Читать книгу: «Парадигма», страница 9

– Все дети излечатся? – спросил я.

– Когда как. Мы до сих пор не понимаем до конца, как работают наши заклинания. Надеюсь, исцелятся все, но нельзя быть до конца уверенным.

– Я…

– Давайте оставим слова на потом, – резко перебил старик. – После чуда.

Верзила вместе со своими напарниками двинулся к татуированным, старательно обходя кровати с малышами.

Я тяжело вздохнул, пытаясь не показывать волнения. Весь план полетел к демонам бездны! Кто бы мог подумать, что в обычной обители магов столь много раненных? Этого я совершенно не учел.

– Начинается! – воскликнул помощник настоятеля, показывая пальцем в дальний конец зала.

Спиной к татуированным в один длинный ряд встали маги. Каждый держит в обеих руках длинный, сверкающий золотой посох. На груди испускают слабый алый свет серебряные бляшки с изображениями полулюдей-полуслонов. Верзила, стоящий в центре ряда, принялся что-то шептать на грубом, изобилующим согласными языке, остальные колдуны подхватили его речитатив.

Мое сердце тяжело ухнуло, на миг остановилось, а затем учащенно забилось, эхом ударов отдаваясь в грудной клетке. В животе разлился холод, принялся медленно растекаться по всему телу, словно вместо крови у меня потек жидкий лёд. Тело показалось чужим и непослушным. Я поднес к лицу левую ладонь, не понимая, откуда возникло покалывание в кончиках пальцев.

Надеюсь, я не раскрою себя. Не хватало еще перерезать всю обитель.

Дети, словно управляемые невидимым кукловодом, как один страшно изогнулись в кроватях и завизжали. Их маленькие тщедушные тельца крутит, конечности изгибаются под невообразимыми углами. Желтый свет – свет мертвецов! – вырвался из распахнутых глаз магов, начал растекаться по залу. Яркая вспышка – и всё потонуло в ослепительном сиянии. Лишь многоголосый речитатив божественным гласом врывается в уши, рвет барабанные перепонки, сносит барьер мыслей и оголяет дикий животный страх.

Я едва не закричал от ужаса.

Свет исчез. Всё кончилось быстро, в один миг. Пока глаза привыкали к сумраку зала, я понял – сижу на полу, прижимаясь спиной к холодной стене. Не без труда поднялся, хотя икры сводит судорога.

Старик одарил меня снисходительной улыбкой. Сам он крепко стоит на ногах.

– Сейчас усталость пройдет, господин, – сказал помощник настоятеля. – Поздравляю: вы хорошо держались. Многие на вашем месте кричат и даже гадят в штаны.

– Вы же говорили, что правила запрещают посторонним находиться в целительском зале?

Тот лишь шире растянул губы в ухмылке. Ублюдок. Все вы одинаковые.

Дети на кроватях неуверенно переглядываются, многие из них касаются перевязок, непонимающе трут больные места. Но никто не кричит, не стонет, не трясется от боли. Когда вошел в зал, я приметил малыша со страшно изрезанным лицом. Сейчас же он здоровый: на милой мордашке даже шрамов не осталось. Его яркие голубые глазюхи с интересом осматривают помещение, а маленькие пальчики скользят по толстым милым щекам.

– Сегодня хороший день, – заявил старик. – Все исцелились. Чудо произошло.

Зал огласил детский смех. Я расслабился – план отменяется. Если сейчас попытаюсь захватить обитель, отнять магию, то погибнет слишком много ни в чем неповинных людей. Время, конечно, подгоняет, но смерть малышей… Нет, не могу – нужно найти другое место.

– Так что вы решили, господин? – спросил старик. – Дадите нам десять тысяч золотых талантов или двадцать тысяч?

– Пожалуй, обитель заслуживает тридцать тысяч, – ответил я. – Ждите в ближайшие два дня моего курьера. Он принесет деньги.

– Щедрый подарок.

Даже не представляешь, насколько.

Неужели я опять запутался? Потерял путь? Я в прошлом, в настоящем или в будущем? Мысли привычно разбегаются, как потревоженные в подвале крысы. Бездна демонов! Пытаюсь сосредоточиться. Прочь, прочь переживания! Вот по правую сторону от тропы растут фруктовые деревья. Большие сочные плоды персиков и абрикосов впитали в себя столько солнечного света, что тонкая кожура сейчас лопнет и капли сладкого сока потекут на траву. Вот слабый теплый ветер щекочет кожу. Его нежные прикосновения приносят покой и ясность разума. Вот в голубом небе плывет единственный облачный барашек. Он плывет к высям далеких гор.

Я в настоящем, я в настоящем…

Лица тусклые, сухие, измятые. Одежда у большинства – грязные жалкие обноски. От вони немытых тел слезятся глаза. Злые ухмылки, пустые рыбьи взгляды, желчные фразы, что бросают в спину… В огромной, как океан, толпе нельзя себя чувствовать комфортно. Продвигаясь к центру площади, я толкаюсь плечами, извиняюсь, прикидываюсь своим, бранюсь, дерусь, если надо. Наверное, ничем не отличаюсь от остальных. Перед тем, как прийти себя, измазал лицо и руки грязью.

– Куда прешь? – ругательства сыплются со всех сторон.

– Осторожнее, сучий сын!

– С жизнью проститься хочешь, остолоп?!

– Мразь, я тебе сейчас морду набью!

Измученная толпа ждет начало ежегодного обряда слёз, когда храмовники после долгого скучного служения даруют тысячам голодных городских жителей прощение и излечение от тяжелых недугов. Помимо бедняков на площадь явились богатые купцы и знать – все те, кем так славен Аккарат. Они сидят на резных деревянных стульях под специально натянутым навесом. Наспех сколоченный помост находится в двадцати шагах от них – самый лучший вид на представление.

Я остановился. Отсюда вроде хорошо всё видно, дальше люди толкаются так плотно, что у меня нет шансов пробиться – надают тумаков и просто выкинут. Надо было приходить пораньше. Рядом со мной стоит и прижимает к груди сверток худая женщина. Глаза у неё ввалились, болезненно блестят, кожа сильно обтягивает скулы – вот-вот порвется точно старый пергамент, густые черные волосы собраны в аккуратный пучок на затылке, костлявые руки и плечи изуродованы паутиной синих вен. Замызганная бесцветная туника порвана во многих местах.

– Че уставился? – спросила женщина, нервно качая сверток.

Улыбаясь, я подмигнул. Остальные мои «соседи» – беззубый паренек с копной рыжих волос, едва держащийся на ногах старик и лысый толстяк. В толпе невыносимо жарко, пот стекает с меня ручьями, дышать нечем. Открываешь и закрываешь рот, точно рыба, а воздуха все равно не хватает.

Площадь окружают плотным кольцом дома – конусообразные здания-чудовища с множеством окон и балконов. Побелка на стенах обвалилась, оголяя древние красные кирпичи; позолота на маленьких крышах потемнела и приобрела темно-коричневый оттенок; миниатюрные мраморные скульптуры возле домов испачканы птичьим дерьмом. Давно прошли те времена, когда Аккарат поражал воображение богатством.

Вдали тянутся к небу башни мертвых – легендарные места, где тысячелетиями знать хоронит усопших. На фоне обедневшего города гранитные черные столпы кажутся непоколебимыми и величественными, словно создавали их не люди, а сами боги. Взгляд даже отсюда приковывают огромные причудливые барельефы, изображающие мерзких на вид монстров.

Где-то неподалеку от меня в толпе началась ругань. Голодранцы бросались оскорблениями, припоминали матерей друг друга и сыпали угрозами. Затем началась драка. С моего места ничего не видно, однако, судя по звукам, потасовка разрастается. Не хватало еще, чтобы началась давка из-за двух идиотов! К тому же городские стражники охраняют только знать и купцов. Если что-то начнется…

Протрубили рожки, толпа успокоилась. Повисла абсолютная тишина. Из-за угла дома-чудовища вышла процессия из пятерых храмовников. Золотые мантии ярко блестят на солнце; в глаза бросаются дорогие украшения – алмазные цепочки, кольца, головные обручи. Я приметил красные сапоги из тонкой оленьей кожи – такие стоят как маленький дом. Несмотря на повальную нищету в Аккарате, священнослужители живут богаче некоторых купцов.

Прошествовав на помост, храмовники выстроились в ряд. Их внимательные суровые взгляды окинули разномастную толпу. Многие люди тут же понурились, принялись шептать слова молитвы; кто-то заплакал. Я же едва не рассмеялся: грубый наспех сколоченный помост не сочетался с роскошными одеждами священнослужителей. Дешевый фарс!

Один из седых храмовников с толстым золотым обручем на голове вышел вперед и вскинул руки. Его властный голос громогласным эхом прокатился по площади:

– Баамон велик, ибо он проглотил наш мир!

Тишина стала абсолютной.

– Тысячи лет прошли с того момента, когда первые люди, созданные из глины и воды, прятались в священных горах Юшмандр от мерзких страшных чудовищ, что населяли землю! И если бы не милость богов, мы бы не стояли сейчас здесь! Если бы мудрейший Баамон не ниспослал нам царицу Жаатру, мы бы не построили город и не защитили своих детей! Нас бы сожрали, изгрызли, порвали, растерзали! Очистите мысли от дурных помыслов, ибо начинается обряд слез!

Храмовник поначалу говорил тихо, но постепенно его голос становился всё громче. Нахмурившись, я постарался сохранить образ этого человека у себя в памяти. На вид ему пятьдесят, жилист, седина давно посеребрила коротко стриженные волосы. Держится как воин, а не книжный червь. Спина прямая. Лицо же… что-то с ним не так. Дело в глазах… Словно бездонные черные провалы, белков совсем не видно.

– Сегодня мы собрались здесь, чтобы почтить память предков! – воскликнул храмовник. – Слезами смыть боль их душ! Забудьте про все насущные дела, забудьте про все страдания, забудьте про разницу между нами – сейчас мы равны. Богатые и бедные, здоровые и калеки. Почувствуйте связь! Откройтесь!

Тысячи невидимых иголочек закололи мою спину. Волосы на голове зашевелились, по телу прокатилась горячая волна. Неужели кто-то колдует? Нет, я бы почувствовал.

– Мы – жалкие и ничтожные в глазах могучих сил! – надрывается священнослужитель. – Нас легко растоптать! Войны уносят наших детей, отчего горе родителей становится столь невыносимым, что они начинают пить хмельную воду! Наши матери и отцы погибают от черных хворей. Наши мужья и жены становятся жертвами эпидемий, что каждые десять лет выкашивают сотни тысяч людей. Но спасение есть! Оно прячется в вере. Боги не оставят нас! Всегда, в каждый миг бытия они помогают нам, дарят счастье, его нужно просто взять – только протяните руку!

С каждым брошенным, точно булыжник, словом храмовник становится всё больше и больше, его руки испускают слабое золотистое свечение, а с кончиков пальцев срываются искры – они медленно падают на помост и исчезают, не причиняя вреда деревянным доскам.

Я нахмурился сильнее, окинул толпу. На площади собралось не меньше десяти тысяч людей, и все благоговейно смотрят на пятерых священнослужителей и жадно ловят каждую фразу седого.

– Боги любят вас, люди! – надрывает горло храмовник, гордо вскинув голову. – И отец сущего Баамон, и великий змей Виистеп, развоплощенный Сипуун, и многоликий Теетоп, и дух Бронзовой Царицы Жаатры, и многие-многие другие – все они видят, как вы страдаете и жаждете поскорее попасть к ним! Страшные болезни и страдания пожирают всех нас! Но спасение есть! – Храмовник ударил себя в грудь. – Оно в наших сердцах, в пламени наших душ! Каждый из нас по отдельности не стоит ничего, но вместе мы сила!

Каким образом вокруг седого горит золотистый ореол? Сила убеждения? Наркотики? Я ел что-нибудь перед тем, как пошел к площади? Несколько персиков, купленных на рынке…

Напряженное гневное лицо храмовника разгладилось, появилось выражение невероятной печали. Он после нескольких мгновений абсолютной тишины продолжил речь:

– Давайте прочтем молитву и начнем обряд слез. Вы ждали этого мига целый год, и вот он пришел. Боги спустились к нам, они в толпе. Чувствуете легкость и умиротворение? Чувствуете, как сердце радостно бьется в груди? Чувствуете присутствие Силы? Оставьте переживания и боль в прошлом. Чудеса рядом!

Он вскинул руки к людям, и золотистый орел вокруг него сменился на ярко-фиолетовый.

Позади меня словно встало циклопическое существо. Я вздрогнул, ощутил не только его присутствие, но и изливающуюся могучую силу, способную в миг превратить в пыль, в ничто. Мое сознание съежилось.

– Кто первым вступит на помост? – спросил седой. – Кто больше всех жаждет искупления? – Он принялся смотреть в лица толпы. – Ты? Ты? А может, ты? Вижу, вижу боль, но её сможет выдержать любое человеческое сердце. Мне нужен тот, кто устал, тот, кто сохнет душой…

Вдруг его взгляд остановился на мне. Целую вечность священнослужитель, не моргая, смотрит на меня. Его губы растянулись в широкой, хитрой улыбке.

А затем он перевел взор.

– Во-о-от! Чувствую страдания! Вижу израненное сердце! Как же можно жить с такой невероятной ношей? Нет, нет – боги не потерпят подобного! Они говорят: поднимись на помост и преклони колени перед слабым старым служителем! Прошло время слез, сейчас наступит чудо! Ничего больше не бойся, ведь тебя заметили!

Худая девушка со свертком рядом со мной встрепенулась, склонила голову. Не знаю как, но люди, окружающие её, – в том числе и я! – поняли, к кому обратился храмовник и расступились перед несчастной. Та, дрожа и всхлипывая, направилась к помосту.

– Иди же ко мне, милая, – принялся подбадривать её седой. Его голос эхом разлетается по площади. – Не бойся слез, ибо они смывают старую корку разочарований. Все беды позади. Теперь в будущем – только радость и яркий свет внутри. Впусти жизнь в себя. Боги – ты можешь себе представить? – умоляют тебя перестать бояться. Они рядом, они внимательно следят. Всё хорошо, милая.

Девушка, как мне показалось, идет целую вечность. Её худая нескладная фигурка дышит страхом. Чем ближе она к помосту, тем больше сутулится, словно тяжесть многолетней боли давит на спину неподъемным булыжником. Люди, возле которых идет мимо, кладут ей ладони на плечи, бросают в спину можжевеловые веточки, пытаются подбодрить добрыми словами. Толпа ведет себя иначе, чем в самом начале обряда – злые, омерзительные мужчины, женщины, дети, старики изменились. Их лица светятся счастьем и покоем; даже грязь и обноски воспринимаются по-другому.

– Ты прелестна, – сказал храмовник, по-отечески улыбаясь. – Ближе, подойди ближе…

Безмолвно плача, девушка поднялась на помост, опустилась на колени в двух шагах от седого, прижала к груди сверток, точно последнюю ценность в жизни. На щеках блестят грязные дорожки от слез, в волосах путаются оливковые листья. В странном фиолетовом свете она действительно выглядит прекрасной: ушли черные круги под глазами, синие вены больше не видны под кожей. Худоба показалась привлекательной.

– Как твое имя? – спросил храмовник, нежно гладя девушку по голове.

– Сай…

– И сколько же тебе лет?

– Ше… шестнадцать.

– Хорошо, Сай. А ты дашь посмотреть, что в твоем свертке?

– Я… я не могу…

– Я прошу тебя – боги просят! Позволь взглянуть. Обещаю: ничего плохого не случится.

Та тяжело вздохнула и медленно протянула сверток.

– Умница, Сай. Ты как цветущая роза, как восход в ясный день, как звездная ночь. И мне нравится твой запах – смесь яблок и мёда. Да-а-а, в тебе много жизни, много воли. Со мной ты в безопасности. Слышишь голоса? Это боги общаются с тобой.

– Да, господин, слышу…

– Я не господин, милая Сай. Лишь проводник.

Он раскрыл сверток и протянул к толпе, чтобы все могли в подробностях разглядеть его. Люди разом ахнули, кто-то из женщин и стариков громко заплакал. Я стиснул зубы. В свертке – мертвый ребенок. При виде синего сморщенного тельца всё внутри сжалось, а горло стянул невидимый обруч. Ввалившиеся глаза, раскрытый беззубый рот, в котором даже с моего расстояния видна черная плоть языка…

Седой нежно погладил тыльной стороной ладони восковой лоб малыша, глаза наполнились слезами – как и у всей толпы. Затем он дрожащим слабым голосом обратился к людям:

– Нельзя передать словами ту боль, что все мы сейчас чувствуем. Перед нами – ужаснейшая несправедливость. Мать стоит на коленях и плачет, умоляет, требует! Уверен, она проклинает богов, спрашивает себя: почему не она? Почему он? Чем заслужил столь суровую кару? Ведь он даже не вкусил этой жизни, чистая душа пропала, стала частью страшного плаща богини смерти. – Седой гордо выпрямился. – Но хватит попусту нам сотрясать воздух! Настал миг обряда! Сами боги признали свою ошибку!

Он начал медленно качать сверток и что-то неразборчиво шептать. Священнослужители, до того молчаливо стоявшие в стороне, окружили его, опустились на колени. Солнце точно увеличило яркость, распухая на глазах. Птицы, сидевшие на крышах домов, с громким хлопаньем крыльев и криками вспорхнули черной тучей. Я ощутил, как по телу разлилось приятное тепло. Мне стало хорошо, уютно, спокойно, будто оказался в старом знакомом месте, где всегда рады. И без того счастливые лица людей осветились широкими улыбками.

– Именем Баамона, проглотившего этот мир, – громогласно начал перечислять храмовник, раскрывая сверток с мертвым ребенком, – именем Фаарона, ястребиным взором способным проникать в глубины наших душ, именем Джуумон, навечно сидящей в высокой башне, где длинными пальцами перебирает нити судеб… Приказываю: вернись, младенец! Открой глаза! Пусть жизнь вновь наполнит тебя! Мать ждет!

Я ожидал яркого шумного представления, характерного для магического действа, – с энергетическими лентами, плясками световых искр, дрожанием воздуха и вскипающими камнями. Но всё произошло быстро, тихо и незаметно. Я лишь моргнул – и в свертке оказался здоровый ребенок. Тишину площади нарушил громкий детский плач. Этого просто не может быть!

– Чудо, чудо, чудо… – зашептала толпа. – Смотрите, как он прекрасен… Какой милый мальчик… Пусть благословенны будут боги…

Я всмотрелся в младенца, пытаясь найти несоответствия, понять, где меня обманули. Вместо сморщенной мертвой плоти – здоровая белая кожа. Огромные глаза яркой блестят и непонимающе глядят в небо, пухлые щечки так и пышут здоровьем, маленькие милые ручки хватаются за одежду храмовника, а рот кривится от недовольства.

Мать замерла не в силах пошевелиться.

– Возьми дитя, – сказал седой. Он из гиганта вновь стал самим собой, а сияющий фиолетовый орел вокруг его фигуры исчез. – Боги исправили свою ошибку – больше ты никогда не будешь страдать.

Он протянул ей пищащий сверток.

Толпа заликовала. Многие принялись обниматься, хлопать друг друга по спинам. Пришедшие сюда грязные недовольные оборванцы преобразились – их распирает от счастья, они делятся радостными улыбками, танцуют, взвывают к богам. Словно людей подменили. Даже чопорная знать стала вести себя иначе: пропала спесь, больше никто не бросает надменные взоры в толпу. Я мысленно пожурил себя за то, что, когда пришел на площадь, навесил ярлыки на всех этих мужчин, женщин, детей и стариков. Будто бы выше их, а они – лишь грязь.

В тот момент я понял: вера – вещь необходимая. И делает жизнь правильнее, ярче.

Женщине с ребенком служки помогли спуститься с помоста, посадили на специально подготовленное резное кресло рядом с вельможами – те принялись что-то радостно втолковывать опешившей от свалившегося счастья матери.

Обряд слез продолжился.

Неужели я опять запутался? Потерял путь? Я в прошлом, в настоящем или в будущем? Мысли привычно разбегаются, как потревоженные в подвале крысы. Бездна демонов! Пытаюсь сосредоточиться. Прочь, прочь переживания! Вот по правую сторону от тропы растут фруктовые деревья. Большие сочные плоды персиков и абрикосов впитали в себя столько солнечного света, что тонкая кожура сейчас лопнет и капли сладкого сока потекут на траву. Вот слабый теплый ветер щекочет кожу. Его нежные прикосновения приносят покой и ясность разума. Вот в голубом небе плывет единственный облачный барашек. Он плывет к высям далеких гор.

Я в настоящем, я в настоящем. Реальность постоянно ускользает от меня. Она – мой злейший враг. Стоит хоть на мгновение расслабиться, перестать контролировать происходящее, как привычный мир рассыпается на тысячи острых осколков. И попадаешь в запутанный лабиринт, где одни события сменяются другими. Выхода нет. По крайней мере, его очень сложно найти. Сейчас ты идешь по фруктовым садам, направляясь в пустыню к кочевникам, а через миг – скрежет металла, крики, боль, армии сталкиваются друг с другом, рассыпаются искрами клинки. Страх и непонимание обрушиваются на тебя, точно камнепад в горах. Уходите, воспоминания! Я сейчас занят…

…Раскачиваются на стволах мертвых деревьев повешенные. Их черные лица – точно плохо вылепленные маски…

…Город, взятый в осаду. Гниющие пахнущие тела повсюду. Идти приходится осторожно – можно ненароком поскользнуться на луже крови. Везде преследуют голодные глаза, но ничем помочь нельзя, поэтому я игнорирую тощих детей с вздувшимися животами, умирающих матерей, потерявших себя защитников города. Скоро все начнут есть друг друга…

…После окончания войны эта женщина взяла девятерых сирот на воспитание. На многих из тех детей было больно смотреть – кожа да кости. К тому же всевозможные кожные болячки, вши… Теперь они пышут здоровьем, крепкие, сильные. Я сижу с ними за одним столом и не могу поверить, что любовь всего лишь одной женщины смогла сотворить подобное чудо. Девять спасенных жизней. Девять счастливых ребятишек.

…Я наблюдаю за парнем на далеком холме. Отсюда он кажется совсем маленьким и незаметным, точно муравей. Медленно, с огромным трудом тащит очередного мертвого солдата к свежей выкопанной могиле. Я сразу понял: он похоронит их всех, никого не оставит на съедение воронам. Подвиг, который наверняка останется неизвестным. Один парень. Сотни мертвецов…

Круговерть хорошего и плохого. И всегда – всё яркое, особенное. Клейма в мозгу.

Чаще всего я это уже все пережил.

(Хватит!)

Иногда кажется – столько боли нельзя вынести одному. Но другого выхода нет.

Я никогда не умру.

Буду жить вечность.

Однако память подводит всё чаще. Многое хочется забыть, стереть, выбить. Жизнь полна страданий! Зачем мне раз за разом через это проходить?

Собраться. Надо собраться.

В каком я сейчас времени? В прошлом, в настоящем или в будущем?

Воздух сухой и горячий, словно вдыхаешь огонь. Легкие разрывает от боли, глаза слезятся. Пришлось опуститься на колени и опереться одной рукой о землю – ладонь тут же закололо от жара. Стараясь не потерять сознание, я огляделся – и тут же покрылся липким потом от страха.

Весь видимый горизонт занимает тварь невероятных размеров. Длинные костистые руки касаются черных туч, лицо-череп пялится на поблекший диск солнца, челюсти раскрыты в беззвучном крике, мощная грудь, в которой тут и там видны кровавые раны, двигается тяжело. Нижнюю часть тела не рассмотреть: циклопическое чудище по живот закопано в серой магматической земле.

Я застонал – сейчас передо мной открылось будущее. Я уже был здесь сотни раз. Вот в алых, как кровь, небесах разыгрывается страшное представление: поднятые заклятием люди, крича от ужаса и боли, летят в сторону далекого горизонта. Они точно черные пятна, точно гангренозная кожа. Я, боясь моргнуть, до рези в глазах смотрю за их страданиями. Вот возле громад гор, чьи пики гордо возвышаются над умирающим миром, закручивается смерч. В серых потоках воздуха летают деревья и огромные валуны. Изредка нутро этого противоестественного вихря ярко вспыхивает молниями, гремит, будто сталкиваются божественные наковальни.

Мир мучительно умирает, стонет от бесчисленных ран.

Пахнет пеплом и гарью.

Руки сами тянутся зажать уши, лишь бы не слышать протяжные возгласы… кого? Я тяжело поднялся с колен и направился к краю горного склона. Внизу передо мной развернулась необъятная равнина. Некогда прекрасный лес превратился в выжженную пустыню – лишь на нескольких сухих и корявых деревьях догорают последние огоньки. Из земли лезут бесформенные уродцы – это они стонут. Их торчащие огромные головы, точно пни, занимают всё видимое пространство. Широкие – от уха до уха, – рты с толстыми черными губами по-рыбьи открываются и закрываются, морщинистые лица корежит от нечеловеческой ярости, бельма больших глаз отбрасывают неестественные блики. Твари, как черви, пытаются вылезти из земли, но у них это пока не выходит.

Мне нужно вернуться обратно….

Гигантский монстр-скелет на горизонте дотянулся до солнца, и плотная, вязкая тьма с редкими мерцающими отсветами в черно-красных небесах пожрала мир.

Я сделал несколько шагов назад, обернулся, зная, что сейчас будет. Один из больших горных валунов подернулся рябью, словно поверхность озера после того, как в неё бросили камень. Валун стал прозрачным, и я увидел открывшийся портал в иной мир. Из камня, визжа и брызжа слюной, полезло мерзкое существо – непонятное нагромождение тонких костей, алых глаз с вертикальными зрачками и клацающих челюстей. Многочисленные лапы, оканчивающиеся загнутыми острыми когтями, раздирают истончающуюся оболочку, разделяющую наш мир и чужой. За тварью я разглядел колкое сияние плевков-звезд, черноту ночного неба и ирреальный свет чужих солнц.

Моя ладонь сама легла на рукоять меча за спиной. Клинок беззвучно покинул ножны. Я встал в боевую стойку.

Этот бой уже происходил – десятки, сотни раз. Порой мне сносили голову, перегрызали шею, ломали все кости. Но всегда я выходил победителем, ибо нельзя убить того, кто бессмертен. Но тварь об этом не знает.

Наконец, тонкая прозрачная оболочка, разделяющая наш мир и чужой, исчезла, и костяное чудовище, рыча, бросилось в атаку. В моей голове тут же закричали детские голоса – надрывно, громко, жалобно. Таким образом враг попытался подавить мою волю, но этот фокус мы уже проходили.

Я ушел от массивной лапищи и стремительно атаковал. Длинный тонкий клинок задел бок чудовища, оставив после себя глубокую борозду, сочащуюся густой черной кровью. Затем, доверяя инстинктам, я отскочил в сторону. Раздалось громкое клацанье зубов над самым ухом. Еще бы миг – и в мерзкой пасти моя голова лопнула как перезревший плод.

Тварь недовольно завизжала, затопала, ее горящие яростью глаза не отрываются от меня, оценивают. Я, вновь встав в защитную стойку, позволил себе растянуть губы в ухмылке.

– Откуда ты явилось? – спросил шепотом. – И что вообще происходит?

Вместо ответа существо прыгнуло на меня. Не задумываясь, я молниеносно вскинул клинок, резанул по чему-то твердому. Массивная костяная туша заслонила собой весь мир, затем врезалась в меня. Ноги оторвались от земли, и я кубарем покатился по камням, несколько раз больно ударившись спиной. Как только меня перестало кидать из стороны в сторону, я с огромным усилием поднялся, осмотрелся. Удивительно, но мой единственный удар оказался смертельным – тварь лежит без движения, десятки её глаз остекленели.

Но долго отдыхать не пришлось: из открытого портала-валуна полезло новое чудовище…

Сердце стучит как у загнанного зайца, тело бьет мелкая дрожь, а по спине скользит холодная ящерка ужаса. Сжимая кулаки, я вновь и вновь повторяю себе: всё прошло, прошло, этого больше нет. Когда-нибудь оно повторится, но не сейчас. Пожалуйста. Хватит. Успокойся. И сосредоточься на том, что видишь. Фруктовые деревья, сочные плоды персиков и абрикосов, чистое голубое небо, далекие выси гор… Никаких циклопичных мертвецов, тянущихся к солнцу, никаких мерзких голов из земли и костяных уродцев.

Я до боли в легких вздохнул полной грудью, наслаждаясь приятным теплым воздухом. Вот так! Ты сейчас здесь, в настоящем – и больше нигде. Но мысли – ужасные, настойчивые, крикливые мысли! – не дают покоя. Откровение случится. Скоро. А я вместо того, чтобы его остановить, борюсь со временем, пропадаю то в прошлом, то в будущем. Привычные мои методы больше не работают…

Хватит.

Всё.

Сейчас ты там, где нужно.

Сосредоточься на важном. Это помогает.

Я посмотрел на свои руки в перчатках. Мне хватит сил остановить Зло. Иначе быть не может. Сколько раз до этого получалось? Да всегда. Моих способностей хватит, чтобы противостоять хоть всему миру, а бессмертие подкрепляет уверенность в этом. Ведь стоит снять перчатку и коснуться кожи любого человека – и вся его жизнь пролетит перед глазами. Рождение, детство, юность, взросление, старость и смерть… Люди – раскрытые книги. Они не могут меня удивить. Частенько, вбирая в себя жизнь чужого человека, я предотвращал страшные войны, убивал будущих насильников, убийц и тех, кто мог ввергнуть этот мир в пучину хаоса. У меня получалось так тысячи лет!

Но в какой-то момент появилась угроза пострашнее, чем лишившиеся разума цари.

Откровение.

Видения из будущего живописно показывали мне, как всё, что я люблю, сгорает в пламени. Я касался людей, пытаясь разглядеть в их наступающей судьбе подтверждения глобальной катастрофы, но ничего не видел. И поэтому посчитал себя безумным и на долгие годы скрылся в горах Юшмандр. Видения никуда не делись. Начали терзать мое сознание. Наконец, сдавшись, я принял всё на веру и начал обдумывать, что же послужит причиной конца всего и как это остановить.

Какие силы должны появиться, дабы превратить привычный мир в абсолютный кошмар, населенный невообразимыми уродами? Ответ, как мне думается, на поверхности: всё дело в магии. Долгие тысячелетия люди копят знания, способные вызывать смертельные песчаные бури, нескончаемые дожди и изрезающие не хуже острых лезвий ветра. С каждым годом чародейство становится всё искуснее и смертоноснее. И я уверен: наступит момент, когда нечто ужасное, опасное, страшное вырвется на свободу и погубит мир. Оно будет магической природы!

Чем больше я размышляю над этим, тем сильнее убеждаюсь в своей правоте. К тому же есть уйма косвенных доказательств. Например, если я коснусь любого крестьянина, горожанина, царя и многих-многих других, то увижу всю их жизнь, но стоит мне дотронуться до колдуна, то ничего, кроме невнятных видений, не разгляжу. Магия делает законы мироздания непостоянными, зыбкими. Где гарантия, что люди, которые управляют школами, смогут контролировать знания и дальше? Человечество даже не понимает – оно на грани вымирания.

Мне ничего не остается как вмешаться. Я обязан отнять магию, должен её контролировать. Потому что себе я доверяю в отличие от всех этих Пророков и Великих Ясновидцев. Признаюсь: мне стоило огромных усилий пойти на решительные меры. Мой новый выбранный путь полон смертей и разрушенных судеб. Стертые с лица земли школы, храмы, убитые колдуны и их служки, сожженные библиотеки… Искренне жаль тех, кто пострадал и пострадает. Однако иного выхода нет. Колдовство будет проходить через меня. Я решу, кто достоин изучать древние священные парадигмы, а кто умрет.

Откровение близко…