

И обнимаетесь-то вы все, обнимаетесь, целуетесь-нацеловываетесь, и замираешь в лучах солнца – вся сияющая, всем тепло и свет дарящая, и думаешь – вот оно, родное мое, кровное.

…И когда уснешь, даже в снах вселенную свою ищешь, в окошко за ней приглядываешь, Аленушку качаешь, баюкаешь. Родненькие вы мои, приговариваешь.

А потом стоишь утром в ванной перед зеркалом домовенком растрепанным, вселенную свою на ключик закрываешь – ну чтоб, не дай бог, Ванька кота в грузовике с горки кататься не отправил – утра доброго вслух ненаглядному своему желаешь, а папа из коридора иронично тебе кидает – ты там молишься что ли?

А тебе послышится – ты там моешься что ли?

И ты раздраженно ему в ответ – а что непонятно что ли?

Нос задерешь и мимо!

Потому как свет весь в другой вселенной оставила, на эту не хватило – где ж его, света, на всех наберешься.