Читать книгу: «Семь дней», страница 2

– Мне очень приятно, что мои ответы и умозаключения Вам понравились. Я часто мыслю нестандартно, не по заложенному алгоритму действий. Не скрою, что могу действовать импульсивно в моменте для достижения цели, и моя интуиция меня, как правило, не подводит, – все также с улыбкой ответил Алексей.

– Ну, моя интуиция спит крепким беспробудным сном, поэтому будем ориентироваться на Вашу, – сказала Мария, в душе даже усмехаясь этой мысли. – Насколько я понимаю, Ваша «интуиция» – это хорошо обученная нейросеть, проанализировавшая десять тысяч кейсов? – с легким вызовом спросила Мария.

– Самые точные прогнозы всегда на стыке данных и чутья, Мария Владимировна. Алгоритм обрабатывает паттерны, а человек принимает решение. Я всего лишь оптимизирую процесс», – парировал он.

– В таком случае, если Вы хотите работать у меня в команде, то добро пожаловать. Можете в понедельник приступать, пропуск будет на охране, а кабинет Вам покажет мой секретарь, Елена Александровна, сразу, как только вернется с обеда. И судя по шуму в приемной, она уже тут как тут.

Он закивал головой, давая понять, что на все согласен, но его ухмылка говорила о чем-то большем.

– Отлично. Я не подведу, – он встал и слегка наклонился к ней, понизив голос. – И знаете, Мария Владимировна, мои алгоритмы предсказывают, что наше сотрудничество выведет отдел на новый уровень. Причем очень скоро.

– Ваши алгоритмы уже все про меня просчитали? – парировала Мария, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Только самые оптимистичные сценарии, – он выпрямился, и его взгляд скользнул по ее лицу, задерживаясь на секунду дольше необходимого. – До понедельника, – бросил он на прощание, и дверь за ним бесшумно закрылась.

После беседы с Алексеем, Марию не покидало чувство, что именно такого человека: умного, целеустремленного, нескромного и амбициозного, ей и не хватало в команде. «Он как будто читал ее мысли о болоте, в которое она погрузилась, и уже приготовил веревку», – промелькнуло у нее в голове. Она вдруг подумала, что новый работник сможет вдохнуть жизнь трясину, куда она увязла, а может быть еще и ее вытащит оттуда.

Она сидела, глядя на пустой стул, где только что сидел он, и ловила себя на мысли, что впервые за многие месяцы в ее кабинете осталось не гнетущее эхо одиночества, а вибрация – странная, тревожная, но живая. Он был похож на хакера, который взломал не ее компьютер, а ее защитные механизмы, и теперь в системе появился сбой под названием «интерес». «Целеустремленный и амбициозный», – снова подумала она, смакуя слова. И добавила про себя то, в чем боялась признаться даже в мыслях: «И чертовски привлекательный». Возможно, болото и вправду скоро останется позади. А возможно, она просто готовится прыгнуть в новую трясину, но на этот раз – с бьющимся от предвкушения сердцем.

Мария несколько минут сидела неподвижно, ощущая, как кабинет снова наполняется привычной, давящей тишиной. Чтобы прогнать странное чувство опустошенности, оставленное Алексеем, она решительно потянулась к ноутбуку. Она погрузилась в рутину: проверяла отчеты отделов по экономическим показателям, механически отмечая рост здесь и падение там. Потом открыла папку с проектами для совета директоров. Перед ней были три варианта, разработанные командой: сухой и перегруженный цифрами от Артема, яркий, но бездоказательный от Алисы и авантюрный, технически сложный от Максима. Она перечитывала резюме к каждому, листала презентации, но мысли путались, цепляясь за карие глаза и уверенные руки нового сотрудника, а не за графики и KPI. Ни один вариант не вызывал ни энтузиазма, ни уверенности. Они были как чужие вещи, которые не сидят по фигуре.

За окном небо постепенно розовело, предвещая скорый конец рабочего дня, когда в дверь постучали.

В кабинет, не дожидаясь ответа, вошел солидный мужчина чуть за пятьдесят. Василий Петрович, директор филиала, был воплощением надежности: его тщательно выбритые щеки лоснились, седина на висках была уложена с безупречной аккуратностью, а дорогой, безупречно сидящий костюм-тройка подчеркивал его внушительную, но не тучную фигуру. Его лицо, испещренное морщинами мудрости, а не усталости, освещала добродушная улыбка.

– Машенька, а я застал тебя за работой? – его голос был низким и спокойным. – Или уже в мечтах о выходных? Не мешаю?

В его манере держаться – прямой спине, твердой походке, спокойном жесте руки, поправляющей дорогие брендовые часы, – читалась уверенность человека, достигшего всего в жизни и научившегося ценить покой. Но в глазах, умных и проницательных, жила неподдельная теплота, которую он излучал, глядя на Марию.

– Василий Петрович! – Мария встрепенулась, словно школьница, пойманная за чтением романа на уроке. – Нет, что вы… Просто… обдумывала детали.

– Понимаю, понимаю. – Он опустился в кресло напротив, с отеческой заботой глядя на нее. – Как продвигается ваш проект для совета директоров? Не давит ли груз ответственности? Ваш отдел – наш локомотив в области инноваций, я на вас очень надеюсь.

– Проект… в работе, – с некоторой неловкостью призналась Мария. – Мы разрабатываем несколько вариантов, но я пока не могу выбрать окончательный. Все кажется неидеальным.

– Перфекционизм – хороший двигатель, Машенька, но иногда он застревает в нейтральной передаче, – мягко пошутил он. – Главное – не перегореть. А то вы в последнее время какая-то… грустная. Все в порядке? Может, Виктор снова… – Он не договорил, но в его глазах читалось искреннее участие.

Мария потупила взгляд. Василий Петрович был одним из немногих, кто знал о непростых отношениях в ее семье и относился к ней с покровительственной, почти отеческой теплотой.

– Все как всегда, – безразлично ответила она. – Просто устала.

– Ну, усталость лечится сменой обстановки и хорошим отдыхом. Кстати, Елена Александровна говорила, вы нашли нового сотрудника в команду? Надеюсь, он станет для вас хорошим подспорьем и разгрузит вас.

– Да, Алексей Поклонский. Специалист по нейросетям. Очень… нестандартный. Приходит в понедельник.

– Отлично! Свежая кровь, новые идеи! – Василий Петрович одобрительно кивнул. – Вот и прекрасно. Не взваливайте все на себя, Мария. Доверяйте команде. И помните, – он поднялся с кресла, его взгляд стал особенно теплым, – я всегда на вашей стороне. Если что – мой кабинет всегда открыт. Все у вас получится, я в вас не сомневаюсь.

Он вышел, оставив после себя шлейф дорогого парфюма и ощущение прочного тыла. Его слова «я в вас не сомневаюсь» прозвучали как бальзам на ее израненную душу.

Мария снова осталась одна. Но теперь одиночество было не таким гнетущим. Возможно, потому что за окном начинался вечер, а может, потому что в понедельник ее ждала новая, непредсказуемая буря по имени Алексей.

Приехав домой, она сидела в машине, откинувшись на сиденье, и думала не о работе, не о своей жизни, даже не о предстоящей вечеринке. Она думала только об Алексее. Точнее, ее мысли настойчиво возвращались к тому, как его сильные, умелые руки снимали с нее туфлю. Она представила, как эти же пальцы медленно скользят по ее щиколотке выше, к колену, как ладонь обхватывает ее бедро, а его низкий голос звучит совсем рядом, шепча что-то на ухо, от чего по спине бегут мурашки.

Мария снова поймала себя на мысли, что воспоминания о нем разжигают в ней давно забытое чувство. Она закрыла глаза, позволив себе на мгновение полностью погрузиться в фантазию: как его взъерошенные волосы пахнут ветром и свежестью, как его губы, сейчас улыбающиеся, могут быть настойчивыми и властными. Она ощутила почти физическое желание провести пальцами по рельефу его мышц, почувствовать под ладонью тепло его кожи, притянуть его к себе, стирая все дистанции и условности.

Она испытывала вожделение, чистую, животную страсть, и ей это нравилось. Ей захотелось сблизиться с Алексеем, не просто как с коллегой, а как с мужчиной. Хватит, наверное, уже наводить тоску на себя и окружающих своим унылым видом. Тело, долгое время бывшее лишь функциональной оболочкой, вдруг напомнило о себе настойчивым, горячим пульсом в самых потаенных местах. И впервые за долгие годы это воспоминание и эта фантазия не пугали ее, а заставляли кровь бежать быстрее.

Машина плавно закатилась в темный гараж, примыкающий к стене из стекла и бетона. Дом, в который она вошла, был образцом современной архитектуры: два этажа, огромные панорамные окна, которые днем должны были наполнять пространство светом, а сейчас отражали лишь ее одинокую фигуру и черное небо.

Внутри было просторно, светло и… безжизненно. Высокие потолки, стены цвета слоновой кости, минималистичная мебель и встроенная техника создавали идеальную картинку из глянцевого журнала о «уютном хай-теке». Но уюта здесь не было. Была стерильная чистота, нарушаемая лишь парой дизайнерских кресел и холодным камином, в котором никто никогда не разжигал огонь. Дом она когда-то проектировала с архитектором и дизайнером, чтобы он стал домом ее мечты, где она долго и счастливо будет жить с любимым мужем и кучей детишек. Она представляла, как детский смех эхом разносится под этими сводами, как на огромном диване в гостиной валяется куча подушек, а на идеально чистом полу стоит коробка с игрушками. А стал домом, где она в полнейшем одиночестве прячется от людей, и что хуже всего – от самой себя. Тишина здесь была настолько громкой, что звенела в ушах. Ее шаги по полированному полу отдавались эхом в пустых, наполненных дорогими вещами и лишенных души, комнатах.

Она подошла к большому зеркалу в гардеробной и стала себя разглядывать. Потом стала медленно снимать пиджак и расстегивать блузку. Ткань с шелестом соскользнула с плеч, обнажив тонкую кожу. Прохладный воздух коснулся ее тела, заставив ее слегка вздрогнуть, и в этом вздрагивании было что-то щемяще-приятное. Украдкой она поглядывала на себя и пыталась увидеть в отражении ту самую себя, какой некогда была. Яркой, веселой, общительной, в меру секси и очень счастливой.

Она провела пальцами по губам и хотела вспомнить, когда их в последний раз целовали? Воспоминание было старым, выцветшим и пахло пылью. А потом… потом в памяти возник образ Алексея. Не просто его лицо, а смутное, но яркое ощущение: как его сильные руки сжимали ее икру, как по телу разливалось тепло от его прикосновения. «Уж его губы точно не скучают по поцелуям», – подумала Мария.

И тут же ее тело отозвалось на эту мысль внезапной, теплой волной, пробежавшей от живота ниже. Она представила не просто прикосновение его губ, а их влажное, настойчивое давление на ее шею, на ключицы, на грудь… Ей вдруг страстно захотелось, чтобы эти губы заставили ее забыть обо всем: о муже, о предательстве, о тоске. Чтобы его руки не массажировали ногу, а срывали с нее остатки одежды, а его тело прижало ее к стене с такой силой, чтобы стыд и условности попросту рассыпались в прах.

Маша тут же одернула себя. «Что за непристойные мысли?» Но было уже поздно. Внизу живота растекалась приятная нега, на щечках появился еле заметный стыдливый румянец и лицо стало не таким бледно-унылым. «Ну, хоть какая-то польза от пошлых мыслей», – с внутренней усмешкой призналась она сама себе, все еще чувствуя на губах призрачное, но такое желанное тепло.

Маша забралась в самый дальний и забытый ею несколько лет назад уголок просторной гардеробной. Помещение, размером со спальню, было выдержано в стиле будущего: встроенные световые панели, блестящие хромированные штанги и выдвижные полки из матового стекла, на которых рядами лежали вещи, словно экспонаты в музее ее прошлой жизни. Здесь обитали ее прежние «я»: дерзкая студентка, романтичная невеста, молодая женщина, уверенная, что счастье – это навсегда.

Она с наслаждением погрузила руки в груды забытых сокровищ. Сначала она надела короткое коктейльное платье с рюшами, которое Маринка когда-то назвала «идеальным для соблазнения олигарха». В зеркале ей улыбнулась незнакомая кукла с нелепо торчащим подолом. «Нет, это уже не моя история», – вздохнула она, сбрасывая наряд.

Затем ее пальцы наткнулись на струящийся шелк блузки с глубоким вырезом. Она надела ее с облегающей юбкой. Отражение стало строже, соблазнительнее, но в глазах все еще читалась неуверенность. Это была не она, а лишь ее бледная копия, пытающаяся казаться сильной.

И только подобрав базу – черные облегающие джинсы, простую черную майку, обрисовывающую каждую линию тела, – она почувствовала почву под ногами. Она даже достала когда-то обожаемые кеды, символ былой свободы. Но, подумав, оставила их на полке. «Нет, – решила она, – сегодня я не та, кто убегает. Я та, кто приходит и заявляет о себе». Ее ножки облачились в лаковые туфли-лодочки на шпильках, добавляющие походке и уверенности, и вызова.

Финальными штрихами стали темно-красная помада, как след от поцелуя, и угольно-черные стрелки, превращающие взгляд в оружие. Она с минуту смотрела на свое отражение в зеркале, пытаясь убедить себя, что это она, настоящая она. И в глубине широко распахнутых, слегка испуганных глаз что-то дрогнуло, шевельнулось – словно первая трещина в ледяной корке, сковавшей ее душу.

– Ну что, – выдохнула она, глядя на свое отражение в обновленном образе, – посмотрим, что осталось от той Машки.

Когда она приехала в клуб, Маринка была уже там в окружении своего бессменного «гарема» – трех подружек с одинаковыми нарощенными ресницами, безупречным видом и выражением лиц, говорящим «мы здесь только за бесплатным алкоголем». Маша знала их условно, ровно настолько, чтобы отличать Свету от Алены и обеих – от «той, третьей».

– Ну, наконец-то ты соизволила появиться! – взвизгнула Маринка, привлекая внимание всего танцпола, и, схватив Машу за плечи, отодвинула на расстояние вытянутой руки для критического осмотра. – Выглядишь… ого! Дерзко! И, я бы сказала, в меру доступно. Идеальный баланс для охоты на стриптизеров!

«Спасибо, дорогая. Твои комплименты всегда пахнут дешевым шампанским и потенциальной судимостью», – промелькнуло у Маши в голове, но вслух она лишь фыркнула.

– Наш столик вон там, номер семь, – Маринка ткнула пальцем куда-то в дымную мглу, – там уже выстроилась очередь из твоих невыпитых шотов. Так что давай, солнышко, вливайся в стройные ряды алкодегенератов. Отстающих здесь бьют туфлей на шпильке!

Пройдя сквозь строй оценивающих взглядов и облако дешевого парфюма, Маша подошла к столику. Картина открылась душераздирающая: горка стопок, несколько бутылок неизвестного происхождения и полное, тотальное отсутствие закуски.

«Превосходно. Значит, ужин сегодня будет на 40 градусов крепче, чем нужно».

Делать нечего – раз уж пришла на алко-пати, будь добра соответствовать. Она одну за другой, с видом знатока, опрокинула пару шотов. Жидкость жгучим потоком пролилась в пустой желудок, посылая в мозг первый, тревожный сигнал: «Привет, завтрашнее похмелье!»

В этот момент к столу с визгом подбежали остальные.

– За Маринку! Чтобы ее брак был крепким, как этот ром! – закричала одна.

– Чтобы муж был верным, как моя любовь к текиле! – подхватила вторая.

– А секс – частым и безотказным, как доставка пиццы в три часа ночи! – закончила третья, поднимая свой бокал.

«Лирики, блин», – мысленно вздохнула Маша, но стукнула свою стопку обо все остальные. Ей ничего не оставалось, как присоединиться к этому хору безумия. По крайней мере, на сегодняшнюю ночь ее одиночество и тонущий карьерный корабль могли утонуть в море дешевого алкоголя и пошлых тостов.

Глава 2. Неожиданная суббота

За ночь было выпито немереное количество алкоголя, были пьяные песни в караоке, пляски, а под конец – и приватный танец. Как добралась домой, она не помнила. К утру голова трещала, а желудок скрутило так, что дышать было больно. Ближе к обеду, когда таблетка наконец подействовала, Маша стала приходить в себя, и накатили воспоминания о прошедшей ночи. Все бы ничего, но оставалось какое-то странное ощущение, будто в какой-то момент все пошло не по плану. Она была на кухне и пыталась договориться с кофемашиной, чтобы та приготовила капучино, когда вдруг зазвонил телефон.

– Машка, привет! Прикинь, я смотрю фотки на телефоне, а там стриптизер тебе танцует приват! – с восторгом в голосе кричала Маринка. – То ли мы с пьяну перепутали, то ли это уже по твоей инициативе, я не помню. Но это круто! Я тебе сейчас перекину фотки! – бросила она и отключилась.

Маша дрожащими руками открыла мессенджер и с ужасом увидела на фото себя, стриптизера и кучу хохочущих подвыпивших девушек. Почему этот приватный танец был предназначен ей? Почему на следующем фото он совсем недвусмысленно склоняет ее к поцелую? А потом в памяти возникла еще одна картина: как она вышла в туалет, и по пути этот же стриптизер остановил ее, прижал к стене и поцеловал в губы.

У Маши в голове все перевернулось, мысли метались, желудок скрутило от нового приступа тошноты. «Вот воистину, бойтесь своих желаний – они могут исполниться», – мелькнуло у нее, и она вспомнила свои вчерашние мысли в гардеробной о поцелуях. Немного отдышавшись, она все же взяла себя в руки и решила: все, что было в клубе, остается в клубе. Главное, чтобы на работе не узнали. «А откуда? – размышляла она. – Я ведь никому ничего не расскажу. Правильно, неоткуда». Но чувство, что что-то не так, никуда не исчезло. И тут раздался звонок.

– Добрый день, Мария? – спросил незнакомый голос.

– Здравствуйте, да – настороженно ответила она.

– У меня есть ваши, скажем так, весьма пикантные фотографии. Одну пришлю вам сейчас для подтверждения. Хочу получить за них полмиллиона рублей. Иначе отправлюсь в желтую прессу и в красках расскажу, как один из топ-менеджеров крупной компании развлекалась в ночном клубе со стриптизером. А еще у меня есть доказательства употребления вами запрещенных веществ.

Земля поплыла у нее под ногами. Маша буквально села на пол посреди кухни, прижавшись спиной к холодильнику, и закрыла лицо руками. В этот момент на телефон пришло сообщение. Она с замиранием сердца открыла мессенджер и увидела подтверждение своих худших опасений. На фото были она, стриптизер и тот самый поцелуй в темном коридоре клуба.

Спустя минуту, приглядевшись, Маша стала убеждать себя, что фото слишком темное и неясно, что это именно она. Страх и паника ненадолго отступили. Но тут пришли новые сообщения с фотографиями, от которых у нее похолодело внутри. На них была уже не только она сама, а ее собственная спальня, ее собственная постель. Как это вышло? Она ничего не помнила. «Может, мне что-то подсыпали? Может, это фейк, и меня просто разводят на деньги?»

Словно ведомая неведомым инстинктом, Маша ринулась в спальню. Ее сердце колотилось где-то в горле, отчаянно и громко, заглушая звенящую тишину дома. Она металась по комнате, ее взгляд лихорадочно скользил по идеально заправленной кровати, по безупречным поверхностям прикроватных тумб, по полу.

«Ничего. Ничего! Должно же что-то быть!» – стучало в висках. Скомканная простыня? Чужой волос? Духи? Но комната была стерильна, как выставочный образец. Эта кричащая чистота была страшнее любого беспорядка. Она казалась зловещей, сговорившейся против нее.

Сдавшись, она побрела в ванную, чтобы холодной водой остудить пылающие щеки и смыть предательские следы слез. Она включила воду, ухватилась пальцами за прохладный фаянс раковины, пытаясь устоять на подкашивающихся ногах. И тут ее взгляд упал на узкую щель между тумбой и стеной. Что-то блеснуло.

Сердце ее не просто замерло – оно, казалось, разорвалось на тысячи осколков, которые впились ей во внутренности. Она, затаив дыхание, медленно, как в страшном фильме, наклонилась и протянула руку. Ее пальцы нащупали холодный металл и кожу.

Она вытащила его. Массивный, грубоватый, мужской браслет из черной кожи с металлической пластиной. Тот самый. С фотографии. С его руки.

Мир поплыл. Звук воды превратился в отдаленный гул. В ушах зазвенело. Она отшатнулась от раковины, прижимая находку к груди, словно раскаленный уголек. Это была не просто вещь. Это было материальное, осязаемое доказательство ее падения, ее беспамятства, ее ужаса. Теперь она знала наверняка: незнакомец был здесь. В ее доме. В ее святая святых. И он оставил ей этот «сувенир» на память, как тавро на ее искалеченной жизни.

Страх, острый и животный, сдавил горло. А следом накатила новая, всепоглощающая волна паники, сметающая остатки самообладания. Она была абсолютно, окончательно и беспросветно беспомощна.

Опять звонок. Опять неизвестный абонент.

– Ну, что же, Мария, я иду в газету или к вам за конвертом? – с угрожающим тоном спросил вновь позвонивший незнакомец.

– Я достану деньги, но мне нужно пару дней, – дрожащим голосом ответила она.

– Завтра, и не днем позже, – настойчиво и в приказном тоне ответил он. – Я пришлю геолокацию, куда отнести конверт. И, Мария, не вздумайте пойти в полицию, копии фото тут же попадут в прессу, не вздумайте играть со мной.

– А какие у меня гарантии, что вы послезавтра опять не будете шантажировать меня?

– Никаких… – послышалось в трубке, и связь прервалась.

Мария отчаянно не хотела огласки: ей было и стыдно, и страшно, а хуже всего – она чувствовала себя ужасно одинокой, беспомощной и беззащитной. К кому идти с такой проблемой? Кто мог бы помочь? Муж? Того это только обрадует. Маринка? Она сейчас поглощена подготовкой к свадьбе, да и чем она поможет? Только нагонит еще больше паники. Родители? Они простые деревенские работяги. Список потенциальных защитников на этом иссяк. Одни лишь вопросы. Она решила никому не говорить, просто отдать деньги и надеяться, что это будет разовая акция.

Собрав последнюю волю в кулак, Маша решила поехать завтра с утра в банк. Решение было абсурдным, унизительным, но единственно возможным в этом кошмаре. Как ни странно, у нее была накоплена сумма чуть больше, чем требовал шантажист – отложенная когда-то «на черный день», который наступил сейчас, оказавшись еще чернее, чем она могла представить.

Она вышла из ванной, и ее взгляд снова, против воли, прилип к кровати. Большой, шикарной, когда-то символизировавшей супружеское ложе, а теперь превратившейся в немого свидетеля неведомого ей позора. И что-то в ней окончательно надломилось.

Сначала из ее груди вырвался сдавленный стон, который тут же перешел в надрывный, животный вой. Слезы хлынули градом, заливая лицо, горькие и соленые. Ее тело затряслось в конвульсиях беззвучных рыданий. Она била кулаками по собственным бедрам, не в силах вынести тяжесть этого ужаса.

А потом ее охватила ярость. Слепая, разрушительная, направленная на все вокруг. Она с ревом набросилась на постель, с дикой силой стаскивая шелковое одеяло и швыряя его через всю комнату. Подушки полетели следом, одна угодила в зеркало, с грохотом отразив ее искаженное горем лицо. Она вцепилась в простынь на резинке, та не поддавалась, и это бешенство придало ей сил. С громким треком ткань поддалась, и Мария, рыча от ярости и отчаяния, с силой дернула ее, словно пыталась сорвать с кровати саму память о прошлой ночи.

Она молотила кулаками по голому матрасу, крича сквозь стиснутые зубы: «Сука! Сука! Сука!», обращаясь и к шантажисту, и к стриптизеру, и к мужу, и ко всей своей нелепой, разрушенной жизни. Когда силы окончательно оставили ее, она рухнула на пол среди хаоса из постельного белья, всхлипывая, прижимая к лицу скомканную простынь и чувствуя, как каменеет изнутри от беспомощности и страха.

Собрав волю в кулак, Маша решила, что с утра поедет в банк, чтобы снять деньги. Как ни странно, нужная сумма у нее была, даже чуть больше. Она вышла из ванной, оглядела спальню, и взгляд ее упал на кровать. И тут ее прорвало. Слезы градом хлынули из глаз, руки задрожали, а из горла вырвался немой крик. В припадке ярости она принялась скидывать с постели одеяло, подушки, рвать простынь на резинке, которая не желала сдаваться. Мария выместила всю свою злобу на постельных принадлежностях.

И вдруг ее осенила страшная мысль: ее могли изнасиловать. К черту шантаж! Ее изнасиловал этот стриптизер, а кто-то все снимал! Отчаяние, паника и ужас накатили новой, сокрушительной волной. В полном бессилии она рухнула на кровать, рыдая, крича и колотя кулаками по матрасу. Когда силы окончательно оставили ее, она пролежала без движения с час, уставившись в потолок отрешенным взглядом.

Очнувшись, она хотела пойти в душ. Ее кожа, казалось, помнила каждое прикосновение, каждый след чужого пота, и ей отчаянно хотелось смыть с себя это липкое ощущение чужеродности, этой грязной тайны. Она уже потянулась к ручке душа, но рука замерла в воздухе.

И тут, словно удар хлыста, в воспаленном сознании вспыхнул отрывок из какого-то старого криминального сериала. Там была девушка. Такая же потерянная и испуганная. Ее тоже изнасиловали. И первое, что она сделала, – залезла в душ. Она оттирала кожу до красноты, смывала улики, пытаясь отмыться от собственного стыда и унижения вместе с грязью. А потом, когда она все-таки нашла в себе силы прийти в полицию, следователь смотрел на нее с нескрываемым сожалением.

«Все доказательства были на вас, – говорил он в ее воспоминании. – Волосы насильника, частички его кожи под вашими ногтями, его ДНК на вашем теле… А вы все смыли. У нас теперь нет ничего. Только ваши слова против его».

Та девушка с экрана сожалела. Горько, бесповоротно. Ее лицо, искаженное мукой, теперь наложилось в сознании Марии на ее собственное отражение в зеркале. Чувство стыда и страх огласки оказались сильнее здравого смысла и инстинкта самосохранения. И преступник ушел. Остался безнаказанным. Возможно, пошел и сделал это снова.

Эта мысль вонзилась в Марию ледяной иглой. Она представила этого ухмыляющегося стриптизера, который мог бы безнаказанно продолжать свои «победы». А ее молчание, ее вымытое тело стали бы его соучастником.

Дрожь, пробежавшая по ее телу, была уже не от страха, а от ярости. Нет. Она не позволит этому случиться. Она не станет той девушкой из сериала, которая всю оставшуюся жизнь будет смотреть в потолок и сокрушаться о своей роковой ошибке.

Она разжала пальцы, отпустив ручку душа, и сделала шаг назад от искушающей, чистой воды. Теперь это была не просто вода – это была ловушка. Ловушка, в которую она не собиралась попадаться.

Собрав остатки здравого смысла, Маша решила сначала позвонить своему гинекологу. Пальцы дрожали, когда она листала список контактов, находя знакомое имя – Анна Владимировна. Эта женщина принимала наблюдала ее годами, и сейчас мысль о ней была единственным проблеском надежды в этом хаосе.

Трубка была поднята почти мгновенно.

– Алло, Мария? – послышался спокойный, знакомый голос.

– Анна Владимировна… – голос Маши сорвался на шепот, и она сглотнула ком в горле. – Простите, что беспокою… Мне… мне срочно нужно вас увидеть.

– Машенька, что случилось? Ты плачешь? – тон врача мгновенно сменился с профессионального на участливый, почти материнский.

– Я… не помню вчерашний вечер. Я проснулась, а у меня… – она задохнулась, пытаясь подобрать слова. – Мне кажется, меня… изнасиловали.

На той стороне линии на секунду воцарилась тишина, тяжелая и понимающая.

– Глубоко вдохни, Мария. Слушай меня внимательно, – заговорила Анна Владимировна, и ее голос стал мягким, но твердым, как сталь, обернутая в бархат. – Ты все правильно делаешь, что позвонила. Ничего не трогай, не мойся, не переодевайся. Я сейчас же еду в клинику. Встретимся там через сорок минут. Я все тебе устрою, сама все посмотрю и возьму все необходимые анализы. Ты не одна, я с тобой, я все понимаю.

Эти простые слова – «я с тобой», «я все понимаю» – стали тем якорем, который не дал Маше полностью погрузиться в пучину паники. Она кивнула, забыв, что ее не видят, и прошептала:

– Спасибо… Я сейчас вызову такси.

– Жду тебя. И, Мария… – голос Анны Владимировны снова стал очень мягким, – будь осторожна. И не корите себя. Вы ни в чем не виноваты.

Положив трубку, Мария впервые за последние несколько часов почувствовала, что по телу разливается не тепло, а хоть какая-то опора. Одна, но реальная. Она вызвала такси, понимая, что садиться за руль в таком состоянии – это чистое самоубийство. Теперь оставалось только доехать и сделать самый страшный шаг в своей жизни.

В ожидании машины Мария нервно теребила телефон, расхаживая по кухне. Последний час ей названивала Маринка, наверняка желая обсудить вчерашний вечер, но Маша сбрасывала звонки и игнорировала сообщения. И когда телефон зазвонил снова, она не выдержала:

– Что тебе от меня надо?! – сорвалось с ее губ, прежде чем она успела подумать. Голос прозвучал хрипло и резко, пропитанный всей болью и гневом, которые клокотали внутри. – Оставь меня, пожалуйста, в покое хоть на минуту!

Наступила секунда тишины, и затем прозвучал голос, от которого у Маши кровь застыла в жилах.

– Мария Владимировна, здравствуйте, это Елена… – голос ее ассистентки прозвучал не просто удивленно, а скорее шокированно, даже ранимо.

У Маши перехватило дыхание. Словно ее поймали на месте преступления.

– О, Боже… Елена Александровна… простите, я… я не хотела, я не думала, что это вы… – она запуталась в словах, чувствуя, как горит лицо от стыда.

– Мария Владимировна, что случилось? – на этот раз в голосе Елены не было и тени обиды, только нарастающая, острая тревога. – Вы говорите так, будто… с вами что-то произошло. Скажите прямо.

– Нет… Ничего… – попыталась соврать Маша, но голос ее дрогнул и предательски сорвался. – Просто… думала, что звонит другой человек. Вы что-то хотели?

– Я хотела отпроситься на понедельник, но это сейчас не важно, – Елена отмахнулась от своей просьбы, как от назойливой мухи. – Мария Владимировна, я слышу ваш голос. Вы плачете. Или пытаетесь не плакать. Это… Виктор? – ее шепот стал совсем тихим, полным сочувствия и готовности в любой момент броситься в бой.

Услышав это имя, Мария не выдержала. Губы ее задрожали, и она, прислонившись лбом к холодному стеклу панорамного окна, сдавленно выдохнула:

– Нет… Хуже…

– Господи… Машенька, родная… – в голосе Елены вдруг не осталось ничего от строгой ассистентки. Зазвучали теплые, почти материнские нотки. – Мы с вами не чужие люди, мы столько лет бок о бок. Я не позволю вам оставаться одной в такой момент. Где вы? Дома?

– Да… – прошептала Мария, чувствуя, как по щекам снова текут предательские слезы облегчения от того, что кто-то просто спросил «где ты?».

– Слушайте меня внимательно, – голос Елены стал твердым и ясным, как приказ, но приказ, спасающий жизнь. – Я сейчас бросаю все и еду к вам. Не говорите «нет». Не надо отнекиваться и терпеть. Вы не одна. Я буду рядом. Я подержу, помогу, просто посижу с вами в тишине, если нужно. Но я не оставлю вас. Никогда. Скажите, что я могу сделать прямо сейчас?