Читать книгу: «Завтра ветер переменится», страница 3

6.
Ужин с диббуком

Я просыпаюсь в приподнятом настроении. Тетя Розальба всегда разруливала мои проблемы, почему сейчас что-то должно пойти не так? Встаю довольная: вид комнаты, где я спала, не может не радовать. Бывшая детская Бедняги Родольфо (отныне я называю его про себя Б. Р.) постепенно превращается в обжитое пространство: на стуле висят мои легинсы и лежит пачка лакричных тянучек (утешение в трудные минуты жизни), на полу валяется наполовину разобранный рюкзак, на столе – три книжки: та, которую читаю сейчас (а я в третий раз перечитываю Поттериану и уже дошла до «Даров Смерти»), и те, что буду читать потом, – «Брак по расчету» Джорджетт Хейер и «Здравствуй, грусть!» Франсуазы Саган. Последнюю я приобрела на книжном развале. Продавец сказал, что вышла она давно, но вызвала большой скандал, так что я сразу ее купила. Любопытно узнать, что могло вызвать скандал столько лет назад.

В целом мы с квартирой начинаем привыкать друг к другу: в ванной беспорядок, в кухне – полная раковина грязной посуды и моя красная кофеварка. Я привезла свою, потому что чужим не доверяю. Как оказалось, совершенно правильно сделала, потому что у Галанти кофеварки не оказалось. Только капсульная кофемашина. Мда.

До прихода тети я стараюсь не думать о лампе, лежащей в запертой спальне. Делаю вид, что ее не существует. Такую же тактику я избрала и с растениями на террасе. Вчера прошел дождь, так что мне упрекнуть себя не в чем. Надо просто дождаться воскресенья, а там приедет Агата и все устроит.

Я сбегаю вниз по лестнице – тороплюсь на работу – и думаю о том, как же мне повезло, что рядом есть люди, готовые помочь в трудную минуту. Вот бы так всю жизнь было! Желательно, конечно, чтобы для этого не пришлось заводить серьезные отношения и уж тем более замуж выходить.

Я спускаюсь по лестнице и еду работать, потому что тысяча евро в месяц буквально за просто так – это отлично, конечно, но не так уж и много: лучше буду думать, что у меня их нет, и постараюсь скопить побольше. И когда я в следующий раз сломаю что-нибудь ценное, у меня уже будут деньги на возмещение ущерба. Сейчас я подрабатываю в социальном фонде, которым руководит моя бывшая одноклассница Барбара. Она приставила меня к синьоре Эдере, старушке восьмидесяти девяти лет, которая уже не справляется сама. У нее ни детей, ни внуков, ни сестер, ни братьев – никого. Одна-одинешенька. Я хожу к ней каждое утро, убираю и готовлю еду. Когда она хорошо себя чувствует, я помогаю ей выйти на улицу, а после обеда укладываю ее отдохнуть и ухожу, предоставив пожилую синьору самой себе. У меня есть ключи от квартиры, и каждое утро я вхожу и немного побаиваюсь, что обнаружу окоченевший труп.

К счастью, сегодня синьора Эдера жива. К моему приходу она уже более-менее встала, надела тапки и кружит по дому в поисках вставной челюсти, которая, разумеется, лежит на своем месте – на тумбочке в специальном контейнере.

– Знаете, синьора Эдера, мне кажется, контейнер стоит покрасить светящейся краской. Так он будет заметней, и вам не придется его разыскивать.

Старушка сначала вставляет челюсть и только затем отвечает – прекрасная привычка, за которую я очень ей признательна.

– Тогда он будет как моя Мадонна, – кивает она в сторону потрескавшейся статуэтки, от которой в темноте исходит мертвенное сияние.

– Можно поставить их рядышком, они оба будут светиться, а вам искать будет проще.

– По-твоему, я должна молиться на собственную челюсть? Совсем сдурела, что ли?

Увы, синьора Эдера не отличается любезностью. Вечно злится. И я знаю почему. Мы это обсуждали. Ей восемьдесят девять лет, этим-то она и недовольна. Ей хочется быть молодой.

Я помогаю ей умыться и одеться, ради смеха вплетаю бантики ей в волосы. Красные, по одному с каждой стороны.

– Я тебе не игрушка! – верещит она. – Не кукла!

– Но вам очень идет.

Это правда, потому что волос у синьоры Эдеры хватает, особенно для ее возраста. Совершенно седые, они отлично сочетаются с красными бантами.

Раз сил ругаться у нее сегодня предостаточно, я предлагаю ей погулять. Обычно ее хватает на тридцать пять метров, ровно до ближайшего кафе на пересечении виа Мартин Пескаторе и виа Лудовико Омбрелли. Живет синьора Эдера в районе Сан-Паоло. В кафе я покупаю ей маленькую булочку, и она ест ее с какой-то тоской, потому что любит сладкое, но не может его себе позволить, а если бы и могла, то какая разница – врач все равно строжайше запретил ей сладости, потому что у нее повышенный сахар. «Да ладно, – думаю я, покупая ей сладкое. – В конце концов, какая разница? Ей вовсе необязательно доживать до ста лет».

С прогулки синьора Эдера возвращается вымотанной. Я усаживаю ее в кресло и приступаю к домашним делам.

– Хочу омлет, – заявляет старушка еле слышно.

– Но вы его только вчера ели.

– Ты мне его уже несколько месяцев не готовишь! Что ты врешь?

– Омлет был вчера. Со шпинатом.

Я готовлю ей гороховый суп-пюре, но она все ворчит про омлет. В итоге съедает несколько ложек супа и три грецких ореха.

– Я прилягу ненадолго, – говорит она после этого скромного обеда.

Синьора Эдера всегда так говорит и обязательно каждый раз уточняет, что днем никогда не спит, после чего храпит часа два.

Мы заходим в уборную, потом я провожаю синьору Эдеру до кровати. Интересно, чем она занимается, когда остается одна?

– На ужин я купила немного мягкого сыра и приготовила кабачки. Так что разогревать ничего не придется.

Я никогда не оставляю ей ужин, который придется разогревать: старушка спалит дом за считаные секунды.

Иногда я звоню своей бывшей однокласснице и говорю, что к синьоре Эдере нужно приставить постоянную соцработницу, чтобы жила с ней, на что та всегда отвечает: «А кто платить будет? Может, ты?»

Не проходит и получаса с моего возвращения, как в квартиру Галанти заявляется тетя Розальба с худосочным носатым типом лет шестидесяти.

– Ну вот, моя дорогая, прилетела по первому зову. Познакомься с Жюльеном!

– Очень приятно, я Бриджида, – с улыбкой отвечаю я и протягиваю руку.

Тип смотрит куда-то вправо, наклонив голову, и молчит.

– Жюльен немногословен, – замечает тетя. – За это я его и люблю.

Ах вот оно что… Это новый жених моей тетушки. Вчера в ресторане она намекала, что у нее новые отношения, вот только забыла уточнить, что ее новый дружок нем как рыба.

– А, ясно.

Я уже привыкла к тетиным женихам. У них всегда что-нибудь немного не как у всех.

– Он балерун. Какие он делал поддержки! Возможно, лучшие в своей труппе.

– С ума сойти.

Вот только я понятия не имею, что еще за поддержки, и поэтому не могу изобразить искреннее восхищение. Я даже немного разочарована. Надеялась, что тетя приведет того, кто починит разбитую лампу, а престарелый балерун вряд ли для такого годится.

– Давайте покажу лампу, – сразу предлагаю я, но тетя качает головой:

– Погоди. Покажи сначала квартиру. Она шикарная! Таких в Турине уже почти не осталось. Да еще в самом центре! Какая прелесть… Еще и с террасой!

Приходится провести экскурсию для восторженной тетушки и Жюльена, который не говорит ни слова и ходит за ней утиным шагом, будто в трико, хотя на самом деле на нем уродские коричневые брюки.

– Идеально, просто идеально! – то и дело повторяет тетя Розальба.

Что идеально? И идеально для чего?

Наконец мы добираемся до комнаты Синей Бороды, где, расколотая на куски, покоится на покрывале лампа Тиффани. Тетя внимательно разглядывает лампу, в то время как Жюльен сосредоточенно застывает перед своим отражением в зеркале шкафа. После тщательного осмотра тетя с победоносным видом поворачивается ко мне:

– Я знаю, кто здесь нужен! Кто сможет ее починить… Точнее, восстановить. Сделать ее еще более совершенной! Этот тип еще спасибо скажет, что ты ее разбила!

– О нет! – с тревогой вступаю я. – Не стоит ему меня благодарить, потому что он ни за что на свете не должен узнать, что лампа была разбита!

– Поверь мне: после того как Трапезунда над ней поработает, ты еще хвастаться будешь, что ее разбила!

– Кто-кто?

– Трапезунда, родственница Жюльена. Она реставратор и как раз занимается стеклом. Невероятный талант! У нее даже собственный магазинчик в Бриансоне. В воскресенье мы с Жюльеном отвезем ей лампу. Когда снова ее увидишь, просто расплачешься от счастья.

– И во сколько мне это обойдется?

– Ну, что до денег… – Тетя бросает хитрый взгляд в сторону Жюльена, который до сих пор еще не проявил ни малейшего интереса к нашему разговору. – Это мы обсудим потом, моя дорогая.

Три раза в неделю с семи до девяти вечера я подрабатываю в клининговой компании «Мыльные пузыри». Работающие там девчонки сплошь из Калабрии. Думаю, они приняли меня в свою команду лишь потому, что в первый рабочий день я принесла правильный перекус: брускетты по-калабрийски.

Сегодня вечером мы убираемся в рекламном агентстве. Мануэла опустошает мусорные корзины, а я протираю экраны компьютеров и пытаюсь выудить из нее какой-нибудь мудрый совет. Мануэла – главная в команде, и все подчиняются ей по одному только взгляду.

– Ману, как думаешь, что мне делать? У меня серьезные проблемы, а единственный человек, способный их решить, меня шантажирует. Или я сделаю, что от меня требуют, или пиши пропало. Но если соглашусь, проблем может стать только больше.

– Ну так ты подумай, – отвечает Ману.

– О чем?

– Какой расклад хуже.

– Даже не знаю.

– В первом случае тебе точно крышка?

– Что?

– При первом раскладе точно будут проблемы?

– Да.

– А при втором?

– Не знаю, но…

– Тогда никаких но. Ответ очевиден.

Ответ очевиден. Придется пойти на поводу у тети-шантажистки.

И вот что она хочет:

– Послушай-ка, племяшка… Что, если не платить Трапезунде за работу, а совершить взаимовыгодный обмен?

– Но мне нечего ей предложить.

– Ей, может, и нечего, а вот нам с Жюльеном – вполне. А поскольку Трапезунда перед ним в долгу… он в свое время оказал ей весьма существенную услугу – помог избавиться от дохлой кобылы…

– ЧТО? – Я прихожу в ужас, но тетя лишь делает жест, словно от мухи отмахивается.

– Да полная ерунда, не бери в голову. Это давно было. Словом, она починит твою лампу, а ты на три дня предоставишь нам эту квартиру.

Что-то здесь не то. У тети есть своя. Даже если предположить, что Жюльен женат на балерине и они с тетей встречаются тайно, в их полном распоряжении все равно есть уютное гнездышко на виа Роччамелоне, близ Кампидольо.

– Зачем тебе квартира? У тебя своя есть.

– Ну… своя. Две комнатушки да кухня. Мне это не подходит. А твоя квартира просто идеальна, она словно создана для «Ужина с Призраком Прошлого».

– Какого еще ужина?

– Для моего нового спектакля. Я как раз пишу сценарий, история так и льется на бумагу. Идея в том, что некая женщина ходит по дому из комнаты в комнату, а ее преследует танцующий Призрак Прошлого. Она обращается к зрителям и призывает каждого задуматься о собственном прошлом. В конце она возвращается в прихожую, обойдя всю квартиру, и убегает прочь, а Призрак следует за ней.

– А Призраком будет он, что ли? – спрашиваю я, указывая на Жюльена, который сосредоточенно ковыряет ногтем пятнышко на кафельной плитке. Мы сидим на террасе, и краем глаза я замечаю, что кое-что изменилось. Кажется, растения начали пускать новые побеги. Только не это.

– Само собой. Спектакль рассчитан на двадцать зрителей. Билет – пятнадцать евро. Три вечера – девятьсот евро.

– А если никто не придет?

– Придут. Спектакли, идущие в настоящих квартирах, притягивают публику.

– Но эта квартира не моя и не твоя. Я лучше заплачу за лампу.

– Не заплатишь. Или все, или ничего. Или услуга за услугу, или никакой починки. Я-то подходящую квартиру найду, а ты так и будешь сидеть с разбитой лампой.

– Тетя! Но ты ведь родная сестра моей мамы!

– Какая пошлость – давить на родственные чувства.

– Какая наглость – меня шантажировать!

Тетя глядит на меня и кивает Жюльену, после чего он отлипает от плитки и поворачивается к нам, да так, словно его развернуло ветром, а не силой мышц. Он похож на какого-то духа сродни диббуку. Не помню точно, кто такой диббук. Кажется, это такой мертвец наподобие зомби, только еврейского происхождения. Тетя с Жюльеном начинают перешептываться – точнее, шепчет только тетя, а Жюльен время от времени медленно кивает.

– Послушай, Бриджида. – С этими словами тетя Розальба поворачивается ко мне. Жюльен неподвижно разглядывает голые стебли. – Квартира понадобится мне не раньше апреля. Если согласишься дать ее мне, твоей лампой я займусь сразу же. Медлить не в твоих интересах. Что, если Кларисса Всё Сложно заглянет на огонек? Придет посмотреть, что да как, а тебя, например, нет дома. Заглянет в спальню, а от лампы Тиффани одни осколки. Там и до заявления в полицию рукой подать.

– Если они узнают, что я отдала квартиру под спектакль, – до заявления рукой подать.

– Ну, не скажи. Вспомни о людях, в чьих гостиных устраивала свои вечера Элеонора Дузе: все были довольны.

– Ничего подобного! – возражаю я.

– Ну, как знаешь. Мне пора, ты только не обижайся. Жду от тебя ответа в течение суток – и уже в воскресенье мы поедем в Бриансон. Ну или я подыщу другое место для спектакля.

Вот. Таковы тетины условия. Пока я протираю поверхности обезжиривающим средством, Мануэла наливает жидкость для мытья полов в ведро с водой и окунает туда швабру. После нашего разговора мне понятно, что выбора нет. Придется согласиться. «Буду решать проблемы по мере поступления», – успокаиваю я себя, а внутри все сжимается от тревоги. Сначала надо починить лампу, а там видно будет. Может, к апрелю все разрулится само собой. Кто знает, вдруг тетя к тому моменту сломает шейку бедра.

7.
Роза и кольцо

– Вот эта зацветет первой. Смотри, на ней уже бутоны. – Агата показывает на какие-то палки, торчащие из большого вазона. – Это форзиция.

– Меня вообще не волнует, что это. Скажи только, как сделать, чтобы оно дожило до середины апреля.

– Какая ты грубая.

Агата умудрилась выкрасить волосы в цвет своих глаз, небесно-голубой, накрасила губы фиолетовой помадой, а ногти – изумрудным лаком. Не стану перечислять, каких цветов ее одежда и туфли. Скажу только, что по сравнению с Агатой радужный флаг покажется черно-белым. Но ей идет такая цветовая мешанина: она худая, но крепкая, сильная и с длинными ресницами.

Она пришла около одиннадцати утра, как раз через полчаса после того, как тетя Розальба и Жюльен покинули квартиру вместе с несчастной Тиффани. Я сложила осколки в коробку с величайшей осторожностью, словно мощи какого-нибудь чудотворца, и напихала туда побольше скомканной бумаги, с ужасом думая о том, что если от какого-нибудь осколка отобьется еще кусок, тогда даже Трапезунда не поможет. Тетя унесла лампу с таким жестоким безразличием, что я даже представила, как драгоценная коробка трясется в багажнике ее старой машины, которая об амортизаторах даже не слышала… Ну да что теперь об этом думать, я сделала все, что могла, остается довериться карме. Если, конечно, она у меня есть.

Ничуть не смущенная моим полным безразличием к предмету, Агата продолжает называть одно растение за другим.

– Эта роза цветет невероятно красиво, она называется роза Бэнкса… Довольно жестоко держать ее пленницей на террасе. Так и тянет освободить и унести отсюда.

– Слушай, – тут же перебиваю я, – у меня и так куча проблем из-за разбитой лампы. Если ты утащишь розу, меня вообще в тюрягу упекут. Забей на нее. Бери пример с французов, освобождай садовых гномов⁴.

Агата пожимает плечами. Когда я рассказала ей о Тиффани, она выдала: «Подумаешь, какая-то лампа». Для нее важно только то, что живет, рождается, меняется и умирает. До вещей ей нет никакого дела. Поэтому она с непостижимой нежностью склоняется над сухими палками в горшке и говорит:

– Смотри, вот этот куст тоже скоро зацветет. Это хеномелес, его еще называют японской айвой. Тебе повезло, цветы будут красными. Розовые считаются не такими аристократичными.

Агата показывает мне камелию, а потом снимает с лимонного дерева прозрачную ткань вроде всем известной плащаницы, чтобы проверить, как оно там.

– Лимонов будет навалом.

– Полный восторг.

– Цеанотус и вибурнум могут еще подождать. А это луковичные. – Агата показывает на какие-то проклевывающиеся ростки.

– Это что, сорняки? Мне еще и полоть?

– Ты что! Луковичные – это крокусы, гиацинты, нарциссы, фрезии, тюльпаны… – Агата продолжает перечислять названия, а потом говорит, что очень скоро вся терраса будет цвести и пахнуть. – У тебя тут даже сирень и глициния. Красотища. Могла бы радоваться, а не сидеть с кислой рожей. Такую террасу нечасто увидишь.

– Надеюсь, удобрять ничего не придется? – в ужасе вздрагиваю я.

– Нет, этим я сама займусь, – вздыхает Агата. – Если весна будет нормальная, тебе вообще ничего делать не придется. Максимум пару раз полить растения в маленьких горшках и травы.

С этими словами она указывает на горшки, из которых торчат жухлые веточки с вялыми листочками и кривенький розмарин. Я узнала его по запаху – отломила веточку и почувствовала запах жаркого.

– Вот увидишь, скоро чего тут только не будет… Тимьян, шалфей, майоран, мята, мелисса, кориандр…

– Кошмар!

– Ладно, я поехала, – хохочет Агата, – а то опоздаю. Ты знаешь Пьетро. Чуть что, сразу обижается.

– Еще бы. Тебя же всю неделю нет! Само собой, он хочет, чтобы ты торчала с ним все выходные.

– Ну да, причем не просто торчала.

Агата собирает в мусорный мешок сухие ветки, закуривает и садится за столик у калитки. Я насыпаю котам еще корма, пока мы не ушли. Уже почти полдень, Агата провела необходимый ликбез, и ей пора домой, а я сегодня обедаю с родителями.

– В каком смысле?

– Он хочет ребенка.

– Что? Разве ты не сказала ему, чтобы вернулся к этому вопросу лет через пять?

– Сказала. Но он настаивает. Тверд как камень. Думает, что если я забеременею, то брошу все, что мне дорого, и буду сидеть дома да сдувать пылинки с него и с младенчика.

– Слушай, сколько раз я тебе говорила: принимай таблетки, и ситуация будет у тебя под контролем.

– Нет уж. Я не готова пить таблетки. Боязно. Меня и кольцо устраивает.

Не хочу ничего знать о кольце Агаты. Не хочу вникать во все эти средневековые методы контрацепции. Я вот пью таблетки с шестнадцати лет без перерывов. Есть ли у меня парень, нет ли, я принимаю их постоянно, даже в периоды полного воздержания. Для меня это вроде корма для рыбок: раскрываешь рот и ни о чем не думаешь. Зато другие лекарства я не принимаю, разве что аспирин. Так что в моей аптечке только два лекарства – аспирин и противозачаточные.

Пока я закрываю ставни, кошки смотрят на меня с укоризной.

– Нечего корчить морды! Пока не вернусь, посидите в темноте. А то влетит в окно какой-нибудь Человек-паук – и кто будет отвечать?

Не дожидаясь от Пабло и Перлы ответа, я поворачиваю ключ, ставлю квартиру на сигнализацию и вместе с Агатой выхожу на улицу. Они с Пьетро живут недалеко от моих родителей, в районе Реджо Парко.

– От хозяина квартиры вести есть? Деньги он уже отправил? – интересуется Агата, пока я изо всех сил оттаскиваю ее от прилавков, появляющихся в районе Порта Палаццо каждое воскресное утро. Фермеры съезжаются на рынок торговать яйцами, морковью и прочей снедью.

– Само собой. Я уже все получила. И он каждый день строчит мне письма, точно пожилой родственник: «Как Ваши дела?», «Все ли в порядке?», «Не беспокоит ли Вас что-либо?». Просто невозможно…

– Ну а ты чего хотела? Это же не абы какая квартира. У него одна гостиная стоит дороже, чем наши с тобой квартиры, вместе взятые.

– Это ты про мебель и все тому подобное? Слушай, об этом я даже думать не хочу. Я вчера искала тостер и нашла такой набор столового серебра, что чуть не упала. Понимаешь, почему я все время боюсь забыть включить здесь сигнализацию?

– Что ж он банковскую ячейку не заведет?

– Откуда мне знать. Я вообще ничего о нем не знаю. Только что у него куча денег, кошки, роман с какой-то выпендрежной дамочкой и сын в Палермо.

– А тостер ты в итоге нашла?

– Нет. Но я, конечно, сама сглупила. Разве такие люди делают тосты? Ладно, пока, увидимся вечером.

Сегодня у нас семейный обед. Пришли бабушка с дедушкой. Лоренцо, который по воскресеньям не встает раньше трех, тоже здесь. Муффа уже таскает с тарелки нарезку. Она вечно голодна. Уж не знаю, кормят ли ее дома. Если и да, то редко.

Само собой, я оказываюсь в центре внимания. Мало того: похоже, этот великолепный ужин устроили специально, чтобы послушать истории и сплетни о людях из круга Галанти. У нас простая семья, особо интересного ничего не происходит: самое увлекательное, что мы обсуждали в последнее время, – это пройдет группа Лоренцо в X-Factor или нет. Неудивительно, что новость о моей работе на богача, уехавшего в Эстонию, производит фурор.

– А ты видела эту его загадочную пассию? – спрашивает мама, передавая мне блюдо с лазаньей.

– Мало соуса налила, – перебивает бабушка Тереза, мамина свекровь. К своей невестке она относится прекрасно, но не скрывает, что считает ее так себе кулинаркой. В целом бабушкино мнение соответствует действительности.

– Да, Тереза, вы правы, – отвечает мама. Она всегда – всегда! – соглашается с бабушкой, чтобы не ссориться, и это отлично работает.

– Да, видела, она мне показала квартиру и больше не появлялась.

– А чем она так загадочна? – спрашивает дедушка Марио. – А то у женщин либо загадочность, либо порядочность.

Дедушка у нас специалист по такого рода афоризмам. Что ни скажет – как будто словарь пословиц цитирует. Но на самом деле он придумывает их сам, хоть и проработал всю жизнь на заводе Fiat.

– Потому что у них какие-то непонятные отношения… Может, она замужем…

– Как это так? Женщина либо замужем, либо нет, чего тут гадать, – замечает бабушка.

– Обручальное кольцо у нее есть.

– Это еще ничего не значит, – внезапно выдает Муффа, которая обычно помалкивает. – У меня вон полно колец, но я же не замужем.

Она вытягивает вперед свои почти детские руки – непонятно, как ей удается взять ими хотя бы одну октаву, не то что две, – и демонстрирует всем свои многочисленные кольца, среди которых и медное колечко на безымянном пальце, похожее на обручальное. Муффа невысокого роста, хорошенькая и похожа на ангелочка. У нее короткие кудрявые волосы, темные глаза и маленький носик. Думаю, Рафаэль вполне мог бы написать с нее одного из своих путти.

– А вы двое жениться-то собираетесь, кстати? – интересуется бабушка.

– Они еще дети, мам, не надо торопить события, – вмешивается отец, пока Лоренцо не нагрубил ей в ответ.

Я беру бабушку на себя. Отвлекаю ее рассказом о Перле и Пабло, с готовностью отвечаю на все вопросы – и ее, и мамины. Лоренцо и Муффа молча едят, а папа и дедушка расправляются с лазаньей и садятся перед огромным телевизором смотреть футбол.

– Кстати, мам, хотела спросить: ты знаешь агентство недвижимости Luxury Home? Или некоего Федерико Риччи?

Лучше бы я никогда не задавала этот вопрос. Сама создала проблему, которой легко могла избежать. Но откуда мне было об этом знать? Я думала, что все риелторы знакомы между собой, кто же мог подумать, что я сама лезу к чертям на сковородку?

– Что ты… Это агентство не чета нашему. Они работают в люксовом сегменте, – отвечает мама с придыханием. – У нас крошечная фирма, а у них – огромная сеть, анонимные переговоры и все в таком духе. А что?

– Да то, что завтра этот Риччи придет показывать кому-то квартиру. Галанти сказал, что выставит ее на продажу. По крайней мере, я так поняла.

Прямо на моих глазах мама превращается в опасную кобру. Обычно она энергична, но довольно спокойна, что-то вроде демоверсии тети Розальбы. Мама сильно устает, вечно куда-то спешит, периодически переживает из-за сорвавшихся сделок, но всегда сохраняет хладнокровие. Но теперь я вижу в ее глазах тот же огонек, который горит во взгляде ее сестры, когда та стоит на сцене. Испепеляя меня взглядом, мама произносит свистящим шепотом:

– То есть квартира продается, а ты молчишь?

– А что я должна была сказать? Во-первых, на продажу ее еще не выставили. И выставят ли, неизвестно…

– Бриджида! К тебе придет агент из Luxury Home, людей приведет. Думаешь, на экскурсию? Нет, он сделку заключить хочет.

– Да, но он – друг Галанти… У них какая-то своя договоренность…

Я пытаюсь придумать, как выкрутиться. Не знаю, как так вышло, но я уже понимаю, что совершила ошибку, хоть еще и не знаю, в чем она заключается.

– Если он обратился в Luxury Home, то все уже решено, точно говорю!

Мама поднимается с места, охваченная порывом хорошо знакомого нам с Лоренцо риелторского задора. Лоренцо даже отрывается от тарелки с фаршированными кабачками и внимательно смотрит на маму:

– Мам, ну чего ты…

Бабушка Тереза понесла тарелки на кухню, папа и дедушка о чем-то спорят, но до меня доносятся лишь бессмысленные обрывки фраз типа «вне игры» или вроде того. Для меня футбол все равно что эти, как их там, камелии.

Муффа съеживается, пытаясь сделаться незаметной. Чует, что сейчас грянет гром.

– Вы вообще представляете, сколько стоит квартира с террасой в Квадрилатеро?

Мы с Муффой и Лоренцо качаем головой. Маме будет приятнее, если она сама скажет.

– Цена может достигать миллиона евро! Восемьсот тысяч! Шестьсот – минимум!

– Но мам, он ведь уже договорился с этим Риччи… К тому же ты с такой недвижимостью не работаешь…

– Это потому, что у меня шанса такого не было! Ты понимаешь, сколько это – три процента от шестисот тысяч?

Я не понимаю, сколько это, но знаю, что риелтор получает три процента от стоимости квартиры. Пока я пытаюсь прикинуть, сколько это может быть, мама сама называет ответ:

– Восемнадцать тысяч! Восемнадцать!

– Да, но квартира пока не продается, и даже если бы продавалась…

– Послушай меня, Бриджида, – говорит мама, глядя на меня в упор, точно какой-нибудь серийный убийца на очередную жертву. Такого выражения лица я у нее еще никогда не видела. – Попробуй выяснить, подписал ли он договор с Luxury Home. И если не подписал, я рискну.

– Ты о чем? – спрашиваю я, чувствуя, как бешено колотится сердце. Если она рискнет, то я точно проблем не оберусь.

– Потом увидишь. Секунду, Тереза, мы еще тарелочки для тирамису не расставили.

Народу сегодня как тараканов, все толпятся вокруг барчиков на площади у моста. Я выпиваю несколько бокалов шпритца, пытаясь забыть мамины уговоры. Агата и Пьетро в отличном расположении духа: она звенит многочисленными браслетами, он рассказывает о том, что у некоторых людей прямо мания ставить в ванной крошечные раковины. Пьетро работает в компании, продающей эксклюзивную сантехнику. Он никак не может смириться с красными круглыми мини-раковинами, которые так любят клиенты.

– Что там мыть-то? Даже руки не помещаются.

– Эти раковины похожи на гигантские пионы, – смеется Агата.

– А еще бывают квадратные унитазы. Честное слово!

После квадратных унитазов все начинают шутить сами понимаете о чем, а Рикки, воспользовавшись этим, тихо спрашивает: «Пойдем ко мне? Спагетти сварим, сериал посмотрим…»

Рикки – это тот парень, с которым я виделась два раза. Сегодня у нас третья и, надеюсь, последняя встреча.

– Нет, – отвечаю я, не вдаваясь в объяснения.