Читать книгу: «2067», страница 5

− Фильтр агрессии универсальный, ФАУ.

− Круто. Как работает?

− Работает, и хорошо.

− Понятно. А хлопостер что такое?

− Такая штука, обновляет и воспроизводит элементарные частицы во что-нибудь нужное.

− Это как?

− Ну вот ты мастеришь что-то, и у тебя ломается инструмент. Правильно загрузив информацию в хлопостер, ты получишь новый. Вообще он называется просто «Прибор ОН», то есть общего назначения. Самые популярные модели ОН-22 и ОН-М22, хлопостером его прозвали из-за характерного хлопающего звука при работе на максимальной скорости.

Гуляя по Старому городу, я поймал себя на том, что больше рассматриваю прохожих, чем реконструкции зданий и всякие необычные штуки. На набережной один из ребят в блестящих костюмах глядел на пароход «Кормилец», мне очень захотелось увидеть на его лице хоть какие-нибудь эмоции, но не получалось. Кто бы он ни был, биочеловек или обычный, мой интерес только нарастал, и я спросил:

− Вы бы хотели попасть в прошлое и остаться там?

Он ничего не ответил, только зыркнул мне в глаза. И стало ясно, он уже пережил трагедию вместе с пассажирами тонущего судна. Похоже, парень знал, что телесная жизнь – это пригоршня праха, а также кто я и откуда. Это мне еще предстояло осознать, как со временем мелкое и сорное исчезнет в человеке, а великое и прекрасное останется неизменным.

− Ну что, теперь взглянул на жизнь по-другому? − услышал я за спиной.

Я вздрогнул, обернулся, думая, что обращаются ко мне, и увидел Марка, разговаривающего с собакой.

− Вряд ли, − сказал пес. − Мне что эта жизнь, что другая.

− Поэтому ты и собака, − проговорил Марк.

Я проникся к нему уважением.

Рядом была еще одна вывеска «МОРЕ», и я решил заглянуть туда, пока звери обсуждают жизнь. Толкнув переливающуюся от голубого до перламутрового дверь, сразу бесшумно закрывшуюся за мной, я сделал несколько шагов и ощутил запах моря. И тут же услышал шум волн, увидел яркий, но приятный свет отблескивающего на воде солнца. С каждым шагом и вдохом ритм жизни во мне менялся. Не понимая, как долго я купаюсь, загораю и гуляю вдоль неизвестно откуда взявшегося моря, собирая причудливые ракушки, я лишь чувствовал, что восторг по-настоящему стал природой моей души. Я одинаково любил прошлое и будущее, животных и людей, и даже биолюдей. Как вышел обратно, я тоже не помню, перед глазами еще было море.

− Ну как? − услышал я.

Марк в одиночестве сидел у стены и вылизывал усы.

− Прекрасно, − сказал я. − Там что, автоматическое возвращение?

− Да, каждому свой режим подбирается. По внешнему таймеру ты там находился тридцать восемь минут.

− Непонятно, как это работает… А где твой дружок?

Марк ничего не ответил.

− Ну что, глянем на библиотеку, да и пора мне, кажется, обратно в свое время. А то я тут еще остаться захочу. Море все-таки… Да и хлопостер − вещь нужная в хозяйстве.

Библиотека походила на большую трехмерную электронную книгу с эскалатором внутри. Когда-то я работал в библиотеке сторожем и много времени провел за размышлениями о том, что нас ждет в будущем, и вот теперь, зная ответ, хотелось замкнуть круг. Судя по обстановке, все до предела автоматизировано. Внутри ни души.

− Сюда люди-то ходят? − проговорил я.

− Наверное, я здесь не бываю. Спроси у Иосифа, он иногда ходит сюда на семинары и лекции.

− Значит, здесь не всегда так пустынно?

− Не всегда.

Я обошел вокруг нового здания из стекла и металла, выглядевшего как огромный новенький аквариум для гигантских космических рыб. Посмотрел на свое отражение, на башенки непонятного назначения, на бегущую строку, приглашавшую в среду на семинар «XXII век – время добрых дел», и мы вернулись.

− Нагулялись? Чип цел? − только я переступил порог, спросил хозяин кафе.

− На месте, − сказал я, возвращая чип. − И правда, ценная вещь. Столько всего узнал.

− Рад был помочь. Значит, полон впечатлений?

− Ага. Интуиция подсказывает, надо возвращаться. Кстати, Иосиф, хотел спросить. Чего вдруг ты решил мне высказать за творческий вечер?

− Э, да я, − замялся хозяин. − Сам пишу роман о…

− О две тысячи шестьдесят седьмом, − догадался я.

− Точно. Но пока получается так себе, трудно выразить все осмысленное. Да и у тебя вроде дела не очень.

− С чего это?

− Так показалось.

− Не, нормально, публикуют понемногу. А у вас тут с этим как? Заходил в библиотеку, там ни души. Все блестит, светится, как начищенный хлопостер.

− Как же иначе, прогресс, − усмехнулся Иосиф. − За настоящими книгами ходят, в основном, повернутые на прошлом оригиналы, типа меня, старички да биолюди. Давно уже пользуемся голографическими книгами. Их можно осязать пальцами, они даже имеют запах книг, шелестят страницами. Красиво и удобно, в любом месте они при тебе, читай, сколько хочешь. Появились чипы, ускоряющие чтение, за день «Войну и мир» можно осилить.

− Мне бы такой.

− Библиотека сейчас вроде памятника самой себе, огромное хранилище аналоговой информации, и еще внутри музей «Библиотека». А сто лет назад там находился один из лучших центров знаний в Сибири.

− Да?

− В две тысячи шестьдесят седьмом там был сплошной праздник жизни, поверь, Петр.

Я кивнул в знак того, что верю каждому слову.

− Тогда моя мама работала в библиотеке. Я у нее еще был только в планах, но по рассказам и фотографиям знаю многое. В две тысячи шестьдесят седьмом под крышей открыли хостел для студентов и молодых научных работников. Даже ночью жизнь не замирала. Писались научные работы, люди встречались, что-то обсуждали. Там можно было и поужинать, и позавтракать. Очень уютное кафе, я его застал и хорошо помню, как одна стена была движущаяся книжная полка, бери и читай что приглянулось.

Я неожиданно зевнул.

− А захотел отдохнуть, – продолжал Иосиф, − пожалуйста, на нижних этажах в оранжереях стояли такие кровати-капсулы. Мама рассказывала, что маленьким я очень любил в них прятаться. Внутри настраивался режим, и можно было оказаться в какой хочешь стране, книге или эпохе. Мое детство пришлось на другое десятилетие, но дух шестидесятых во мне.

− И что это был за дух?

− Дух настоящей свободы и любви. Чего так не хватает.

− Прямо рай. Куда же он делся?

− Потом пришло другое время, кризис восьмидесятых и катастрофы девяностых из-за солнечной активности, многие даже разучились грамотно писать… Шестидесятые стали легендой. Как говорил мой любимый писатель Мак Макроу, 2067 год был Эдемом, который до сих пор с нами.