Читать книгу: «Ангелина, или Ненасытная тварь», страница 5

– В наркологическую больницу! – ответила она с заднего сиденья.

– Да ладно! – удивились парни. – Чего такая милая девушка забыла в наркоманской больнице?

– Еду навестить мужа.

Ребята опешив обернулись.

– И давно ты замужем?

– У нас сейчас медовый месяц.

Парни оживились и стали крутить головами, наседая с новыми вопросами:

– Он что у тебя пьёт?

– Да, закодированный был… На свадьбе сорвался, до такой степени, что у него начались «белочки», поэтому мы со свекровью его туда и определили.

Удивление у ребят нарастало.

– А на фига тебе такой нужен, пьяница? Бросай его! Чё с ним мучиться, с дураком!

– Не могу, – ответила она. – Мы ребёнка ждём.

Челюсти у парней отвисли на продолжительное время.

По её просьбе, они притормозили возле придорожного магазинчика и подождали, пока она сходит за кефиром и бутылкой минеральной воды для больного. Когда машина привезла её к жёлтому зданию, на которое она им указала ещё издали, оба увидели на стене табличку «Наркологический диспансер». По-прежнему скептически настроенные парни одновременно повернулись назад и выставили на неё округлившиеся глаза.

– Так ты не прикалывалась? – сказал один из них. – Мы думали, ты нас разыгрываешь. Давай без шуток! Там правда муж у тебя лежит?

– А вы что… не поверили? Всё, что я вам рассказала, правда.

Ангелина вышла из машины, но друзья уезжать не торопились: им было любопытно узнать продолжение.

– Мы тебя подождём, если хочешь!

Предложение она одобрила и направилась к главному входу. Лукин в это время с несчастным видом лежал под капельницей, не реагируя на дискутирующих вокруг него соседей по палате. Увидев в дверях жену, он искренне обрадовался – превращение свершилось: полученная бабочка была далеко не прекрасна, скорее Лукин перевоплотился в моль с драными крыльями, но всё лучше гнойного червя, каким его сюда привезли. Жена уделила ему внимание и посидела возле него, затем вдруг вспомнила, что её ждут в машине ребята, засобиралась на выход. Лукин мгновенно позеленел и с силой вцепился ей в руку.

– Только не уходи! – начал он умолять. – Прошу тебя, останься!

Насколько могла, она пыталась от него отцепится и продолжала тянуться к выходу. Тогда он закатил истерику: начал срывать с себя капельницу, орать на всю больницу, требовать, чтобы жену положили вместе с ним! На шум примчался практически весь персонал; из кабинета выплыл недоумевающий главный врач, которого, казалось, вряд ли можно было чем удивить. Понаблюдав снисходительным взглядом за происходящим, он попросил Ангелину пройти в его кабинет.

– Деточка, – начал он, – я каких только не повидал за время своей работы… Были всякие: с перспективой на выздоровление, адекватные… Но скажу тебе прямо: это… – показал он пальцем в воздух, в направлении палаты Лукина, – неизлечимый случай. Перед нами – конченый алкоголик. Беги от него не-мед-лен-но!

После его слов Ангелина расплакалась, стала объяснять, что не может бросить его именно сейчас – она не в силах так подло поступить с отцом её будущего ребёнка. Муж у неё на самом деле душевный и юморной, оправдывала она его, просто не устоял, когда на свадьбе пили все, наливали ему, уговаривали – вот он и не выдержал, сорвался: ей по-человечески его жаль. Нарколог внимательно выслушал, почесал задумчиво репу и распорядился, чтобы молодожёнов положили вместе.

Услышав решение доктора, Лукин угомонился, будто кто-то нажал на нём кнопку выключения. Молодожёнам выделили свободную палату, рассчитанную на шесть коек, но лежать они в ней будут только вдвоём – в больнице её прозвали «семейный номер». Лукина переправили вместе со штативами, на которых болтались капельницы и со всеми его вещами. Ангелина снова вспомнила о подвозивших её ребятах, заждавшихся в машине, улизнула под благовидным предлогом и рассказала им все подробности про обуявшую мужа фобию и про погром, что он тут учинил. Парни назвали её «декабристкой», посочувствовали, да уехали.

Беременная женщина интересно проводила время среди наркоманов и алкоголиков. Лукина откапывали, а она в это время обязана была держать его за руку, но, когда он засыпал, Ангелина бродила по больнице и выслушивала душераздирающие истории других пациентов. В одной палате она сочувствовала молодому наркоману из хорошей состоятельной семьи, от которого отвернулись все и бросила девушка, в другой палате лежал и бухтел про тяготы жизни старый алкаш, в медсестринской сёстры угощали чаем с конфетами, откровенно удивляясь историям, рассказанными самой Ангелиной.

После выписки из наркоклиники чета Лукиных снова зажила нормально. Ангелина устроилась в рекламную компанию менеджером, Лукин нашёл очередную работу, грузчиком. Беспокойство возникло за Надину судьбу.

Володя, отец Надиного ребёнка, не способен был принять какое-либо решение, а если принимал, то на то ему требовались месяцы или годы. Впервые он представил девушку своей матери на последних сроках беременности, причём заставил Надю прятать живот, чтобы не шокировать мать преждевременно, потому как решение он ещё до конца не принял. Наде было обидно: Лукин согласился жениться на Ангелине сразу, как только узнал о беременности, а Надя ходит уже с семимесячным животом и не видит никаких действий от своего медленно созревающего домушника. Сделать аборт он тоже ей не предлагал – сначала потому что не мог определиться, а дальше было уже поздно. Положение полного бездействия и отсутствие принятия каких-либо решений было изначально заложено в характере Володи, воспитанного в рамках вечного ожидания: проблемы должны были решаться сами собой, без его участия.

После наркологической больницы прошло около двух недель. Ангелина поднималась по ступенькам дома, где они с Лукиным снимали квартиру и наткнулась на пьяное обоссанное тело своего мужа с поводком в руках – питбуль покорно сидел рядом. Такого чувства стыда она ещё не испытывала. Ей удалось поднять Лукина и затолкать в квартиру: пьяное тело теперь валялось на полу в прихожей, а Ангелина сидела и рыдала на кухне. Она достала вторую, спрятанную от Лукина, бутылку шампанского в красной ленточке, вскрыла её и выпила один бокал – два месяца супружеской жизни были пройдены у неё как год, который она сейчас отмечала в одиночестве второй символической бутылкой. Часов через пять проснулось чудовище. Лукина вырвало, когда он пошёл в туалет, затем он подошёл к жене и потребовал, именно потребовал, а не попросил, денег на выпивку. Из-за этого они поскандалили, после чего он совсем распсиховался, но, когда учуял бдительным носом профессионального алкоголика практически неуловимый для обычных людей запах шампанского от закупоренной к тому моменту бутылки и спрятанной в шкаф, он начал искать его источник. Нашёл. Ангелина в отчаянии наблюдала, как он залпом опустошает остатки шампанского, так бережно хранящегося другими парами после свадьбы.

Жена собрала свои вещи, приняв решение – вернуться к родителям. Обеспокоенные близкие уговорили её подать на развод, но и после написанного заявления о разводе Ангелину потянуло на старые грабли. Лукин в очередной раз добросовестно пролечился в наркологии, взялся за ум, и она, наивная дура, согласилась переехать в его коммуналку, точнее комнату, которую свекровь до этих дней сдавала одной молодой паре, а теперь квартиранты её освободили.

Трёхкомнатная квартира на трёх хозяев была не из тех, какими мы привыкли себе представлять коммуналки. Та комната, которая была больше метражом, принадлежала Лукиным, а в двух других проживали бабульки, каждая в своей. Старушкам вдвоём было скучно, если третья комната пустовала, и появление молодых жильцов вносило оживление в их однообразную жизнь. В квартире сияла чистота: блестящие краны, белоснежный унитаз, пол свежий, чистый с расстеленным в прихожей половиком, идеальная, ничем не загромождённая кухня с расписными керамическими сахарницами да солонками – всё как-то не вязалось с тем, что квартира принадлежала трём разным семьям. Только апартаменты Лукина нуждались в ремонте. Ангелина при участии своих родителей решила довести его комнату, так сказать, до ума: сами они поклеили обои, сами освежили белой краской пожелтевшие радиатор и деревянное окно, установили подаренный на свадьбу (уцелевший после всего) холодильник и даже прикупили новую мебель.

Почему-то, несмотря на плачевные прогнозы наркологов, все старались верить в чудесное исцеление Лукина. Вероятно, он умел пудрить людям мозги, раз у него была такая работа – договариваться с людьми, причём выходило у него всё ловко, искусно, в короткий срок. Со старушками он тоже, по-видимому, давно договорился – бабки опекали пару, как собственных детей и не позволяли Ангелине перегружаться по хозяйству, поэтому сами мыли за них посуду, а тёща, к которой Лукин также нашёл подход и договорился, регулярно снабжала молодую семью котлетами, компотами, пирожками и всем, чем нужно, чтобы те не голодали.

Шёл декабрь. В преддверии Нового года на улицах стояла предпраздничная суета. Получив зарплату, Ангелина по дороге с работы накупила всяких деликатесов и вошла в квартиру, громыхая ключами, шурша пакетами – у двери в прихожей появились ботинки старшего брата Лукина. Гостям она всегда была рада, пока не вошла в комнату на этот раз…

Восемнадцатиметровое помещение было настолько прокурено, что Ангелина в своём положении не представляла – чем будет в нём дышать, хотя помимо вонючего дыма здесь навязчиво пахло парфюмом. Тогда она распахнула настежь обе створки окна, занеся поток свежего морозного воздуха, повернулась к братьям, чтобы отчитать обоих за смрад, что они тут устроили и замерла в ужасе, увидев перед ними на столе кучу пустых флаконов из-под одеколона, уж не считая тарелки, доверху наполненной ещё дымящимися окурками. Братья пребывали в задорном настроении, куражились, как две обезьяны. Лица у них были довольными, и они на полном серьёзе зазывали в свою компанию Ангелину, чтобы та присоединялась к их одеколонному застолью. Весь вечер она прорыдала на кухне; соседки-бабушки успокаивали её как могли.

На следующий день, вернувшись с работы, она опять-таки застала мужа в невменяемом состоянии и что возмущало вдвойне – муж валялся на постели по-уличному одетый, да ещё затащил на кровать собаку. Лукин в грязной обуви и пёс с грязными лапами отдыхали, можно сказать, обнявшись. Девушка согнала пса, стащила с Лукина ботинки, огляделась вокруг: везде одна грязь, бардак, раздавленные окурки. Встревоженный питбуль забрался под стол – оттуда выкатилась пустая бутылка. Наклонившись, Ангелина обнаружила, что таких бутылок там видимо-невидимо, и в голове у неё начала вырисовываться вся картина: днём здесь, пока она была на работе, ничем не занятый Лукин организовывает притон – всё как раньше. Её, беременную, ужасно трясло вот уже второй день от происходящего.

Зашевелился монстр. Поднялся, зевнул, уставился на жену глазами, как у кровожадного маньяка. В его поле зрения попал кухонный нож, лежащий на столе. С минуту Лукин покачиваясь соображал, но, когда Ангелина дёрнулась, чтобы предпринять какие-либо действия, он вскочил, схватил его и приставил к горлу жены.

– Сидеть! – рявкнул он.

И жена, и собака присели. Лукин начал требовать денег, всё сильнее прижимая плоскую часть клинка к её подбородку. Ангелина в это время испуганно смотрела на него и думала: какая же она всё-таки дура-а…

– Гони лопатник, шкура! Либо я тебя сейчас прямо здесь укокошу!

Её глаза, безотрывно следящие за Лукиным, говорили, что этому браку пришёл самый настоящий конец, но муж не беспокоился по данному поводу, ему было совершенно плевать, сейчас он считал себя хозяином положения. Алкоголь для него был дороже человеческой жизни, даже жизни собственного ребёнка.

Лукин покочевряжился, отбросил в сторону нож, вытащил из дамской сумки кошелёк и надолго пропал вместе с ним. Всю ночь Ангелина снова заливалась слезами, а на утро её и пса забрали к себе родители. Собаку отдали знакомым в хорошие руки – ей повезло больше, чем Ангелине.

На 28 декабря было назначено третье заседание по расторжению брака. Ангелина была твёрдо намерена развестись после всего случившегося. В суд они явились с матерью вдвоём, Лукин – с группой поддержки, состоявшей из трёх бабок и одного, наделённого способностью доходчиво излагать свою мысль, друга. Беременная истица умоляла судью развести их как можно скорее, но свидетели Лукина, выступая один за другим, нахваливали его, перечисляя нескончаемый список лучших его качеств и уверяли, что оступился он всего один раз. Сам алкоголик был настолько убедителен, что не всякий адвокат имел такие риторические способности – он зачитал судье короткую статью про гормональный дисбаланс в организме беременной женщины и обрисовал дальнейшие перспективы их счастливой семейной жизни, что рассмотрение дела в его пользу было предрешено. Уму непостижимо, как мог пропадать такой неординарный талант! Из него бы вышел первоклассный работник в той отрасли, в которой требовались умение молоть языком, да так, чтобы все внимали и верили. Очень жаль, что Лукин избрал неверную дорогу при его-то способностях.

Суд выслушал обе стороны и назначил срок для примирения супругов, после чего Ангелина впала в истерику, а судья ей пояснила, что не хочет к концу года портить статистику превышением по числу разводов. После заседания все разъехались в разные стороны. Родители Ангелины перевезли из коммуналки оставшиеся вещи, и началась относительно спокойная жизнь.

Глава 4 Младенец за прилавком

В первых числах января Ангелина присутствовала на кое-как спланированной свадьбе Нади – свадебное застолье устраивалось в небольшой квартире и в небольшом кругу друзей и родственников, зато невеста была с большим животом в обычном, не совсем свадебном, платье-балахоне. У Надиного окружения было много общего с Лукиным. Начнём с отца. Отец невесты скончался от цирроза печени два года назад, причём отцом он был деспотичным и довольно часто поднимал на своих детей руку. Следующий – брат. Пока ещё живой, но цирроз к нему уже подбирался, чтобы взяться за него в недалёком будущем. На свадьбе сестры он присутствовал, если, конечно, об этом вспомнит, потому как явился уже невменяемым, а уходил ещё хлеще. Брат так же нередко поднимал на неё руку и как-то угрожал ножом, приставив его к подбородку сестры, требуя денег на алкоголь. И наконец жених. На свадьбу Володя прибыл важным и серьёзным, но под конец его так же снесли в кровать, потому как пить он совсем не умел и тоже периодически поднимал на свою невесту руку. Надя была женщиной «на мне вы можете отыграться за все свои неудачи».

Спустя три дня после свадьбы в квартиру к молодожёнам нагрянул наряд милиции с ордером на обыск, и жениха повязали, предъявив ему обвинение в многочисленных эпизодах квартирных краж. Невеста, всегда лихорадочно защищавшая репутацию Володи, стояла с мертвецки бледным лицом и наблюдала, как оперативники рыскают в её вещах. После этого Надя почувствовала себя дурно. На той же неделе она родила недоношенную девочку.

Лукин не оставлял попыток прорваться к Ангелине, только в последние месяцы той было не до него: она старалась больше уделять времени отдыху и не думать о негативном, о безнадёжном своём браке. Где-то после полуночи у неё начались схватки. Ангелина разбудила родителей, которые собрались оперативно и сами отвезли её в родильный дом. Мать с отцом неоднократно давали ей обещание, что организуют торжественную выписку: с видеокамерой, фотографом, с гостями и пышным застольем, но, когда день выписки настал, Ангелина, находясь в предвкушении, что сегодня их с малышом встретят с букетом цветов под вспышку фотокамеры, а затем все со счастливыми лицами поедут домой, не смогла ни до кого дозвониться. На протяжении дня она то и дело подходила к висящему у лестницы телефону-автомату, набирала номера всех, кого только могла, а дозвонилась лишь своей бабушке, жившей в деревне.

Самым ближайшим рейсом старушка выехала в город. Первым делом направилась прямиком в квартиру Нестеровых, посчитав, что, должно быть, произошли неполадки с телефонной связью и сейчас она лично поднимет всех. Долго звонила в дверь. Когда её кто-то впустил, бабушка увидела весьма плачевную обстановку и связалась с роддомом: вынуждена была сообщить своей внучке, что «все дома пьяные, гости тоже, и никто никуда уже не поедет». При помощи Ангелины бабушка разыскала пакет, собранный специально для выписки и не мешкая села в автобус. Через сорок минут она приехала в роддом одна. В её дрожащие руки сотрудницы роддома вручили кричащего правнука, вывели расстроенную до слёз внучку и организовали для них такси. Так молодая мать вместе с новорождённым добралась-таки до дома, где уже никто не помнил по какому поводу напился.

Лукин не замедлил воспользоваться моментом всеобщей радости и снова оказался в кругу семьи. За пару дней до предполагаемой выписки родители Ангелины снабдили его определённой суммой и отправили за покупкой детской кроватки, но до сих пор ни денег, ни кроватки, ни тем более самого Лукина никто не наблюдал. Он объявился лишь неделю спустя, когда от этих денег ничего не осталось. Изрядно поддатый и конечно же без кроватки он корячился на пороге, требуя показать ему сына. Тщательно разобравшись в ситуации, Лукин внёс ясность в разговоре с женой, что во всём виноваты её родители – это они мешают им жить счастливо. В итоге виновники всех несчастий были найдены: беспробудная пьянка Лукина, постоянное безденежье, увольнения за прогулы с работы, куда бы он ни устраивался – это всё результат деятельности «препятствовавших» их благополучию Нестеровых-старших. Но все его претензии стали по боку Ангелине: в данный момент молодая мать начала думать о том, как ей выкарабкиваться собственными силами, потому что она осознала, что надеяться в этой жизни можно только на саму себя.

Буквально через месяц ей пришла в голову отличная идея: поставить на площадке недавно открывшегося рынка палатку с детской одеждой, а так как рынок только начинал разворачиваться, оплата за место была символической. Родители поддержали её идею – они вообще положительно относились ко всяким предпринимательским началам, потому что сами много работали и налаживали собственный бизнес, несмотря на пристрастие у них к веселью и шумным компаниям. Таким образом Ангелине удалось избежать негативного влияния послеродовой депрессии и переживаний из-за распада семьи именно потому, что она была в это время при деле.

Так совпало, что у родителей возникла нужда, чтобы совершить поездку в Подмосковье, на похороны к родственникам. На семейном совете обсудили план, по которому малыша должны были оставить в деревне у прабабушки, а Ангелина должна была поехать вместе с ними. Вернулись они домой с баулами, набитыми товаром – эту первую закупку Нестеровы совершили на обратной дороге, завернув к оптовому рынку. Таким образом бизнес-план молодой матери начал реализовываться.

Территориально новый рынок располагался в трёх городских кварталах. Ангелина приноровилась ходить на работу пешком вместе с коляской, поэтому ребёнка не нужно было ежедневно куда-то пристраивать. Там, на месте, она доставала со склада челночные баулы с товаром и примерно полдня стояла за прилавком, торгуя детскими вещами. Предлагая покупателям товар, она одновременно покачивала коляску, а в часы кормлений садилась на складной стул и кормила ребёнка грудью. Продавцы из соседних палаток относились к ней дружелюбно, с пониманием, поддерживали по любому вопросу. Прослышав о «мадонне с младенцем», некоторые покупатели специально заходили, чтобы на неё взглянуть.

Молодая мать от своего бизнеса имела много плюсов: у неё завелись собственные деньги, она одевала ребёнка по оптовым ценам, недорого могла одеться сама, покупая вещи в соседних палатках – полюбившие её продавцы охотно делали скидку. В какой-то степени новое занятие стало доставлять ей удовольствие, другими словами, появилась отдушина. Единственной лишь трудностью оставались поездки в Москву за пополнением товара – теперь Ангелина вынуждена была привозить его сама. Автобус, совершающий рейсы до оптового рынка и обратно, делал остановки, чтобы пассажиры вышли на перекур, а Ангелина, пользуясь случаем, бежала подальше от глаз и сцеживала молоко из переполненной груди в специальную банку – ей повезло, что этот период пришёлся на летнее время.

С наступлением холодов она подыскала своему полугодовалому Никите няню, женщину, которая занималась воспитанием собственного ребёнка, а теперь согласилась сидеть с двумя и получать за это деньги.

Ближе к Новому году нарисовался Лукин, обновлённый, образумившийся, раскаявшийся. Он устроился на работу, ни капли не пил и по-прежнему умел убеждать, а другими словами, обещать невозможное так, что люди непременно верили его обещаниям, даже те, кто тысячу раз обжигался, доверившись ему. Между тем Ангелину беспокоила перспектива встречи Нового года не в шумной компании, как она привыкла, а в одиночестве, если не считать спящего в кроватке ребёнка, и она как всегда добровольно пошла наступать на те же грабли. В этот раз Лукин, опасаясь пристального внимания и контроля со стороны её «мешавших счастью» родителей, предложил поселиться… кстати, комнату в коммуналке сдали новым жильцам – выгонять их было не по-людски, поэтому Лукин придумал очередную авантюру: перевезти Ангелину с сыном к своей матери.

Каждый новый день в квартире свекрови начинался одинаково: молодая мать кормила ребёнка, одевала и отвозила к няне, после чего бежала на работу в своё рекламное агентство, а параллельно контролировала палатку на рынке, в которой теперь стоял продавец. Свободный график позволял ей наведываться в торговую точку в любое время и отслеживать продажи. Однако совместная жизнь с собственной матерью самого Лукина стала напрягать куда сильнее, чем сноху, живущую у свекрови. Мать постоянно к нему присматривалась, принюхивалась, могла в присутствии жены влепить ему подзатыльник.

Тогда Лукин склонил Ангелину к мысли, что лучше им подыскать отдельное жильё, где им будет спокойнее и комфортнее. Вскоре они сняли очередную квартиру, и жизнь их снова напомнила медовый предсвадебный месяц. В общей сложности Лукин не пил аж целых полтора года. Лёжа в обнимку с женой, он рассказывал слезливые истории – насколько трудным было его детство, и Ангелина жалела его, так как в этом детстве не видела ничего хорошего: отца посадили в тюрьму, где он и умер, а мать с некоторых пор приспособилась выпроваживать детей на улицу, чтобы она могла беспрепятственно уединиться с очередным ухажёром, и дети торчали на улице целый день, пока мать устраивала личную жизнь. Эта улица его всему и научила.

Казалось, Лукин совсем исправился, даже поднакопил денег на покупку машины и нашёл удачный вариант в объявлениях, правда, за этим автомобилем нужно было сгонять в Москву – ничего, что не близко, зато цена, в отличии от местных предложений, была даже очень привлекательной и оправдывала любые дорожные издержки. Вместе они отправились в столицу на рейсовом автобусе: Ангелина – за детским товаром, Лукин – за машиной.

Чтобы не тратить деньги на гостиницу, в Москве они планировали остановиться у какого-то старинного друга Лукина. Встреча с закадычным другом обернулась грандиозной пьянкой: друзья до того были рады встрече, что висели друг на друге обнявшись всё время, а каждое более крепкое их объятие сопровождалось очередным продолжительным тостом с похлопыванием по плечу, уверением в прочности и несокрушимости их дружбы. Ангелина не могла спокойно смотреть на весь этот поросячий цирк и уехала на рынок одна, а затем сразу домой – справиться с Лукиным было невозможно, в пьяном угаре он был упёртым и, если что не так, хватался за первое попавшееся ему под руку средство для нападения. Насколько разными были в нём две его сущности – трезвым он являл собой нечто противоположное, паинька да сама любезность, готов был угождать по любому поводу.

Домой она вернулась вся в слезах. Лукину три дня никто не мог дозвониться. Наконец свекровь всеми правдами и неправдами, «через пятые руки», раздобыла номер какого-то друга, у которого имелись контакты того московского друга. Другу этому старинному дозвонились сразу и тот был, как ни странно, трезв и рассудителен, и уже трудился вовсю на своём заводе. Как выяснилось из его слов, Лукина ещё два дня назад «избили, деньги отняли, и менты повязали».

Лукин действительно уже как второй день пребывал в общей камере московской милиции, но так как смирно вести себя он не мог, то веселил своими закидонами всё отделение – то был театр одного актёра. Знавшие его давно говорили: «Зря ты, Серёг, не пошёл по театральному направлению… Ты был бы уже знаменитым на весь мир комиком». Рот у этого комика не закрывался ни днём, ни ночью – здесь, в отделении, он сразу стал знаменит и успел обзавестись друзьями среди сидящих вместе с ним собратьев по несчастью. Его уже знал каждый сотрудник, и у каждого одно упоминание об арестованном за нарушение порядка Лукине вызывало невольно насмешливую улыбку. В конце концов, он всем надоел – в милиции ему выписали штраф, посадили в автобус и отправили домой, перекрестившись.

По возвращении домой всё началось снова. Лукин с автовокзала добирался долго – по пути он обошёл приятелей, кого мог впечатлить своими московскими похождениями, и в каком состоянии он, наконец, добрался домой можно не объяснять. Посреди ночи, когда он, казалось бы, угомонился, Ангелина проснулась от его шарканья по квартире: Лукин встал, прошёлся по санузлам, после чего завис на кухне с кем-то негромко переговариваясь. Телефон у него украли, и с кем он там мог вести продолжительную беседу для Ангелины стало загадкой. Она решила взглянуть.

Перед ней предстала ужасающая картина: алкоголик завёл себе новых друзей – ими были два помидора, насаженные на указательные пальцы. Со всей серьёзностью он вёл с ними беседу.

– Вы думаете она мне изменяет? – выпытывал у помидоров Лукин.

– Она гуляет от тебя! – писклявым голосом «отвечал» помидор, кивающий в левой руке. – Да, гуляет! Направо и налево.

– Уверен? – спросил у помидора Лукин и сделал вид будто продолжает сомневаться.

– Да, да! Не верь ей! – подхватил правый помидор, басистый и толстый.

Овощи трясли «головами», и это было не представление. Лукин совершенно серьёзно выспрашивал, удивлялся и решал: поверить ли овощам или может они пускают пыль в глаза? Ангелина от увиденного испытала очередной шок и бросилась в панике на поиски своего мобильника, а Лукин, никак не отреагировав на жену, начал в компании говорящих своих помидоров ещё и распивать, что выглядело и того хуже. Углубившись в поиски, она, слава богу, не видела, как её муж наливает каждому овощу по стакану водки, стукается стаканом о стакан, опрокидывает свой и этими же помидорами закусывает.

В два часа ночи родителей Ангелины взбудоражил телефонный звонок. Дочь, стараясь не разбудить ребёнка, полушёпотом, но всё же кричала в трубку, что не может находиться в одной квартире с шизофреником! И родители срочно приехали.

Зять вёл себя буйно – отцу пришлось вязать его шнуром от утюга, которым он обмотал ему запястья и ступни, а затем связал их вместе. Нестеровы начали собирать вещи. Разгневанная тёща во время сборов отрывалась от дела, чтобы иной раз подойти и дать зятю пинка, когда тот начинал выкрикивать в её адрес оскорбления. Утюг, привязанный к ногам строптивого крикуна, то и дело громыхал, ударяясь обо всё, что стояло поблизости. Наконец, вся семья Ангелины погрузилась с поклажей в машину, затем отец вспомнил, что зять так и остался лежать связанным, вернулся в квартиру, чтобы освободить его. После того, как он это сделал Нестеровы быстренько смылись. Лукин продолжал валяться на полу опустевшей квартиры и страдальчески постанывать.

Прошло два дня. За это время Ангелина набралась смелости и вернулась, чтобы забрать оставшееся. Ещё не войдя к Лукину, она сумела оценить обстановку, творившуюся в снятой ими квартире: дверь сотрясалась от громкой музыки, и за ней стоял галдёж, говорящий о том, что внутри полно народу. Войдя беспрепятственно, так как дверь оказалась незапертой, она увидела во что превратилась квартира за столь короткий срок: мусор и грязь, валяющиеся по полу компакт-диски на общем фоне устроенного каким-то сбродом балагана – вот во что превратилась её чистая уютная квартирка. Заглянув в спальню, она нашла там самого хозяина – тот, как обычно, валялся в отключенном состоянии. Никто из присутствующих не мешал ей собирать вещи, никто не спросил: кто она такая и почему берёт всё, что захочет и складывает в свою сумку. Её будто бы не замечали. Только чуть позже какие-то две малолетние девицы, видно самые здесь адекватные, обратили на неё внимание и вероятно всё же догадались, кто она такая. Начали извиняться и предлагать свою помощь. Помогли собрать с верхней полки фотографии в рамках, дотянулись к игрушкам, лежащим на подоконнике, заставив своих кумаривших приятелей «двинуть толстым задом», и всё извинялись за своё неуместное пребывание здесь, глядя на неё чуть взволнованно. Часть своих личных вещей она так и не нашла, похоже, золотое кольцо, часы, красный пушистый свитер и кое-что по мелочи пропали с концами.

В тот же день Ангелина связалась с квартирной хозяйкой; начался процесс по выселению непутёвого квартиранта, на которого уже начали поступать жалобы от соседей. Тот усиленно сопротивлялся – ему здесь понравилось и уходить отсюда он не собирался, считая, что имеет полное право на проживание до тех пор, пока сам не захочет съехать. Грозился, если его всё же выпрут, то он вернётся с канистрой и устроит поджог, либо обчистит новых квартирантов, и все будут в этом виноваты, особенно те, кто активно его выпроваживал. Затем обещал сильно разбогатеть на днях и оплатить за год вперёд, но любому было ясно, что ни за год, ни за час аренду он оплачивать, разумеется, не сможет и будет по-прежнему собирать у себя всякую шоблу. Помимо Ангелины, на помощь квартирной хозяйке срочно выехали Нестеров-старший и мать этого дегенерата.

На момент освобождения жилья Лукин (и это не удивляло) валялся крепко пьяным, от него сильно разило парфюмерией, которую Ангелина неосмотрительно забыла в ванной – все флаконы с её духами к этому дню опустели до последней капли. Свекровь читала над сыном бессмысленную мораль, Ангелина собирала последнее, чудом уцелевшее, отец тем временем скреплял между собой стулья для более удобной транспортировки, а квартирная хозяйка без устали причитала, поражаясь масштабам свинства и вспоминала, что заезжала сюда на днях (здесь на тот момент жила Ангелина), так везде, по её словам, был порядок.