Драчун. Этюд # 2

– К гравёру… – Я слегка растерялся. – Подписать, что получилось.

– Я просто не могу сейчас одна. – Она опять жалобно посмотрела, как затравленный зверёк, тотолько слёз уже не было.

Ну и я решил, что уже успокоится сейчас, полегче ей так будет.

– Пошли, конечно. – Я бы пожал плечами, но мне показалось это каким-то бездушным жестом.

Так что, я наоборот пригласил ее более, чем дружелюбно.

Мы зашли в здание колумбария. Вера обхватила мою руку и будто приросла. Девушка-гравер с пониманием на нас посмотрела. Как вот они одним взглядом или кивком могут выразить соболезнование? Профи, короче.

– Поправить что-то хотите?

– Да, вот эту тень я бы убрал.

Рядом с аккуратно зажатой в штативе табличкой лежало распечатанное фото моей мамы. Контур на камне казался точь в точь. Невероятно. Неужели это возможно руками. Я посмотрел на руки девушки, потом на свои. Она между тем включила маленькую жужжащую машинку и прямо на глазах тень становилась светлее. Она поглядывала на меня, я кивал, мол, ещё. Вера стояла, замерев, тоже внимательно следя за происходящим. Если бы девушка в какой-то момент не выключила свою жужжалку, мы бы так долго стояли, как под гипнозом. Меня унесли детские воспоминания, когда оба моих родителя ещё были живы. Я купался в них и никуда не собирался вылезать. Расстраивался, что редко навещал родителей. Теперь ещё реже навещаю могилы. Опять окунался в детство. Казался себе брошенным ребенком. Вот вчера вроде ещё был родительский день в пионерлагере, а сегодня папа с мамой уехали. И хоть где-то на грани сна и яви мерещится противное "навсегда", его ещё можно какое-то время не замечать и отодвигать. А потом искать родные с детства черты в каждом встречном и встречной. Эти раны ковырять и заживлять можно часами. С другого боку меня подпирала Вера своей безутешностью. Она попадала точно в унисон, не казалась чужой. Даже, наверное, родной в чём-то. Я ничего не знал про её Лёшу. Но я помнил его. Помнил момент нашей с ним, так сказать, экстремальной близости. Так что, и он мне казался родным в тот момент.

А здесь у нас с Верунчиком и, не спросил имени – девушкой -гравером длился своеобразный тройничок. Они-то обе и не догадывались. Но я искренне надеюсь, что удовольствие получал не только я. Причудливы минуты простого счастья, избавления от гнетущего одиночества.

Жужжалка вдруг замолкла. Девушка подняла защитные очки на лоб и посмотрела на меня вопросительно:

– Так, наверное, уже достаточно?

– Да, отлично! – Я не то, чтобы хотел просыпаться, просто было уже пора.

– А Лёшка? – Я помедлив перед выходом.

– Тут рядом. – Она уставилась в пол, потом подняла на меня глаза. – Нет, не надо, пожалуйста.

Я пожал плечами, мол, хорошо. Потоптался ещё – всё-таки знать и не зайти… Но настаивать не стал.

Мы вышли за ограду, и охранник замкнул за нами калитку.

Сыпал мелкий снег. Лужи подернуло коркой. При этом будто стало теплей. А может это Верунчик грел меня, так и повиснув на руке. Меня начинало немного тяготить ее присутствие. Хотя жалость все равно была сильней и она меня буквально разрывала. Вера тем временем заметно успокоилась.

– Я сейчас вспомнила, как вы дрались. – У нее в глазах я таки-заметил крохотные капельки, но она улыбалась.

Я шумно вздохнул, а она продолжила:

– Мне тогда крепко досталось. Словно свет потушили. – Такое впечатление, что она восторгалась. – У Лёши рука тяжёлая… была.

Я не стал возражать. Это ее детское восхищение возлюбленным в тот момент мне показалось даже милым. Очень хотелось сделать для неё что-то хорошее.

– А потом эти придурки пустили слух… Надо же такое придумать… – Она, похоже, действительно рассердилась, словно только что узнала об этом.

– Это я так сказал. – Я бы покраснел, но я никогда не краснею. Может и не надо ей было говорить.

Она даже отстранилась:

– Как сказал?

– Ну…Что он тебя ударил, а я его. Мне тогда ничего лучше в голову не пришло. Кураж поймал хулиганский – нагло соврать… И вроде уже не надо объяснять, почему подрались – ясно же.

Она ничего не ответила. Только посмотрела жалобно и пронзительно. Руку мою отпустила совсем и пошла рядом. У меня опять внутри от жалости что-то, как-то, где-то… Но вместе с тем стало легче, будто давнишний затянутый узелок распустился. Можно уже даже на этом закончить и попрощаться было. Да, в тот момент я мог ее уже оставить, не тревожась за последствия. Пациент был вполне стабилен. «Ох уж эти последствия!»

– А из-за чего вы тогда подрались? – Ей, видимо, требовалась в том месте именно точка.

Если бы я мог вспомнить, из-за чего… Скорее всего же какая-то пустяковина. Какие тогда были конфликты? Типа один с повязкой дежурного следил за порядком. Другой бежал по лестнице. Первый второму: "Поднимись и спустись, как следует". Тот в ответ: "Пошел ты!". Дальше понятно. Но я даже этого не помнил. Совершенно очевидно, что мне тогда во сто крат важней был сам поединок, чем причины его вызвавшие. Ну и тем более я сейчас не могу понять, зачем я ей тогда это ляпнул:

– Да уже не помню из-за чего. – Вот здесь надо было остановиться, но… – Я, наверное, ему завидовал.

Даже если это было правдой. Наверное, было. Но даже в этом случае… На хер надо! Она же не мой психолог. Ну постояли в обнимку у гравера в колумбарии – это же не повод ещё душу наизнанку выворачивать. Потом «чему завидовал?» Ну да, конечно. Парень повыше и постарше. У него уже «есть девушка». Даже не так важно, что именно за девушка. Может, она страшная и вообще… Нет Верунчик не была страшной, но неужели я бы ей это все теперь должен был объяснить?!