Цитаты из книги «У войны не женское лицо», страница 46

История еще сотни лет будет разбираться: что это такое? Что это были за люди? Откуда? Вы представляете: беременная идет с миной… Ну, ждала же она ребенка… Любила, хотела жить. И, конечно, боялась. Но она шла… Не ради Сталина шла, а ради своих детей.

Случай довоенный...

Я была в театре. Во время антракта, когда загорелся свет, я увидела... Все его увидели... Поднялся шквал аплодисментов. Гром! В правительственной ложе сидел Сталин. У меня был арестован отец, исчез в лагерях старший брат, несмотря на это я почувствовала такой восторг, что у меня хлынули слезы из глаз. Я замирала от счастья! Весь зал... Весь зал встал! Стоял и аплодировал десять минут. Такая я приехала на войну. Воевать. А на войне я услышала тихие разговоры... Ночью раненые курят в коридоре. Кто спит, а кто не спит. Говорили о Тухачевском, о Якире... Исчезли тысячи! Миллионы людей! Куда? Украинцы рассказывали... Как их в колхозы загоняли... Усмиряли... Как Сталин организовал голод, называли они его сами - голодомор. Во время голода вымирали целые деревни. Хоронить было некому. Обезумевшие матери ели своих детей...А земля там такая богатая, что посадишь прутик, верба вырастет. Пленные немцы ее в посылки насыпали и домой отправляли. Такая она жирная, эта земля. Метр чернозема. Плодородного слоя. Разговоры были тихие... Вполголоса... Никогда таких разговоров не было в группе, а всегда, если два человека. Третий лишний, третий донесет...

Все, что мы знаем о женщине, лучше всего вмещается в слово «милосердие». Есть и другие слова – сестра, жена, друг и самое высокое – мать. Но разве не присутствует в их содержании и милосердие как суть, как назначение, как конечный смысл? Женщина дает жизнь, женщина оберегает жизнь, женщина и жизнь – синонимы.

Попробуй найди в войну хорошего человека.

"Я была пулеметчицей. Я столько убила...

После войны боялась долго рожать. Родила, когда успокоилась. Через семь

лет...

Но я до сих пор ничего не простила. И не прощу... Я радовалась, когда

видела пленных немцев. Я радовалась, что на них жалко было смотреть: на

ногах портянки вместо сапогов, на голове портянки... Их ведут через деревню,

они просят: "Мать, дай хлэба... Хлэба..." Меня поражало, что крестьяне

выходили из хат и давали им, кто кусок хлеба, кто картошину. Мальчишки

бежали за колонной и бросали камни... А женщины плакали...

Мне кажется, что я прожила две жизни: одну - мужскую, вторую -

женскую..."

Все вокруг кричат: "Война!!" Помню, как люди плакали. Сколько встречала людей на улице, все плакали. Некоторые даже молились. Было непривычно… Люди на улице молятся и крестятся. В школе нас учили, что Бога нет.

...добавить еще одно слово – непереводимое, многозначительное русское слово „подвиг“. как это ни странно, но ни один европейский язык не имеет слова хотя бы приблизительного значения…

...я каждый день смотрю из окна на море, а вся изнываю от боли, у меня до сих пор не женское лицо.

И в этом бою, когда на нас пошли танки, двое струсили. Погибло много наших товарищей. Раненые попали в плен, которых я стащила в воронку. За ними должна была прийти машина… А когда эти двое струсили, началась паника. Цепь дрогнула, побежала. Раненых оставили. Мы пришли потом на то место, где они лежали, кто с выколотыми глазами, кто с животом распоротым. К нашим раненым фашисты не имели жалости…

Я, как об этом узнала, как это увидела, за ночь черная сделалась. Утром построили весь батальон, вывели этих трусов, поставили впереди. Зачитали, что расстрел им. И надо семь человек, чтобы привести приговор в исполнение… Три человека вышли, остальные стоят. Я взяла автомат и вышла. Как я вышла, все за мной… Нельзя было их простить. Из-за них такие смелые ребята погибли. Самые лучшие погибли…

В День Победы, помнишь, Оля, как встретили мы старенькую-старенькую мать и висел у нее на шее такой же старенький плакатик: «Ищу Кульнева Томаса Владимировича, пропал без вести в 1942 году в блокадном Ленинграде». По лицу видно, что ей давно за семьдесят. Это же сколько лет она его ищет? Я бы эту фотографию показывал всем, кто говорит сегодня: мол, сколько можно вспоминать о войне… А вы говорите – забыть…