Читать книгу: «Я, Хобо. Времена смерти», страница 4

Шрифт:

Глава 2 Без названия

Пока шёл мимо осевой коридор, группа была у меня на слуху, я, первый и диспетчер, всё знал и всё запоминал.

– Прохожу… Нота, жду тебя, задраивайся. Марк, здесь Купышта, мы в предшлюзе четыре, снимаем пену.

– Понял.

– Здесь врач, проблемы с системой ручного отдраивания на ограничнике двенадцать. Принимаем решение. На связи.

– Понял…

Коридоры, и проходы, и распределители, ясно, пеной не заливали целиком, на весь мой коридор пришлось две полуметровых пробки (я проломил их и разметал, не останавливаясь), однако в рубку – мне показалось, когда я открыл внутренний люк, – просто не прорваться. Сплошная стена пены началась сразу за вторым рубочным ограничником. Даже в бледятине светильника она сверкала ледяными иголками, сложенными между собой и втиснутыми сами в себя ёлочным образом, – точней слова землянину найти. Но я, хорошенько прицекавшись подковками, обеими руками прорвал наст, ввинтился в пену и начал в ней ворочаться всем телом и лягаться всеми конечностями, и бодаться шлемом, стараясь сцепление с настилом не терять. Беспорая масса сдавалась безответно, пустолопаясь, рушась по осям инейных сталактитов, сугробы смерзались в снежки, снежки рассыпались в хлопья, жались к стенам, и скоро я выломал почти правильный по форме холл и – кривую пещеру, в дальнем конце которой отыскался гребень капитанского «капюшона». Я обрушил стены пещеры справа и слева, добрался до переборок. Расчистил капитанский мостик, оба штурманских. Вернулся в холл. Я работал со всей возможной быстротой. И я отлично себя чувствовал. Я был сосредоточен на деле, и я долго не замечал ни отсутствия потребности климатизатор спецкостюма перевести в интенсив, ни что дыхание не сбиваю себе, ни что и пот мне глаза не застит – пота просто не было, хотя «Орон» – спецкостюм жёсткий, а дела я делал быстро много. Симбионт Щ-11, умирая во мне, кормила меня, придавала мне силы, вентилировала меня изнутри, оптимизировала расходы организма и потери немедленно и точно компенсировала… и я двигал дело, пока, не рассчитав очередной толчок, не потерял инерцию и не «сдох» посередине проделанной в холле работы. Дрейф остался мне, но малый – надолго.

– (…)² твою колбу! – сказал я вслух, повертевшись вокруг себя и убедившись, что ничего опористого не досягаю.

– Здесь врач – первому, связь, контроль, – сразу же сказал Дьяк.

– Инерции без, первый: «сдох» при уборке, прошу прощения, – сказал я, примериваясь, как лучше бросить тестер по дрейфу.

– Слава Ньютону! – торжественно произнёс Голя Астрицкий.

Я не ответил, сориентировался, бросил тестер и, вытянувшись до кончиков пальцев, принялся ждать, пока меня поднесёт к колонке закрытого кофейного автомата, стоящего у всё ещё облепленной пеной дверцы в кухонный закуток. Дело было мало, я отбросил на ход и светильник тоже, через минуту принялся в опору, взялся, пошёл чистить дальше… Времени до первого контроля оставалось ничего, а я хотел провести первый контроль красиво, с этакой профессиональной гордостью. К назначенному моменту у меня уже стоял на переборке раскрытый мобильный диспетчерский пост, наполовину заряженный (сто качков вручную), включённый и отъюстированный. Пост этот я строил перед стартом самолично, для себя, настройки выжили, схема построения окон на рабочем столе правки не просила. 40.12.03.04.121 UTC – 08.02.01.01.01 МTC группа работала, вполголоса и по делу переговариваясь.

– Группа, здесь первый. Диспетчерская готова к работе («Ого!» – сказал Купышта), включить персональное видео, подать видео в эфир. Интервал, отчёт.

– Пара Дьяк – Голя, здесь Астрицкий. Прошли к рэкам наркобоксов Первой вахты, сняли пену на пандусах. Осматриваю механику внешнего шлюза туннельного адаптера наркобокса-раз. Моя картинка в эфире, подтвердите, первый.

– Подтверждаю, ЭТО-второй, твоя картинка есть на диспетчерской… Пломбы на механике не трогать, ЭТО-второй, – сказал я. – Как поняли.

– Поняли, copy.

– Здесь Дьяк, первому. Осмотрел пломбы на открывной механике шлюза бокса-два, пену с окосов удалил. Моя камера не работает в эфир. Пытаюсь наладить. – До меня донёсся глухой стук. В окне, помеченном у меня «врач», сквозь белый шум помех мигнуло изображение, но лишь на мгновение. – Не могу исправить, я врач.

– ОК, врач, я первый, плохо, но пусть. Держу тебя на коротком поводке голосом. Соператор, вижу твою картинку, подтверждаю. Дьяк, что намерен делать?

– Продолжать работы по расписанию, – ответил Дьяк. – По очередному пункту расписания сдаю командование в паре.

– ОК, знаешь расписание. Помечаю.

– Повезло нам… – пробормотал Дьяк.

– Врачу делаю замечание за флейм. ЭТО-второй, обзовись старшим.

– ЭТО-второй, принял командование в паре. Наркобоксы вахты-раз доступны. По плану покидаем отсек, начинаем движение к посту токамака «резерв», готовимся к взаимодействию с парой Мелани-По – Купышта для запуска токамака «резерв».

– Принял первый, продолжайте выполнение. На схеме операции к моменту 12.02.01.01.01 МТС группе Дьяк – Голя, чек… Группа Мелани-По – Купышта, отчёт. Иван, что у тебя с видео?

– Здесь соператор. Охраняю внутренний люк предшлюза, ЭТО-первый на выходе. Контролирую выход, по флагу выхода перехожу в шлюз, шлюзуюсь, страхую ЭТО-первого со среза.

– ЭТО-первый, здесь первый, доложись.

– Открыл внешний люк, фалуюсь, провешиваюсь. Выхожу к релингу батареи-кольцо, здесь жду второго пары.

– Принял, первый. Что с видео у тебя?

– Да работает у меня камера. Я ж включал… А! Прошу прощения, первый. Даю сигнал в эфир.

– Есть картинка, – сказал я. – Отбой первого контроля, «квинта». Дьяк, быть на связи постоянно, очередной контроль операции к первому на диспетчерскую в интервале тридцать. Отставание от графика работ оцениваю как нулевое. В том же духе, «квинта», но без гонок.

– Здесь врач, контроль самочувствия группы на интервале тридцать после сдачи отчёта первому.

– Поняли все врача.

Причина заливания рабочих помещений звездолёта на жёсткий старт пеной, безусловно, священна, но какая же теперь нам, реаниматорам, морока! Сломать пену, отработанную и видоизменённую надриманом, легко, кубометр слопывается от толчка рукой в дециметр, но хлопья надо убрать, а вакуум в корабле, хоть и невысокий, и невесомость в корабле, и что прикажете делать, решетом вычерпывать? Наддувать отсеки газом и собирать «снег» ручным пылесосом? Да, так хочет древняя книга – инструкция. Пятьдесят кубов объём рубки. А пылесос, товарищи, ручной во всех смыслах. Но не я ли лихой второй пилот лихого шкипера Шкаба? И не сто двадцать ли кубов у меня в подпалубе под рубкой? В известном мне месте я вскрыл универсальным инструментом секцию палубного настила, отделил её, отвёл в сторону и прикрепил двумя карабинами к первому попавшемуся поручню. В образовавшийся проём я толкнул светильник, нырнул вниз головой сам, проник в неглубокую каверну технического хода, ведшего прямиком в подпалубу. Отдраил люк, без всякой лёгкости протиснулся в подпалубное помещение, осмотрелся там, среди опор и магистралей, проверил задрайку люков на обоих ограничниках, убедился, что всё в порядке, задрайка о-го-го какая, вернулся ногами вперёд в рубку, подпалубу тщательно залючил и затем осмотрел и попробовал на «дыхание» клапан уравнивания давления на тяжёлой переборке подпалубы. В положение «аварийный сброс» клапан типа КДК-4, как я и надеялся, становился движением в полключа, и ключ ходил очень хорошо. Я открыл клапан, расчековал и вытащил из патрубка стакан с фильтрующей решёткой, сунул его в карман на лодыжке, закрыл клапан. Три шестилитровые канистры с сердитой и дешёвой пожаростойкой углекислотой техники, готовившие предстарт, прихватили по моей просьбе к стене главного рубочного шлюза, слева, справа и сверху от люка, если стать нормально, ногами к полу. Я отвинтил барашки на всех трёх и, пока наддув производился, посмотрел, как там у меня дела на рабочем столе диспетчерской. Группа работала. Когда датчик показал триста ртутного и баллоны иссякли, я проверил крепление диспетчерской на отрыв, нырнул под настил опять, укрепился там двумя ногами, спиной и правой рукой в позе леонардовского человека, взялся за ключ клапана уравнивания давления и повернул его.

Рубка очистилась. Я повернул ключ обратно.

Таким образом я и управился со «снегом» задолго до времени контроля. Подпалубу потом будет времени убрать, и, главное, не мне. Я реаниматор, а не, понимаешь, технила там. Хотя и, безусловно, свинья я. Вы видели свиней? Вот так свиньи и поступают, как я сделал.

Держась за бордюр потолочного мониторного цирка над постом штурмана-два, я огляделся. Результаты моей работы меня удовлетворяли, но не радовали; очистившаяся рубка производила впечатление совершенно гнетущее: я видал, конечно, неосвещённые рабочие помещения, но – корабли стояли в доке, не в свободном падении… Ладно – без давления, но огни на пультах должны гореть, и всё тут. А у меня – жалкий модуль диспетчерской, панелька в шлеме под носом с тремя жалкими окошками, даже катафоты спецкостюма не бличат и не искрятся, «бактерия» не вызывает у них энтузиазма, жалкая. Тут я вспомнил, что никак не выберу времени последовать заветам Шкаба и попугаться, с последующим профессиональным овладеванием собой, но интервал 30 уже подступил, и я вызвал группу к очередному отчёту. Выяснилось: Иван закончил осмотр набортного номер один комплекта солнечных батарей, ближайшего к шлюзу четыре, но, как на грех, комплект в тени; ориентацию титана в рассуждении энергозабора с альфы на солнечные батареи Иван вообще оценивал как неудачную, титан стоял к альфе почти точно ребром, но сам же себе и отвечал Иван, что, мол, подарков и так невпроворот в нынешних обстоятельствах, так что он это всё в плане информационном, а не капризничает. Нота страховала его, взаимодействовали они хорошо, не теряя друг друга ни со связи, ни визуально. Доклад Иван заключил идеей: пропустит он все затенённые батареи, а пойдёт он прямиком на солнышко, посмотрит, как там. С давлением в спецкостюмах у них была норма, они не мёрзли, и я, лёгкой души старший, поставив на рабочем столе нужную галку, перешёл к опросу Голи Астрицкого. От графика Голя и Дьяк отставали: коридор Д-56, ведущий к посту токамака-«резерв» и должный быть чистым, какой-то ухарь, рьяный и женственный, полтора года назад запенил, они только-только коридор проломили и в пост вошли всего минуту назад. Обсудили. Решили, что Голя остаётся проламывать от пены пост, а Дьяк идёт прямо сейчас в пост «воздух», от пены, вопреки инструкции, оказавшийся свободным (они туда заглянули по пути). Там Дьяк начнёт вручную транспортировку твёрдого кислорода от стеллажа к обменнику, бриками по сто кило каждый.

Они отфлажились. Я заполнил формуляр на метке 29.02.01.01 МТС, отметил изменение процедуры. Всё шло нормально. Наступило время врача.

– Врач ко всем. Пауза операции. Контроль. Датчики ОФО, датчики АСИУ, датчики ГРОА на спецкостюмах последовательно запитать, к отчёту. Готов к приёму данных, канал «доктор».

И вот, 02.13.03.04.121 UTC – 30.02.01.01 МTC я приблизил к шлему правое предплечье с панелькой управления меддатчиков, включил питание группы ОФО, подождал, глубоко вдыхая и полно выдыхая, съёма данных по ОФО, сдал отчёт по АСИУ (я его и не использовал – нечего сливать в штаны, отчёт, состоящий из одних нулей, ушёл меньше чем за секунду), перебросил батарейку на группу ГРОА, взял, сбросил, принял подтверждение. Кто из нас любит медосмотры? Впрочем, я сконцентрировался и прочитал себе в манере Шкаба нотацию на тему: твоё здоровье – жизнь товарища…

– Врач к первому: у тебя нули по ОФО, отчитайся по новой, – вдруг сказал Дьяк, – всем остальным: норма, начинайте продолжение выполнения задания.

Я удивился, повторил процедуру, отослал данные.

Прошла, наверное, минута.

– Врач к первому, проверь устройство.

– Как? – ядовито спросил я.

– Ну постучи по нему хотя бы.

Я повиновался, не скрывая смешка. Повторил процедуру. Отослал данные.

– Врач к первому, голосовой отчёт по первой форме.

– Опять нули пришли?

– Повторяю, врач к первому. Голосовой отчёт по первой форме, первый.

– Дышу тепло. – Я помолчал. – На мне спецкостюм, сердечный ритм отследить не могу.

– Висок в стекло, посчитай толчки.

Стекло было холодное. Я помедлил, прислушиваясь.

– Первый – к врачу, не могу я определить пульс.

– Врач – всем, прекращаю выполнение задания, в паузу не вставать; иду к первому. Марк, ты в рубке?

– Дьяк, отставить, продолжай выполнять задание. Со мной порядок.

– Врач – всем, прекращаю полномочия первого, иду к первому, соператор Мелани-По, принять командование группой. Марк, повторяю вопрос, ты в рубке?

– Я в рубке, – сказал я. – Самочувствие отличное, прошу врача отменить предыдущий приказ.

– Я врач, приказ не отменяю, иду к тебе, требую подчинения от пилота Байно.

– Я пилот, сдаю командование. Подчиняюсь.

– Я соператор, командование приняла. ЭТО-первый, ЭТО-второй, отчёты…

Они заговорили, я слушал уже краем уха. Я отдраивал внутренний рубочный, стараясь не вслух выражать свои мысли. Я чувствовал себя просто превосходно и разозлился на Дьяка очень, он был прав – формально, и он знал, что я не стал бы скрывать недомогание. У нас в Космосе не врут.

Дьяк мне не сказал ни слова, когда появился. Спецкостюм его был весь в клочьях и полосах пены, они тянулись за ним, словно он через мусоропровод шёл. Мы взялись подошвами к настилу, он потянул меня за руку, очень ловко вскрыл панель меддатчика, подсоединился к инауту линькой напрямую, несколько минут играл набором тестов, негромко мне приказывая то дышать, то нет, то выдохнуть и быть так. Я в точности мгновенно выполнял его распоряжения и молчал. Я был зайчик. Я очень не люблю Дьяка, а он очень не любит меня. Однажды он разбил мне нос, а я однажды надорвал ему ухо. Мы враги, в общем-то. Но он врач, а я пилот, и мы оба космачи на работе, в Новой земле, и нас никто тут не встретил. Я был зайчик. Он был врач, и я был зайчик.

– Девайс в порядке, – объявил как-то преувеличенно отчётливо Дьяк и сделал мне пальцами знак: переключись в «приват».

– Как ты себя чувствуешь вот прямо сейчас? – спросил он с невиданной по отношению ко мне озабоченностью.

– ОК, Яллан. Я не шучу, – сказал я.

– Я вижу, не шутишь, – сказал Дьяк. – Но и ОФО не шутит. Хотя я – пытаюсь.

– Что не так?

– Повременю пока. Открой реанимационный клапан, Марк.

– (…)³! – сказал я. – Ты спятил?

– Заткнись, Байно, – сказал Дьяк. – Хватит болтать. Открой клапан.

Да прав он был, прав. Я, первый группы, порвал бы любого подчинённого за пререкания с врачом в поле – на части, пригодные к работе. Мне надлежало заткнуться. И подчиниться. Я подчинился. И заткнулся.

– Я делаю только диагностический отбор, – предупредил Дьяк, наблюдая, как я свинчиваю на кирасе заглушку реанимационного клапана. В голосе у него появились искренние озабоченность и забота. Он уже держал наготове свой прибор, чрезвычайно напоминающий короткоствольный флинт. – По уколу отмахни мне.

В микропору, заполняющую трубку клапана, он осторожно ввёл иглу диагноста. Под микропорой был я.

– Уколол, – сказал я.

– Спокойнее, Марк. Всё хорошо.

Лицо у него под колпаком шлема оставалось непроницаемым. Я полагаю, врачей этому учат, и они тренируются перед зеркалом. Забавно, но я был спокоен абсолютно. Ну вылетел девайс.

– Самочувствие, – сказал Дьяк.

– Тепло дышу. Что у тебя там?

– Заткнись. Вдохни и задержи дыхание, пока я не отменю.

– Как скажешь. А-ап…

– Внимание, группа, здесь врач! – сказал вдруг Дьяк по общей. – Провожу обследование, всё нормально. Работаем с первым в «привате», никуда мы не делись. – Нота приняла, Дьяк отключился. – Марк, у меня кое-что вызывает удивление, я прогоню тебя по полной.

– Как скажешь, – повторил я. – А-ап…

– Не дыши, пожалуйста.

Обычно во время медосмотра я читаю про себя стихи. Я тщательно, припомнив решительно все слова, прочитал себе «Бремя Белого Человека» и «Песнь крыла», и «Зелёные холмы Земли». И тут я понял. Прошло больше десяти минут.

– Дьяк, я всё ещё не дышу.

– Вот это меня, (…)⁴, и заботит! – сквозь зубы сказал Дьяк. – Десять три ты не дышал, пока не опомнился. Рекорд космический, коллега Байно.

Что сказать, что сделать: я не знал решительно.

– Если бы я осматривал тебя час назад, я бы не удивился. Щ-11. А датчики мало ли, сбоят. Но, Марк. Два с половиной часа, как ты очнулся, – сказал Дьяк. – Я не слышал, чтобы период распада колонии Щ-11 в организме носителя продолжался более семидесяти минут.

– Многое впервые, – сказал я. – Хватит тягать, Дьяк. Что случилось?

– Согласен. Проблема в другом. Датчик исправен. Щ-11 у тебя не распадается, Марк.

– А что делает?

– Живёт, – сказал Дьяк. – Жива-здорова.

– Но ведь я в сознании.

– Верное наблюдение, Байно.

– Ничего не понимаю.

– Коротко говоря, Байно, в доступной для тебя форме, вот что я вижу. Дышишь ты рефлекторно. Можешь не дышать, если понадобится. Энергобаланс твой поддерживает симбионт. В крови у тебя до ста тысяч особей на миллилитр… Как и полагается, если Щ-11 взрослая. У тебя не определяется статус SOC. То есть, по ГРОА, ты пребываешь без сознания, кома самой высокой степени. Но энцефалограмма свидетельствует обратное, мои глаза, кстати, тоже. Ты в сознании, ты адекватен и коммуникабелен. Я верю и ГРОА, и анализу крови, но я верю и своим глазам. И когда культура умрёт, я не знаю. Но она умрёт. Иначе не бывает.

– Оп-са! – сказал я.

– Извини, Марк, но, по-моему, злое шесть на финише выпало тебе. Просто как-то в очень извращённой форме. Утешить тебя? Ты попал в учебники, Марк, у меня три свидетеля. Ты завещаешь мне своё тело? Я с удовольствием тебя вскрою.

– Это шутка, – сказал я, набрав в лёгкие воздуха.

– Это-то шутка, – подтвердил он. – Но только это – шутка. Остальное вполне нет. – Он помедлил. – Комментарии невнятны. Н-ну-с, Байно: истерика будет?

– Не дождёшься. – Я и вправду не собирался. Мало ли что. Подумаешь… Я плавал в поту. Мёртвые потеют? Неизвестно.

– Ты потеешь, – сказал он. – Замечательно… Ладно, извлекаю иглу, закрывайся.

– Главное для врача, чтобы больной пропотел, – сказал я. – Это как-то вас всегда оправдывает. Ладно, Дьяк, не время, не дело. Я весь твой: вердикт.

Он молчал. Принимал решение. Смотрел мне прямо в глаза. Мы почти касались стёклами. Больные часто потеют перед смертью. Старая истина.

– Я не стану тебя отстранять от работы, Марк. Но каждые пять минут жду отзыва. Говори просто: я здесь, порядок, мол. Полномочия тебе я возвращаю, но сам следи за собой – только на подхвате, никаких самостоятельных действий. Без обид, Марк, я боюсь, ты можешь выключиться в любую минуту. Как понял?

– Понял так, – сказал я сквозь зубы. Всё было сказано, не понято вполне, но принято во внимание. Я вышел из «привата».

– Здесь пилот. Врач возвращает мне полномочия первого.

– Здесь врач, подтверждаю. Ошибка удалённого диагностирования. Доверие к первому полное, участие в конкретных работах ограничиваю – на всякий.

Он снова показал мне пальцами «приват». Я щёлкнул.

– Марк, – сказал он. – Как там с тобой дальше будет – не знаю. Но как бы ни было – мне жаль. Безотносительно. Я бы поменялся с тобой.

– А я бы с тобой, наверно, нет, – сказал я то, что думал.

end of file

ввести код

23405

код принят

file 1.2

txt: – понял тебя, принято, – сказал я. – Без спа, не спа, но. Надо работать, Дьяк, двигай.

16.13.03.04.121 UTC – 20.03.01.01 МTC он повернулся, прошёл ограничник, я задраил за ним люк.

– Штаб снова в рубке, контроль работ, группа, отчёт к первому, – сказал, возвращаясь к диспетчерской и принимаясь за работу.

35.15.03.04.121 UTC – 03.04.01.01 МTC к моменту через четыре часа средних по воскрешению «квинты бозе» минимум света звездолёт имел, а конкретные обстоятельства обстояли следующим образом:

Купышта: разэкранил батареи кольца «6» на освещённом альфой борту титана, заклеммил магистраль и прозвонил её, вернулся на борт, завёл успешно стартовавшие преобразователи приёмных аккумуляторных станций 4, 4–1 и 4–2, скинул возникший минимум Ноте на пост контроля для запуска обоймы БВС-011 (испросив разрешения, Нота туда отправилась в 44.14.03.04.121 UTC – 12.04.01.01 МTC) и теперь проводил активный тестинг пас-схемы на энерговоде по штирборту – первый свет уже шёл на пусковую будку ноль третьего «токамака»;

Нота: получив свой свет, запустила три из шести колонок; зарядила, активировала и отправила на корпус два кибер-пасса;

Голя Астрицкий: работал с токамаком-03, готовя его к пуску;

Дьяк: загрузил очередь воздушных брикетов в обменник, доступные ему из поста «воздух» кулера и шторы на главной трассе системы климатизации отграниченного объёма Первой вахты проверил и теперь, как и я, просто сидел-ждал света;

а я: не напрягал врача, каждые божьи пять-шесть минут рапортуя, как оно со мной у меня, не помер ли я, и вообще. Ну и помечал промежуточные на диспетчерской.

Не скажу, не помню, как мне удалось тогда с самим собой договориться, с какими аргументами. События помню поминутно. Мыслей своих и ощущений (после медосмотра) не помню начисто. Не настолько уж был я хорош, чтобы так довлело меня к долгу перед Трассой и Императором, и, даже мёртвый по диагнозу врача группы, я исполнял свой космический долг отречённо до самозабвения. Товарищество? Да. Аргумент. Самообман? Это не аргумент. Шок? А вот это, пожалуй, в точку. Когда отшибает надежду, остаётся не облажаться. Наш, космаческий, шок. «Крути, пока дышишь». «Не отвлекай людей без нужды, и по нужде не отвлекай». И так далее, нуивот.

(Всё это особенно приметно в том свете, что в принципе-то я бездельничал, координируя и размещая поступающую отчётность да напоминая группе расписание работ по пунктам и периодам.)

15.05.01.01 МTC Голя Астрицкий осведомился у Купышты о состоянии работ по распасовке, Купышта заявил готовность, тогда Голя Астрицкий без обиняков вызвал его к токамаку-03 непосредственно. Несколькими минутами позже служба ЭТО официально доложила командованию о готовности запуска реактора. Я приказал им держать готовность, вызвал Ноту и спросил, как там с готовностью средств контроля рабочей обстановки в пределах указанного поля операции. Нота слышалась уставшей, но у неё всё работало. Первичный визуальный осмотр внешнего корпуса киберы почти закончили, явных изъянов не обнаружили. Я выразил ей душевное моё удовольствие, вернулся к Купыште и к Голе Астрицкому и повелел пускать родимого.

Реакция началась в 18.05, к 13.16 UTC «ноль третий» вышел на минимум, а в 28.05.01.01 МTC Купышта испросил у меня разрешения на освещение «Сердечника-16» в отграниченном объёме по распределителю масс первому. ЭТО-второй поддерживал Ивана безоговорочно. Я перевёл врача к ним на пост и дал добро.

В 18.06 у меня в рубке вспыхнуло дежурное освещение. Командирская колонка повела себя очень хорошо, стартовав автоматически. Я устроился за ней, вызвал на монитор пароль-комнату, достал из кармана справа на подушке «капюшона» пакет с набором диск-хранов, выбрал диск-хран с ключом А, вставил его в приёмник и задвинул приёмник в панель. Оборудование рубки погруппно включилось. На стены пароль-комнаты пошли первые данные. Я приказал всем ждать дальнейших, специально для Дьяка отрекомендовался жив-здоровым, просмотрел скопившуюся сводку по энергии и по доступам, удалённо прогрузил пару заевших кранов, сообщил всем моим, что «Сердечник-16» к реанимации интеллектроники готов, вывел в центр экрана Большую Зелёную Кнопку (я всегда делаю так, ритуально у меня так) и большим пальцем правой руки (а я левша) нежно на эту Кнопку надавил.

45.05.01.01 МTC «Сердечник-16» включился (такой толчок; корпус вроде не дрогнул, но толчок явственно ощутился, не знаю уж, каким чувством; толчок, и корабль как бы чуть увеличился, раздался) и мощно заработал на 12 процентов от единицы, то есть загрузка светом отграниченного объёма рабочего для Первой вахты стала у нас стопроцентной. Можно было поднимать давление, греть атмосферу, будить наших.

– Ураретру, девочки! – воркующе произнесла Нота.

– Мы хорошие и добрые космачи, – сказал я по традиции. – Мы любим себя, никогда не сидим без света и тепла.

– Правильно и вовремя сказано! – традиционную же ответку произнёс Дьяк. – И ты, наверное, веришь в сказанное?

– Ну, с теплом пока не горячись, – заметил Голя Астрицкий. – Рано в коридорах греться. Минус восемьдесят на борту, в среднем.

– ЭТО, подстанции на автоконтроль, – сказал я. – Соператор, в рубку, определение места и предварительный опрос пространства на встречных частотах.

– Есть, иду, здесь соператор.

– По расписанию продолжаем работу, здесь Купышта. Я – штирборт и центр, Голя – бакборт.

– ОК. Дьяк, я к тебе на подхват. Задавим коридоры атмосферкой, – сказал я.

– Понял, здесь врач. Обжидаюсь, – ответил Дьяк.

– Какие они сегодня вежливые, – произнесла Нота. – Друг с другом.

– Совместное преодоление трудностей, как известно, облагораживает, – сказал Иван Купышта.

– Я читал, японцы на Земле в знак дружбы вместе мочились с обрыва, глядя на красное солнце в лиловых небесах, – сказал Голя Астрицкий.

– Ты – читал? – сказала Нота. – Где – ты – мог – что-то читать?

– Было дело, – произнёс Голя Астрицкий с некоторой важностью в голосе.

– И в чём мораль? Я имею в виду, проекция японского обычая на ставшие странными отношения наших дуэлянтов значит – что? – спросил Купышта.

– А не заткнуться ли вам, младые? – сказал Дьяк. – Обсудите позже. Хотя бы не под запись.

– Здесь первый, группа, сняли флейм с радио, – сказал я.

Я не стал дожидаться в рубке Ноту и, выйдя в коридор, тщательно задраил за собой люк. Давление на титане если и отличалось в плюс от нулевого, то на копейки, дежурный свет, однако, горел уже и в коридоре, и у шахт, и в распределителе. Только теперь, на свету, я обратил внимание на запыление в незапененных отсеках, довольно значительное. Сумка для «персонала» у меня была, естественно, пуста, и по пути я ловил и складывал в неё мелкий мусом: пластиковый стаканчик, вкладыш к диск-храну, вилку с последними двумя-тремя мотками световода калибром.14… Я двигался короткими сильными рывками, по два-три рывка на ограничник, до агрегатного отсека, где меня ждал Дьяк, от рубки было прямиком по центру около двухсот метров, семь секций. Пятая по счёту секция была казарменной – номера для сменной вахты, здесь по расписанию и должна была первое время отдыхать моя «квинта». Я не испытал удивления, увидев на одной из дверей надпись маркером прямо по покрытию: «Байно». Так кириллическую Б расчерчивал вензелями только Шкаб. Я не стал задерживаться, расшпиливать дверь. Насколько я знал Шкаба, в номере меня ожидал сюрприз – недорогой, но радующий.

Предстартовые тренировки у нас проходили прямо на борту «Сердечника-16»; на два месяца нас тут поселили и гоняли с заклеенными стёклами шлемов по коридорам. Не зря – весь звездолёт слепо на ощупь я, конечно, не знал, но в пределах зоны ответственности «квинты бозе» – как любой из своих пальцев. Пригодилось: в секцию, примыкающую к площадке шлюза агрегатного отсека резерва освещение не поступало, а светильник я, конечно же, с собой не захватил. Но я, умелый, тренированный, да к тому же, вдобавок, почти мёртвый, преодолел препятствие шутя, за вполне штатные минуты. В камере адаптера ДК-9 я столкнулся с салазками, по верхнюю раму гружёнными этэошным барахлом. Салазки двигал сильно перепачканный какой-то сажей Иван.

– Привет, Марк, – сказал он. – Летаешь тут?

– Привет, Иван, – сказал я, принимая передок салазок и направляя его в шахту, которую только что прошёл. Иван громко дышал.

– Где тебя так почернело? – спросил я, сторонясь.

– Да глянул тут одну подпалубу, – ответил Иван, проплывая мимо.

– Порядок?

– Пока да.

– Проходи, я за тобой шлюзану.

– ОК.

– Марк, ты идёшь? – услышал я Дьяка.

– Через минуту.

– Иди прямо в пост «воздух».

– ОК. Нота, к связи.

– Соператор.

– В течение ближайших минут бросай там всё и приготовься к взаимодействию с постом «воздух».

– Есть.

– Что-нибудь положительное можешь нам всем сказать по обстановке?

– Мы там, куда шли. Дрейф незначительный, порядка восьми в секунду. Больше ничего, мальчики.

– И на том спасибо, что мальчики… – проворчал то ли Голя Астрицкий, то ли Дьяк.

Люк поста «воздух» был задраен без дожатия. Я не стал нудить: всё остальное, что тут можно было сделать в одиночку, Дьяк сделал отлично. Агрегат заряжен, пульты контроля системы вентиляции сияли чистой зеленью, а пена была убрана так, будто её здесь никогда и не водилось. Не один я знал, как заметать мусор под ковёр. Контролировать здесь мне было нечего, но я всё-таки проплыл над пультами, осмотрел агрегат, Дьяк сидел на «насесте», держась за луку.

– Всё ОК, – сказал я, подплывая к нему. – А куда ты дел пену?

– Убрал, – с интонацией, обычно сопровождающей пожатие плечами, ответил Дьяк. – Как ты?

– Нормально. Слушай, давай хватит пока, а? Давай подумаем об этом позже. – Выбора так и так нет. Ладно. Командуй.

Я примостился на вторую табуретку, завёл на бёдра скобы.

– Закрепись, – приказал я Дьяку, тот подчинился.

– Внимание, «Сердечник-16». Приготовиться к подаче атмосферы в отсеки. Соператор, доложи готовность к взаимодействию со мной.

– Готова, контроль полный.

– Пара ЭТО, определитесь по местоположению.

– Я ЭТО-один, камера контроля 35–11, центр, секция 11.

– Я ЭТО-второй, на бакборте, подпалуба секции 12а.

– Самочувствие?

Им было хорошо.

– Внимание, «Сердечник-16», обезопаситься от столкновения с незакреплённым оборудованием. Закрепиться всем на подачу давления в отсеки. Доклад по выполнению команды.

– Соператор, готова.

– Первый ЭТО, закинулся.

– Второй ЭТО, минуту… Я готов.

– Второй ЭТО, повтори, неотчётливо.

– Я ЭТО-второй, готов к подаче давления в отсеки.

– Внимание, «Сердечник-16». Старт операции – 05.50. Исполнитель первый с поста «воздух» в паре с врачом при взаимодействии с соператором. Давление посекционно, до половины на секцию, начиная от носа, в отсеки – подать! Тепло подать!

– Первая пошла, – произнёс Дьяк.

– Вижу давление, – сообщила Нота. – Повышение температуры до минус пятьдесят.

– Медленнее с теплом, Дьяк, запаримся в отсеках, – посоветовал Купышта.

– Понял, медленнее с теплом. Поправил. Так, готов к передаче атмосферного контроля на автоматический робот-сервис первой секции.

– Соператор, разрешение, – сказал я.

– Первый сервис готов принять контроль.

– Марк?

– Давай.

– Передан контроль на робот-сервис первой секции.

– Взял атмосферу сервис-раз.

– Вторая пошла, – предупредил Дьяк.

– Не спеши, – сказал я. – Куда ты торопишься?