История Лизи

Глава 4
Лизи и кровь-бул
(Дурная кровь)

1

Поездка к Аманде по недавно расширенному и вновь заасфальтированному шоссе 17 занимала каких-то пятнадцать минут, даже с остановкой на светофоре, который регулировал движение на пересечении шоссе 17 с Дип-Кат-роуд. Большую часть этого времени, пусть ей того и не хотелось, Лизи провела в раздумьях о булах вообще и одном буле в частности: первом. Который не был шуткой.

– Но маленькая идиотка из Лисбон-Фоллс не дала задний ход и вышла за Скотта замуж, – рассмеялась она, потом сняла ногу с педали газа.

Слева сверкали витрины «Пательс маркет», заправочные колонки «Тексако» торчали из черного асфальта под ослепительно белыми огнями, и она почувствовала невероятно сильное желание остановиться и купить пачку сигарет. Старых добрых «Салем лайтс». И заодно можно прихватить пончиков «Ниссен», которые любила Анда, таких расплющенных, а себе взять «Хохо»^[32].

– Ты – чокнутая крошка номер раз, – улыбнулась Лизи и вновь придавила педаль газа. «Пательс» растаял позади. Она ехала с включенными фарами, хотя сумеречного света еще хватало. Посмотрев в зеркало заднего вида, обнаружила, что дурацкая серебряная лопата лежит на заднем сиденье, и повторила, уже смеясь: – Ты – чокнутая крошка номер раз, да-да!

И что с того, если она и была чокнутой? Что с того?

2

Лизи припарковалась в затылок «приусу» Дарлы и уже прошла половину пути до маленького коттеджа Аманды, когда из двери выскочила (чуть ли не выбежала) Дарла, с трудом подавляя рвущиеся из груди крики.

– Слава Богу, ты здесь, – воскликнула она, а Лизи, увидев кровь на руках Дарлы, вновь подумала о булах, подумала о Скотте, выходящем к ней из темноты и протягивающем руку, только рука эта уже не выглядела как рука.

– Дарла, что…

– Она опять это сделала! Эта психованная снова себя поранила! Я пошла в туалет на минутку… оставила ее на кухне пить чай… «Анда, ты в порядке, Анда?» – спрашиваю ее я… и…

– Успокойся. – Лизи усилием воли изгнала из голоса всю тревогу. Она всегда была самой спокойной из всех, во всяком случае, старалась выглядеть самой спокойной, именно она всегда говорила: «Успокойся» или «Может, не все так плохо?» – хотя вроде бы такое принято говорить кому-нибудь из старших сестер. А может, и нет, если у самой старшей давно и сильно съехала долбаная крыша.

– Она не умрет, там такая грязь. – Дарла начала плакать. Понятное дело, подумала Лизи, раз я здесь, можно дать волю эмоциям. Вам никогда не приходило в голову, что у маленькой Лизи могут быть свои проблемы?

Дарла высморкала сначала одну ноздрю, потом вторую на темнеющую лужайку Аманды, чего никогда не позволила бы себе настоящая леди.

– Жуткая грязь, и, возможно, ты права, возможно, «Гринлаун» очень даже ей подойдет… это частная клиника… лишнего там не скажут… я просто не знаю… может, ты все-таки сможешь ее уговорить, наверное, сумеешь, она тебя слушается, всегда слушалась, я просто ума не приложу, что…

– Пойдем, Дарла. – Голос Лизи звучал успокаивающе, и ей вдруг открылось: сигареты ну совершенно не нужны. Сигареты – это дурная привычка ушедших дней. Сигареты мертвы, как и ее муж, потерявший сознание во время выступления и вскорости умерший в больнице в Кентукки, бул, конец. И она хотела держать в руке не «Салем лайтс», а черенок этой серебряной лопаты.

Вот что ее успокаивало, и при этом не требовалась зажигалка.

3

Это бул, Лизи.

Она снова услышала эту фразу, когда включила свет на кухне Аманды. И опять увидела его, направляющегося к ней по укрытому тенью лугу за домом в Кливс-Миллс, где находилась ее квартира. Скотта, который мог быть безумным, Скотта, который мог быть храбрым, Скотта, который мог быть и тем, и другим одновременно при определенных обстоятельствах.

И это не просто бул, это кровь-бул!

Квартира, где она научила его трахаться, где он научил ее говорить «долбаный» вместо «гребаный», где они учили друг друга ждать, ждать, ждать ветра перемен. Скотт шагал сквозь густую смесь цветочных ароматов, потому что с той стороны стояли теплицы, окна которых вечером раскрывали для проветривания. Скотт шагал, окутанный всеми этими ароматами, вечером, в конце весны, к фонарю, который горел над дверью черного хода ее квартиры. Она дожидалась его на пороге. Злилась, но не так чтобы очень. Пожалуй, была даже готова помириться. В конце концов, ее динамили и раньше (но не он), и у нее были бойфренды, которые на поверку оказывались любителями выпить (в том числе и он). Но когда она увидела его…

Своего первого кровь-була.

А теперь она видела второго. Кухня Аманды была замазана, забрызгана, залита, как сказал бы Скотт (обычно плохо имитируя Говарда Косела^[33]), кларетом. Красные капли на веселеньком желтом пластике столика у стены. Красное пятно на стеклянном окошке микроволновки, много красного на линолеуме. Кухонное полотенце на раковине, пропитанное красным.

Лизи посмотрела на все это и почувствовала, как учащенно забилось сердце. Это естественно, сказала она себе, обычная реакция нормального человека на кровь. Плюс подходил к концу длинный, полный переживаний день. Ты должна помнить, что все выглядит гораздо хуже, чем есть на самом деле. Ты можешь поспорить на что угодно, что она сознательно разбрызгивала кровь… Аманда всегда стремилась драматизировать ситуацию. А ты видела кое-что похуже, Лизи. К примеру, рану на животе вокруг пупка. Или Скотта в Кливсе. Согласна?

– Что? – переспросила Дарла.

– Я ничего не говорила, – ответила Лизи. Они стояли в дверях, глядя на свою несчастную старшую сестру, которая сидела за кухонным столом (также с поверхностью из желтого пластика), наклонив голову, с упавшими на лицо волосами.

– Ты сказала. Ты сказала «согласна».

– Хорошо, я сказала «согласна», – резко ответила Лизи. – Добрый мамик учила нас, что у тех людей, которые говорят сами с собой, есть деньги в банке. – И деньги у нее были. Благодаря Скотту она «стоила» порядка двадцати миллионов долларов, чуть больше или чуть меньше, в зависимости от текущих биржевых котировок государственных облигаций и некоторых акций.

Но деньги не так много значат, когда ты стоишь на залитой кровью кухне. Лизи задалась вопросом: а может, Анди никогда не использовала говно только потому, что просто не додумалась до этого? Если так, то это истинный подарок Господа, не правда ли?

– Ты убрала ножи? – строго спросила она Дарлу.

– Разумеется, убрала, – с негодованием ответила та… но все так же тихо. – Она сделала это осколками гребаной чайной чашки. Пока я писала.

Лизи уже решила, что при первой возможности закажет в «Уол-Марте» новые чайные чашки. Желтые, чтобы подходили к остальной кухне, но только пластиковые и с наклейкой на дне «НЕБЬЮЩАЯСЯ ПОСУДА».

Она опустилась на колени рядом с Амандой, попыталась взять ее за руку.

– Руки она и порезала, – предупредила Дарла. – Обе ладони.

Очень осторожно Лизи сдвинула кисти Аманды с ее коленей. Перевернула их, и ее передернуло. Кровь в порезах начала сворачиваться, и тем не менее у нее заныло в желудке. И, конечно же, порезы заставили ее опять вспомнить о Скотте, выходящем из теплой темноты и протягивающем руку, с которой капала кровь, словно предложение любви, словно искупление страшных грехов: напившись, он забыл про их свидание. И после этого они назвали Коула безумцем?

Аманда рассекла ладони по диагонали, от основания большого пальца до основания мизинца, разрезав линию жизни, линию любви и все остальные линии. Лизи понимала, как она разрезала первую ладонь, но вторую? Это было ой как непросто. Но ей это удалось, а потом она побродила по кухне, оставляя свои следы: «Эй, посмотрите на меня! Посмотрите на меня! Ты не чокнутая крошка номер раз, номер раз – это я! Анда – чокнутая крошка номер раз, будь уверена». И успеть это за те короткие мгновения, которые Дарла провела в туалете, сливая немного лимонада и вытирая старую мочалку? Да, Аманда, ты еще и дьявольски быстрая крошка номер один.

– Дарла… тут пластырем и перекисью водорода не обойдешься. Ее нужно отвезти в больницу.

– О черт! – воскликнула Дарла и снова заплакала.

Лизи взглянула в лицо Аманды, едва просматривающееся сквозь локоны.

– Аманда.

Ничего. Никакой реакции.

– Анда.

Тот же результат. Голова Аманды висела, как у куклы. Чертов Чарли Корриво, подумала Лизи. Чертов долбаный Чарли Корриво! Но если бы не Балабол, его роль сыграл бы кто-то другой или что-то другое. Потому что так уж созданы Аманды этого мира. Мы постоянно ожидаем, что они выкинут очередной фортель, думаем: это просто чудо, что не выкидывают, – но ведь чудо не может длиться вечно, а потому и случается то, что должно случиться.

– Анди-Банни^[34].

Детское прозвище сработало. Аманда медленно подняла голову. И Лизи увидела отнюдь не кровавую, одуряющую пустоту, как ожидала (хотя губы Аманды были красными, и помада «Макс фактор» определенно не имела к этому никакого отношения), а сверкающие глаза и хитрое, довольное лицо, выражение которого однозначно указывало: Аманде удалась какая-то гадость, и плакать придется не ей.

– Бул, – прошептала Аманда, и внутренняя температура Лизи Лэндон разом понизилась на добрый десяток градусов.

4

Они повели Аманду в гостиную. Она покорно шла между ними и послушно уселась на диван. Потом Лизи и Дарла вернулись к двери на кухню, откуда могли наблюдать за сестрой и при этом разговаривать шепотом, не опасаясь, что Аманда их услышит.

– Что она тебе сказала Лизи? Ты стала белой, как какой-нибудь чертов призрак.

Лучше бы Дарла сказала, «как полотно», подумала Лизи. Не нравилось ей, когда слово «призрак» произносили вслух. Особенно с наступлением темноты. Глупо, конечно, но так уж сложилось.

– Ничего, – ответила она. – Ну… фу. Фу, мол, Лизи, я вся в крови, как тебе это нравится? Знаешь, Дарл, не только у тебя сегодня был трудный день.

– Если мы отвезем ее в отделение неотложной помощи, что они с ней сделают? Будут держать под наблюдением двадцать четыре часа в сутки с подозрением на самоубийство?

– Могут, – кивнула Лизи. В голове у нее начало проясняться. Это слово, этот бул, сработало как пощечина, как нюхательная соль. Разумеется, это слово и до смерти испугало ее, но… если Аманда могла ей что-то сказать, Лизи, само собой, хотела выслушать сестру. У нее уже появилось ощущение, что события последнего времени, может, даже телефонный звонок «Зака Маккула», как-то связаны между собой… чем? Призраком Скотта? Нелепо. Тогда кровь-булом Скотта? Как насчет этого?

Или его длинным мальчиком? Тварью с бесконечным пегим боком?

Она не существует, Лизи, и никогда не существовала вне его воображения… которому иногда хватало мощи воздействовать на близких ему людей. Хватало для того, чтобы тебе не хотелось есть фрукты с наступлением темноты, пусть ты и знала, что это детское суеверие, которое он так и не смог перерасти. И длинный мальчик – из той же категории. Ты это знаешь, так ведь?

Она знала? Тогда почему, когда пыталась обдумать эту идею, в голову закрадывался какой-то туман, путавший мысли? И почему внутренний голос предлагал ей бросить это дело?

Дарла как-то странно смотрела на нее. Лизи взяла себя в руки и вернулась к текущему моменту, окружающим ее людям, стоящей перед ней проблеме. И впервые заметила, какой уставшей выглядела Дарл: глубокие морщины возле уголков рта, темные мешки под глазами. Она взяла старшую сестру за плечи (ей не понравилось, какие они худые, не понравился промежуток, который нащупали ее большие пальцы, между бретельками бюстгальтера и впадинами над ключицами). Лизи помнила, с какой завистью смотрела на старших сестер, уезжающих в Лисбон-Хай, родину «Грейхаундов». Теперь Аманда стояла на пороге шестидесятилетия, да и Дарл не слишком от нее отставала. Действительно, обе они стали старухами.

– Но послушай, милая, – сказала она Дарле, – про самоубийство они не станут говорить, это жестоко. Однако наблюдать будут. – Лизи не знала, откуда ей это известно, но практически не сомневалась в своей правоте. – Думаю, таких они держат у себя сутки. Может, двое.

– Могут они это сделать без разрешения?

– Думаю, что нет, если только человек не совершил преступление и не доставлен полицией.

– Может, тебе лучше позвонить своему адвокату и все выяснить? Этому, из Монтаны?

– Его фамилия – Монтано, и сейчас он, вероятно, уже не на работе. Его домашнего номера в справочнике нет. У меня он есть в записной книжке, но она дома. Слушай, Дарл, я думаю, если мы отвезем ее в Стивенскую мемориальную больницу в Но-Сап, то проблем у нас не возникнет.

Так местные называли соседние городки Норуэй и Саут-Пэриш в примыкающем округе Оксфорд, и эти городки находились в дне пути от таких экзотических мест, как Мехико, Мадрид, Гилеад, Чайна и Коринф. В отличие от городских больниц, скажем, в Портленде или Льюистоне Стивенская мемориальная была маленьким сонным местом.

– Я думаю, ей перевяжут руки и позволят нам увезти ее домой без лишних вопросов. – Лизи помолчала. – Если…

– Если?

– Если мы хотим увезти ее домой. И если она захочет поехать домой. Я хочу сказать, мы не будем лгать и что-то выдумывать, хорошо? Если они спросят, а я уверена, что спросят, мы скажем правду. Да, она это делала раньше, когда впадала в депрессию, но довольно-таки давно.

– Пять лет – не так уж и давно.

– Все относительно, – возразила Лизи. – И она может объяснить, что ее постоянный бойфренд появился в городе с новой женой. Естественно, она сильно огорчилась.

– А если она не будет говорить?

– Если она не будет говорить, Дарл, они скорее всего продержат ее двадцать четыре часа, получив разрешение от нас. Я имею в виду, хочешь ли ты привезти ее туда, если она по-прежнему путешествует по другим планетам?

Дарла задумалась, вздохнула, покачала головой.

– Я думаю, многое зависит от Аманды, – продолжила Лизи. – Шаг первый: ее нужно помыть и переодеть. Если потребуется, я пойду с ней в душ.

– Да. – Дарла провела рукой по коротко стриженным волосам. – Полагаю, так и поступим. – Она внезапно зевнула. На удивление широко. Любой желающий смог бы даже увидеть миндалины, если б их не удалили еще в детстве. Лизи вновь взглянула на темные мешки под глазами сестры и подумала, что могла бы кое-что уяснить гораздо раньше, если бы не звонок «Зака».

Потом взяла сестру за руки.

– Миссис Джонс звонила тебе не сегодня, так?

Дарла с удивлением вытаращилась на нее.

– Да, – неохотно призналась Дарла. – Позвонила вчера. Ближе к вечеру. Я приехала, перевязала ее, как могла, посидела с ней до поздней ночи. Я тебе этого не говорила?

– Нет. Я думала, все произошло сегодня.

– Глупая Лизи, – и Дарла грустно улыбнулась.

– Почему ты не позвонила мне раньше?

– Не хотела тебя беспокоить. Ты и так для нас столько делаешь.

– Это неправда. – Лизи всегда коробило, когда Дарла или Канти (или Джодота по телефону) начинали нести такую чушь. Она знала, это глупость, но, глупость или нет, так уж оно было. – Это всего лишь деньги Скотта.

– Нет, Лизи. Это ты. Всегда ты. – Дарла на секунду замолчала. – И не возражай. Просто я думала, что мы справимся, мы вдвоем. Но ошиблась.

Лизи поцеловала сестру в щечку, обняла, а потом пошла к Аманде и села рядом с ней на диван.

5

– Аманда.

Никакой реакции.

– Анди-Банни? – Почему нет, если один раз сработало?

И да, Аманда подняла голову.

– Что. Ты хочешь.

– Нам нужно отвезти тебя в больницу, Анди-Банни.

– Я. Не. Хочу. Туда ехать.

Лизи кивала первую половину этой короткой, но дающейся с таким трудом речи, потом начала расстегивать замаранную кровью блузку Аманды.

– Я знаю, но твои бедные старенькие ручки требуют ухода, который мы с Дарл обеспечить не можем. Вопрос только в том, хочешь ли ты вернуться сюда или проведешь ночь в больнице в Но-Сап. Если ты захочешь вернуться, я переночую у тебя. – И, возможно, мы поговорим о булах вообще и кровь-булах в частности. – Что скажешь, Анда? Ты хочешь вернуться сюда или ты думаешь, что тебе лучше какое-то время побыть в Сент-Стиве?

– Хочу. Вернуться. Сюда.

Когда Лизи попросила Аманду встать, чтобы она смогла снять с нее брюки, Аманда подчинилась, но при этом вроде бы внимательно изучала люстру. Если ее состояние еще и не называлось «полукататония», по терминологии прежнего мозгоправа Аманды, то, по мнению Лизи, совсем близко подошло к опасной черте, поэтому Лизи обрадовалась, когда следующие слова Аманда произнесла скорее как человек, а не робот:

– Если мы едем… куда-то… почему ты меня раздеваешь?

– Потому что тебе необходимо принять душ, – ответила Лизи, направляя Аманду в сторону ванной. – И надеть чистое. На тебе все… грязное. – Она обернулась и увидела, как Дарла поднимает с пола брошенные блузку и брюки. Аманда тем временем достаточно покорно шла к ванной, но от взгляда на нее у Лизи сжалось сердце. Причиной стали не раны и шрамы на теле Аманды, а простые хлопчатобумажные белые «боксеры». С давних пор Аманда носила мужские трусы. Они подходили ее угловатому телу, в них она выглядела даже сексуально. Но сегодня по правой штанине сзади расплылось грязное пятно, изнутри к материи что-то прилипло.

Ох, Анда, подумала Лизи. Ох, дорогая ты моя.

А потом Аманда переступила порог ванной, асоциальная дамочка в бюстгальтере, трусах и высоких белых носках. Лизи повернулась к Дарле. Та уже стояла рядом. На мгновение у двери собрались все годы прошлого и звонкие голоса Дебушеров. Потом Лизи повернулась и прошла в ванную следом за женщиной, которую когда-то звала большая сисса Анди-Банни. Женщина эта стояла на коврике, опустив голову, с болтающимися, как плети, руками, и ждала, что ее будут раздевать дальше.

Когда Лизи занялась застежками бюстгальтера Аманды, та внезапно повернулась к ней, схватила за руку. Пальцы ее были холодны как лед. На мгновение Лизи подумала, что сейчас большая сисса Анди-Банни расскажет ей все, о кровь-булах и остальном. Но сказала Аманда другое, глядя на нее ясными глазами психически здорового человека:

– Мой Чарльз женился на другой, – потом прижалась восково-холодным лбом к плечу Лизи и заплакала.

6

Остаток вечера напомнил Лизи о том, что Скотт называл Законом плохой погоды Лэндона: когда ты ложишься спать, ожидая, что ураган уйдет в океан, он вдруг меняет курс, движется в глубь материка и сносит крышу твоего дома. А когда ты поднимаешься рано, чтобы подготовиться к надвигающемуся бурану, с неба падают лишь отдельные снежинки.

«А в чем смысл?» – спросила тогда Лизи. Они вместе лежали в кровати (какой-то кровати, одной из их первых кроватей), умиротворенные, расслабленные после любви, он – с «Герберт Тейритон» в руке и пепельницей на груди, а за стенами завывал сильный ветер. Какая кровать, какой ветер, какая буря или какой год, она уже не помнила.

«Смысл – СОВИСА», – ответил он, это она как раз помнила, хотя поначалу ей показалось, что она ослышалась или не поняла.

«Совиса? Какая еще совиса?»

Он затушил сигарету, поставил пепельницу на прикроватный столик. Взял ее лицо в свои руки, закрыв уши и отсекая ладонями мир на добрую минуту. Поцеловал в губы. Потом убрал руки, чтобы она могла его слышать. Скотт Лэндон всегда хотел, чтобы его слушали.

«СОВИСА, любимая, – это «энергично поработать, когда сочтешь уместным»^[35].

Она все это обдумала – голова у нее работала не так быстро, как у него, – и поняла, что СОВИСА – это, как он говорил, аббревиатура. Ей понравилось. Довольно-таки глупо, отчего фраза эта понравилась ей еще больше. Она начала смеяться. Скотт рассмеялся вместе с ней, и скоро он был в ней, как они были в доме, тогда как сильный ветер ревел и тряс его снаружи.

Со Скоттом она всегда много смеялась.

7

Высказывание Скотта о буране, который не добрался до тебя, хотя казалось, что встречи с ним не избежать, несколько раз приходило ей в голову до того, как закончилась их экспедиция в больницу и они вновь вернулись в защищающий от любых капризов погоды кейп-код Аманды, расположенный между Касл-Вью и Харлоу-Дип-Кат. Во-первых, Аманда в немалой степени способствовала этому возвращению, потому что в голове у нее заметно прояснилось. Но у Лизи, ужасно это или нет, почему-то возникла ассоциация с тусклой лампочкой, которая вдруг ярко светит час или два перед тем, как перегореть навсегда. Изменения к лучшему начались еще в душе. Лизи разделась и встала под душ вместе с сестрой, которая стояла, ссутулив плечи и с апатично повисшими руками. Потом Лизи удалось осторожно направить струю теплой воды на разрезанную левую ладонь Анди.

– Ой! Ой! – закричала Анди, отдергивая руку. – Больно же, Лизи! Смотри, куда льешь воду, ладно?

Лизи ответила тем же тоном (Аманда не ожидала ничего другого, пусть они обе и стояли голыми), довольная тем, что услышала злость в голосе сестры, которая определенно пришла в себя:

– Ты уж меня, конечно, извини, но ведь не я полосовала тебе руку осколком чашки, которую сама же и разбила!

– Ну, я же не могла располосовать его, правда? – спросила Аманда, а потом разразилась потоком ругательств в адрес Чарли Корриво и его новой жены. И сочетание взрослых ругательств с детскими вызвало у Лизи удивление, смех, восхищение.

Когда она прервалась, чтобы набрать в грудь воздуха, Лизи ввернула:

– Говноротый сукин сын, а? Вау.

Аманда надулась:

– Да пошла ты на хер, Лизи.

– Если ты хочешь вернуться домой, я бы не советовала обращаться такими словами к врачу, который будет заниматься твоими руками.

– Ты думаешь, что я – дура?

– Нет, не думаю. Просто… скажем так, ты жутко на него разозлилась.

– Мои руки опять кровоточат.

– Сильно?

– Немного. Я думаю, их лучше смазать вазелином.

– Правда? А больно не будет?

– Больно от любви, – очень серьезно ответила Аманда… а потом хохотнула, отчего на сердце у Лизи сразу полегчало.

К тому времени, когда они с Дарлой загрузили старшую сестру в «BMW» Лизи и поехали в Норуэй, Аманда уже спрашивала, какие у Лизи успехи с разборкой завалов в рабочих апартаментах Скотта, как будто это был самый обычный день. Лизи не упомянула звонок «Зака Маккула», но рассказала о романе «Айк приходит домой» и процитировала единственную строчку: «Айк пришел домой после бума, и все было прекрасно. БУЛ! КОНЕЦ!» Она хотела упомянуть это слово в присутствии Анди. Хотела увидеть, как отреагирует сестра.

Дарла отреагировала первой:

– Ты вышла замуж за очень странного человека, Лиза.

– Скажи мне что-нибудь такое, чего я не знаю, дорогая. – Лизи посмотрела в зеркало на Аманду, которая сидела одна на заднем сиденье. «В уединенном великолепии», – как сказала бы добрый мамик. – Что думаешь, Анда?

Аманда пожала плечами, и поначалу Лизи решила, что это будет ее единственная реакция. И тут же слова полились потоком.

– Просто он такой человек, вот и все. Как-то я поехала с ним в город. Ему требовались какие-то материалы для работы, а мне – новые туристские ботинки, ты знаешь, хорошие туристские ботинки для пеших походов по лесам. Мы проезжали мимо «Обурн новелти». Он никогда не видел такого магазина, поэтому остановился и вошел в него. Вел себя как десятилетний! Мне требовались ботинки «Эдди Бауэр», чтобы ходить по лесам, не боясь обжечься ядовитым плющом, а он хотел купить весь этот идиотский магазин. И порошок, вызывающий зуд, и гуделки, и перечную жевательную резинку, и пластиковые пердучие подушки, и рентгеновские очки, короче, все, что там продавалось, и он вывалил свои покупки на прилавок рядом с леденцами, внутри которых находилась пластиковая голая женщина. Он накупил этого сделанного на Тайване берьма на добрую сотню долларов. Ты помнишь?

Она помнила. Лучше всего ей запомнилось, как он вернулся домой в тот день с целой охапкой пакетов с нарисованными на них смеющимися лицами и словами «ПРАЗДНИК СМЕХА». И с раскрасневшимися щеками. И свои покупки он назвал берьмом, не дерьмом, а берьмом, единственным словом, которому научился от нее, можете вы в это поверить? Что ж, обмен – это честная игра, как любила говорить добрый мамик, хотя слово «берьмо» придумал папаня Дэнди, который иногда говорил людям, что та или иная вещь нехороша, «вот я чуть и изменял эти слова». Как же Скотту понравилось это слово, он восхищался, как легко оно сходит с языка, не то что «я это выбросил» или «я это вышвырнул».

Скотт со всем его уловом из пруда слов, пруда историй, пруда мифов.

Скотт долбаный Лэндон.

Иногда она могла прожить целый день, не думая о нем, не вспоминая его. Почему нет? У нее и так хватало забот, а с ним иной раз было трудно иметь дело, было трудно жить. «Проект»^[36], – как любили говорить старики-янки, тот же ее отец. А потом приходил день, серый день (или солнечный), когда ей так недоставало его, что казалось, внутри ничего нет, что она не женщина вовсе, а старое, трухлявое дерево. Именно это чувство испытывала она и сейчас, ей хотелось выкрикивать его имя, звать его домой, и сердце сжималось от мысли о том, что впереди годы без него, и она задавалась вопросом, а зачем нужна сильная любовь, если потом человека ждут хотя бы десять секунд таких страданий.

8

Просветление Аманды стало первым плюсом этого вечера. Мансингер, дежурный врач, далеко еще не ветеран, – вторым. Он выглядел не таким молодым, как Джантзен, врач, которого Лизи встретила во время последней болезни Скотта, но Лизи удивилась бы, если бы оказалось, что ему перевалило за тридцать. А третьим плюсом (хотя она никогда бы в это не поверила, если б ей сказали заранее) стало прибытие группы пострадавших в дорожно-транспортном происшествии в Суэдене.

Их еще не было, когда Лизи и Дарла привели Аманду в отделение неотложной помощи Стивенской мемориальной больницы. В приемной они увидели только мальчика лет десяти и его мать. У мальчика появилась сыпь, и мать постоянно одергивала его, требуя, чтобы он не расчесывал эти места. Она все еще покрикивала на него, когда их пригласили в одну из двух смотровых. Через пять минут мальчик появился с повязками на руках и мрачным лицом. Мать несла несколько тюбиков мази и продолжала покрикивать на сына.

Медсестра вызвала Аманду.

– Доктор Мансингер сейчас примет вас, дорогая. – Слово «дорогая» она произнесла с мэнским прононсом, так что получилось что-то вроде огогая.

Аманда, с раскрасневшимися щеками, одарила сначала Лизи, потом Дарлу гордым взглядом королевы Елизаветы.

– Я желаю встретиться с ним одна.

– Разумеется, ваша загадочность, – ответила Лизи и показала Аманде язык. В этот момент ее не волновало, оставят ли в больнице эту наглую, доставляющую столько хлопот сучку на ночь, сутки или на год и один день. Какая разница, что там прошептала Аманда за кухонным столом, когда Лизи опустилась рядом с ней на колени. Может, действительно «фу», как она и сказала Дарле. Даже если это было другое слово, хотела ли она вернуться в дом Аманды, спать с ней в одной комнате, дышать безумным воздухом, который выходил из ее легких, если дома ждала собственная удобная кровать? «Дело закрыто, любимая», – сказал бы Скотт.

– Только помни, о чем мы договорились, – сказала Дарла. – Ты обезумела и порезала себе руки, потому что его не было с тобой. Сейчас тебе лучше. Ты это пережила.

Аманда бросила на Дарлу взгляд, который Лизи истолковать не смогла.

– Совершенно верно, – кивнула она. – Я это пережила.

9

Пострадавшие в дорожно-транспортном происшествии из маленького городка Суэден прибыли вскоре после того, как Аманда скрылась за дверью смотровой. Лизи никогда не отнесла бы их появление к положительным событиям, если бы кто-то серьезно пострадал, но это был не тот случай. Все они кружили по приемной, двое мужчин над чем-то смеялись. Только одна из пострадавших, девушка лет семнадцати, плакала. В волосах у нее виднелась кровь, над верхней губой – сопля. Всего пациентов было шестеро, почти наверняка из двух автомобилей, от тех молодых людей, что постоянно смеялись, сильно разило пивом, один из них, похоже, растянул руку. Секстет сопровождали двое санитаров в униформе Службы спасения Ист-Стоунэма и два копа, один – из дорожной полиции, второй – из округа Маунти. С их появлением маленькая приемная оказалась забитой до отказа. Медсестра, которая выходила за Амандой, лишь на мгновение высунула голову из-за двери, ее глаза широко раскрылись, голова исчезла. Тут же в приемную выглянул и молодой доктор Мансингер. А вскоре после этого семнадцатилетняя девушка устроила истерику, объявляя всем, что мачеха теперь ее убьет. Через несколько секунд медсестра забрала ее (этой истеричке говорить «дорогая» она не стала), а потом из «смотровой-2» вышла Аманда, тоже с тюбиками. Из левого кармана ее мешковатых джинсов выглядывали несколько сложенных рецептов.

– Я думаю, мы можем идти. – Аманда продолжала изображать надменную гранд-даму.

Лизи подумала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, даже с учетом того, что доктор относительно молод и у него много других пациентов, и оказалась права. Медсестра высунулась из «смотровой-1», как машинист из кабины паровоза, посмотрела на нее и Дарлу и спросила:

– Вы – сестры мисс Дебушер?

Лизи и Дарла кивнули. Виновны, ваша честь.

– Доктор хотел бы переговорить с одной из вас, – и она исчезла в смотровой, где продолжала рыдать девушка.

В другой части приемной оба молодых человека, от которых разило пивом, расхохотались, и Лизи подумала: Что уж там с ними не так, виновники аварии – не они. И действительно основное внимание копы уделяли бледному как мел юноше примерно того же возраста, что и девушка с кровью в волосах. Еще один молодой человек говорил по телефону-автомату. По мнению Лизи, рваная рана на щеке говорившего требовала швов. Третий ждал своей очереди, чтобы позвонить. Вроде бы целый и невредимый.

Ладони Аманды смазали беловатой мазью.

– Он сказал, что швы разойдутся, – объяснила она им почти что с гордостью. – И, как я понимаю, повязки не удержатся. Я должна постоянно накладывать эту мазь (бр-р-р, как воняет) на раны и делать ванночки трижды в день три дня подряд. Один рецепт на мазь, второй – на жидкость для ванночки. Он говорит, мне нужно как можно реже сжимать руки. Вещи брать только между пальцев, вот так. – Она показала на доисторическом номере еженедельника «Пипл», подхватила большим и указательным пальцами правой руки, приподняла, тут же бросила.

Появилась медсестра.

– Доктор Мансингер может вас принять. Одну или обеих. – Тон однозначно говорил о том, что времени у доктора мало. Лизи сидела с одной стороны Аманды, Дарла – с другой. Они переглянулись, чего Аманда и не заметила. Она с искренним интересом изучала других людей, набившихся в приемную.

– Иди, Лизи, – сказала Дарла. – Я останусь с ней.

10

Медсестра провела Лизи в «смотровую-2», а затем вернулась к плачущей девушке, так плотно сжав губы, что они практически исчезли. Лизи села на единственный стул, посмотрела на единственную в комнате картину: пушистый кокер-спаниель на поле нарциссов. Через несколько секунд (она знала, что ей пришлось бы ждать больше, если бы от нее не требовалось срочно избавиться) в смотровую торопливо вошел доктор Мансингер. Закрыл за собой дверь, отсекая всхлипывания малолетки, и пристроил костлявый зад на столе для осмотра пациентов.