Профессор Влад

А вот что меня действительно привлекало – препараты неорганические. Микроскоп, объясняла я брату, позволил мне проникнуть в царство предметов гораздо глубже, осмысленнее: с первого взгляда я влюбилась в ковровые ворсинки, нити, клочья ваты – спутанные, перекрученные, устрашающие на вид волокна; ещё больше завораживают случайно попавшие под стёклышко пылинки, что в десятикратном увеличении превращаются в сад камней; но лучше всего положить под объектив дочиста протёртое пустое стекло – и вглядываться, вглядываться, не отрываясь, в мертвенную, загадочную, изжелта-бледную лунообразную поверхность…

Гарри слушал меня, странно похмыкивал, и в какой-то миг мне показалось, что моя болтовня его раздражает; но когда он обернулся, я увидела, что лицо его уже не похоже на маску – до того оно живое и весёлое:

– Как здорово, – проговорил он, – что хоть что-то в нашей жизни остаётся неизменным…

Я думала, тут-то он и упустит своё варево, которое, как это всегда бывает, заблагоухало и поползло кверху в ту самую секунду, когда повар утратил бдительность; но плохо же я знала старого фокусника, за три года вовсе не растерявшего навыков обращения с неживой стихией. За миг до того, как ароматная магма вспучилась над сосудом пористой шапкой, Гарри отточенным движением сдернул джезву с огня – и шагнул к столу, бормоча: – Скорей-скорей-скорей, пока пеночка не опала!..

Я торопливо подставила чашки – и брат со снайперской точностью распределил по ним коричневую жижу, поясняя мимоходом, что в пенке-то как раз и скрыт самый смак.

– А ты умеешь гадать на кофейной гуще?.. – спросила я. Гарри приподнял брови; но вопрос мой не был праздным – общаясь с дядей Осей, я тоже каких только чудес не услышала. Например, что Гарри сам зарабатывает себе на карманные расходы, и не чем-нибудь, а магией; вдаваться в подробности дядя отказался наотрез – он, по большому счёту, и остерегался лишний раз вникать в дела пасынка, если только они сами не вторгались в его мирное существование, как те пресловутые девки в неглиже. «Ходят к нему какие-то убогонькие, – неохотно отвечал он на мои жадные расспросы, – он их заводит к себе в комнату, а что там с ними делает – кто ж его знает; выходят бодрые, довольные, благодарят Зарочку за то, что вырастила такого сына, суют баксы…» Игорёк, правда, как-то говорил ему, что «чистит ауры» и «снимает порчу», но что конкретно имеется в виду, Оскар Ильич не знал, – а я, исходя из кое-каких детских воспоминаний, сильно подозревала, что не знает этого и сам Гарри. Стоит ли говорить, как мне не терпелось заглянуть в первоисточник?..

Гарри засмеялся.

– Ну-ка, ну-ка, – проговорил он, хмурясь и внимательно изучая вымазанное гущей нутро джезвы, – что у нас тут?.. О-о-о, король-олень!.. Любовь у нас с тобой будет, Юлька, большая любовь! – и с неожиданной досадой отправил сосуд-сплетник в раковину. А я и не поняла бы, что его так расстроило, если бы он вдруг не заговорил совсем другим тоном. Эх, Юлька, сколько же кретинов на свете! И как это всё получилось?.. Само, почти без его участия: сперва были игры со сковородками, трепотня о венцах безбрачия, полушутливое «наложение рук», под которые охотно подставляли свои глупые головы не только отчим, но и мама; потом невесть откуда начали возникать подруги и коллеги Захиры Бадриевны, то и дело забегавшие на огонёк и, даром что медики, дивившиеся чудесному облегчению головных и прочих болей. За ними потянулись их пациенты, знакомые пациентов, знакомые знакомых… словом, он и сам не заметил, во что ввязался, – а когда понял, было уже поздно что-то объяснять, да и деньги потекли ручейком…

– Ты хоть чувствуешь, что пьёшь? Элитный сорт, такая дороговизна!

Однажды его угораздило: не выдержал, понимаешь ли, бремени ответственности, решил облегчить душу, открыв своё истинное лицо хотя бы родной матери. Короче, в один прекрасный день он зашёл к ней в спальню и честно рассказал всё: что много лет дурил их с Оскаром Ильичом, что нет у него никакого «дара» и тэдэ и тэпэ… При этом он, кретин такой, рассчитывал если не на сочувствие, то хотя бы на понимание. Но Захира Бадриевна попросту отказалась верить, заявив, что он, дескать, «перетрудился» и что неплохо бы ему выпить валерьяночки и как следует выспаться.

Тогда Гарри, которого, что называется, переклинило, решил перейти от щадящей терапии к жёсткой хирургии: в очередной раз произведя перед мамой знаменитую «левитацию сковороды», он продемонстрировал ей то, о чем до сей поры знала только я – мускулы на ладони и магнит… Увы! Реакция тети Зары была неожиданной и удручающей! Недоверчиво повертев в руках увесистый кругляш, она смущённо сказала: «Ну, конечно, может быть, ты действительно начинал с простых фокусов, но со временем-то у тебя всё равно развился настоящий дар!»

– Ну и о чём с ними говорить после этого? – сокрушался Гарри. – Одна ты, Юлька, у меня и осталась…

Кстати, заметила ли я, что с его лицом что-то не так? Оно как будто слегка изменилось, правда?!

Еще бы не заметить; а в чём дело-то?..

Да просто он, Гарри, вот уже около года тренирует лицевые мышцы, как когда-то в детстве – пальцы и ладонь: его идеал – пластичная маска, способная мгновенно принимать любые формы. Зачем?.. Да чтобы производить ещё большее впечатление на идиотов. Запомни, Юлька, основной закон жизни: сначала ты работаешь на иллюзию, а потом она на тебя – и в любом деле самое главное это логотип и реклама. Поняла?..

– Во всяком случае, пытаюсь, – пролепетала я, потрясённая его исповедью.

7

Всё-таки жесток человек: не прошло и недели, как Гудилины вернули нам дядю Осю, а наше семейство уже помыкало им вовсю – и даже папа с его болезненной деликатностью очень скоро и незаметно для себя привык пользоваться услугами забитой и безотказной Золушки в штанах, на чьи узкие плечи легла вся чёрная работа по дому. Она чистила ковры, размораживала холодильник, мыла посуду, по нескольку раз на неделе драила полы, раковину и унитаз, – а если кому-то из нас вдруг приходила охота распить бутылочку пивка или погрызть фисташек, не возникало вопроса, кто именно влезет в раздолбанные кроссовки и побежит до ближайшего ларька. Грешно так говорить, но в какой-то мере это было справедливо: в конце концов, мы её к себе не звали…

Вновь привыкая к унизительной позе приживала, Оскар Ильич стремительно опускался. В свои тридцать семь он выглядел пятидесятилетним – отчасти из-за того, что ухитрился очень быстро растолстеть и обрюзгнуть (похоже, тётя Зара держала его в чёрном теле), отчасти оттого, что из какого-то дурацкого «принципа» совсем перестал следить за собой – и, видно, сам не заметил, как его редкие, начинающие седеть патлы свисли на плечи, усыпав их перхотью, на затылке образовалась проплешина, а под мышками любимого свитера («говнистого», как выражалась мама) зазияли чудовищные дыры.

Зато гордость его оставалась нетронутой – и вот каждое утро он, всё из того же «принципа» не желавший участвовать в семейных трапезах, поднимался спозаранку, чтобы собственноручно поджарить себе яичницу на злополучной «холостяцкой», дождавшейся, наконец, своего истинного хозяина. Кто знает, не напоминала ли она ему ещё о чем нибудь?.. Конечно да; но дядя ни разу не заикнулся об этом, упрямо делая вид, что и думать забыл об утраченном семейном счастье.

Мораторий был нарушен в день Гарриного семнадцатилетия, когда Оскар Ильич, на самом-то деле всегда свято помнивший эту дату (и даже, кажется, подобно Штирлицу запершийся в туалете, чтобы отметить её в одиночестве рюмкой водки!), передал мне, официально приглашённой на вечеринку, подарок для брата: огромный, тяжеленный полиэтиленовый свёрток, прочно перевязанный бечёвкой, под которую была втиснута стандартная почтовая открытка о трёх розочках. То был январь; как раз накануне ударили морозы, дорогу сковала гололедица, и я еле дотащила подарок, даже не подозревая, что у него там внутри, – но когда мы с Гарри развернули свёрток, я сразу узнала дядины учебники по психологии; счастливый виновник как увидел их, так упал животом на диван и начал дико хохотать. Я, донельзя уставшая, злая как чёрт, холодно поинтересовалась, чему он, собственно, так радуется; утирая слёзы, брат ответил, что, видимо, носить эти книги туда-сюда – моя карма, так что нынешней весной он, пожалуй, подарит их дяде Осе на день рождения – нарочно, чтобы не лишать меня удовольствия в третий раз перевезти их через пол-Москвы…

Угрозы своей он, конечно, не выполнил, напротив – в день «икс» появился на пороге нашей квартиры в одном из лучших костюмов, держа на отлёте роскошный букет чайных роз. Подарок тоже оказался вполне на уровне: «Паркер» с золотым пером и дорогой органайзер. Весь вечер Гарри блистал светским обхождением, выказывая бывшему отчиму прямо-таки сыновнюю почтительность, – так что даже мама, с давних пор считавшая «Игорька» сомнительной личностью, сменила гнев на милость, признав, что уж в чём-чём, а в умении вести себя ему не откажешь.

И лишь одна я знала правду. Не далее как на днях моего названого брата вдруг осенила мысль, что призвание призванием, деньги деньгами, – а подумать о высшем образовании всё-таки не мешало бы. А так как выбор вуза был ему абсолютно безразличен – «Я – профессиональный иллюзионист…», – то он и предпочёл путь наименьшего сопротивления, решив подольститься к Оскару Ильичу, у которого ещё со времён аспирантуры остались кой-какие связи в МГИПУ. От армии Гарри давно и благополучно отмазался (тоже благодаря связям – на сей раз тёти-Зариным), а, значит, вполне мог позволить себе роскошь стать гуманитарием.

Он не прогадал. Это я, Гаррина душеприказчица, знаю, как ловко мой братец умеет имитировать любые чувства – от ледяного презрения до восторженного обожания, – но бедный дядя Ося, давно отвыкший от уважения – да что там, просто от человеческого отношения к себе! – был не на шутку тронут; а, узнав, что «сынок» решил пойти по его стопам, даже прослезился. Стоит ли говорить, что он с блеском выполнил свою задачу: благодушные профессора с таким энтузиазмом приветствовали «мужское пополнение» в своей альма-матер, что Гарри, по-моему, даже к экзаменам готовиться не пришлось.

Осенью счастливый отчим получил очередной букет роз – уже не от абитуриента, а от студента Гудилина. А тут вдруг новый поворот: один из почтенных профессоров, узнав о бедственном положении бывшего аспиранта, пообещал тому содействие в трудоустройстве – и тут же, с ходу, предложил вакансию у себя на кафедре. В общем, было похоже, что прихотливая фортуна вновь поворачивается к дяде лицом…

Почему же он всё-таки уехал? Мы так и не поняли. Просто однажды мне, вернувшейся из «Гудилин-холла», показалось, что в квартире как будто чего-то не хватает; я долго не могла сообразить, чего же именно, пока не начала переодеваться и не полезла в платяной шкаф. Ба! – верхняя-то полка, где раньше лежали дядины вещи, пуста!.. Я забегала по квартире: и точно – нет ни тапочек, ни знаменитых клетчатых баулов, ни облезлой зубной щетки в стакане… Пепельница чистая… Что такое?.. Пришли с работы родители, но не прояснили ситуацию (как я надеялась), а только были удивлены не меньше моего: они уверяли, что в тот день и словом не успели перемолвиться с Осей, – а, значит, едва ли могли чем-то обидеть его или унизить.

Позвонили в Воронеж, – но и дедушка Илья, хоть и с нетерпением ожидавший сына, знал не больше нашего. Тайна…

Правда, задним числом я вспомнила, что, когда сидела у Гарри, произошёл странный эпизод: зазвонил телефон, брат снял трубку, сказал «Алё», послушал минуты две-три – а потом в своей фирменной манере витиевато выматерился, после чего спокойно вернул трубку на рычаг. Батюшки, да уж не был ли то Оскар Ильич?!.. Но спросить я так и не решилась.

Циничный Гарри уверяет, что, дескать, Оскар Ильич, в кои-то веки обнаружив, как оформилась и похорошела его маленькая воспитанница, просто-напросто бежал от соблазна. Чушь. Гораздо ближе к истине мне кажется причина, указанная в одном из дядиных любимых стихотворений – он частенько нам его цитировал:

«Не вынесла душа поэта

Позора мелочных обид».

Часть II

1

Вы будете смеяться, дорогие коллеги, но вторая моя встреча с профессором Калмыковым, на сей раз почти осознанная, произошла в Интернете – да-да, том самом, откуда мы, ваши непутёвые студенты, берём тексты рефератов и курсовых. Канун моего семнадцатилетия: четыре месяца назад названый брат подарил мне компьютер…

Ну, как «подарил»?.. Просто наш иллюзионист, очень трепетно относящийся к антуражу вообще, не говоря уж о собственном антураже, решил сменить старенький, со скрипом думающий Compaq на более престижную марку. Ремесло целителя, которое Гарри не забросил и студентом, приносило ему достатоШный доход – и вот он выполнил свое намерение, водрузив на стол «Пентиум» с широченным экраном. А неделю спустя угрюмый, сутуловатый юноша, один из Гарриных… нет, не друзей – их у брата никогда не было, если не считать меня, конечно, – а приятелей-прихлебателей, благоговевших перед его могуществом, доставил мне устаревшую модель в комплекте с модемом и двумя СD-колонками: щедрость, неслыханная даже для Восьмого Марта, к которому Гарри умело приурочил акт дарения.

Я долго удивлялась: почему брат, который при всей своей неудержимой, почти маниакальной страсти к роскоши всегда был немного скуповат, просто-напросто не загнал кому-нибудь старое «железо»?.. Пока со стыдом не сообразила: да ведь он попросту выселяет меня из своей комнатушки, так пришедшейся мне по душе – выселяет, как когда-то Оскара Ильича! Что делать: Гудилины – такое гостеприимное семейство, что мне и в голову не приходило, что я своими визитами могу мешать чьим-то личным или профессиональным планам. Каюсь!..

Так или иначе, я не осталась внакладе. Компьютер был хорошенький, ладный; экран его представлял собой идеальный квадрат, чьё синее мерцающее свечение заставило меня в одночасье отречься от всех былых привязанностей – светового микроскопа, хрустального шара, с чьей помощью Гарри предсказывал будущее, и даже маминых голубых бус. Заботливый брат заправил жесткий диск множеством логических игр, в числе которых были и шахматы – и стоит ли говорить, что сражаться с неживым предметом оказалось куда интереснее, чем с Гарри, который, в общем-то, только думал, что был мне полноценным партнером. Словом, новый друг отлично заменил старого. Да и тот меня не забывал и время от времени слал забавные весточки: «Привет-привет! Сегодня был клиент с особой приметой, тебе бы понравилось: шесть пальцев на руке! Уверял, что он Сатана, умолял „сделать хотя бы что-нибудь“! Посоветовал ампутацию, взял сто баксов за консультацию…» – и тэдэ и тэпэ.

Иногда вместо письма я находила в ящике открытку с изображением цветка («Виртуальные розы») или заката («Виртуальные закаты»). А как-то раз он предложил мне встретиться в чате-болталке. Что за «болталка»? Гарри объяснил: это такое место в Интернете, куда люди заходят, чтобы, скрывшись под «никнеймом», поболтать о том о сем…

Я, всегда любившая анонимность, заинтересовалась – и мы с братом, ткнувшись туда-сюда, обжегшись на грубости слишком юных камрадов, осели в комнатке с уютным названием «У Даши». Тут я обратила внимание вот на какой любопытный казус. Гарри, которого я «в реале» еле-еле узнавала в лицо, здесь, в чате, выдавал мне свое присутствие моментально, под каким бы ником не вошел в болталку («Воланд», «Мистер Икс», «Мастер Смерть», «профессор Мориарти», всегда в чёрном). Я всё спрашивала себя: почему так происходит? Потому, что все его псевдонимы связаны тематическим родством? Нет – похоже, всё дело в слоге, резко контрастирующем с безлико-развязной манерой остальных чатлан. Даже в маске оставаясь снобом, Гарри никогда не прибегал к общепринятым виртуальным ужимкам, вместо весёлых смайликов писал «шучу», вместо грустных – «увы», «к сожалению» и даже «как ни печально»; не рисовал милых рожиц, не писал «гы-гы», если в тексте послания сквозило что-то смешное, и тщательно соблюдал правильность орфографии и пунктуации.

Впрочем, пустая болтовня быстро наскучила матерому шарлатану, привыкшему быть в центре внимания, и он занялся тем, что любил больше всего – созданием иллюзий. Как-то раз, помнится, мы с ним три дня подряд изображали буйную виртуальную страсть – на потеху завсегдатаям, встречавшим каждую нашу ссору и примирение одобрительным «гыыы». Параллельно Гарри подзуживал меня в строчке привата:

«А знаешь, что самое лучшее в МГИПУ им. Макаренко?»

Я: «Ну, что?»

Гарри: «Девушек тут – как подсознательных мотивов: 95 на 5 осознанных (т.е. сознательных молодых людей!)»

Или: «А ты кем хотела бы стать – матроной, наложницей, гетерой или жрицей?»

Это их историк недавно рассказал им о женских социальных ролях, принятых в античном обществе – и предприимчивый Гарри с лёгкостью уложил в эти категории всю дамскую часть своего курса. Матроны – взрослые тётки, обременённые работой или семейством: держатся солидно, особняком, а за иными по вечерам приезжают суровые мужья на лакированных «тойотах»; с такими лучше не связываться – хлопот не оберёшься. Жрицы – юные, серьёзные, только-только вылезшие из-за парт круглые отличницы, повёрнутые на учебе; увидеть их всегда можно в первом ряду, а узнать – по строгим, насупленным личикам и постно сжатым губкам; тоже не очень-то привлекательный тип. Гораздо больше Гарри интересовали хорошенькие, смешливые наложницы, стайками вьющиеся вокруг мальчиков, – а также надменные, эрудированные, знающие себе цену гетеры. Случаются, конечно, и рокировки – только за зиму он, Гарри, навёл на курсе ух какого шороху. Уже к Новому Году несколько чопорных жриц, забросив конспекты за мельницу, переквалифицировались в наложницы; иные наложницы выросли до гетер, – а одна чинная матрона ухитрилась проделать полный круг, разойдясь с мужем и став, таким образом, гетерой, потом постепенно опустившись до наложниц – и лишь недавно (видно, от безысходности) пополнив ряды суровых жриц… Ну, а в общем, подытожил брат, рано или поздно сдаются все: такова уж специфика педвуза.

Я, хоть и посмеивалась над его занимательной социологией, в душе прекрасно понимала, что он попросту отпугивает меня от своей альма-матер – боится, что я каким-то образом помешаю его личной жизни. Но для меня уже стало привычным делом защищать свой выбор: старшие его тоже не слишком-то одобряли – они предпочли бы видеть меня студенткой физтеха (дед Илья: «Да ты только вслушайся, как звучит: «Веточки параболы смотрят вверх!..») Бедняги считали, что я просто-напросто влюблена в Гарри, вот и «волочусь за ним, как хвост» (мама); я не хотела ещё больше расстраивать их, признаваясь, что на самом деле стало для меня решающим: давняя дяди-Осина оговорка, злая, но меткая, выскочившая у него в приступе самоуничижения и гордыни, звучавшая – не ручаюсь за точность! – примерно так: «Лучшие специалисты в нашей области получаются из адаптированных идиотов».

2

В компьютере покойного профессора сохранилось несколько фрагментов нашей с ним переписки – они приведены у меня без купюр. Вот, например, очень раннее, яркое и болезненное воспоминание – пиковейший момент моего детства. Однажды, когда я, забившись в тесный уголок между тахтой и батареей, наслаждалась созерцанием нежно-голубого стеклянного чуда, чья-то грубая, жёсткая рука (отцовская? дяди-Осина? нет, скорее мамина!) вдруг попыталась вырвать его у меня – да так неловко, что леска, державшая бусины, лопнула и мои непослушные друзья раскатились по всей комнате. От испуга и возмущения я заревела в голос; увы, к ловле беглецов меня не допустили, что делало обиду ещё более горькой и непоправимой…

Vlad: Очень хорошо, Юлечка!))) И что же случилось после того, как рассыпались бусы?..;)))

Юля: Несколько часов спустя, по какому-то наитию забредя в родительскую спальню и взгромоздившись на стул, я обнаружила любимую игрушку на подоконнике: та, усилиями взрослых вновь обретшая целостность, покоилась поверх глубокой поперечной трещины, упиравшейся кончиком в пластмассовое основание старой настольной лампы, чей абажур был давно и безвозвратно утерян, а раздражающе-яркие лучи, пронизывая бусинки, ложились на изжелта-белую поверхность нежными голубыми пятнышками. Задрожав от восторга, я схватила ожерелье, уставилась на него в тупом блаженстве… и тут мне стало нехорошо. Какой же это маньяк дерзнул так гнусно исказить родной, любимый облик, произвольно поменяв местами тяжёлые шарики, каждый из которых я знала в симпатичное одноглазое лицо?.. Более тошнотворной картины я в жизни не видывала; на мой отчаянный рёв сбежалось все семейство во главе с дядей Осей, уже потирающим руки в предвкушении очередного психологического эксперимента.

(Нечто подобное я пережила три года спустя, когда мы с Оскаром Ильичом пошли в цирк и я увидела, как два клоуна, загнав свою коллегу в шкаф, распилили тот натрое и ловко перетасовали получившиеся кубы, – а когда дверцы снова отворились, бедная женщина предстала перед зрителями в жутком и постыдном виде – всё у нее было не там где надо: ноги посередине, руки и живот сверху, грудь с плечами внизу, но самым ужасным оказалось все-таки лицо, застрявшее где-то между пятками, перевёрнутое, но так и не переставшее широко, счастливо, белозубо улыбаться).

Vlad: ☺

Он, не в пример Гарри, обожал всякие такие штучки-дрючки.

А познакомились мы с профессором случайно – в так называемой «обсуждалке», а попросту – книге отзывов, что виртуальной цепочкой была прикреплена к статье некоего И. Кумыха об аутизме, случайно пойманной мною на каком-то психологическом сайте. Автор утверждал, что РДА (ранний детский А.) – вовсе не болезнь, как считает большинство исследователей, а, напротив, что-то вроде новой ступени эволюционного развития, на которую со временем переберется и весь Человек (в глобальном смысле термина). Недаром же число аутистов (то есть людей абсолютно самодостатоШных, умело творящих собственные вселенные и вообще молодцов!) с каждым годом, по статистике Минздрава, неуклонно растет. Известно также, – добавлял Кумых, кандидат медицинских наук, – что едва ли не треть признанных историей творцов, подаривших Земле величайшие ценности науки и культуры, выросла именно из аутичных детей, равно как и добрая половина прославленных и кровавых тиранов, активно эти ценности уничтожавших; ну как тут не задуматься о существовании некоей высшей расы, упомянутой ещё Достоевским (тоже, кстати, аутистом)?!

Целясь курсором в массивную кнопку «Обсудить», торчащую под текстом, я предполагала послать смелому автору две-три виртуальных улыбочки, не более; но унылый теологический диспут трех маститых душеведов, тихо чатившихся в узком окошке чуть ниже, смотрелся до того внушительно, что лезть туда показалось мне неприличным и наглым. Только я собралась кликнуть «Назад», чтобы вернуться на предыдущую страницу, как вдруг экран конвульсивно мигнул – и в окошке появилась новая строчка:

Vlad: Чушь собачья! (((

Это задело меня: критику статьи я, по понятной причине, уже воспринимала как личное оскорбление, поэтому тут же полезла в бочку, за спешкой даже не успев придумать себе достойного никнейма:

Юля: Почему это вы так считаете?! —

и стала ждать. Ответ пришел быстро и оказался до того неожиданным, что я чуть из чата не вылетела:

Vlad: Я сам адаптированный аутист, но без мании величия (((.

Дальнейший диалог выглядел примерно так:

Юля: Ой, здорово, я тоже!!!)))

Vlad: Вот мы и обменялись краткими аутобиографиями)))

Юля: В смысле – автобиографиями?..

Vlad: (((Это неграмотно, неверно! ((((никогда не говорите так (((! правильно произносить аУтобиография – от греческого слова «аутос», сам; от этого корня происходят также «аутизм», «аутоэротизм» и «аутодафе»…;)

Юля: А я думала, «авто» – просто более привычная для русского уха транскрипция. Никто же не говорит, например, «аутомобиль»…

Vlad: Юлечка, да я и не требую от вас говорить «аутомобиль»!!! (((В чем-то вы, конечно, правы, – по сути, «авто» и есть «ауто». Но этот корень давно уже имеет само-стоятельный смысл! То есть – авто-матический! «Автоматическая биография» – бред собачий! Головой надо соображать, а не автоматически стучать пальцами по клавиатуре!!! (((((

Юля: ОК…

Уже тогда я подспудно чувствовала, что с профессором лучше не спорить.

Ай нет, вру! Профессором Влад в ту пору ещё не был. «Доцент кафедры медицинской психологии в одном крупном учебном заведении», – так, слегка иронически, представился он, когда узкие рамки «обсуждалки» стали нам тесны и мы обменялись электронными адресами. А потом, видимо, счёл, что для виртуального аУтопортрета этого предостатоШно. А я из какой-то странной стыдливости (боялась сглазить, что ли?..) не сказала ему, что собираюсь на психфак МГИПУ им. Макаренко. И потом не раз думала, что зря – кто знает, скольких проблем помогло бы мне избежать это признание?.. Но, похоже, судьбе угодно было расставить фигуры так, чтобы не я у него, а он у меня оказался в долгу.

Что вы там шепчетесь, коллеги?.. Хорошо, сейчас буду рассказывать всё толком и по порядку. Короче, в один прекрасный день мне стало ясно, почему Влад так взъелся на статью ни в чем не повинного Кумыха.

Что-то вроде профессиональной ревности. Оказывается, вот уже несколько лет он сам готовит объёмистый труд на тему аутизма – научно-популярную, неожиданную, в перспективе до ужаса захватывающую книгу. – Ой, как интересно! Так вы ещё и писатель! А называться как будет, если не секрет?..

– Никакого секрета: рабочий заголовок – «Волшебный мир», автор – В.П.Калмыков (упс, Юлечка! (((вот я и выболтал вам свой подлинный «нейм»! )

– О_О

– Вы ведь поможете мне, правда?.. Могу я на вас рассчитывать?…

Он мечтал описать удивительные замкнутые миры – настоящие маленькие вселенные, в которых, утверждал Влад, его герои обитают с самого рождения. (Или будет правильнее сказать, что эти волшебные миры обитают в них?) Когда-то, проводя исследования в специнтернате, он изучил их множество, и каждый из чудо-мирков – если, конечно, удавалось достучаться до сознания пациента, – очаровывал автора (а, значит, и будущих читателей!) неповторимым своеобразием и яркостью красок – таких, что и не снились Homo vulgaris («человеку нормальному»). Пиршество ощущений, пиршество чувств, мыслей, звуков, категорий, букв, чисел, ещё чего-нибудь совсем уж неожиданного… Кстати, мое «предметное царство», о котором я недавно ему рассказала в письме, как нельзя лучше вписывается в концепцию… Что скажете, Юлечка?..

А что я могла сказать? Возможность стать соавтором… – да что там, хотя бы проходным персонажем бестселлера (а доцент замахивался именно на такой результат!) польстит кому угодно. Вот и я всё с большим наслаждением предавалась ностальгии, выискивая в памяти всё новые «золотые крупицы опыта», как выразился бы Гарри, или «пиковые моменты», как называл их Влад, который был страшно доволен моим усердием и подбадривал меня, как умел: – Юлечка!))) Клёво!))) Бутылка шампанского за мной!))) – Шампанское я ненавижу с детства – с того самого дня, где мой названый брат приподнимает сковородку, – но этот момент казался мне недостатоШно пиковым, чтобы охлаждать им авторский пыл.

И вдруг всё кончилось. В один прекрасный день доцент Калмыков – хочется верить, что неумышленно! – вместе с очередным одобрительным смайлом прислал мне и знаменитый вирус «Ай лав ю», в одночасье стёрший с жёсткого диска всю хранившуюся там информацию – включая игры, старые письма и, что самое грустное, электронные адреса. Поначалу-то я (просто ещё по-щенячьи не веря в существование необратимых явлений) не слишком расстроилась, – но вот два дня спустя ко мне зашел Гарри, чтобы с горем пополам восстановить утраченное, и я со стыдом поняла, что, несмотря на свою феноменальную память, адреса гениального доцента воспроизвести не могу.

Тут-то мне и стало не по себе: оказывается, я успела всерьёз к нему привязаться. Можно было надеяться, что рано или поздно он сам даст о себе знать; но шли дни, а от Влада всё не было вестей, что наводило на зловещую мысль, что беднягу постигла та же напасть. А, может, он просто решил, что моих воспоминаний уже достатоШно для книги?..

Я ткнулась было в «обсуждалку», но там, естественно, не осталось и следа В.П.Калмыкова, доцента кафедры медицинской психологии неизвестно какого вуза. Было похоже, что наши виртуальные дороги разошлись навсегда.

Сперва я сильно по нему скучала. Всё-таки до сей поры никто не понимал меня так хорошо, как бывший аутист Влад, и я чувствовала, что в каком-то странном смысле он был и остаётся самым близким мне человеком – даже Гарри, натура (как мне казалось) излишне здоровая, не мог его заменить. Потом, постепенно, печаль начала утихать. Мы ведь, аутисты, абсолютно самодостатоШны и прекрасно обходимся без друзей, даже виртуальных. Обошлась и я, и к тому времени, как МГИПУ им. Макаренко открыл мне свои тяжёлые двери, загадочный коллекционер чужих воспоминаний успел сам стать воспоминанием. Тогда я и подумать не могла, что этот забавный эпизод – лишь предисловие к чему-то большему. А то бы, конечно, запомнила нашу переписку более подробно! Но Гаррин хрустальный шар, оказавшись дешёвой шарлатанской снастью, напрочь лишил меня шанса заглянуть в будущее.

3

Краткая справка для друзей, родственников и прочих «групп поддержки», что так активно машут мне сейчас из глуби зала плакатиками «Юля, мы с тобой!!!» и серыми (имеется в виду, наверное, пресловутое вещество!) флажками с надписью «Психфак».

«Головное» здание МГИПУ им. Макаренко – конгломерат унылых грязно-свинцовых коробок (среди них особо примечателен «корабль», семиэтажное строение факультета педагогики с выеденными ректоратом недрами, а также «паровозик» – длинный, узкий блок общаги) стоит на южной окраине города в мрачной компании промышленных построек и печальных заброшенных пустырей. Снаружи оно кажется некрасивым и скучным, зато внутри!.. Причудливые переплетения коридоров, переходов, запасных выходов, чёрных лестниц и лифтов с хитрой схемой «живых» и «мёртвых» кнопок давно превратили здание вуза в настоящий аттракцион – чудовищный в своей изощрённости лабиринт, где заплутал бы даже Ясон с его магическим клубком, – и, помнится, в пору вступительных испытаний, в панике плутая по зловещим закоулочкам, я всерьёз жалела, что не додумалась прихватить из дома катушку ниток. Несчастному, запаренному, издёрганному абитуриенту приходится изрядно попотеть, чтобы добраться до логова Минотавра – экзаменационной аудитории тож!..

Причиной тому – вовсе не чей-то злой умысел или каприз, как можно было бы решить с перепугу, а просто создавалась «голова» бестолково, необдуманно, урывками. Влад рассказывал мне: еще в начале 60-х вуз, весь целиком, ютился в убогой кирпичной пятиэтажке близ дремучего леса, куда будущим «инноваторам» приходилось добираться на перекладных. Но их выпуск ещё успел краешком зацепить начало «большой стройки», которой было суждено затянуться на добрых десять лет, чтобы, слепо наращивая корпус за корпусом, превратить поначалу скромное, даже стильное здание в нечто чудовищное. Прекратился же сей архитектурный бум, рассказывает опять-таки Влад, благодаря маленькой криминальной истории: после того, как в 72-м году арестовали главного бухгалтера Ингу К. и её мужа, проректора по хозчасти, после того, как весь вуз узнал об их жутких финансовых злоупотреблениях, оставшимся на свободе преемникам стало казаться (возможно, не без оснований!), что жилища для новых, прогрессивных факультетов куда выгоднее арендовать, чем строить…