Читать книгу: «Успех ребенка – предопределенность или воспитание? Истории семей и их талантливых детей», страница 2

Так зачем вообще изучать эти семьи? Начнем с того, что их истории привлекают внимание, поскольку отличаются определенной экстремальностью. Это может касаться семейной философии или других обстоятельств. И, да, временами их пример вдохновляет. Если в данных о семейных исследованиях есть исключения, то эти семьи – наиболее интригующие. С точки зрения статистики воспитание детей, вероятно, имеет наибольшее значение в экстремальных ситуациях, в «хвосте распределения», как сказал мне Конли. «Если вы хотите, чтобы ваш ребенок стал гением в своем деле, спортсменом уровня All-America² или шахматным гроссмейстером, вам совершенно необходимо развивать в нем талант».

Некоторые исследования указывают на то, что родители с менее грандиозными устремлениями способны внести существенный вклад в сохранение определенных путей, которые могут помочь их детям добиться успеха. Эти идеи основаны как на научных данных, так и на уникальных историях семей, которые я изучала. Установите для ребенка высокие, но реалистичные ожидания и обеспечьте необходимой поддержкой. Постарайтесь объяснить детям практическую ценность занятий, которые открывают профессиональные возможности (например, занятия математикой и естественными науками). По возможности ищите окружение, в котором ваши дети смогут видеть авторитетные примеры для подражания. Подумайте о том, чтобы переехать в университетский городок или в район, где живут или работают новаторы и изобретатели. А затем не мешайте своим детям. Как сказала мне одна мать, воспитавшая невероятно успешного предпринимателя и двух врачей, занимающих руководящие должности в крупных медицинских учреждениях, когда я спросила ее, что, по ее мнению, она сделала правильно: «Я не сломала их».

Я начала писать эту книгу в эпоху другой американской традиции воспитания, то есть задолго до начала пандемии ковида. Тогда страну впервые возглавил темнокожий президент. Казалось, мы находились в состоянии непрерывного прогресса и совершенствования и у нас были все шансы полностью реализовать свой потенциал. Экономика была сильна, возможности, которые раньше были закрыты, оказались доступны, а широко разрекламированные исследования интерпретировались так, что все, что нам нужно сделать для того, чтобы наши дети преуспевали и процветали, – это дать им правильную установку на рост и выяснить, как сделать их более стойкими, более упорными и трудолюбивыми.

Пандемия стала катастрофой для многих учреждений. Больницы были перегружены зараженными вирусом, от которого первое время не было вакцины. Правительственные учреждения пытались последовательно и внятно информировать население о ситуации. Пресса терялась среди противоречивых и быстро меняющихся результатов исследований. Я бы даже сказала, что эпидемия также определила границы родительского влияния. Школы закрывались, дети страдали, показатели депрессии, тревожности и суицидальных наклонностей, которые и без того шли вверх, продемонстрировали настоящий национальный кризис. Невозможно было игнорировать более масштабные общественные силы, которые действовали на детей, пока любящие, заботливые родители играли роль в лучшем случае едва заметного света маяка в ужасный шторм: видимые, присутствующие, направляющие, но явно неспособные остановить бурю. Даже после окончания пандемии мы с мужем пытались понять, как найти баланс, чтобы продолжать идти вперед. Мы пытались отстраниться от нездорового академического давления, которое делает несчастными стольких подростков, и в то же время вытолкнуть их из безопасных убежищ, в которые превратил наши дома COVID-19. Так много молодых людей были вынуждены занять оборонительную позицию в то время, когда им больше всего нужно исследовать мир, рисковать, раздвигать границы и смотреть, как далеко они могут зайти.

Будучи родителем, я со смирением осознаю, как мало имею рычагов контроля над мотивацией своих собственных детей и их отношением к достижению целей, несмотря на все те знания, которые я пыталась извлечь из изучаемых мной семей. Например, когда Лео, одному из моих мальчиков-близнецов, было около 8 лет, мы начали давать ему уроки игры на фортепиано. Как и многие дети, он играл неуверенно, может быть, по 10 или 15 минут за раз. Иногда мы уговаривали его заниматься больше. Я знаю, что мы неоднократно пытались поощрять его за то, что он уделяет больше времени занятиям, в надежде, что сможем довести его до уровня, на котором его мастерство позволит получить больше удовольствия от игры. Когда через несколько лет это не сработало – теперь мне кажется смешным, что мы когда-либо могли надеяться на другой результат, – мы решили, что, возможно, вообще не стоило на него давить. «Давай просто остановимся», – предложили мы сыну. Мы давали понять, что не наказываем его – просто не видим смысла в уроках, если они ему неинтересны. Но он и этого не хотел. И мы продолжали платить за уроки, поглядывая на одиноко стоящее фортепиано, когда проходили мимо. Порой мы подталкивали сына к занятиям – иногда успешно, чаще нет. Мы чувствовали, что обязаны продолжать вкладывать средства и не лишать сына возможности культурного обогащения, даже если он ясно давал понять, что не хочет тратить столько сил, сколько действительно потребовалось бы для ощутимого эффекта.

Лео исполнилось 14 лет в июле 2020 года, когда COVID-19 все еще мешал привычной социализации. Его дружба за пределами школы перешла в онлайн-видеоигры. Оказалось, он не мог прокачаться в одной игре, которую, похоже, предпочитали его друзья. По мере того как ему становилось все скучнее и скучнее играть в World of Warcraft и это занятие начало его раздражать, он все чаще возвращался к фортепиано. Инструмент находился всего в нескольких футах от его стола и компьютера, с которыми он начал ассоциировать свое разочарование.

В то лето сын даже не брал уроки. И вдруг он взял в руки ноты, лежавшие на фортепиано, – этюд Шопена, который я пыталась исполнить (вдохновившись его описанием в разговоре с Гонг Ченом, членом одной из семей, о которых идет речь в этой книге). Учитель моего сына, скорее всего, сказал бы, что на тот момент это произведение было слишком сложным для мальчика, но тот начал работать над этюдом каждый день. В течение нескольких недель мы не обращали внимания на повторяющиеся, отрывистые звуки, раздававшиеся из комнаты сына. Он постоянно спотыкался, продираясь сквозь заросли нот. И вот однажды, когда я готовила ужин, я вдруг заметила: из всего этого шума наконец-то возникла мелодия – выразительная, четкая и элегантная. Мы с мужем были потрясены. Лео был удивлен не меньше нас, обнаружив, что чем больше он играет, тем лучше звучит музыка. Он играл ее снова и снова, пока его не осенило, что есть и другие, столь же прекрасные произведения, которые он может освоить, и он перешел к следующему, а затем к следующему, иногда играя по 3 или 4 часа в день.

Именно этого результата мы с мужем ждали от Лео все эти годы. Поначалу мы были горды и взволнованы: наш сын играет на фортепиано по несколько часов в день. Но удивительно скоро это уступило место другим впечатлениям. Мы с мужем оба работали дома, а он у нас совсем не большой. Звучные аккорды, многочасовые напряженные тренировки, стремительный темп исполнения излюбленного Лео рондо, мелодия которого засела так глубоко, что иногда не давала мне спать по ночам, – все это стало казаться какой-то притчей со скрытым предупреждением для родителей. Мы с мужем вели тайные беседы о том, можно ли быть родителями, которые поддерживают увлечение сына и в то же время просят его играть немного… реже. Мы осторожно предложили электрическое фортепиано с наушниками (только для ранних утренних часов!), но Лео вежливо отказался. Тогда для себя мы купили отличные наушники с шумоподавлением. Мы утешались мыслью о том, что Лео мог бы увлечься не фортепиано, а барабанами.

Чего мы действительно хотим для наших детей? И почему мы этого хотим? Какие наши ожидания и на что мы надеемся? Мы хотим, чтобы они были счастливы. Мы хотим, чтобы у них был выбор. Мы хотим, чтобы они почувствовали восторг от своего мастерства.

Мы предлагаем Лео фортепиано. Но только он может решить, как на нем играть.

Глава I. Семья Грофф

В Куперстауне, городке на севере штата Нью-Йорк, в День поминовения³, знаменующий начало лета, еще бывает прохладно, и даже в первую неделю мая на тенистых лужайках можно увидеть остатки снега. Разрыв между ожиданиями тепла наступающего лета и реальностью погодных условий в этом городе в 80-е годы представлял определенный интерес для детей Гроффов. В семье их было трое: старший, Адам, врач и серийный предприниматель, средняя, Лорен, ставшая одной из самых успешных писательниц своего поколения, и младшая, Сара, теперь уже студентка, получающая степень доктора философии на факультете клинической психологии, а также олимпийская триатлонистка, завоевавшая на Ironman⁴ титул спортсменки мирового класса.

Лорен вспоминала: в праздничные выходные, всего через пару недель после того, как растает последний снег, их отец, уважаемый доктор Джерри Грофф, убирал с бассейна брезентовое покрытие. Это была семейная традиция. Его дети – сын и две дочери, обе довольно высокие для своего возраста, – одевшись в купальники, тихонько наблюдали, как на поверхности воды показывался мусор, скопившийся в бассейне за прошедшие месяцы: какие-то водоросли, дохлая лягушка, земляные черви и прочая гадость. Бывали годы, когда все, что находилось под водой, скрывал слой льда. Джерри Грофф уверяет, что вода уже была очищена к моменту, когда кто-нибудь из детей забирался в бассейн, но он отлично помнит, как дети визжали и смеялись, стуча зубами, пока он засекал время для их игры – нужно было продержаться в воде целую минуту, победитель получал доллар. Лорен воспринимала это скорее как соревнование. Она вспоминает, как все трое, посиневшие от холода, неподвижно стояли в воде со стоическим терпением и ждали, пока кто-то все-таки сдастся. Каждый надеялся превзойти в своей выносливости других. Кто выдержит этот холод, кто продержится дольше всех?

Это была настоящая проверка на прочность, пусть и с невысокими ставками. Позже Сара и Лорен в полушутку называли подобные игры «подвигами», которые оставались характерными для их семейного досуга, даже когда они уже выросли. Для них это упражнение на выносливость было не таким уж сложным испытанием. В детстве их отец испытывал нужду, но теперь был достаточно обеспечен, чтобы позволить семье большой исторический дом у озера с бассейном в придачу. В бассейне можно было отдыхать на мягких надувных матрасах, у него устраивали вечеринки по случаю дня рождения, летом в воде спасались от жары. Но еще бассейн мог стать поводом для испытания характера. Соревноваться было весело. Упорство и решительность, иногда смешанные с грубой силой – в семье это сочетание качеств называли «гроффовостью», – считались забавными.

Много лет спустя Сара стала зарабатывать на жизнь профессиональным спортом, требующим высокой физической выносливости. Дважды она участвовала в Олимпийских играх, соревнуясь с самыми одаренными триатлонистами мира. В 2023 году, будучи матерью двухлетнего ребенка, она выиграла женский чемпионат Европы Ironman во Франкфурте, на котором проплыла 2,4 мили⁵, проехала на велосипеде 112 миль, пробежала марафон – и все это за 8 часов 54 минуты и 53 секунды.

Лорен по жизни тоже полагается на выносливость. Как писательница и автор коротких рассказов, она работает, уединяясь в переделанной под офис спальне, куда двое ее детей не могут зайти просто так, когда им вздумается. По 5–6 часов в день она без перерыва создает воображаемых людей из воображаемых костей, плоти и чувств, населяет персонажами миры и целые вселенные, движущиеся во времени и пространстве. Она создает собственную реальность, чтобы отразить что-то, пока еще невидимое в той, где живет сама. В процессе работы над самым успешным своим романом «Судьбы и Фурии» (Fates and Furies) Лорен пишет черновик от руки, выбрасывает, пишет еще один, снова выбрасывает – и так больше 10 раз. «Судьбы и Фурии» – одна из трех книг, благодаря которым она становилась финалистом Национальной книжной премии.

Адам тоже проявляет выносливость по-своему: он одновременно получил степень доктора медицины и магистра делового администрирования, а затем стал серийным предпринимателем в сфере здравоохранения. Адам часто шутит, что он наименее талантливый из детей, хотя Лорен считает старшего брата, самого непубличного из них, именно тем человеком, который установил планку для остальных. «Это просто смешно, – сказала мне Лорен во время нашей первой беседы, – он всегда был звездой». Она до сих пор считает, что его слово действительно имеет наибольший вес в семье.

Джерри и его жена Жаннин воспитывали своих детей в атмосфере, где ценились стремление к достижениям, активность, старание. У родителей были бесконечные проекты и амбиции, но дети никогда не были главными. Гроффы ожидали от своих детей прежде всего трудолюбия – работы с любовью и не только.

Однако то, что братья и сестры Грофф так разносторонне развивались, возможно, является отражением общей насыщенности их семейной жизни. Дифференциация может служить своего рода убежищем, чтобы спрятаться от трудностей, связанных с взрослением, в семье, где так много талантливых, трудолюбивых и психологически стойких людей.

В июне 2016 года, в День отца, Гроффы собрались в Орфорде, штат Нью-Гэмпшир, в новом доме Джерри и Жаннин, расположенном примерно в 25 минутах езды от медицинского центра Дартмута Хичкока, где Джерри, ревматолог, десятилетиями ранее проходил двухлетнюю стажировку. Там же теперь работает Адам. Как и дом в Куперстауне, где росли дети, это был просторный дом с прилегающий территорией, который скорее напоминал загородное имение: лужайка, сарай, окруженный ивами пруд с мутной, но пригодной для купания водой. Жаннин, кажется, бесконечно выкрашивает комнаты дома в исторически соответствующие цвета, на что с гордостью указывает гостям. Гроффы могут позволить себе нанять помощников, но они все равно предпочитают выполнять работу по дому самостоятельно. У одной из хозяйственных построек обычно припаркован пикап, на котором Джерри разъезжает по городу.

Джерри и Жаннин недавно переехали из Куперстауна, чтобы быть поближе к семьям двух из трех своих детей. Сара, младшая, живет неподалеку со своим мужем Беном Тру, профессиональным бегуном на длинные дистанции. Адам, старший, тоже поселился в этом районе с женой Тришей, педиатром, и их четырьмя детьми. Лорен вместе с супругом Клэем Каллманом, застройщиком, и их двумя сыновьями часто проводила там лето. В конце концов они тоже переехали из-за карантина, случившегося в пандемию ковида, в новый дом в Орфорде, где она занималась писательством, пока ее дети посещали онлайн-занятия.

Сара и Бен приехали на встречу с небольшим опозданием. Они были на велосипедах и в спортивной экипировке. Хотя в многочисленных подкаст-интервью Сара может держаться кокетливо и оживленно, в тот день они с мужем были спокойны и излучали ощутимое напряжение, которое почувствовала даже я, гостья дома. Предстоящие недели обещали быть судьбоносными для них обоих, и их мысли были заняты физической и психологической подготовкой к соревнованиям. Бен, которому до сих пор принадлежит американский рекорд в шоссейной гонке на 5 километров, пытался пройти квалификацию на Олимпийские игры 2016 года в беге на ту же дистанцию, едва не упустив эту возможность 4 годами ранее из-за приступа болезни Лайма. Сара уже прошла квалификацию, но это только усилило ее стресс, поскольку в возрасте 34 лет у нее остался последний шанс получить медаль. Последние 4 года она провела в тренировках, которые ее семья называет «пузырем» – зоной, из которой она редко выходила, пропуская свадьбы друзей или дни рождения племянников, заставляя себя проходить через тренировки, настолько изнурительные, что они доводили ее до безумия. Она бегала в условиях стоградусной жары⁶ в Мексике и плавала в водах Тихого океана температурой 50°⁷. Несколько раз она просыпалась в машине скорой помощи после потери сознания, а однажды в течение 2 месяцев тренировалась, испытывая мучительную боль из-за перелома крестца.

Сара познакомилась с Беном вскоре после переезда в Нью-Гэмпшир, где она пыталась обрести стабильность и быть ближе к Адаму и его семье. Адам не такой сильный спортсмен, как его сестры, и все же он тоже серьезный бегун, марафонец, который время от времени присоединяется к Саре в длительных забегах. Недавно он снова сделал это, упомянула Триша, когда семья сидела за обеденным столом.

«Да? Как все прошло?» – спросила Лорен, которую этот факт позабавил. В ее вопросе читался свой подтекст. Похоже, ей нравилась мысль о том, что ее старший брат пытается угнаться за младшей сестрой.

Четырехлетняя дочь Адама Хайди – румяная белокурая девочка в розовом платьице. На одной ноге у нее красовался розовый гипс, полученный несколькими днями ранее в результате инцидента с разбрызгивателем. На гипсе Жаннин написала: «Крепкий орешек!» Семья сидела за столом на веранде, вдали виднелись Белые горы. Хайди прямо без костылей направилась на кухню, где, как она слышала, были живые лобстеры. Гроффы по очереди наблюдали за девочкой, ковыляющей по внутреннему дворику к ступеням заднего входа. Эта сцена напоминала нечто среднее между движением ползком и детской игрой, для которой она была уже слишком взрослой. Хайди наконец добралась до ступенек и грозно посмотрела вверх. В воздухе повис беззвучный вопрос: собирается ли она идти дальше? Я наблюдала за происходящим, прекрасно понимая, что нахожусь среди квалифицированных медиков. Тем не менее я волновалась и представляла, как она падает, гипс разбивается, а ее хрупкие косточки снова ломаются. «Пусть попробует. Пусть узнает, как далеко она сможет зайти», – сказала Триша.

Когда девочка добралась наконец до вершины, оваций не случилось, но ее бабушка повторила главный комплимент Гроффов: «Крепкий орешек!»

Гроффы почти никогда не говорят о талантах. Зато много говорят о стойкости – семейной ценности, которая больше связана с находчивостью и самодостаточностью, чем со способностью побеждать конкурента.

Вскоре после обеда несколько членов семьи отправились купаться в небольшом пруду на территории дома, причем Ингрид, старшая дочь Адама, которой тогда было 6 лет, цеплялась за спину Сары, словно каталась на очень осторожном и медленном дельфине. Перед ними расступались листья кувшинок. Все, кроме Лорен, которая была одета во все черное, забрались в воду. В этой семье и дети, и родители любили порезвиться, да и, кроме того, было жарко. Наконец все выбрались на берег, чтобы совершить пятиминутную прогулку в прохладный дом. Ингрид была уже на полпути, когда столкнулась с их собакой и внезапно расплакалась. «С тобой все в порядке, милая», – успокаивала ее Триша. С тех пор как Ингрид наложили гипс, она жаловалась на разные недомогания. Когда Адам в какой-то момент пошутил: «Здесь больше никому не позволено ломать ногу», девочка разрыдалась. «Мне что, даже нельзя сломать ногу?» – жалобно всхлипывала она. Я подумала, а не стремится ли она на самом деле проявить свою храбрость, пусть даже ценой серьезной травмы?

Прошло несколько минут, прежде чем Триша – она сама была ультрамарафонцем – поняла, что на ногу Ингрид обрушился весь вес собаки и она начала кровоточить. Она утешила шмыгающую дочь, обработала и перевязала ее ногу. Триша чувствовала себя ужасно, но в конечном итоге Ингрид очень скоро пришла в себя. Она нашла способ проявить свою храбрость.

В доме Гроффов в Куперстауне, штат Нью-Йорк, имелись некоторые из тех изящных деталей, которые обычно можно было увидеть в домах колониалистов конца XVIII века. Однако задолго до покупки дома Джерри и Жаннин обзавелись дополнительным крылом с интерьером в стиле 70-х годов, из-за чего, несмотря на значительные размеры, все здание казалось не таким уж грандиозным. Это не был дом щепетильных ценителей дизайна, но было ясно, что хозяева имеют на него большие планы.

Джерри Грофф вкладывал в этот дом труд – свой собственный труд – и добивался результатов, которые были источником гордости для человека, который по жизни был победителем. Возможно, карьера Гроффов не была столь публичной, как у их детей, но жизнь, которую они устроили для своей семьи, является триумфом сама по себе, учитывая непростые судьбы семей, в которых воспитывался каждый из родителей.

Джерри вырос в сельской местности Пенсильвании. Семья испытывала финансовые и личные трудности. Обстоятельства были настолько тяжелыми, что Джерри и трем его братьям какое-то время пришлось провели в сиротском приюте для мальчиков, пока их родители пытались уладить свои разногласия. В конце концов они развелись, когда Джерри было 7 лет, и основным источником дохода семьи стала работа его матери в ночную смену в закусочной. Мать была измотана, отец – почти не присутствовал в их жизни. Можно сказать, братья воспитывали сами себя. Джерри, третий по старшинству, каким-то образом держался на плаву, не испытывая бремени, которое мог бы испытывать старший брат, или уязвимости, которая выпадает на долю младшего. Он был солнечным оптимистом, а еще прирожденным спортсменом. Благодаря щедрости бабушки и дедушки он с седьмого класса посещал хорошую школу – одну из первых вальдорфских школ⁸ в стране, – которая направила его на академический путь, позволивший получить стипендию в колледже Франклина и Маршалла.

В колледже Джерри встретил родственную душу – привлекательную девушку, которая училась с ним в первой сборной группе, где студентов не разделяли по половому признаку. Как и Джерри, она избавлялась от тяжелого прошлого и начинала новую жизнь в кампусе колледжа. Этой девушкой была Жаннин. Оглядываясь назад, она признает, что не просто ушла из дома, а сбежала оттуда, спасая свою жизнь, за которую беспокоилась на протяжении всего детства. У ее отца были проблемы с алкоголем, что делало его непредсказуемым, а порой даже жестоким. В порывах гнева он был груб и не сдержан. В такие моменты Жаннин, старшая из четырех детей, спешила отправить братьев и сестер на чердак сарая – укромное помещение без электричества и отопления. Иногда они оставались там, пережидая ярость отца, дрожа от холода в полной темноте, пока Жаннин не решала, что можно вернуться в дом.

Жаннин была единственной из детей, кого отец никогда не бил, – ее считали «особенной», и это бремя приносило свои тревоги, которые она компенсировала упорной работой над тем, что могла контролировать. В юности она начала заниматься твирлингом⁹, который был для нее не просто способом скоротать время. Она занималась им часами – самозабвенно, полностью погружаясь в развитие новых навыков. Эти часы окупились, и она смогла вырваться из хаоса своего дома, превратившись в сильную участницу конкурсов, талантливую исполнительницу в блестках и сапожках. Летом в старших классах она работала в биохимической лаборатории, но одновременно руководила постановкой сотен выступлений танцоров и танцовщиц на футбольных шоу штата в перерыве между таймами. Жаннин умела жонглировать тремя горящими жезлами, что пригодилось ей, когда она приняла участие в конкурсе «Юная мисс США». Жаннин тогда вышла в финал.

Если Джерри был приветливым и стойким работягой, то Жаннин – ослепительной главной мажореткой колледжа, которая получила стипендию на первом курсе. В то время девушки-атлетки, занимающиеся традиционными видами спорта, были не слишком популярны, но твирлинг был исключением. Жаннин стала чемпионкой, обладательницей «25 трофеев, 15 медалей и нескольких национальных и государственных титулов в твирлинге», как отмечала местная газета в 1969 году.

В старших классах Жаннин получила стипендию за научные достижения и после колледжа собиралась получить медицинское образование, хотя в то время доля женщин составляла менее 10 % студентов медицинских вузов. На подготовительных курсах в колледже Франклина и Маршалла она получила несколько плохих оценок и, обескураженная, позвонила домой сообщить новости. «Я сообщила родителям, что подумываю бросить учебу, на что получила ответ: “Да, это хорошая идея”», – рассказала она в нашей беседе. В итоге она бросила курсы и сосредоточилась на биологии. Вместо поступления в медицинскую школу Жаннин продолжала работать в лаборатории, чтобы Джерри, который уже был ее мужем, смог получить медицинскую степень. В конечном итоге это решение привело к приобретению роскошного белого дома на берегу озера в Куперстауне. Однако решение Жаннин умерить свои амбиции на долгие годы стало причиной для беспокойного сожаления, превратившись в мягкую силу, которая стала частью философии семьи.

Вскоре у пары родилось трое детей. Адам был активным, любопытным, уверенным в себе и постоянно находился в движении. Лорен, родившаяся через 18 месяцев после Адама, была тихой и спокойной. Она так сильно отличалась от своего брата, что родители забеспокоились, нормально ли идет ее развитие. Они привели ее к педиатру для обследования, и только тогда услышали вердикт, которому бывает трудно поверить. Они узнали, что два ребенка, родившиеся у одних и тех же родителей, действительно могут кардинально отличаться по темпераменту (причем различия проявляются даже в младенчестве), и одинаковое семейное окружение не обязательно разовьет у обоих одинаковое поведение. «Все родители называют себя экологами, пока у них не рождается второй ребенок», – писал социальный психолог Марвин Цукерман. (Под «экологом» он подразумевает человека, который считает, что окружение и воспитание ребенка оказывает большее влияние на его развитие, чем врожденные или генетически обусловленные черты.)

Лорен превратилась в энергичную девушку, любимицу родителей, мечтательницу и, к досаде своего весьма рационального брата, фантазерку. Их ссоры, как она писала в своих воспоминаниях, заканчивались слезами и синяками, причем Адам безжалостно дразнил Лорен. Когда Лорен было 3 года, родилась Сара – девочка, которая любила птиц и искусство. Ее отношения с Адамом и Лорен были более мягкими, она вела себя с ними скорее уважительно, чем провокационно.

Все трое детей занимались спортом. По тому, какое значение спорт имел в семье Гроффов, гости дома могли понять, как они относились к соревнованиям. «Вы никогда не услышите от Гроффов “Этого достаточно”», – говорит Пэт Мюррей, старый друг Адама, постоянный гость в их доме и увлеченный наблюдатель. Теперь, когда я думаю об этой фразе, я понимаю, что это не было просто придиркой. Если кто-то из их детей чего-то добивался, на это отвечали: «Хорошо, отлично – что дальше?»

В интервью, которое Лорен дала своей сестре в преддверии Олимпийских игр, она использовала те же слова, чтобы описать отношение ее родителей к успеху. Они всегда спрашивали: «Что дальше?» «У нас всегда было ощущение, что мы старались недостаточно. Нам оставляли потенциал сделать лучше», – вспоминает Лорен. Такая ориентация на будущее, по ее словам, позволяла постоянно совершенствоваться. Она одновременно была и кнутом, и пряником. Она была напоминанием о том, что никогда нельзя довольствоваться тем, что есть. Она давала уверенность в том, что все, что произошло сегодня, можно превзойти завтра, приложив немного усилий. «Делай все, что в твоих силах, и не думай ни о чем другом», – говаривал Джерри Грофф, если кто-то из детей давал слабый пас на футбольном поле или терял концентрацию во время забега. Этот совет Лорен находила утешительным, но в то же время он сводил ее с ума своей обманчивой простотой. Что, если ты не сделала все, что могла? («Сокрушительный стыд», – говорит Лорен.)

Гроффы возлагали на детей большие надежды, но они были не из тех, кто следит за своими детьми, пока те занимаются на инструменте, читают сочинения перед сдачей в школу или нудят по поводу поступления в колледж. Они не приходили на тренировки, не нависали над детьми и не наставляли их.

«Родители всегда были рядом, когда нам нужна была помощь, – говорит Лорен, – но в остальном нам позволяли делать то, что мы хотели». Адам добавляет: «Бо́льшую часть времени они понятия не имели, чем мы занимаемся».

Единственным принципиальным требованием родителей было старание – встать с дивана, пойти на игру или тренировку, выложиться на полную. Отец даже отчитывал Адама, когда тот был подростком, за то, что он слишком много времени проводил за медленным компьютером, который приобрела семья. «Гораздо приятнее жить в реальном мире, чем в виртуальном», – говорил Адам слова отца. К тому времени, в начале 90-х, молодежь, которая раньше проводила часы за экраном, разбираясь в языках программирования, уже зарабатывала миллионы на буме доткомов. Джерри Гроффу это казалось бессмысленной, слегка нездоровой тратой времени – не «гроффовым занятием».

«Знаете, как иногда хочется просто поваляться на диване, посмотреть телевизор и поболтать? – рассуждает Лиза Тревер, подруга Лорен, профессор истории искусств и археологии в Колумбийском университете. – В доме Гроффов это было немыслимо». По ее словам, в их семье даже отдых был пропитан духом достижения. «Яркая, жгучая энергия пронизывала весь дом, – вспоминает Лиза. – Они очень старались, очень».

По большей части Джерри и Жаннин позволяли своим детям действовать самостоятельно, потому что были слишком заняты – у них просто не было другого выхода. Преподавательница естественных наук Жаннин также вкладывала много сил в их большой дом, вечно оттирая акры стеклянных окон или перекрашивая элементы интерьера. Одновременно она занялась бегом, участвовала и побеждала в дорожных гонках (в своей возрастной группе). Джерри часами занимался бегом на длинные дистанции, тренируясь для участия в марафонах. По выходным он работал над строительством второй лестницы в доме – на этот проект у него ушло 5 лет, так как он учился на ходу.

«Работа была для нас священна», – подчеркивает Лорен.

* * *

«Если родители – это неподвижные звезды во вселенной ребенка, смутно осознаваемые, далекие, но неизменные небесные сферы, то братья и сестры – это ослепительные, огненно-яркие кометы, проносящиеся рядом», – написала однажды специалист по психологии развития Элисон Гопник. Все дети семьи Грофф с благоговением отзываются о трудолюбии и достижениях своих родителей. Но каждый из них утверждает, что братья и сестры формировали друг друга так же, как и их родители, заостряя одни грани, сглаживая другие, заставляя принимать форму, соответствующую пространству их семьи.