Янка при дворе царя Петра

– Он…он жив? – наконец тихо спросил Петр.

– Слава Богу! – сурово произнесла Наталья. – Глянул бы, что с ним сделал! – и она пошла дальше. Петр с тоской посмотрел ей вслед.

В этот день он сорвал зло и на Алексашке. Как и обещал Петр, Алексашка был вторым в списке казнимых. И хотя досталось сильно, Меньшиков был рад, что спас Янку от долгой расправы. А Петр маялся…

* * *

Попрощавшись с Настей, Янка притянула к себе миску с ягодами. Они сладко пахли лесом, какими-то травами и были необыкновенно вкусные. Янка и не заметила, как миска опустела. Вздохнув, она поставила пустую миску на пол, и снова начала отжиматься на руках. На этот раз попытка увенчалась успехом. Янка встала на ноги, заправила в джинсы тельняшку, одернула олимпийку и потрогала лоб. В теле боли почти не осталось, она притупилась и походила на нытье в мышцах, а вот голова…Янка подошла к столу и посмотрелась в зеркало. Ну и видуха, подумала она, губы как трубы, на лбу фонарь в виде шишки и болит, гад. Янка поморщилась, дотронувшись до синяка. Потом поставила зеркало на стол и увидела там среди всякой мелочи в виде гребня, платка и булавок, большую медную монету. Янка взяла ее и приложила ко лбу.

Потом осторожно села на лавку спиной к открытому окну. Чутким ухом уловила какое-то движение за окном. Слегка повернув голову, она скосила глаза и залилась краской: на подоконнике сидел Петр с низко опущенной головой. С минуту сидели молча, никто не решался заговорить первым. Наконец, решилась Янка.

– Прости меня, – тихо произнесла она, не поднимая глаз. Петр вздрогнул, быстро посмотрел на ее опущенные ресницы: не смеется ли. Он молча, удивленно, не мигая, глядел на Янку, потом переглотнул.

– Ты… Янка… – он смутился, но тряхнул головой. – Ты…это ты прости, не рассчитал я, – он снова тряхнул головой. – Чепуха, какая! Ведь не то говорю! – он с досадой сжал кулаки. Янка его поняла и тоже уселась на подоконник, глядя на него из-под монеты.

– В общем, виноваты мы оба, – подвела итог Янка. – Я в том, что не разъяснил тебе обстоятельства, а ты в том, что не разобрался.

Петр как-то не обратил внимания на ее слова. Он вскинул глаза, Янка протянула руку:

– Ну, мир, что ли? – она улыбнулась. Он крепко сжал ей ладонь и тоже улыбнулся.

– Я завтра в Переславль собрался, – вдруг сказал он. – Поехали?

– А как же крепость? – спросила она.

– Без меня доделают. Ну, так как?

– Спрашиваешь! – Янка восторженно хлопнула себя по коленке. Потом положила монету на место и спросила:

– У тебя пятака не найдется, к шишке приложить?

– Пойдем, поищем! – засмеялся Петр.

Янка забрала свои вещи, и они вместе вылезли в окно.

* * *

– Алексашка-то как? – вдруг спросила Янка у Петра. Он быстро взглянул на нее.

– А ты откуда знаешь? – Петр удивленно поднял брови.

– От верблюда. Зачем ты его побил, Пит? – она вдруг посерьезнела. Он покраснел.

– За тебя. За дерзость его, – раздраженно сказал он. – А вообще, наверное, из-за себя, такая досада была… – он дернул шеей. – Ладно, – он усмешливо посмотрел на нее. – Жив твой защитник, чего ему сделается.

Они дошли до комнаты Петра. Там Янка поставила свои вещи в угол.

– Я пойду, Саньку проведаю. Да и к Наташе тоже надо зайти, спасибо сказать, – она остро глянула на него и вышла. Петр посмотрел ей вслед и покрутил головой.

* * *

Янка нашла комнату стольников. Открыла дверь, заглянула. Алексашка прикладывал к разбитому лицу мокрое полотенце и постанывал.

– Ёкорный бабай! – не сдержавшись, воскликнула Янка. – Вот это живопись!

Алексашка вздрогнул от неожиданности.

– А, это ты? Ох! – он опять приложил к лицу полотенце. – Как сам-то? Отошел? – сквозь полотенце спросил он Янку.

– Ты про меня или про Пита? – прищурившись, хитро спросила она.

– Ясное дело, про тебя! – чуть рассердился Алексашка.

– Как видишь! – усмехнулась она. – А ты меня видишь? – она подошла к нему. – Дай-ка посмотрю! – она сняла с его лица полотенце. – Да-а! Пит прям художник-авангардист! Малевич, блин! Конкретно тебя разукрасил! – она стала осторожно промокать ему ссадины, дуя, чтобы не было больно. – Из-за меня, да? – Янка сочувственно посмотрела в глаза Меньшикову. Он опустил голову и кивнул.

– Две оглобли об меня изломал! – вдруг сказал он. – Рожу разбил! Никогда еще мне так не доставалось! – Алексашка, еле улыбнувшись, рассмотрел Янку. – Да и ты, я вижу, тоже не совсем в порядке, – он указал на ее шишку и разбитые губы. Янка смутилась, покраснела.

– Спасибо тебе. Я ведь не поверил, что ты за меня вступишься. И за Наталью тоже спасибо, если бы вы не успели, я не знаю, что бы было, – она пожала руку растроганному Алексашке. – Про Переславль знаешь? – Янка сменила тему.

– Знаю. – Алексашка еще раз смочил полотенце в чашке с водой и приложил к лицу. – Вечером собираться будем, завтра поедем, – он положил полотенце на стол и, охнув, поднялся. Поморщившись, подержался за поясницу и посмотрел на Янку.

– Ничего, до свадьбы заживет! Верно, Янка?

– Верно! Ладно, я пойду до Наташи пройдусь, а то убежал и даже не простился. Пока! – Янка махнула Алексашке рукой и скрылась за дверью.

* * *

Янка постучала в дверь к Наталье. Приоткрыла.

– Наташа!

Наталья, сидевшая за пяльцами подняла глаза, улыбнулась:

– Заходи, Янка!

– Ты извини, что ушел и нечего тебе не сказал, – виновато сказала Янка, – я пришел тебе спасибо сказать. – Янка подошла к Наталье и взяла ее за руки.

– Ну, что ты, – смутилась та. Янка вдруг порывисто обняла Наталью и поцеловала в щеку.

– Я тебя очень-очень люблю, Наташа! – прошептала она и счастливо улыбнулась.

– Ты только с братцем моим поосторожнее будь, – предупредила Наталья. – Видишь, какой у него нрав, прямо бешеный!

– Хотелось бы пообещать, да, боюсь, не получится, – виновато улыбнулась Янка и отстегнула от олимпийки значок виде маленькой капельки крови. – Этот значок у нас дают тем, кто сдает свою кровь, чтобы помочь больным людям. Ты спасла мне жизнь, и я хочу подарить его тебе.

– Спасибо, Янка! – Наталья бережно взяла значок и поцеловала Янку. – Будь осторожен в Переславле, да и за братцем там последи, чтобы берег себя, – напутственно по-матерински сказала Наталья.

– О’кей! – согласилась Янка. – А за меня не беспокойся, – она вздохнула, потом весело посмотрела на Наталью. – Чувствую, эта порка не последняя! – она засмеялась и пошла к двери. – Пока, Наташа!

– Благослови Бог! – перекрестила ее вслед Наталья.

* * *

Вечером Янка помогала Петру упаковывать вещи для экспедиции в Переславль. Алексашка, отлежавшись, тоже участвовал, только прикалывался над янкиной шишкой.

– Пит, у тебя там третьей оглобли случайно нет? – выйдя из терпения, спросила Янка Петра, который упаковывал чертежи в свой сундучок. Он вопросительно посмотрел на нее, не понимая.

– Ты про что, Янка?

– Да вот я думаю, приложить печать на Санькин лоб. А оглоблей было бы в самый раз! – она, прищурившись, угрожающе сдвинула брови. Петр засмеялся, а Алексашка покраснел как помидор.

Чуть позже Петр собрал консилиум из вернувшихся с выходных стольников. Распределил обязанности по постройке крепости и написал список всех отъезжающих в Переславль. И около полуночи все только разошлись спать.

* * *

Ночью кто-то поджег сарай, в котором стояла машина. Поджег был совершен через слуховое окошко, ведь сарай был каменный. Пожар заметили только утром, когда пламя вырвалось наружу. Потушили быстро, но машина сгорела дотла. Петр приказал вывести всех дворовых и привязать к двум дубам по веревке. Янка, проснувшаяся от запаха дыма, безмолвно смотрела на остатки машины. Петр был в ярости, он сверлил людей взглядом.

– Я помилую того, кто укажет мне на злодея! – срывая голос, бешено крикнул он. Люди стояли, хмуро глядя под ноги. Янка, выйдя из оцепенения, посмотрела на молчащую толпу. Потом на веревки, но еще не поняла, чего хочет Петр.

– Последний раз спрашиваю, кто?! – снова крикнул Петр. Опять тяжелое молчание. Он дернул головой:

– Повешу каждого второго! – жестко сказал он и махнул рукой стрельцам. – Давай!

Те выхватили из толпы мужика и, заломив ему руки, поволокли к дубу. У Янки расширились глаза, она, наконец, поняла, в чем дело. Вдруг…

– Тятька! – раздался пронзительный крик. Из толпы бежала плачущая Настя. Ее отшвырнули.

– Тятенька, миленький! – кричала она. Янка бросилась к Петру, схватила его за рукав.

– Постой! Останови, слышишь?!

Он дернул головой в ее сторону, но запрещающе поднял руку. Стрельцы остановились.

– Помнишь, за мою услугу обещал ты мне как другу, волю первую мою ты исполнишь как свою? – скороговоркой выпалила она неожиданно стихами. Петр удивленно кивнул.

– Позволь мне поговорить с людьми! – у Янки от волнения прыгали зрачки. – Держу пари, мне они скажут то, чего не скажут тебе даже под гипнозом.

– Ты так думаешь? – недоверчиво посмотрел на нее Петр. – Ну, что ж, добро! – согласился он и крикнул стрельцам. – Отпустите холопа!

Те повиновались.

– И еще, – быстро сказала Янка, – подари мне человек пять из дворни.

Петр усмехнулся, внимательно посмотрел на Янку. Потом обернулся и крикнул:

– Пиши указ!

Какой-то бородатый дядька схватился за перо и чернильницу. Петр подошел к нему:

– Моим именем! Подарить пять душ сему Янке… Ты чей?

– Иванов, – быстро придумала Янка.

– Янке, сыну Иванову… – продиктовал Петр и задумался.

– И предоставить свободу выбора! – подсказала Янка. Петр усмехнулся, кивнул:

– Так и пиши!

Потом подписал указ и отдал его Янке:

– Держи! – посмотрел на толпу, зло оскалился и – опять Янке. – Ну, мешать не будем! Говори с ними.

– Не спеши, Пит, – в полголоса сказала она. – Сделай вид, что уходишь, а сам где-нибудь прикинься ветошью и не отсвечивай. Мне кажется, разгадка этого пожара близка, – она таинственно посмотрела на него. Он перехватил ее взгляд, согласно кивнул и, уходя, покрутил головой:

– Ну и выражения у тебя, Янка!

По знаку Петра ушли стрельцы и стольники, а он сделал то, что посоветовала ему Янка. Ушел будто ты во дворец, а сам прошел через черный ход и незаметно оказался позади толпы.

Возле Янки остался лишь писарь, которому никто ничего не сказал, и он на всякий случай остался. Янка подошла к людям. Они молча, удивленно смотрели на нее.

– Товарищи! – сказала Янка, почему-то вспомнив про революцию. По толпе прошло движение, а она продолжала:

– Конечно, нехорошо получилось. Но я верю, что вы, скорее всего тут ни при чем. Я не желаю вашей гибели или причинить кому-нибудь из вас боль и страдания. Вам этого и так хватает по жизни, поэтому я не буду требовать от вас правды. Возможно, вы и не видели ничего, ведь была ночь. Поэтому извините за беспокойство, – она печально вздохнула и посмотрела на толпу. Люди не расходились, видимо, не понимая ее. Потом один мужик осмелился спросить:

– Так что же, ты нас отпускаешь?

– А чего с вас толку? – пожала плечами Янка. – Вы же все равно ничего не знаете. Хотя, конечно, жаль, – она снова вздохнула. – Можете идти.

– Постой-ка, – остановил ее мужик. – А что мужики, кто-нибудь можа и видел чего, а? – обратился он к толпе. – Поможем парнишке, ведь он тожа ту диковину строил вместе с царем, все жа видали!

– Раскольники это! – послышался в толпе юношеский голос. Все расступились, и из толпы вышел парень лет семнадцати, светловолосый, с честным, бесстрашным взглядом.

– Что ты видел? – спросила его Янка. Петр едва не выдал себя, высунувшись из пункта своего наблюдения чуть не целиком, но вовремя опомнился.

– А то и видел. Как уснули все – начал рассказ парень, – я как раз коней чистить закончил и в камору пошел. Вдруг вижу, от конюшни человек крадется, не наш, я наших всех знаю. Я, значит, за угол спрятался, а он к сараю тому с диковиной. Покрутился немного и уходит. Я за ним, а он как сквозь землю провалился. Я обошел вокруг – вроде никого и в сарае все путем. Ну, успокоился я, и спать пошел. А как светать начало, я от шороха какого-то проснулся. Гляжу, тот человек, что ночью приходил. В раскольничьей рубахе он был, а в руке не то кизяк, не то, еще чего держал, не разобрал я. А в другой руке тлеющую головню я увидал. Он, значит, этот кизяк подпалил да в окошко и кинул. Потом как припустится к лесу и все бормочет: «анафема, анафема!». А в сарае, будто опять тихо. Только немного погодя я сообразил да дядьку Игната разбудил, а уж поздно было, – он вздохнул и посмотрел на Янку. – Прости, господин.

– За что? – не поняла Янка.

– За то, что забоялись правду сказать государю.

– Ладно, Бог простит, – улыбнулась Янка. – Спасибо всем, вы свободны, можете идти.

Все разом закланялись, некоторые женщины всхлипывали, крестились. К Янке подошла Настя. Лицо залито слезами. Кинулась в ноги:

– Господин! Миленький! Родненький! – она пыталась обнять Янке ноги.

– Что ты, Настя! – Янка подняла ее, обняла за вздрагивающие плечи. Подошел отец Насти, а за ним два паренька: один лет четырнадцати, а другой – восемнадцати, приковылял и дедушка. Все они в пояс поклонились Янке, а она глазами сосчитала их и подошла к писарю.

– Пиши, царевым именем!

Тот удивленно взглянул на нее, но не посмел перечить, он увидел у дворовых за спиной царя, стоящего в дверях черного хода и согласно кивающего.

– Дать вечную свободу крестьянам Настасье, – начала диктовать Янка, потом глянула на ее отца. – Как зовут?

– Егор, – растерянно сказал тот.

– Егору, – продиктовала Янка и повернулась к ребятам.

– Иван и Михаил, – поспешно ответил старший.

– Ивану, Михаилу, – продолжала диктовать Янка и взглянула на дедушку. Он растерялся.

– Федор его зовут, – подсказала Настя.

– И Федору. Он всех податей и прочих повинностей и разорений быть им и роду их отныне свободными, – она немного подумала. – А фамилия ваша как?

– Так дворовые мы, какая тут фамилия? – развел руками Егор.

– Пиши, – обратилась к писарю Янка. – И присвоить им с сего дня фамилию… Янковы. Нет, как-то не красиво, – она опять задумалась и нахмурилась.

– Может, Янковские? – послышалось рядом. Янка вскинула глаза, Петр подошел, улыбнулся. – Так лучше, а Янка?

Она вдруг вздрогнула и быстро посмотрела на него, но потом взяла себя в руки.

– Супер! Именно Янковские! Записал? – она повернулась к писарю и взяла у него листок. Посмотрела на витиеватый почерк и протянула лист Петру. – Подпиши!

– Изрядно, Янка! – восхищенно сказал Петр и подписал грамоту. – Держи! – усмехнулся. – Жду тебя, поторопись, скоро поедем! – и стремительно ушел во дворец. Янка сунула грамоту в руки удивленного отца Насти:

– Вот ваша свобода! – сказала она.

– Благодарствую, господин! – пробормотал Егор и поклонился. Янка пошарила в кармане.

– Вот, возьмите на первое время, – она вложила в ладонь Насте серебряный рубль, который ей дала Наталья. – Будьте здоровы! Прощайте! – она поцеловала Настю в щеку и помахала рукой ее семье. Потом, не оглядываясь, пошла на пепелище машины.

* * *

После интенсивных поисков среди пепла и обгоревшего дерева она раскопала динамо-машину и мотор. Они были целы, только проводки, соединяющие их, оплавились. Янка очистила их, положила на траву и отряхнулась. Потом с мотором и динамой в руках пошла к Петру. Столкнулась с ним на лестнице, они с Алексашкой тащили сундучок с инструментами. За ними слуги несли еще какое-то барахло. У крыльца уже стояли готовые в дорогу кареты, на которые грузили вещи.

– Ну, наконец-то, – увидел ее Петр. – Чего долго так, благодетель, а? – он подмигнул Янке.

– Я динаму и мотор нашел, – похвалилась Янка. – Мы их тоже заберем, ладно, Пит?

– Тащи к карете, там положи куда-нибудь, – согласился Петр. Они с Алексашкой водрузили сундучок на карету, и Петр велел привязать его вместе с янкиными железяками.

– Ой! – вспомнила Янка. – Я же свои вещи не взял! – и она кинулась было во дворец.

– Постой, сорванец! – окликнул ее Меньшиков. Янка обернулась.

– Я о тебе помню, – засмеялся Алексашка и вытащил из кареты холщевый мешок с двумя лямками, отдаленно напоминающий современный рюкзак. Из мешка торчал гриф гитары. Янка подлетела к Алексашке.

– Саня, ты просто гений! Спасибо! – Янка вырвала у него мешок и заглянула внутрь. Там прекрасно уместились и сумка и гитара. Это было намного удобнее, чем носить их по отдельности. Через полчаса переславльская экспедиция была готова.

* * *

– Ну, что скажешь, Пит? – спросила Янка, когда отъехали от дворца.

– Ты насчет поджога? – догадался Петр. Янка кивнула.

– Ну, что, написал Ромодановскому, пусть приедет, разберется. А ловко у тебя получилось, Янка! – похвалил ее Петр. – И как тебе только удалось?

– Что, расколоть твоих холопов? – Янка усмехнулась. – Это элементарно, Пит. В этом вся прелесть дипломатии. С ее помощью, если умеешь, можно даже международный конфликт разрешить, не то, что информацию вытащить. Причем, заметь, даже не повысив голоса!

– Ты только не очень задавайся! – предупредил Петр. – Я этого не люблю, – добавил он строго и вдруг спросил. – А чего это ты так испугался, когда я фамилию тебе подсказал? – он дернул бровью и внимательно посмотрел на Янку.

– Тебе показалось. – Янка смутилась и покраснела.

– Ну, краснеешь ведь, значит, врешь! – он толкнул ее локтем. – Говори, не бойся!

– Дело в том, что у моего деда такая фамилия. Вот я и подумал, а что, если эти люди мои предки. Знаешь, как зацепило! – она посмотрела на него.

– Представляю, – кивнул Петр.

Алексашка кимарил, сидя напротив. Вскоре и Янка укачалась и заснула, свернувшись в клубок, и положив голову на колени Петру. Он долго улыбался, глядя на спящую Янку, а потом в полголоса сказал проснувшемуся Алексашке:

– Да будет так! – он кивнул на Янку. – В дороге велю спать, а как на место прибудем, работать более, – и он провел ладонью по нечесаным вихрам Янки.

* * *

На следующий день карета остановилась у деревянного дворца. Правда, это было только название, внешне он напоминал высокий одноэтажный терем с различными хозяйственными постройками около. Петр вышел из кареты, разминая ноги. Протирая глаза, жмурясь от солнца, вылез Алексашка. Янка вылезла последней с заплечным мешком за спиной. Почесав уже давно немытую прическу пятерней, она надела бейсболку и огляделась. Вокруг дворца росло множество деревьев, прямо лес. Было полное ощущение, что дворец находится на необитаемом острове. И только приглядевшись получше, сквозь деревья, в низине были видны домики какой-то деревушки. От дворца вела тропинка, и за плотными рядами деревьев поблескивало озеро.

Из дворца выскочила проворная челядь и, махнув царю поклон, начала быстро разбирать вещи с экипажей. Петр и Алексашка вытащили только самое необходимое.

* * *

Янка схватила мотор и динамо-машину и пошла с ними во дворец. Интуиция помогла ей найти кабинет Петра. Посередине небольшой комнаты стоял стол, рядом лавки. Дальше стеллажи с какими-то инструментами, книгами. Ближе к окну был приспособлен верстак, на нем недоделанная модель корабля и столярные инструменты.

Янка примостила на верстаке мотор и динаму и очистила их от копоти. Потом оглядела комнату и подошла к иконе. Пошарила за ней и достала пузырек с желтоватой жидкостью. Понюхав, поняла, что это такое. Деревянное масло, подумала Янка, очень кстати. Она смазала маслом все до щелочки в динаме и моторе. Едва успела положить его на место, как вошел Петр. Они с Алексашкой перли тот самый сундучок. Увидев, что Янка полезла за икону, Петр слегка нахмурился. Поставили сундучок. Петр выпроводил Алексашку, сел на сундук и, строго глядя на смущенную Янку, позвал:

– А ну, поди сюда!

Янка нехотя подошла. Он поставил ее между колен и, зажав ими, заглянул в глаза.

– Ты чего там забыл? – он кивнул на икону. Янка покраснела как рак, чувствуя неприятности.

– Ну? – пытливо спросил Петр.

– Я мотор смазал, – пробормотала она, отведя глаза. – Ты меня накажешь? – она с тоской посмотрела на него.

– Нет, наказывать не стану, вижу, раскаялся, – уже мягче сказал Петр и строго добавил. – Но впредь без спросу никуда не лазь, не то… сам знаешь, – и отпустил ее. Будто на собрании проработали, подумала Янка. Да, воспитатель он еще тот, хлебну еще с ним, вот зануда!

* * *

Через некоторое время, спросив на все что можно разрешения у Петра, Янка уже паяла мотор с динамой, раздобыв на верстаке моток медной проволоки. А чуть позже, уже без разрешения слиняла на озеро. Там она приделала к одной из лодок мотор, и получился катер. Янка сделала из куска жести руль и подвела его к пропеллеру, который склепала из разных железных обрезков, валявшихся на верстаке и медных заклепок. Молотка у Янки не было, и она использовала булыжник, который нашла тут же на берегу. Из-за деревьев появился Иевлев. Остановился и, прищурившись, поглядел на Янку.

– Так вот ты где!

– А, Сильвестр! Привет! Уже прибыли? – весело сказала Янка, покачиваясь в лодке и подгоняя руль.

– А государь тебя ищет, грозит голову оторвать, – сказал Иевлев и с любопытством подошел к лодке. – Слышь, али нет?

– Да ты что? – смехом ахнула Янка. – И за что же? – она обернулась к Иевлеву.

– За то, что без спросу ушел, – пояснил тот.

Янка пропустила его слова мимо ушей. Она еще покачалась в лодке, проверила ходкость.

– Хорошая шлюпка! Хочешь, прокачу?

– Без вёсел-то? Как же она пойдет? – недоверчиво усмехнулся Сильвестр.

Тут из-за деревьев послышался звучный голос Петра.

– Ну, как поймаю! Ну, погоди, пострел!

Янка громко хохотнула, свистнула и дернула за втяжной рычаг. Динама завелась, мотор взревел, лодка дернулась и, оставив пенный след, торпедой понеслась по озеру. Петр недоуменно застыл рядом с удивленным Иевлевым.

* * *

Сделав крюк, Янка повернула руль, и лодка понеслась назад. За несколько метров от берега Янка выключила динаму, но лодка с разгона зарылась носом в берег. На нем уже стояла вся команда Петра. Все это время они следили за несущейся в пене лодкой.

– Ну, как, клево? – весело спросила Янка, перемахнув через борт лодки и подбежав к Петру. Он восторженно сжал ей плечи и так крепко поцеловал в губы, что у нее закружилась голова, но на этот раз она не покраснела. А Петр от восхищения даже не мог ничего сказать, он еще раз горячо поцеловал Янку. Она сконфузилась. Все рассмеялись.

На этот раз Петр даже не спросил, чего хочет Янка, расщедрился и подарил ей свой кафтан, который доходил ей до пят, треуголку, которая сползала на глаза, и уж совсем щедро со стороны Петра – кошелек с золотыми (потрясение для Янки, читавшей о его скупости). А вечером на совете, который собрался в его кабинете, Петр торжественно вручил ей свою шпагу, которая оказалась впору Янке (Петру подарили ее, когда ему было двенадцать лет) и пояс к ней. Это было посвящение в юнги. Янка, читавшая много раз об этой церемонии, встала на одно колено, поцеловала эфес и вложила шпагу в ножны. С того дня она с ней почти не расставалась.

* * *

Поздно вечером, когда уже все заснули, Янка незаметно смоталась на озеро. Заховавшись в зарослях, она тщательно отмывалась после почти недельного пребывания в XVII веке. Янка не учла только одного, не она одна бодрствовала. Алексашка тоже долго не мог заснуть и вышел подышать. Было тихо. Он проверил караулы и решил прогуляться вдоль берега озера. Недалеко в камышах он уловил какое-то движение. Тихо подкравшись, Алексашка раздвинул осоку и увидел смутный в темноте силуэт, похожий на фигурку девушки. Он присмотрелся, не разобрать. Алексашка перекрестился. Наверно русалка, подумал он и быстро тихо ушел.

Янка ничего не заметила, она была уверена, что никто ее не увидит. Она тщательно вымылась при помощи куска мыла, захваченного в поход. Потом, одевшись, немного прогулялась по берегу, пока не высохла одежда и пошла во дворец.

* * *

Итак, началась жизнь на переславльской верфи, где на озере строили корабли. Жизнь эта была похожа на армейскую. Каждый день с утра пораньше пела труба, и все, от рабочего до самого главного инженера спешили на сбор. Опоздавшим доставалось в зависимости от ранга: кому батоги, кому ругань из уст самого царя. Потом Петр раздавал распоряжения, и когда все рабочие расходились по местам, собирал совет из инженеров, корабельных мастеров и стольников. Потом гонялся по кораблю, следил за работой или тоже работал где-нибудь в трюме. Стольники усердствовали перед ним, а когда он не видел, просто баловались и зубоскалили. У Янки тоже было дело, она вязала ванты морскими узлами, которым научил ее корабельный мастер и кузнец из Голландии Гаррит Кист. А так же между делом Янка не забывала фотографировать самое интересное. Работа начиналась в пять утра, потом был послеобеденный отдых и, затем продолжалась до заката. А по вечерам Янка собирала всех стольников вместе с Петром у костра и начинала что-нибудь рассказывать или петь. Ну, а когда уж очень уставали, то расползались спать сразу.

* * *

Утром Янке ужасно не хотелось вставать, особенно после тяжелого дня накануне. Недалеко пела труба, Янка с трудом открыла глаза и удивилась: она спала в стоге сена прямо возле конюшни. Потом зевнула и прислушалась: со всех сторон слышался топот, голоса. Во дворце тоже хлопала дверь. Вот общество придурков, подумала Янка сквозь сон, хоть в лепешку расшибитесь, ни за что не встану. И она поглубже зарылась в сено. Сквозь сон она уже слышала стук топоров на озере. Вдруг:

– Здесь он, мин херц! – раздалось рядом.

Сердитый голос Петра приказал Янке вылезать. Янка недовольно высунулась из сена. Перед ней стояли Петр и Меньшиков. Не увидев Янку на построении, Петр очень рассердился и пошел ее искать. А Меньшиков обнаружил Янку по эфесу шпаги, который предательски торчал из сена.

– Ну, чего? – сонно спросила Янка.

– Иди сюда! – приказал Петр, едва сдерживая гнев. Янка нехотя вылезла из стога и отряхнулась. Петр, молча сделал Алексашке знак, и тот ушел. Янка окончательно проснулась и вопросительно посмотрела на Петра.

– Ответь мне, юнга, – сдержанно начал Петр. – Ты сигнал слыхал?

– Какой сигнал? – не поняла Янка.

– Сиречь трубу! – пояснил Петр, сдвинув брови.

– Ну, слыхал.

– А что общий сбор по сигналу знаешь?

У Янки упало сердце: совсем из головы вон! Вот незадача!

– Знаешь?! – уже яростнее повторил Петр.

– Я забыл, – тихо пробормотала Янка, опустив глаза.

– А что за сие бывает, тоже забыл?! – загремел на нее Петр. Он был взбешен, и от этого никак не мог отстегнуть от пояса линек (это такая неприятная штука, похожая на обрезок каната с узлом на конце). Янка уловила это движение его руки и схватилась за шпагу. Он побелел:

– Ты что?!

– А ты?!

– Я не шучу!

– Я тоже! – она выставила вперед шпагу и тоже побледнела. – Брось! – велела она Петру, указав на линек. Он повиновался и отошел, возмущенно недоумевая. Она, не сводя с него глаз и шпаги, ногой отбросила линек подальше.

– А теперь я хочу тебе сказать, – глуховато начала Янка, – я впервые забыл о сборе, потому что устал как черт. А ты? Я ведь первый раз… – она укоризненно посмотрела на уже остывшего Петра, вложила шпагу в ножны и ушла на верфь.

* * *

Весь день она усердно работала под присмотром Киста, но стоило Петру посмотреть в ее сторону, она показывала ему язык и сердито отворачивалась. Ему становилось неловко. Вечером она не пришла к костру, возле которого уже все собрались, и Петр пошел ее искать. Нашел ее на берегу озера. Янка стояла и пускала блинчики по воде. Он подошел, она не прореагировала. В нем начало вскипать бешенство, но он сдержался.

– Янка, ну чего ты, пошли.

– Не хочу, – в голосе ее слышалась обида.

– Ну, хочешь, прощения попрошу? – в отчаянье брякнул Петр, ему очень хотелось помириться с Янкой, но как, он не знал. Она усмехнулась:

– Ты что мне одолжение делаешь?

Он засопел и вдруг крикнул:

– Долго ты мне жилы мотать будешь?! – и в отчаянье сел на песок, уткнувшись лбом в колени. Янка присела рядом, он всхлипнул. Она потрясла его за плечо:

– Э, Пит, ты чего?

Он дернул плечом. Ей стало даже смешно. Она снова потрясла его:

– Да ты что, ревешь, что ли? – Янка фыркнула от смеха. – Вот это номер, царя до слез довел! Просто сенсация! Ты че, серьезно? Да успокойся ты! Я уже не сержусь! Ну?!

Он поднял голову, мокрыми глазами взглянул на нее:

– Ты,…правда? – он шмыгнул носом.

– Правда, правда. Ты только утрись, перед ребятами неудобно. Эх, никак мы друг друга не поймем. Пошли, – она вздохнула, и они пошли к костру.

* * *

Усевшись у костра, Янка начала рассказывать сказку о Мальчише Кибальчише, которую в глубоком детстве ей читала бабушка. Ребята притихли и внимательно слушали, переживали. Петр хмурился.

– И тогда Главный Буржуин сказал: «Подите, буржуины, и погубите этого Мальчиша!» – Янка сделала паузу, и на несколько секунд воцарилась тишина. Было только слышно, как потрескивает костер да в траве сверчат кузнечики. Янка обвела взглядом напряженные внимательные лица ребят и продолжала:

– И погиб Мальчиш Кибальчиш… Но так же как громы загремели боевые орудия. Также как ветры ворвались конные отряды, и также как тучи понеслись красные знамена. Это наступала Красная Армия. И в страхе бежал Главный Буржуин, громко проклиная ту страну с ее удивительным народом, с ее непобедимой армией и с ее неразгаданной военной тайной, – торжественно шпарила наизусть Янка. – А Мальчиша Кибальчиша схоронили на зеленом бугре у Синей реки, и поставили над могилой большой красный флаг, – она замолчала и оглядела притихших слушателей.

– Здорово! – сказал, наконец, Меньшиков. – Такой малой, а за родину смерть принял!

– Да, ерой! – согласился Иевлев.

– Однако, сие сказка, – вздохнул Петр. – Хоть и конец печальный, – он подбросил в огонь сухой травы. Янка все равно была довольна, что сказка произвела впечатление. Но тут лицо ее омрачилось, и она вздохнула.

– Ты чего? – спросил ее Воронин. – Еще бы чего рассказал.

– Я вот здесь, – в раздумье сказала Янка. – А у меня там уже всероссийский розыск наверно объявили. Прикиньте, пошел человек в поход и как сквозь землю провалился. Теперь предков с симпозиума выдернут. Ой, чего будет, когда вернусь! – Янка покрутила головой и свистнула. Все сочувственно посмотрели на нее, хотя поняли мало, за исключением Петра. Он усмехнулся:

– Что, выпорют?

– Это твой метод, – возразила Янка. – Меня родители пальцем никогда не трогали. Хотя, лучше бы это, чем выслушивать разные нотации и воспитательные лекции, – она махнула рукой. – Ничего, как-нибудь выкручусь.

– Ты герой, – засмеялся Петр, и сказал, обращаясь к ребятам. – Иевлев и Воронин проверить караулы, остальные – спать!

И все пошли во дворец.

* * *

На другой день Янка как штык была на сборе. Потом смотрела, как спускают на воду новенький корабль, а затем, когда поставили мачты и закрепили реи, помогала ставить паруса и ванты.

Чуть ближе к вечеру Петр решил отправиться на этом корабле по озеру, чтобы проверить его в деле. А следить за работами на верфи оставил Ромодановского, который прибыл из Преображенского вместе с дядюшкой Петра Львом Кирилловичем (они привезли поклон от царицы) и двух корабельных мастеров голландцев.