Дом, которого нет

Прабабка теперь вовсю раскрыла сощуренные глаза, проследила, как внучка складывает на скамью верхнюю одежду, заговорила:

– У неё делов что ли нету?

– Не-ету… – пискляво сказала Лидия, проходя мимо старшей бабки. – Какие у неё дела? Стиральная машинка бельё постирает, посудомойка посуду помоет, мультиварка с пароваркой еду приготовят ко времени, робот-пылесос пыль соберёт. Какие у неё дела?

Женщины сороковых не сводили с неё глаз, остолбеневшие, даже в разы по сравнению с первым визитом. Лидия описала поистине сказочную жизнь, в которую верилось с трудом, сродни сказке о Емеле, развалившемся на печи. Или о скатерти-самобранке, имея которую, можно забыть об изнурительной работе, связанной с добычей пропитания.

– Это что ж… – заговорила Евгения, – в вашем времени и делать ничё не надо?

– Вы наконец приняли версию, что я-таки из другого времени? – наигранно удивилась Лидия, демонстративно всплеснув руками. – А я чуть было сама не поверила, что меня Бог к вам послал!

– Приняли, приняли! – Женщины закивали. – Всё приняли! Не гневися!

Внучка была не в духе, накопившиеся обиды встали комом, пульсировали, моментами вылетали, при этом она театрально психовала и размахивала руками, ходила взад-вперёд по избе, но ей явно хотелось кому-то пожаловаться, поговорить по душам. Все дни её отсутствия жительницы сороковых промаялись, топтались у окна – чаще, чем нужно, переживали, а теперь соглашались со всем, лишь бы ей угодить.

– Кум задание выполнил? – приступила она к наболевшему.

– Исполнил. Всё, как обещал! – Женщины кивали. – Всё сделал, как надо. Люди шепчутся о втором пришествии.

– Вот это излишне… Передайте, пусть больше помалкивают. – Она остановилась возле своего, на этот раз клетчатого, баула. – Переложите, как в прошлый раз. Там пшено, масло, печенье – пусть раздаст.

– Раздаст, всё раздаст! – успокаивала Алевтина. – Не переживай, мы похлопочем.

– Как бы на фронт ещё передать… – сказала Лидия и задумалась. – Я могла бы набрать на оптовке. Там в больших мешках…

Женщины следили за каждым её движением все во внимании. Евгения не реагировала на детей, воющих на кровати. Когда волнения улеглись вспомнила о них, подошла.

– Мать не болеет? – поинтересовалась Алевтина, будто спрашивала о здоровье родственницы из соседнего села, с которой они давненько не виделись. В это время она шелестела сушёной травой, раскладывала по эмалированным кружкам, заливала кипятком.

– Зубы вставляет, – не преминула доложить правнучка.

– А-а-а, зубы… Куда ж без них… Еньк! Садись, чаю попьем!

Дети затихли – после кормления их сморил сон. Взрослые, все трое, расположились за столом. Алевтина разложила принесённые внучкой сушки, казалось, что у них сегодня праздник – приезд важной персоны.

– А мужик твой как поживает?

Женщина-пришелец перестала быть посторонней, с её помощью бабки могли справляться о родне, которую поголовному большинству не удаётся лицезреть в связи с коротким существованием – кому-то не удаётся застать внуков, не то что правнуков.

– Замечательно! У него всегда всё в ажуре… Приветы вам передаёт.

Лидия пригубила чай, подула, поставила на подоконник ближе к морозному стеклу охлаждаться.

– Видать, хороший у тебя мужик… – вставила Евгения.

Внучка задумалась, развернула кружку, чтобы охлаждалась с другой стороны, огляделась по сторонам, вздохнув сказала:

– Бап, можешь для меня одно дело сделать – от беды уберечь?

– А как же! – Евгения почувствовала свою важность. – Говори – что за дело.

Лидия не знала с чего начать и начинать ли… Конечно, она рискнёт, но никогда не узнает сработало ли её предостережение, изменила ли она свою жизнь к лучшему… А может узнает, если к ней когда-нибудь постучится женщина с баулом за плечом и скажет: «Здравствуй, бап! Я твоя внучка!»

– Когда мне будет двадцать два, в моей жизни появится некто Игорь Рожнов. – Лидия сделала паузу, изучая поверхность стола, раскраснелась, копаясь в воспоминаниях, дыхание её участилось, оно стало громче. – Гоните его, куда подальше, и близко ко мне не подпускайте, не дайте за него выйти замуж, уберегите от него, ради бога! Я вас очень прошу.

Женщины напряглись, они ждали от неё объяснений и объясняться придётся, иначе баба Еня может не выполнить как надо её просьбу, не поймёт истинной причины, поведётся, как она сама, на это соблазнительное, завидное, как может показаться с первого взгляда, но на самом деле роковое знакомство.

– Я со своим Стасом встречалась ещё с юности… Стас, конечно, хорошо за мной ухаживал, предложение сделал заблаговременно, но со свадьбой не торопился. Он то институт заканчивал, то на работу устраивался, то увольнялся, говорил, что сначала хочет на ноги стать, чтобы было куда жену приводить… А тут мне на голову свалился этот Игорёк из города Ростов-на-дону со всем своим размахом – цветами заваливал, подарками… Богатый, отдельная приличная квартира, дорогая машина…

Господи, зачем я им это рассказываю, думала она, то, о чём давно забыли, зачем взбаламучиваю чистейшую воду, поднимая ил со дна, ведь всё давно затянулось и успокоилось… Эта, до боли унизительная, история быльём поросла, всё забыто и пройдено… Пройдено для меня, а девочке Лиде, которая родится у той, что сейчас посапывает в люльке, только предстоит пережить эти унижения.

Лидия поведала, как завидный жених Игорь быстро сделал ей предложение, вскружил голову, и она отказалась от Стаса, оставив его подавленным, несчастным, самым несчастным в мире. Бедный Стас, разве он это заслужил…

Родня Рожновых тогда о ней высказывалась: «из грязи в князи», но столь высокое состояние отец сколотил на крупных взятках – должность ему позволяла. Свадьбу сыграли в Ростове: роскошную, красивую – невеста туда и переехала, лишив Стаса последней возможности хотя бы видеться с ней мельком. Брошенный Стас тогда весь извёлся, звонил беспрестанно, только слышал в ответ одно и то же: не звони мне больше, я теперь замужем, забудь…

Но бывший звонить не перестал, разве что не так часто и сбавил обороты – не наседал и ни на чём не настаивал, интересовался делами, говорил, что просто хочет услышать её голос, да узнать – всё ли у неё нормально и счастлива ли она в браке. В этот момент рассказа у Лидии выступили слёзы, она заигралась в бублик – нашла занятие рукам, чтобы скрыть волнение.

Счастлива ли она в браке… Уже месяцев через пять она заподозрила, что муж пропадает вовсе не на работе, а на посиделках с друзьями, позднее поняла, что посиделки эти проходят в частных банях, ещё позднее, что с женщинами, ну а потом открылось, что у Игорька есть пассия – с самого начала была. Перед друзьями он всегда зазнавался – и денег много, и квартира хорошая, и жена молодая хлопочет, с ужином на столе его дожидается, разнообразные торты выпекает. Посмеивался, цинично акцентировал на том, что сейчас он с одной закончит и поедет к другой – проверить хорошо ли убрано да приготовлено. «Надо брать от жизни всё!» – была его излюбленная фраза.

Узнав про любовницу, с которой Игорёк регулярно таскался по баням, Лидия устроила разбирательство, а он за это её жестоко избил, сказал: знай своё место! После чего созвонился прямо в её присутствии с той бабой, пригласил куда-то, оделся и ушёл, пригрозив при этом, что будет только хуже, если она кому пожалуется. Лидия, вытирая кровь с лица, рыдала в одиночестве, корила себя, обвиняя в глупости и наивности, осознавала, что семь месяцев жила с хамелеоном, на время замаскировавшимся под обстановку, упивающимся собственной наглостью и высокомерием. Рожнов полагал, что ради достойного, как он считал, существования жена стерпит всё.

Но тут позвонил Стас, услышал голос – невнятный, захлёбывающийся, кричащий навзрыд, забеспокоился, спросил: что случилось? Лидия рассказала, как есть, что ей плохо, что мир перевернулся. Обеспокоенный Стас сказал: собери с собой самое необходимое и быстро на вокзал, а он её встретит. Так она и сделала: бежала от князей, от красивой жизни, бежала с одной сумкой, оставив там всё, в том числе подаренное на свадьбу…

– Срам-то какой! – произнесла Алевтина, прикрыв рот ладонью. – По-другому нельзя было, коль богатый? Может смирилась бы, а?

Евгения зыркнула на мать неодобрительно.

– Нельзя. – Лидия вздохнула. – Да мы сейчас со Стасом куда лучше живём, чем этот ваш… богатый Игорёк… Отца его не стало, и сдулось богатство, всё прокутил. Раньше, чтоб отцу угодить, его на блатных работах держали, а теперь кому он нужен с купленными дипломами… Сам по себе он – полный ноль.

– Правильно сделала, – сказала баба Еня. – А то всякий сучий потрох будет детей моих колотить! Детей, внуков… Правильно!

Лидия взглянула на неё с благодарностью. Алевтина подбавила кипятка, принялась вытирать со стола, но данный вопрос не давал ей покоя.

– Надо быть смиреннее, – сказала она. – Муж в доме – голова и брехать с ним не надо. Я жизнь повидала, много лет пожила, поэтому имею полное право табе советы давать.

Внучка подняла брови и выпалила:

– Что значит: много лет пожила? Так мы ж с тобой почти ровесницы!

Прабабка осеклась, Евгения почувствовала гордость за внучку. Мы тоже не лыком шиты, думала она, но вслух произнести не решилась.

– Я ещё не всё рассказала… – На Лидины слова женщины среагировали повышенным вниманием, прабабка с тряпкой по-хозяйски облокотилась о стол, стала слушать. – Игорёк кинулся меня возвращать, подкарауливал, угрожал Стасу. Я не растерялась, быстро добилась, чтобы нас официально развели.

На самом деле не так уж и быстро – положенный месяц Лидию ждать заставили, затем дали время на примирение, долгое мучительное время, на которое пришлись все самые неприятные события. Она оказалась беременна и знала, что от Рожнова – на первое время Стас устроил её в комнате, сам спал на кухне, пока Лидия не разберётся в себе: кто на самом деле ей нужен.

Но она уже знала наверняка, что всегда, и до, и после, и во время скоротечного замужества ей нужен был только Стас – вот, кто по-настоящему её любит, а не пускает пыль в глаза. Лидия была словно околдована Рожновым, ослеплена и пребывала в дремучем сне, пока Стас не разбудил её.

Игорёк вёл себя некрасиво: угрожал знакомыми из милиции, бандитами и бог знает кем ещё… Лидия тряслась от страха, единственным желанием было избавиться от Рожнова раз и навсегда, никогда больше не видеть его лица, не слышать его имени, поэтому решение она приняла без раздумий – сделать аборт.

– А-а-а-х-х-хы-ы… – вскрикнула Алевтина, зажав кулаком рот. – Решилась-таки на грех?

– Мам, погоди, присядь, не колготися! – одёрнула Евгения.

Та обошла стол, облокачиваясь на него натруженными руками, будто едва держалась на ногах, присела, но продолжала стенать:

– Да как же так… Как тебя угораздило с дурума? Грех-то какой…

– Свобода от этого чудовища далась мне кровью: я больше не смогла иметь детей.

– Как же ты так… – причитала Алевтина. – Утаила бы… Пущай твой нынешний думал бы, что от него!

– Ба, ну что ты такое говоришь! – сказала Лидия. – Я один раз его уже предала… Нельзя так с человеком, который столько для тебя делает. У вас, возможно, так и поступают от безвыходности, а у нас мамаши сами научились детей поднимать, да ещё это ДНК…

– Чёйт я не поняла, чего она сказала… – обратилась Алевтина к дочери.

– ДНК! – повторила Лидия. – Экспертиза, такой анализ, показывает чей ребёнок.

– Ахы-ы-ы… Еньк, слыхала? – Алевтина взялась за голову. – Проверять будуть всех напропалую!

– Когда начнут делать? – с серьёзным видом спросила Евгения.

– Не волнуйтесь, вы не попадаете, когда станет доступно любому, – утешила Лидия.

Бабки притихли, переваривая услышанное. Нарушив молчание, Алевтина попыталась уточнить, уверенна ли она, что надо было бежать от первого мужа сломя голову, а то и ребёнок там мог появиться законный, да может этот непутёвый одумался бы и бросил ту прошмандовку…

– Как вы не понимаете! Уж если поворачивать время вспять, то не до того момента, когда я убежала, а годом раньше, чтоб не попёрлась я в то кафе, не встретила никогда этого Игорька, и всё бы у меня было хорошо, и дети были бы.

– Правильно она говорит! – сказала Евгения. – Скока ты сказала – двадцать два тебе будет? Не пущу! И в кафе… какое число? Тоже не пущу! Только бы ты послушалась, а то я вижу характер у тебя… махнёшь хвостом и вспорхнёшь из гнезда!

– Я научу, как сделать, чтобы я тебя послушала.

Женщины приготовились запоминать, керосинка стала гореть тусклым огоньком – изба погружалась во тьму. Расширяющая границы своих владений тьма наползала из углов, выбиралась из-под кроватей, оставляя нетронутыми лишь светлые лица. Кто-то из детей заворочался и всхлипнул сквозь сон.

– Расскажи мне перед встречей с Рожновым одну историю, – полушёпотом заговорила Лидия, – как я у тебя рубль одолжила. Можешь начать с того, чтоб я прислушалась, будто я в вещем сне к тебе явилась с предупреждением и строго настрого наказывала выполнить! Объясни, что в этом кафе я встречу монстра, и даже, если я в него всё-таки попрусь, сон вобьётся мне в голову и я буду начеку. А с рублём дело вышло так…

Дальше Лидия посвятила бабу Еню в подробности истории с сауной, уверила, что до сегодняшнего дня об этом происшествии знала она одна и больше ни единого человека, даже стены не знали.

– Не говорить, что ты из будущего приходила? – уточнила Евгения, которая слушала с таким видом, будто деньги взяли у кого-то другого, а не у неё.

– Если ты это скажешь, мы с матерью затаскаем тебя по психбольницам, и вряд ли кому-то будет от этого польза.

– И что же этот твой Игорёк навсегда отстал? – поинтересовалась Евгения.

– Не сразу. Поначалу строил козни, добивался, чтобы Стаса уволили с работы, искал знакомства с его начальством. Один раз ему это удалось, но Стас со своими способностями нашёл новую работу, даже лучше предыдущей. А когда появились соцсети, Игорь меня там первым делом отыскал, сменил тактику, начал ставить лайки, комплименты писать.

– Отыскал в сетях? В рыбацких что ль? – удивилась Евгения.

– Да как же вам объяснить… – Лидия оглядела дом в поисках за какой предмет можно зацепиться, чтобы помог в сравнении.

– Лайки – это собаки? – не унималась Евгения. – Ездовые поди?

– Представьте, что на дверь вашего сельпо люди вывешивают свою самую красивую фотографию…

– Та-ак.

– Под фото указано имя, дата рождения, в каком заведении учился: институт, училище, школа… А ниже каждый добавляет новые фотографии, к примеру, где мы со Стасом катаемся на лыжах, в ресторане сидим, на экскурсии возле достопримечательностей. И так каждый показывает – где он побывал, какое блюдо ему подали к пиву в баре, как он отмечает праздники и так далее… А другие комментируют – пишут письма, мнение об этом фото, и все их читают и тоже комментируют.

– Да вы что там повсбесились все?! – Бабки уставились на неё.

– Это что ж я, – откровенно возмутилась Алевтина, – выну из рамки свою карточку с дедом и повешу на магазин? – Её удивлению не было предела. – А все будут приписки снизу ставить, что они о нас видите ли думають… Не-е-е… Нам такого не надоть! Игнатиха знаешь, чего там про нас накалякает? Она итак мне третий год талдычет – так и колет в глаза, что я ей наседку подменила, а это она будет на весь белый свет кукарекать… В наше сельпо кто тока не захаживает, пришлые заезжають – позору не оберёшься.

Лидия пожалела, что взяла такой пример, но по-другому ей и в голову не приходило: как до них донести необъяснимые для неразвитых сороковых вещи? Сельпо – лобное место сплетен всего села, лучше бы она его не задевала, от одной только мысли, что тебя обсудят возле его дверей, бабок кидало в холодный пот. Попытавшись выправить ситуацию, используя для примера доску почёта, только на которой под фото граждане размещают поздравления, она услышала противоположный бурный возглас родственниц, сопровождаемый рукоплесканием, чуть не разбудивший детей.

– Да за какие же это заслуги тебя туды занесло?! Надо же… На доске почёта висит! Наша унучка… Дозволь нам перед соседями похвалиться, мы бы всем носы поутирали!

– Всё! Хватит! Не поймёте вы ничего! Я устала уже искать другие сравнения. – Лидия заставила их умолкнуть.

В наступившем молчании она всё же пыталась отыскать в окружении подходящие предметы для сравнения, но обстановка ушла во тьму.

Тьма имела свой цвет – прозрачной седины, скрывающей под собой глухую черноту с синеватым подтоном. Вот уже как с час в ней растворились светлые ткани одежды, полотенца, обрамляющие иконы и белая посуда. Здесь давно привыкли делать всё ощупью. Старшая бабка в кромешной тьме сполоснула кружки, обтёрла полотенцем, расставила по полкам. Послышался писклявый скрип открывающейся печной дверцы, шорох прогоревших углей, затем со скрежетом задвинулись заслонки.

Лидия нащупала свои вещи.

– На дворе, небось, такая морозина… – сказала Евгения, противясь растягивающимся от зевания челюстям.

– Я на улицу не пойду, – сказала Лидия. – На вашу улицу, а на мою идти придётся. – Она нащупала пульт.

– Ба, ты отошла от печи? – обратилась она к Алевтине. – Дай я тут стану… Отойди подальше, ненароком зацепишься за меня и переправишься в другой век.

Мраморное лицо Алевтины выплыло из темноты с другой стороны, освещаемое лунным светом, проникающим с улицы – проход был свободен. Её дочь, судя по звукам, склонилась над люлькой, и женщина-пришелец двинулась в обратную дорогу.

Одна нога провалилась в яму, выкопанную заблаговременно для весенней посадки многолетников, Лидия чуть не подвернула стопу. Надо было брать левее, подумала она, на тридцать сантиметров ближе к вёдрам с водой. Света в окнах не было, и здесь пришлось пробираться на ощупь. Мрак охватил оба мира. Он начинался сразу за входной дверью.

Ещё из прихожей она расслышала художественный храп Стаса, подкралась к мобильнику, проверила который час – время было пол первого, вспомнила бабку нового времени и её недовольства поздними возвращениями. Лидия переоделась, вышла из ванной, подготовилась ко сну, после чего залезла под одеяло. Что-то изменилось в душе – странное облегчение, она наконец кому-то выговорилась – всё, что удерживала в себе годами вышло из замурованного сердца, улетело в прошлое столетие безвозвратно.

Вспомнился Игорёк – основное звено в цепи её долгих мучений. Ей показалась, что она с ним сегодня расквиталась сполна – отрубила от своей жизни пуповину, связывающую их. Она жалела себя – не ту, кем ощущала теперь, а Лиду из прошлого – наивную, неразборчивую, у которой впереди весь пройденный взрослой Лидией этап пребывания в кошмаре. Для улучшения биографии этой неискушённой Лиды она сегодня подготовила тайного агента, снабдила его информацией – остальное зависит от бабкиной смекалки, но она была абсолютна уверена, что та приложит все усилия, чтобы знакомство с Рожновым стало не радостным, а до отвращения отталкивающим. Это уже не впервые: бабка как-то устроила грандиозную травлю на неугодного Лидиного ухажёра, в ход летели самые нелестные оскорбления. Евгения настроила против него каждого, и парень отступил. Причина её агрессии так и осталась невыясненной. Боже мой, подумала Лидия, а его ведь тоже звали Игорь.

Изменится ли мир после незначительного вмешательства, после такого маленького иного поворота событий… В будущем единственным спасением во избежание апокалипсиса может стать эвакуация людей, животных и ценных видов растений в прошедшие века, где они смогут начать новую жизнь. Во избежание перенаселения планеты их раскидают в разные века, идеальным вариантом могут стать самые глубокие из них: с девственными территориями, с чистейшей экологией на планете, полные ресурсов. Возможно, Стас – первый, а может и единственный разработчик данного направления, и изменив судьбу своей семьи Лидия рискует повлечь за собой пагубные последствия. Что, если она нарожает ему пятерых, в результате чего Стасу, погрязшему в заботах о детях, не хватит времени заниматься изобретением, и блоку не суждено будет появиться на свет?

Ей захотелось при следующей встрече сообщить бабе Ене, чтобы та не вмешивалась в ход событий, пусть всё идёт как идёт, пусть свадьба с Игорем состоится без изменений. Надо перетерпеть короткую чёрную полосу для того, чтобы настала долгая белая полоса. Мысль осеклась, Лидия начала думать, что вся её жизнь – долгая чёрная полоса, как ни старайся, как не меняй события местами…

Утром Стас поднял настроение – воспоминания о сложном периоде её жизни растворились, словно капля горькой настойки в стакане воды. Чем будет больше объём воды, тем незаметнее станет горечь. Лидия вытряхнула из головы скверные мысли, углубилась в текущие дела, отвлеклась – лёгкий душок настойки продолжал чувствоваться, но не настолько выраженно, как накануне.

– Что там твои бабки? Ещё не пора им закидывать авока-а-адо? – Кураев выговорил последнее слово бравурно, сопровождая взмахом руки, как это делает дирижёр. – Ну вот, опять обиделась… Лидуш, я пытаюсь тебя развеселить, а получается обратное.

– Не обиделась… Правда.

Муж убавил громкость галдящего телевизора.

– Чем вы там занимаетесь столько времени? – поинтересовался Стас. – Вчера вернулась в пол первого. И о чём можно столько времени болтать…

– Как ты узнал во сколько я пришла? Ты же храпел на весь дом! – Лидия сразу вышла из состояния апатии и оживилась.

– Я может быть и спал, а компьютер тем не менее продолжал фиксировать – во сколько запустили блок, во сколько он был отключен… Тебе показать – во сколько он был отключен? Знаешь сколько часов ты там проторчала? Блок пахал пять часов напролёт. Я рискую собственной женой, я переволновался, я сдуру принял успокоительную таблетку, а она меня несвоевременно вырубила побочным снотворным эффектом. – Стас постепенно заводился.

– Я больше не буду. – После Лидиных слов стало тихо.

Изобретатель умыл под краном лицо одним движением, хлебнул воды из ладони, спокойно спросил:

– Ты больше не будешь туда ходить?

Он весь напрягся, до сих пор в его поведении угадывалась неясность – чего он всё-таки хочет: чтобы она прекратила туда таскаться, или наоборот?

– Теперь я буду только помогать им – отнесу и обратно, – сказала Лидия. – Когда я засиживаюсь, слишком многое раскрывается, я боюсь, что произойдут сдвиги, что кто-то из нас начнёт форсировать события, изменять их направленность, исключать неугодных людей… Я боюсь… я боюсь исказить действительность, угробить мир!

Лидия отвернулась к окну, закрыв дрожащей ладонью часть лица, глаза её налились слезами.

Стас тяжёлой рукой облокотился о холодильник, лоб сморщился, он стоял в раздумьях, принимал какие-то решения, возможно, мучился, что не знает – какое решение принять…

– Так, с сегодняшнего дня я сам буду перемещаться! – Изобретатель засуетился.

– Нет! – вскрикнула Лидия. – Не сейчас, не с сегодняшнего… Дай мне время. Я не могу от них оторваться, ты понимаешь? Это – не сходить в гости к бабке на юбилей, это – разобраться в отношениях с ней, потому что после её смерти этого сделать уже невозможно, всё обрывается! Я хочу понять, почему она ко мне так всегда относилась – хуже, чем к другим внукам, почему с другими она лебезила, конфетами угощала, а меня воспитывала в приказном тоне? Почему она меня так ненавидела, что я ей сделала плохого? Почему именно я? Я что самая непутёвая в семье? Я же больше остальных добилась успеха: я получила образование, сделала карьеру… А посмотри на этих любимцев – Таня всю жизнь просидела в домохозяйках, Лиля увязла в этом цветочном отделе – семнадцать лет стоит в одном и том же отделе, Миша бухает – а этот внучок вообще отдельная тема, его она больше всего в жопу целовала, да по головке гладила, а из Мишеньки вырос самовлюблённый пропитой тунеядец! Я понять хочу – почему?

– Ну ты сама же себе и ответила, – остановил её Стас. – Это ты у неё была любимой внучкой, именно тобой она занималась, воспитывала – как ты говоришь. Именно тебе она посвятила большую часть времени и знаний, а остальным достались только конфетки.

Зазвонил мобильник, Лидия нервозно отклонила вызов.

– Думаешь, она всегда такой была – диктаторшей? – продолжила она. – Я не могу её раскусить… Она там кроткая и застенчивая, в рот всем заглядывает… Еле отучила её обращаться ко мне на «вы». А теперь… достань её фотографию недавних времён… Кого ты там увидишь – старушку «божий одуванчик»? Не-ет. Перед тобой предстанет Муссолини, под командованием которого я провела лучшие годы своей жизни.

– Лид, тебе больше нечем заняться, как раскусывать бабку? Что ты застряла в этом прошлом? Ну была она одной, жизнь её побила – стала другой… Думаешь, ты́ не изменилась?

– Не настолько!

Кураев начал ходить по дому наигранно причитая:

– Господи! И зачем я соорудил этот прибор… Моя жена увязла в психике давно почившей бабки… Что я наделал… Что я натворил… Разобрать бы его к чертям собачьим, но это будет приравниваться смертоубийству. Моя жена совсем сдвинется по фазе и снова в этом виноват буду я!

Телефон настойчиво добивался, чтобы его взяли, на экране высвечивался один и тот же номер и принадлежал он начальнице. Лидия убрала звук, ещё не придумав, чем отмажется, так как в данный момент время считалось рабочим. Начальница не любила враньё из принципа, но это был не тот случай, вряд ли сотрудница начнёт сожалеть и извиняться, что не ответила по причине странного поведения бабки, закопанной на кладбище, у которой в гостях она недавно побывала.

– Стас, я тебе обещаю, что сегодня вернусь адекватной. Я пересмотрю семейные проблемы, выгоню тараканов из своей головы, расставлю, наконец всё по своим местам. Хватит мне себя терзать, пора вспомнить, что это наука, начну сама вести записи наблюдений. Надо составить график перемещения, буду ходить в определённые дни, а не таскаться каждый день.

– Совсем другое дело! Какой мы составим график?

Лидия сняла с холодильника календарь, чиркнула в нём ручкой.

– Два раза в месяц. Начнём с сегодняшнего дня. Бабок тоже поставлю в известность – по каким дням, чтобы напрасно не ждали.

– Неужели сегодня ты впервые вернёшься вовремя и в спокойном состоянии: не кинешься к рюмке, не ляжешь смотреть в потолок… Даже не верится. – Муж уставился на неё воодушевлённо, сочтя, что она наконец выздоравливает.

– Можешь подождать меня у стены, – уверила она его. – Пойду по светлому, часа в четыре, отнесу им и обратно. Кстати, я сейчас мотанусь мотков куплю…

– Мотанусь мотков? – Стас заулыбался.

– Пряжу – бабки вязать любят. В тканях на втором этаже пряжа продаётся всякая, любого состава и расцветок. Будут детям вязать шапки, шарфы…

– А-а… Ну и в ткани зайди заодно, отрежь им чего-нибудь…

Лидия повеселела. Спустя несколько минут объяснилась с начальницей, встала, засуетилась по дому. Времени было рано – начало девятого, она планировала успеть многое: сейчас поработает часов до двух, сгоняет в город, к четырём – в сорок второй, по возвращении из сорок второго приступит к генеральной стирке.

Тем временем её муж продолжил составлять техническое руководство по заказу одного предпринимателя, у него тоже хватало дел. Мелькнула мысль: если бы не её родство с жителями старого дома, если бы это были совершенно чужие и незнакомые люди, отпустил бы он её в прошлое? Нет, не отпустил, да и сам ходил бы нечасто, по ходу исследований.

В магазине продавец удивилась: зачем эта женщина выбирает пряжу самого колкого стопроцентного шерстяного состава и самых невзрачных оттенков? Продавец шелестела упаковкой, то и дело пыталась подсунуть нежнейшее акриловое волокно: переливающиеся лёгким мерцанием модные варианты, с ресничками, кручёными узелками и другими дизайнерскими наворотами, доставала салатовую, бирюзовую и пастельную палитру, которая так же не произвела на покупательницу должного впечатления. Стас отжигал похлеще продавщицы: перед выездом он посоветовал купить пряжу цвета домика Барби, на что Лидия сквозь улыбку ответила: дурак! Лидия заметила из чего вязали женщины сороковых, какие нити свисали с четырёх перекрещенных между собой спиц, к колкому они были привыкшие в отличие от современных женщин, облачённых в нежность, даже искусственного состава.

В «Тканях» происходило тоже самое: Лидия купила два отреза серой и блекло-чёрной шерсти. В соседнем отделе она приобрела для бабок средство от моли, которую сама в глаза не видела уже лет пятнадцать – либо по вине современных запахов, либо, как говорят, по вине пагубного влияния мобильных телефонов, а может шубы на вкус стали не те.

Когда она села в Рено эмоции радостных приобретений сменились назойливой тревогой. Думаешь, тебе в будущем это зачтётся, нашёптывал голос, тот, что постоянно создавал противовес, всегда подвергал сомнению. Лидия вела машину, пытаясь отгораживаться от любых голосов, ей хотелось заткнуть уши, вытравить негативное, очиститься от мусора в голове и начать всё с чистого листа. Сегодня она обещала Стасу выполнить миссию в другом формате, не принимая ничего близко к сердцу – вернувшись, спокойно доложить о проделанной работе, а не метаться по дому в истерике.

– Смотри что я соорудил! – Встретил её Стас. – Ручная мукомольня!

– Это ещё зачем?

Лидия заглянула в кладовую и первым делом выставила на порог валенки.

– Для бабок, – ответил муж. – Когда нет муки, но есть зерно. – Он ходил за ней, демонстрируя. – Смотри, смотри: берёшь зёрна, в данном случае у меня ржаной солод, тот, что мы покупали для хлебопечи… Смотри: тут жернова, поворачиваешь вот так… Видишь, как я кручу? А снизу – вот отсюда мы получаем вполне добротную муку. Видишь, как удобно?

Она наблюдая за ним начала укладывать сумку. Близился загаданный час, другими словами, было уже без четверти четыре. Мукомольню Лидия молча впихнула в другую тару – ей не понравилось, что устройство добавило значительный вес, но порадовала сама идея. Муж суетился рядом, в результате обе сумки он успешно взвалил на неё, и Лидия переместилась.

Чуть ли не из-под ног пулей вылетел зазевавшийся кот и стремглав умчался за сараи. Женщина-пришелец огляделась. Где-то вдалеке послышалось ржание лошади, с другой стороны раздавался звонкий стук молотка: жизнь бурлила в отличие от времени поздних посещений. День всё ещё был по-зимнему коротким, люди спешили доделать начатое, пока не сгустились сумерки. Лидия по обыкновению двинулась на разведку с пустыми руками и постучала в окно – так же по обыкновению выглянула более шустрая Евгения. Вместе они втащили сумки и вместе их по-быстрому разобрали, пока кто-нибудь случайно не заявился. Алевтина отсутствовала, дети копошились на кровати – полусонные после недавнего пробуждения.

Лидия попыталась отставить в сторону коромысло, чтобы не мешалось.