Love International

© Солоух С., текст, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

В траве сидел кузнечик.

Песенка

Все персонажи, организации, события в этой книге вымышленные. В реальной жизни никогда не существовавшие и не происходившие. Связей, совпадений и подобий нет, а если кажутся и представляются, то это морок и галлюцинации. Отгоняйте.

Глава 1

Александра Людвиговича Непокоева кормил язык. Что, казалось бы, можно сказать обо всех и каждом. В любой голове, какую ни возьми, красный пестик во рту мнет и мешает пищу, делая процесс ее засасывания и заглатывания пищеводом более или менее безболезненным. Не в этом диво. Диво в том, что в ротовой полости Александра Людвиговича красный кусочек мясца был еще и тычинкой. Органом, придающим вкус и аромат не входящему потоку, а исходящему. Насыщающим слова и речи цветом и ароматом. Благоуханьем смысла или бессмыслицы. Впрочем, благоуханием чего именно и конкретно, не так важно, главное, что возвращалось это испущенное, невидимое и неосязаемое, достатком вполне материальным. Благодаря своему языку, постоянной подвижности пары каких-то шести-семи сантиметров легких, как мышка-норушка, мышц, и только-то, жил Александр Людвигович Непокоев гораздо лучше, чем многие иные люди, напрягающие каждодневно целые метры, десятки метров кровью напитанных и жилами опутанных волокон всего своего тела. Да-да, носил А. Л. Непокоев отличные ботинки, галстуки и пиджаки, неторопливо, всегда в уютной обстановке ел пищу от шеф-поваров и путешествовал. Много и с комфортом ездил. По миру и стране.

Он был счастливым человеком, но при этом не забывал, никогда не забывал, что сделал его таким и делает один лишь труд. Упорный и ежедневный, систематический и самоценный, кипучий, деятельный, расчетливый и целесообразный, тот самый, что постоянно возобновляет дары жизни и судьбы: приглашения на лекции и фестивали с полным пансионом и проездом за счет организаторов, почетное амплуа ведущего и распорядителя интеллектуальных мероприятий – сезонов, салонов, конкурсов и презентаций с последующим и параллельным доступом к источникам их финансирования, а также завидное положение эксперта-консультанта по всем вопросам культурного времяпрепровождения и образовательного досуга – в общем, все то бесконечно рафинированное, изящное и креативное, что в результате приносит человеку хорошие ботинки, галстуки и пиджаки, а также пищу и напитки в стильной посуде хороших ресторанов.

Короче, труд, труд и только труд, который предполагает как интегральную и обязательную часть – разминку, тренировку и сосредоточение перед своей прекрасной, уже собственно производительной и праздничной, словно долгожданная дефекация, фазой. Вот почему всякий день жизни, едва проснувшись, еще лежа под одеялом, глаза не разомкнув, Александр Непокоев начинал с разогрева и разминки своей рабочей лопаточки, лизунчика и лопотунчика, всю ночь бездельничавшего, лениво размокавшего и сладко опухавшего в тесном убежище между двойной подковою зубов и низким сводом нёба. В юности делал это Саша Непокоев шумно и неэкономно, обильно уснащая действие рыгательными, полоскательными и харкающими звуками; с возрастом пришла мудрость, и ныне, у зрелого А. Л., процесс тек в полной тишине, без прежней расточительности и размаха, но с большим объемом и разнообразием пусть мелких, но быстрых, беличьих движений.

Отказ от грубой и физической стимуляции, столь свойственной средствам и методам, ассоциируемым с ЖКТ, этой банальной гидры с ухватками и видом пресмыкающегося, произошел за счет полета – подключения и активизации воображения. Лежа под одеялом, в потемках, не шевелясь, не открывая глаз, Александр Людвигович мысленно представлял себе фелляцию. И это было совсем нетрудно и даже приятно, стоило лишь вспомнить, что стипендиально-грантовая деятельность ЛГБТ-сообщества в разы размахом, широтой и щедростью перекрывает все жалкие потуги, ручейки и крохи, что капают время от времени от натуралов. Сравниться могли лишь только еврейские культурно-просветительские программы, но и это при должной художественной подготовке, кругозоре и желании с фелляцией легко соединялось. Поскольку из ножен выхваченный, готовый к действию репродуктивный орган здоровой, как необрезанной, так и особи мужского пола по виду – вполне себе товарищ в кипе, хоть и без пейсов. В общем, прекрасный образ, прекрасный получался, с какой ни глянуть стороны. Во всяком случае рабочий.

И вот под одеялом, в полутьме, не размыкая глаз, лишь рот открыв навстречу дню, призывно и гостеприимно, начинал Александр Людвигович движенья острым, пурпурным кончиком языка, потом бугристой спинкой, стараясь равным образом нагружать ее розовые, нежные половинки по обе стороны медиальной борозды, и далее, далее с постепенным подключением толстой и сизой, как морж, спинки, вперед и вверх, вбок и вниз, возвратно-поступательно и ударно-вращательно, гоняя кровь, смягчая ткани, волною активируя сосочки и листовидные, и грибовидные, и луковичные, ответственные за все на свете ощущения и ориентацию в этом прекрасном мире съестного и носильного, а равно и духоподъемного. О боже мой. И миг, когда всеобщая гармония синхронности и согласованности уже дышала нежно в темечко теплом и легкою волною жара, уже шла от впадин паховых к ключичным, Александр Людвигович сделал ошибку. Он приоткрыл глаза. И вдруг увидел, что на него внимательно и не мигая смотрят.

Да, обозревают. Уставились с соседней, с правой стороны фрегатным, парусным сатином столь романтично тут сглаженного, а там вздыбленного ложа. С подушки, полной нежности и пуха, Александра Л. Непокоева безжалостно сверлят зрачки… И нет в этих бездонных колодцах понимания, а только тьма – жажда, желанье и жадность. Уверенность, что труд, который предполагает как интегральную и обязательную часть – разминку, тренировку и сосредоточение, не должен быть напрасным. Общественно полезным должен быть и созидательным. И затвердевший было, окрахмалившийся в штиле ночи сатин затрепетал, флагом взметнулся на правой стороне широкого лежбища, молнией сверкнул, и на ключицы Александра Людвиговича накатил жар не воображаемый, а натуральный, доменный, печной, горячих женских чресл. С присущим им и весом, и объемом.

– Ну, Ася… – попытался было стремительную амазонку урезонить Александр.

– Ешь, – лаконично приказали сверху и так решительно надвинулись, что на какое-то мгновенье не только затопили рот и нос нежно трепещущей плотью, но даже входы в голову через ушные раковины несколько перекрыли теплою массой бедер.

Спасенья не было. Работа в этот день началась у Александра Людвиговича немного раньше того часа, в который ему назначил встречу очередной заказчик и клиент. А может быть, кто знает, со временем и щедрый спонсор. Конечно, если не дать ему уйти. Не упустить!

Два дня тому назад на идеально гладком яблочном экране, который представлялся не чуждому поэзии любимцу муз Александру Людвиговичу то скейтинг-рингом для дюймовочек, то омутом, где золотые рыбки вальсируют во тьме, высветился незнакомый номер. Он не был похож на те особые, змееподобные, с обилием нулей или синхронно повторяющихся чисел, которыми от дел и мыслей отрывают занятого индивидуума спецпредложения «Билайна» или же Сбербанка. Номер был ничем не примечательный, обычный, бестолковый, человеческий, и Александр Непокоев ответил. Мазнул теплым по холодному. Пальцем по стеклу.

– Ал-ло…

– Александр Людвигович? – тотчас же отреагировал телефончик. Да. Поинтересовался скорее с твердой уверенностью, чем с неясной надеждой.

– Это я, слушаю вас внимательно, – отозвался Александр Непокоев своим слегка собачьим, но с неожиданно приятными низами тенорком. Отчего могла возникать даже какая-то вальяжность, музыкальность в те благостные минуты, когда его обладатель с легким интонационным ударением, ясно и четко озвучивал без торопливости и спешки каждую гласную.

– Ал-ло…

– Да, да. Это компания «Лав» вас беспокоит. «Лав Интернешнл».

«Эх. Зря повелся. Все-таки промоушен. Реклама, да еще чего-нибудь совсем уже беспонтового, – с неудовольствием поморщился Непокоев, – какой-нибудь подпольный досуговый сервис или онлайновая сеть магазинов с гаджетами для взрослых при штаб-квартире в Южном Бутове. Мошенники. Но почему с этим ко мне? Лично и персонально? Где наследил? Когда?»

– Как, как? Лав? Да еще интернешнл? – регистр молниеносно меняя на чисто песий, саркастический, рваный, кусающий, совсем не музыкальный, стал с места разгоняться Александр Людвигович, стал набирать обороты, чтобы какой-нибудь разящей наповал ремаркой, которая должна была вот-вот родиться на языке, убить. Убить – и номер в бан. Вечная блокировка.

– Да, да, – между тем все с той же механической невозмутимостью, не ускоряясь и не замедляясь, все так же уверенно и веско продолжали что-то разматывать в трубке, – «Лав Интернешнл Инк» – крупнейший мировой производитель оборудования для добычи нефти и газа. Московский офис. Вам сейчас удобно говорить, Александр Людвигович?

«О боже! – в этот момент буквально поперхнулся продюсер и куратор, директор креативный и эксперт литературный. Ему обдало холку холодом, кипяточком обожгло изящный круп, он чуточку пригнулся и несколько осел, как человек, лишь чудом, лишь случайно не обронивший в унитаз общественной уборной билетик лотереи, сорвавший сумасшедший, невиданный джекпот. – Крупнейший… мировой… нефти и газа… Какой пассаж! Какой пассаж!»

– Но лав при чем тут, лав? Эл, оу, ви, и? Все верно? Так? – еще слегка подлаивая, подвизгивая, еще с обидой и досадой, еще не окончательно поверив в счастье и удачу, и оттого никак не обретая нужной, моменту приличествующей и отвечающей певучести и медоточивости речи, мягких низов, спросил Непокоев.

– Все так. Все верно. L… O… V… E… – любезно подтвердили с той стороны эфира. – Это фамилия основателя нашей компании. Рональда Реджинальда Лава. Не будет ли у вас времени, ну, скажем, в эту среду, да, в среду, для встречи с нашим американским вице-президентом мистером Биттерли и управляющим русским бизнесом господином Пешковым?

И впрямь пассаж. Какие новые горизонты! Восьмидесятый, может быть, а то и сто восьмидесятый уровень! Ведь кого только за долгие годы счастливой и плодотворной жизни не доил Александр Людвигович. Большие издательские дома и крупнейшие благотворительные фонды, известнейшие университеты и знаменитейшие ресторанные сети, отдельных ценителей прекрасного из русского списка «Форбс» и мелочь краудфандинговую, даже родное государство, строгую мать, и ту ему случалось обирать под соусом общественно-образовательного интереса, но нефть… черное золото само впервые ему в руки шло. Это почище будет всех, вместе взятых, православных ТВ-каналов художественного воспитания, в которые его, Непокоева, на днях пытались втянуть друзья и коллеги на ниве культурного кураторства и просветительской активности – Ваган Айрапетян и Марек Шнеерзон. Да, нефть!

Жаль, Ася вот только не понимает, как важно Александру именно сегодня быть свежим и благоухающим всеми лилиями света, а не ее, Асиной, сардинно-шпротной розой. Увы, увы, не понаслышке, на своем уже довольно продолжительном опыте, знал Александр Людвигович, как будет сложно отогнать острый, прилипчивый душок, консервную ноту с кардинальских усиков-стрелочек и мушкетерского волосяного клинышка – его собственной миниатюрной писи под нижней губой. Шампуни лучших марок, что устраняют все, что только пожелаешь, – и ломкость, и сухость, и перхоть любой застарелости и жирности, – и те порою пасовали перед стойкостью и въедливостью Асиного уксуса. Эликсира неутолимой страсти. Густого и обильного. Но что поделать, Ася Акулова, автор романов и стихов, изящнейшее существо с локонами Мальвины и талией не шире, не объемней бритого зада пуделя Артемона была ровно на двадцать три года младше Александра Людвиговича, и слабину он дать никак не мог. А уж его язык, главная, важнейшая и самая развитая часть его тела, тем более.

Ну и не оплошал. Ася, заходясь от электрических волн, от перетоков высоковольтной крови и встречного гальванического сокращения жил, прежде чем обмякнуть, повалиться головой вперед и плоским мокрым животом перекрыть кислород Александру Людвиговичу, таким ароматическим прощальным спазмом одарила, что не только кокетливые щеточки у губ ему предстояло теперь стерилизовать, но и волосы. Долго и тщательно промывать гриву, роскошную шевелюру, обильную и долгую, до плеч, как у героев А. Дюма, бретеров и фехтовальщиков времен короля-солнца Людовика XIV. Удобнейшее, между тем, средство преображения, столь нужное Александру Людвиговичу Непокоеву в разнообразных его рабочих ипостасях и внешних представлениях. От строгого, прилизанного, прибранного, с почти невидимым в тон пиджаку хвостиком на официальном телеэкране, до буйных крыльев-патл, что увлекают и подхватывают любые веяния и ветры на каком-нибудь журнальном либеральном корпоративе в кафе «Мари-Франсуа». Все мог со своей головой Александр Людвигович и всех…

Но стоя в это утро под горячим душем, под хоровые переливы бодрящих струй, радовался тому, что не стал. Не стал накрывать упавшую в истоме лбом в изголовье большой кровати Асю. Оставил ее девичий рай без парного и соположенного с ним мужского. Очень разумно и мудро удержался. Просто освободился, встал, поцеловал туда, куда бы мог войти, и двинул в ванную. И здесь, под лейкой душа, обильно мылясь и удовлетворенно фыркая, Александр Людвигович думал, как хорошо, как славно все в конце концов сложилось и управилось. Язык, конечно, намозолился, великолепный инструмент для выработки в промышленных масштабах очарования и доверия натерся, наломался не очень своевременно, но не разлитый вместе с тем понапрасну тестостерон, огонь невоплощенного, надувший, отяжеливший предстательную и пару семенных желез, обещали сегодня невиданное вдохновение и полет мыслей. Напор и бурю. Взрыв. Возможность невозможного.

Сладкий шампунь и пряный гель пенились на голове и коже Александра Людвиговича, радужный, еще вполне свежий крылатый дракончик, набитый на предплечье в пору недавнего преследования и плененья Аси, в пару к ее крылатому вампиру на гладкой, бритья не требующей лодыжке, переливался сапфирами и изумрудами, дышал лишь молодости свойственной и легкостью, и беззаботностью, а сердце пело. Между тем в голове, в мозгу, в никому невидимом серо-голубом холодце опытного, тертого, виды видавшего сорокасемилетнего человека, шел синтез. Количество переходило в качество. Ну, или пыталось. В любом случае второй раз с этим Рональдом Реджинальдом и, как выяснилось, еще и Роузом Лавом, «Ар, Ар, Ар, эЛ… Оу… Ви… И…», уж конечно, дать маху никак нельзя было. И Александр Людвигович провел большую подготовительную работу. Он вообще всегда тщательно готовился к встрече с деньгами. Особенно с большими. С такими, что ему могли отлиться, отстегнуться, капнуть…

Он исходил и вдоль, и поперек официальный сайт компании loveinternational.com, как русскую, так и английскую версии, и даже деловито ткнулся в китайскую, поддержанный в этом отчаянном предприятии гугл-транслейтом, но ничего, кроме идентичности, констатировать не мог. Обновил подписку на Wall Street Journal и долго-долго после этого испытывал поиск на wsj.com разными вариантами и комбинациями ключевых слов. Затем ради альтернативности и объективности скормил все то же самое бесплатным forbes.com и. ru. Работал Александр Людвигович. Шерстил, серьезно и добросовестно, инфосреду. Ничем не брезговал, родные, отечественные ресурсы также честно прокачал – и РБК, и «Ленту», и «Медузу», и даже пресловутое «Ньюзру», что так и тянет с буквой «с» произносить. Даже какую-то полусомнительную «Нефтепедию» и ту со всею возможной добросовестностью изучил. Она-то единственная и открыла ему, что гениальный техасский изобретатель и инженер, владелец почти двух сотен технических патентов и основатель современного транснационального машиностроительного гиганта, Рон Реджи Лав при рождении, январь 1881-го, был награжден еще и третьим именем – Роуз. В честь бабушки. И это красивое, но женское имя мистер Лав не любил и до самой своей смерти в мае 1959-го предпочитал светиться и быть известным исключительно и только как R.R., а не R.R.R., и что традиция этого умолчания, узаконенная не только подписями к портретам, но и сертификатами торговых марок и брендовой политикой, уважается и сохраняется в основанной им компании и поныне. В ином мире, среди других понятий, взглядов, представлений и главное, конечно, собственников. Рональд Реджинальд, но никак не Роуз, Лав. Собственно, эта очевидная чепуха и безделица в безбрежном океане человеческих знаний и сведений о мире и оказалась единственной понятной и даже близкой Александру Непокоеву в связи с большой, международной, с многомиллионными доходами и оборотами, на него вдруг обратившей внимание корпорацией «Лав Интернешнл Инк».

Отца Александра Людвиговича тоже назвали с умыслом, с приветом предкам и потомкам. Но не по-деревенски, конечно, и не в припадке смешной патриархальной сентиментальности – в честь бабушки или же тети, а в благородном пафосе переустройства всего мира, планеты всей. Отца назвали в честь великого немецкого философа материалиста Людвига Фейербаха. Людвига Андреаса и даже фона. Предтечи учения отцов марксизма, а равно и ленинизма о лучшем будущем. Так что, в отличие от господина Лава из Техаса, отец Непокоева не мучился из-за нетривиального и несколько даже странного в границах Среднерусской возвышенности, неординарного в обводах города-героя Москвы имени. Он не скрывал его, не прятал. Да и наследник, Александр Людвигович, редкое отчество, соединявшее опасные при спаривании «ю» и «д», а также совсем женское «л», как в девичьем Людмила, носил с достоинством. И даже с гордостью. Не перекрещивался в Леонидовича, например. Или же в Львовича.

Короче, нить была, точка соприкосновения с большим и эпохальным «Интернешнл» существовала, некое общее «тепло», «родственность», но явно странная, если не анекдотическая, да просто лишняя, в каком раскладе ни бери. Что-то иное должно было явиться, вспыхнуть и загореться. Действительно согреть. Да. Рациональный и холодный мозг Александра Людвиговича решительно отбрасывал дурацкий ложный, «семейный» след, но недурацкий найти не мог… Вот и сейчас, весь в буйстве пены и воды, в освежающих тело каскадах и омолаживающих душу завихрениях, в музыке очищения, с ореолом росы над радужным дракончиком любви, Александр Людвигович в очередной раз, уже привычно, мысленно перебирал все сведения, обильные и разнообразные, что за пару последних дней он смог нарыть и накопать о жизни и деятельности компании «Лав» и ее российского подразделения, как карты он их складывал, раскладывал и тасовал, но себя как несомненного туза, главного козыря, все же пока не видел в этой цветной, таинственной и что-то необыкновенное и замечательное обещающей колоде. Никогда ни здесь, в России, ни где-либо еще на белом свете не была до сих пор вовлечена большая транснациональная махина в экстравагантности такого рода, которые могли бы обещать людям навроде Александра Непокоева поживу. Обеды, ужины, бесплатные билеты, контрамарки, пропуска, полеты в бизнес-классе с двукратным начислением миль и проживание в классных отелях столь продолжительное, что в руки само выносит бонусную карту, изящный золотой пластик избранного постояльца. Никакого культурно-просветительского расточительства, никакого конкурсно-фестивального мотовства, корпоративно-гастрономического транжирства покуда за «Лав Интернешнл» не числилось. Ноль. Пустота. Крупнейший мировой производитель оборудования для добычи нефти и газа не выступал еще ни разу ни спонсором, ни грантодателем, тем более патроном или безоглядным учредителем какой-то хлебосольной премии или телепрограммы. Литературной, театральной или образовательной. Не открывал загашник, не трогал закрома. Не склонен был. И потому не требовались до сих пор «Лав Интернешнл Инк» продюсеры, распорядители, ведущие и лекторы с гуманитарною подкладкой и филологическим бэкграундом для оформления и закручивания такого рода активности, затратной, несомненно, но социально значимой и имиджево прибыльной. Знатоки книг, картин, интеллектуальных обычаев и нравов или же кухни народов мира. Вообще.

И вот этот прочерк, неизменная дыра в итоге вдумчивого анализа и синтеза, оценки сведений и фактов, приводила Александра Людвиговича не в уныние, как можно было бы подумать, а в восторг. Не требовались. Не нуждалась. До сих пор! Перед этой девственностью и непочатостью Александр Людвигович трепетал и возбуждался. Да так, что становилось даже неудобно. Уж слишком натурально и беспардонно иной раз от подобных мыслей начинала, ну вот буквально как сейчас, в постыдной наготе, средь блеска санфаянса в звонком конусе гигиенических струй, оформляться, рисоваться ось Х, величественная, стройная абсцисса. Росла и ширилась от одного лишь предвкушения тех цифр, тех вечных и всеобщих эквивалентов труда и стоимости, что отразятся, лягут, может быть, на ось другую, личную ось Y Александра Людвиговича. Ах, сколько он их созерцал за эти всего лишь пару кратких дней, нулей, нулей, но не пустых, а значимых, что составляли миллионы, десятки, сотни миллионов в отчетах акционерам и инвесторам «Лав Интернешнл». Пусть пояснения к этим рядам и столбикам редакции и экспертов Wall Street Journal не очень-то давались, контокоррентных терминов смысл ускользал, но мысль, что можно ущипнуть, с его-то головою, с гнездящимся в ее центральной, рабочей части таким неповторимым, волшебным, гибким, ловким, длинным языком, тут откусить, а там слизнуть, – мысль эта кружила голову, и кровь второй волною притекала к членам, била туда, где сила. Где мирозданья ось и смысл существования. Оттягивала первое, второе надувала.

Лишь бы не расплескать. Не размагнититься. Не встретиться опять глазами с ненасытной подругой. Поэтом и прозаиком. Акуловой. В любой другой день или час, с таким вот перпендикуляром, как сегодня, Александр Людвигович не упустил бы случая. Ну разумеется. В очередной раз показать, продемонстрировать, что двадцать три года разницы – это лишь паспортное недоразумение, описка природы и судьбы, к сути биологической, истинной, никакого отношения не имеющая. Но не сегодня. Сегодня весь гормональный термоядерный запас, нетронутый и цельный, должен был быть доставлен не в постель, за стенку, а на Маросейку, в Армянский переулок, туда, где в бывшей городской усадьбе с фронтоном, балконом, балюстрадой, колоннами, пилястрами и рустами, неброско охраняемой пионами и кленами, за кружевами кованой ограды сидит, ничем в этом покое и архаике не выделяясь и не кичась, российский офис крупнейшего мирового производителя оборудования для добычи нефти и газа. «Лав Интернешнл Инк». И там, на лестницах и в кабинетах, в актовых залах и переговорных, размеры, форму и убранство которых пока еще мог только лишь в воображении рисовать Александр Людвигович Непокоев, он должен был пустить все это в пляс. Весь стратегический свой арсенал вложить в неведомые еще импровизации. От органа, расходующего импульс, послать добывающему. Связать. И низ, и верх. А после перевести, перекачать и вожделением и страстью наполнить кормильца-удальца, чтоб развязался и понес. Понес, синхронно, слаженно работая всеми волокнами, всею косою красного красавчика – шило-язычной, подбородочно-язычной и подъязычной мышцей, продольной верхней, продольной нижней и поперечной в благословенной и обильной смазке серозной, слизистой и смешанной слюны.

Да. День предстоял особый. Необыкновенный. И потому вел себя Александр Людвигович как вор. Едва дышал. И даже фен на цыпочках унес из ванной в свой кабинет, за три двери, чтобы не разбудить, не вызвать из недр, из чрева спальни свое позднее счастье и награду – Асю, сомнамбулических предстартовых пространств благословенье не нарушить. Он и кофеварку, шумно, по-свински жующую жирные зерна, не стал на кухне заводить. Чай тихо-тихо, по-монашески, соорудил из гринфилдовского пакетика. НЗ вскрыл, как лазутчик в деле, на задании. Ну а телефончик, стоявший с ночи в режиме «вода в рот», так и держал беззвучным, сначала в кармане махрового халата, ну а затем узеньких зеленых брючек. Так и наряжался. С мертвою плиточкой на бедре. Преображался в своей любимый образ нечеловечески обольстительного, но столь же безжалостного топтуна. Петруччо, Шантеклер. Гроза всей птицефабрики. Способный яичницей идей и мыслей снабдить народонаселение всех городов и весей, какие только подвернутся. Сорочка голубая, малиновый жилет, изумрудный галстук-бабочка и песочный, слегка приталенный пиджак с петличкой на правом лацкане для бутоньерки. Но это не сегодня, не сегодня, с легкой иронией поглядывая на азалию, как раз набиравшую цвет на подоконнике кабинета, сам себе подмигнув, нежно решил Александр Людвигович. Сегодня будет сочетание огня и строгости. Самое убийственное. Иначе говоря, волосы, свежепромытые, благоухающие сразу и одновременно гарнье, пантином и еще бог знает чем благоухающим и освежающим, были собраны на затылке в строгий, лишь с самой легчайшей волной, хвост. Готово.

Александр Непокоев достал телефон, чтобы ткнуть уже в иконку «Убера», но код разблокировки автоматически не ввел. Да и не требовался он, чтобы выполнить простое и по логике вещей единственное необходимое действие. Экран устройства молча светился и показывал входящий вызов. И номер вновь был незнакомый, неопознанный. Всего секунду Александр Людвигович, в своем привычном отвращении к непрошеным вторжениям, не мог принять решение, но, вспомнив моментально, что в жизни новая страница и с ней таких вот неизвестных и что-то необыкновенное и замечательное обещающих номеров в ближайшие дни много, много будет, должно быть просто, – с легкой душой ответил:

– Ал-ло.

– Папа, – отозвался на той стороне не просто знакомый, а мучительно знакомый голос. – Папа, ты не на бабе? Говорить можешь?