Читать книгу: «О тех, кто в цирке не смеётся», страница 4

– Понятно, не дурак.

– Вторая повестка тебе на переподготовку. Там указаны две даты, когда ты должен будешь съездить в войска. Место сбора – дом культуры политехнического института, время указано. Уже после этих двух поездок он меня вновь вызвал, забрал эту повестку и выписал другую, по которой я два раза в месяц по субботам с начала декабря и до конца весны постоянно туда же ездил, только будучи приписанным к определенному месту. Ещё он меня предупредил: «Обязательно сходи в отпуск до лета».

Да только кто меня отпустит в отпуск под таким предлогом, поверив на слово, что меня в армию призывают.

                   * * *

– Андрей! Ты дорогу запоминаешь?

– Стараюсь, только я плохо ориентируюсь в лесу, с первого раза не запомню.

– Это понятно, я с этого начал наш путь. Вот смотри: три лиственницы и небольшое озерцо, точнее болотце. Дорога идет как бы слева от него и далее прямо, а нам здесь надо вправо податься. Здесь тоже тропа не очень натоптана. Но виднее, чем вначале пути.

Собеседники свернули вправо и меньше чем через пять минут оказались на территории части, минуя всякие КПП, да здесь и забора – то совсем не было.

– Мы сейчас зайдем в штаб, представимся замполиту и с его разрешения я тебе устрою экскурсию по части. Ты же должен знать, что у нас, где расположено.

Спрашивать разрешения даже не пришлось, поскольку в здании штаба они столкнулись с замполитом и тот сам приказал партийному секретарю ознакомить новичка с частью и её задачами.

Они на минутку задержались в здании штаба и Иващенко, указывая направление рукой показал: в этом крыле в самом конце кабинет командира батальона. Командир у нас майор Ганс. Напротив – дверь кабинета начальника штаба. Возглавляет его капитан Барабаш. В его подчинении строевая часть и секретная часть, которую возглавляет старший лейтенант Круг, хороший парень, умный, честный, справедливый, очень ответственный. Кстати, член комитета комсомола.

Поскольку о двух предыдущих ничего подобного партийный секретарь не сказал, Соломатин сделал нерадостные для себя выводы.

– Это двери кабинетов главного бухгалтера и начальника финансовой части. Главбуха у нас уже давно нет, и эти две работы ведет одни человек. Кстати, ему уже пришло время от нас уходить и он только ожидает приказа.

– А как это: главбуха нет, начфин уйдет и, что потом будет?

– А ничего не будет, пришлют кого-нибудь на замену.

– Далее наше крыло. Здесь ты уже знаешь, наш с тобой кабинет, далее замполит, в самом конце телефонная станция. По той стороне кабинеты главного инженера и технического отдела, зам. командира по тылу, зам. командира по технике. Здесь всё, пошли на улицу.

И Иващенко повел своего провожатого вначале в расположение второй роты, познакомил с командиром, лейтенантом Чуб Анатолием, показал спальное, бытовое помещение роты, Ленинскую комнату, санузел, каптёрку, там познакомил со старшиной роты прапорщиком Суховым.

Выйдя на улицу, они прошли ко второму подъезду казармы и поднялись на второй этаж.

– Сейчас это наш клуб, – сказал торжественно Иващенко и широко раскрыл входную дверь.

В это время над дверью раздался сильный удар чего-то в стену и на пол посыпались деревянные обломки, как оказалось, табурета.

Сбивая с ног пришедших, им навстречу пулей вылетел солдат, и бегом устремился вниз по лестнице, по которой двое пришедших только лишь поднялись. Парторг растерялся, а Соломатин, недолго думая, развернулся и устремился вслед убегавшему, но тут же остановился, поскольку услышал истошный человеческий крик:

– ПустЫ старшЫй лЭйтЭнант, я его всё равно догоню и зарЭжу! – голос был грубый, с хрипотцой и с сильным кавказским акцентом, пустЫ, старлЭй, я сказал, что зарЭжу его, суку, значит зарЭжу!

И, далее, видя бесполезность своих усилий, он вдогонку убегающему крикнул:

– СЭВоднА, гад, ныкайся по всЭму городку, иначЭ тЭбЭ конЭц!

– Отставить!!! Громко крикнул партийный секретарь, в чем дело, что у вас стряслось? Вас же, как лучших друзей поставили вдвоем на дембельский аккорд, клуб отделывать, а вы принялись убивать друг друга!

Всё, Шато, успокоился? Теперь говори.

– РазрЭшЫтЭ закурЫть, товарЫщ старшЫй лЭйтЭнант?

– Кури и говори.

– Да, Што там говорЫть. РаботалЫ вмЭстЭ, хАрАшо работалЫ, много и быстро сдЭлалЫ, но вот Гуцул оказался плохЫм чЭлАвЭком.

– Почему гуцул?

– Да это фамЫлЫя у нЭго такОЙ.

– Почему сейчас плохой человек оказался, а раньше был хороший?

– РаншЭ мы рАдом работал, но нЭ вмест и, он, кАгда матЭрылс, то нЭ про мЭня. А тут краска пролЫл – мой мам …бал, кЫсточка сасох-мой мам …бал… Я Эму говорУ: «Слушай, э-э, не тронь мой мам, свой мам трогай, плох будЭт!» НЭ повЭрЫл. Я говрЫт Эму ЭШо такой скажЭшь про мой мам, зарЭжу! А он на табурЭт встал и чУт с нЭго не упал. ОпАт мой мам …бал! Вот этот тубурЭт я в нЭго и кЫнул.

– Шато, я всё понял! Ты успокойся и не принимай его слова на свой счет. Это просто присказка такая у него. Да, плохая присказка, сквернословная, согласен с тобой. Но она совершенно не относится ни к тебе, ни к твоей маме, поверь. Такие выражения надо искоренять из речи, тем более молодых ребят, но у него уже прижилась. И то, что он такое говорит, хотя и вслух, он относит к себе и это, скорее выражает досаду за какую-нибудь неудачу, но уж никак не то, что ты думаешь. Понял, Шато?

– ПонАл я таврЫш саршЫй лЭйтЭнант. Толко ты Эму скажЫ, ШтобЫ он прЫ мнЭ так Нэ говорЫл нЫкогда.

– Обязательно скажу, Шато! Работать будешь с ним продолжать?

– Да, буду, пуст нЭ боитсА.

– Тогда покажи нам, как у вас получается.

Шато провел, показал, как они выделили часть помещения и сделали там будку для кинопроектора, как отделали оргалитом стены и как «отбили» панели внизу. После чего все пошли на выход.

На улице, у подъезда на второй этаж сидел Гуцул, напарник грузина и курил.

Шато подсел к нему и тоже закурил, а два секретаря пошли дальше по территории.

Экскурсия была однообразной, скучной, даже для экскурсовода и оживился он по-настоящему лишь, когда подошли к строящейся теплице.

– А это мой объект, – гордо заявил он.

– В смысле, «твой»?

– Ну, у нас каждый офицер ведет какой-либо объект, нужный для части: кто боксы гаража, кто дежурку там же. Начальник штаба – строительство штаба, зам. по тылу – строительство солдатской столовой, командир хозвзвода – строительство ледника, командир комендантского – отделывает караульное помещение и т.д. Я вот взял себе теплицу. Её в первоначальном проекте нет, но я уговорил комбата, и он дал добро. Представляешь себе, здесь, на Севере, в воинской части солдаты зимой получают свежие огурцы!

Он немного многозначительно помолчал, а потом спрашивает:

– Вот, скажи, Андрей, у тебя высшее образование?

– Да, политехнический институт закончил.

– Вот. Здесь у нас все офицеры с высшим образованием, а ученый среди вас всех я один!

– А все остальные неучи, так что ли надо понимать?

– Нет. Вот у тебя в дипломе что написано?

– Инженер – механик по такой – то специальности, а что? Специальность назвать?

– Нет не надо, потом скажешь. Вот так примерно у всех написано в дипломе и только у меня написано «ученый». Я закончил сельскохозяйственный институт и в дипломе написано «ученый-агроном».

– Весело, ничего не скажешь.

– Мы сейчас пойдем в самый конец нашей обширной территории, где находится автомобильный парк, а ещё дальше строим баню – прачечную и там же стоит наш свинарник. Идти далеко, так что ты до расскажи, как ты в армию попал.

– Что там рассказывать, почти всё я уже изложил. Осталось последнее.

«Повесть о том, как попадают в армию (окончание)»

– Примерно в конце апреля меня пригласил рыжий капитан в воен -

комат и сказал, что документы на меня уже готовы. Теперь осталось дождаться приказа Министра обороны о призыве, поэтому ты время не тяни, а сходи в отпуск обязательно.

Я пришел в партком завода и рассказал о разговоре парторгу, надавил на то, что мне надо в отпуск. Женщина, у нас была секретарём женщина, ласково так (явно подумала, что я просто хочу отлынить в период сильного «напряга»: шла подготовка к первомайской демонстрации, впереди маячила отчетно-перевыборная компания), говорит: «Я тебя понимаю. Но как я тебя отпущу в отпуск? Здесь море работы. Я что, одна должна всё это делать? Нет. Никакого отпуска».

– Нет, значит, нет. Я продолжаю работать май, июнь, июль начался. Всё как обычно. И тут в пятницу, в девять утра мне звонят по телефону из военкомата и говорят, чтобы я немедленно к ним явился.

Я приезжаю, и мне вручают повестку на увольнение, предписание явиться в Политотдел округа 21 июля, в понедельник и проездные документы. А сегодня пятница 18 июля. Я с этой бумагой приехал на завод и сразу в партком, к секретарю. Она посмотрела и говорит: «Надо бы тебе торжественные проводы устроить. Давай в следующую пятницу, это значит, Иван Иванович, 25 июля будет, понимаешь! Ты же у нас два года секретарем отработал, на неплохом счету был в районе и городе».

– Спасибо, говорю, за предложение, только вы не посмотрели дату. Я сегодня обязан уволиться, а в понедельник прибыть в штаб округа. У меня уже проездные документы до Н-ска на руках. Так что спасибо вам за мой отпуск. Вот мое заявление об увольнении с завода, а мне ещё надо в горкоме комсомола уволиться.

С увольнением все прошло очень удачно. В течении дня я всё успел и в горкоме, и на заводе, получил увольнительные, а дома – то ещё никто ничего не знает. Там ситуация такая: в субботу, 19 июля мы с женой приглашены в ресторан на свадьбу родственника, 20 июля у жены день рождения и тут от меня ей ко всем этим праздникам такой подарок!

Я молчал и ничего не говорил в пятницу вечером. Весь день в субботу, в день рождения жены, в воскресенье, и лишь вечером, когда уже она сама увидела, что все выходные я прожил без настроения, спросила: «В чем дело? Что случилось у тебя?». Я говорю: «Случилось не у меня, а у нас. Я завтра уезжаю в армию на два года. С завода уже уволился, вот документы». Жена у меня человек сильный. Даже не заплакала при мне. Одно сумел пообещать: «При первой возможности я её и дочку сюда выпишу». На том и расстались. Теперь замполит сказал, что возможность жить с семьей у меня появится, когда ребята предыдущего призыва уволятся. Буду ожидать.

                  * * *

За длинным разговором офицеры прошли территорию батальона до конца. Завершалась она такими же начатыми, но ещё далеко не завершенными объектами. Самый большой из них – кирпичный гараж. Он больше походил на развалившееся строение, чем на строящееся. Длинный фундамент был залит полностью, а затем по ниспадающие шли: первый бокс, где стоял УАЗик командира, был под крышей и с закрывающимися воротами. Следующий бокс имел три готовые стены, крышу и ворота. Внутри стояла грузовая небольшая машина, вроде бортовой ГАЗ, как потом узнал Соломатин – это была «хозяйка», то есть машина Хозвзвода. На ней подвозили в часть продукты. Простенок, отделяющий этот бокс от соседнего, был еще не достроен. Потом шли с крышей, но без ворот, потом без ворот и без крыши, далее только поднятые на разную высоту стены и, наконец, несколько будущих боксов имели лишь фундамент.

Банно – прачечный комбинат представлял собой только каркас длинного брусового здания под крышей. А вот батальонный свинарник Соломатина сильно заинтересовал. Это тоже было деревянное здание из круглых бревен. Но, если всегда кругляк укладывают горизонтально один на другой с соответствующими врезками бревен для увеличения толщины стыка, да и брёвна чем толще – тем лучше. Однако здесь при строительстве использовали очень тонкие бревна. Такие обычно вырастают на заболоченных местах. Растет дерево не очень быстро в течении лет пяти – шести, вырастает метров шесть –семь при очень тонком стволе, и вдруг засыхает. А потом вдоль болота стоят эдакие пики сухостойные.

Вот примерно из такого «кругляка» и был построен свинарник. Стволы устанавливали поочередно комлем вверх – комлем вниз, связывались в стену они тремя прожилинами: верхней, средней и нижней. Самый низ стены был обвален землей, поэтому на каком фундаменте «зиждится сие строение» было непонятно.

– Товарищ старший лейтенант! Так в этом свинарники свиньи зимой живут как военнопленные в концлагере! – воскликнул Соломатин.

– С чего ты взял?

– Так в нем же холодина должна быть, такими стенами тепла не удержать.

– Зря ты так думаешь! В свинарнике тепло.

– А с чего там тепло? Там разве центральное отопление подведено?

– Никакого отопления не подведено. Свиньи греются живым теплом.

– А, понял. Свиньи там в салки играют и этим греются… или нет, костры разводят да, угадал?

Партийный руководитель услышал в голосе своего начинающего коллеги жесткий сарказм, а вот юмор его не оценил, поэтому ничего не ответил и они уже, совершенно молча, вернулись в штаб.

Между тем замполит, исполняющий обязанности командира части, куда- то спешил, поэтому в шесть часов провел вечерний развод и уехал, всех распустив отдыхать.

Первый день в армии отслужил. Лиха беда начало, осталось всего ничего!

10. ПЕРВЫЙ ВЫХОДНОЙ – ПОСЛЕДНИЙ ВЫХОДНОЙ

Непыйвода просидел за писаниной весь день и добрую часть ночи, но свое обещание выполнил – принёс две полностью исписанные общие тетради по 96 листов. Они были совершенно одинаковые, чистенькие, без помарок и их легко было спутать. Отличали их только подписи, гласящие, что одна с протоколами комсомольских собраний, другая с протоколами заседаний комитета комсомола.

Судя по виду тетрадей, в них в течении двух лет никто ничего не писал, но внимательно их осмотрев уже после Соломатина, замполит поинтересовался:

– Все протоколы? Как полагается одно собрание в месяц и два заседания комитета комсомола?

– Так точно, товарищ капитан, я просчитал все месяцы, – ответил Соломатин.

– Так, значит, отпускаем Непыйвода домой?

– Отпускаем, товарищ капитан.

– Я пролистывать, и просчитывать не буду, но имей в виду, если чего не будет хватать, спрошу уже с тебя, ты будешь дописывать. Это понятно?

– Так точно, понятно!

– А на будущее запомни следующее. В армии так: провёл мероприятие – запиши, не провёл – запиши трижды!

– Это как нужно понимать?

– А так, что тебе вряд ли удастся проводить всё, что ты хотел бы провести и занёс в свой план работы. Других дел невпроворот. Поэтому, если удаётся провести то, что запланировал, это необходимо записать, но ты об этом мероприятии вряд ли забудешь. А вот когда мероприятие запланировано, но не смог провести, то надо о нём записать и в протоколе заседания комитета, и в протоколе собрания, и в папку подшить план проведения этого мероприятия, тогда сам о нём будешь помнить, как о проведенном. Ясно?

– Ясно, но странно.

– Ничего, всё поймешь и усвоишь со временем. А ты, Петя, прежде чем получать обходной, собери в последний раз заседание комитета комсомола, познакомь поближе членов комитета с новым секретарем, ну и мы с Иващенко поприсутствуем. Да! И пригласи начальника клуба, тоже надо познакомиться.

Это было в самом деле последнее действие увольняемого, и через день он уехал домой, а дальше Соломатин начал втягиваться в военную жизнь.

Провожали своего товарища с огромной завистью и такой же тоской два его земляка. Оба они служили взводными в ротах и проживали один во Львове, другой в Ивано-Франковске. Их очередь пришла лишь через три недели.

Народ увольнялся и уезжал, а вместо них никто не приходил, и Соломатину стало совсем грустно. Неужели он один такой невезучий, что «попался на крючок» для службы в этом батальоне.

Первую и следом вторую неделю Андрей послужил без выходного дня, на третьей недели он обратился к замполиту с вопросом:

– Товарищ капитан. У меня, в самом деле, выходной день в четверг?

– Я же тебе сказал об этом ещё при ознакомлении.

–Так я могу завтра отдыхать?

– А завтра четверг?

– Четверг.

– Тогда можешь.

К этому выходному Андрей уже в своей комнате остался жить один. Оба соседа – двухгодичника уволились на «гражданку», и он имел возможность отоспаться, как давно не отсыпался.

Но черт бы побрал, уже ставший привычкой, ранний подъем.

Всё общежитие поднялось как всегда и пошло в часть. Вместе со всеми проснулся и он, больше заснуть, никак не получалось. Андрей неспешно поднялся, привел себя в порядок и пошел в столовую завтракать. Он думал, что будет один, но там оказался прапорщик Фатафутдинов, одетый совсем по – домашнему. За разговором Андрей понял, что Фатафутдинов ездил в командировку в Тюмень на согласование проекта, он был работником технического отдела, и поэтому ему сегодня полагался выходной.

– По – видимому, из всех наших, только мы сегодня отдыхаем, – начал он издалека.

– Я не знаю, возможно, что так и есть.

– Чем планируешь заняться?

– А чем я могу заняться? У меня даже книги нет, чтобы почитать, а от ребят остались несколько номеров журнала «Коммунист вооруженных сил», а в нём читать совершенно нечего!

– В город тоже не собираешься?

– Причин нет, а просто болтаться по городу я не умею.

– Вот и хорошо! У меня предложение. Давай выпьем.

– Да у меня ничего нет выпить. Да, честно говоря, я не знаю, где это можно приобрести. И последнее, я, уезжая из дома, взял с собой денег самый минимум. Они уже почти закончились, а когда здесь получу, ещё не знаю.

– Получаем мы всегда пятого числа. Почему тебе ещё не заплатили, ты поинтересуйся сам. А на счет всего остального можешь не беспокоиться. У меня всё имеется. Вот только сейчас у бойцов возьмём «закусона» из столовой и всё готово.

Прапорщику, как лицу со стажем, это труда не составило и прямо из столовой они вдвоем пришли в комнату к Соломатину.

– Секунду, – сказал Фатафутдинов и шмыгнул за дверь. Минуты не прошло, как он вернулся с бутылкой водки и поставил её на стол.

Андрей в своё время поставил на стол два стакана и чинно сел.

– Ну что ты сидишь, открывай бутылку, – подал голос татарин.

– Что это я буду открывать? Бутылка – то твоя!

– Не-не, не церемонься. Открывай. Я никогда бутылки не открываю.

Андрей взял бутылку в руки и открыл её. Потом поставил на стол и снова чинно уселся.

– Ты что сидишь, разливай!

– Ну, так твоя же бутылка, ты и разливать должен.

– Не-не, разливай. Я никогда не разливаю.

– Но я же не знаю по сколько наливать. Вот мне грамм 50 для разгона достаточно.

– А мне всё едино. 50, значит 50. Наливай!

Разлил. Взял свой стакан в руку и протянул в сторону соседа, чтобы чокнуться. При этом произнёс: «За знакомство!»

Фатафутдинов при этом резко отдернул руку назад, не давая стаканам соприкоснуться.

Слегка ошалевшего от этого Андрея он привел в нормальное состояние снова своим «не-не».

– Не-не, за знакомство я согласен, только я никогда не чокаюсь.

Да! Такого партнёра по выпивке у Андрея никогда не было. Что же теперь дальше делать, он и не знал.

Зато знал Фатафутдинов.

Он командует Андрею: «Пей первым!»

Андрей поднял стакан и приблизил его ко рту. Он никогда не умел пить водку одним большим глотком. Он пил небольшими глотками, но беспрерывно, поэтому на поглощение водки уходило несколько секунд.

Прапорщик же, по всей видимости, привык только к тем, кто водку просто выливает внутрь своего организма, потому следом за Андреем поднял свой стакан и, далеко запрокинув голову, влил содержимое стакана себе в глотку. Обратная реакция была моментальной: издав всем своим организмом некий нутряной звук, примерно такой: «Бы-р-гы-ы», он дико сотрясся, нагнулся вперед и в руках у него был снова полный стакан водки, слегка мутноватый. Прапорщик громко икнул, его снова передёрнуло и, вновь задрав голову, он влил новое содержимое стакана в себя. Тот час всё повторилось в точности, как по нотам, вот только содержимое стакана стало ещё мутнее.

От всего происходящего Андрей не смог допить содержимое своей тары и еле сдерживал внутри себя всё то, что туда попало.

Напарник по выпивке в третий раз захлестнул в себя содержимое стакана, дико передёрнулся, смял в комок, как тетрадный лист, свою физиономию, икнул несколько раз и затих, покрывшись огромными градинами пота.

С трудом отдышавшись, он сделал громкий выдох из себя, как бывает после сразу выпитого, и примерно в таком же стиле сказал:

– Эх! Хорошо пошла!       Всё это время Андрей сидел напротив, ни жив, ни мертв. Его мутило, проглоченная водка пыталась выйти наружу вместе с недавно потребленным завтраком, но фраза, брошенная напарником по застолью своими несоответствием и несуразностью, привела его в норму.

– Ни хрена себе, «хорошо пошла», ты же чуть не сдох, да и я с тобой за компанию.

– Да правда, хорошо пошла. Дело в том, что обычно у меня первая вообще «не приживается». Со мной, поэтому, никто не выпивает, всё в одиночку приходится пить, как алкашу, а я не алкаш, я просто большой любитель выпить. Мне в своё время делали резекцию желудка. Ну да, выпил какую – то гадость и желудок прямо тут же проело насквозь, еле спасли, спасибо хирургу и Господу Богу! Так после выздоровления мне врач говорит:

«Тебе пить больше нельзя, да ты и не сумеешь. У тебя организм алкоголь будет отторгать».

И ведь не обманул, так оно и было. Не то, чтобы выпить, а от запаха меня всего корёжило. А выпить – то охота. Все выпивают, даже жена, а я как Исусик, трезвый. Вот я начал экспериментировать, с чем я могу принять водочку. Пробовал с разными соками, с минералкой, смешивал вино и водку, все из меня вылетало. И тут случайно попробовал с молоком, совсем немножко, буквально капельку. Прижилось! Так я в течении года себя приучал к водке с молоком, постепенно увеличивая дозу. Теперь могу вместе со всеми выпивать, приучил – таки себя. Вот только запах не переношу, поэтому не открываю, не разливаю, не чокаюсь, но со мной всё равно никто не хочет вместе выпивать. Только ты согласился.

Ну что, ещё выпьем?

– Извини, как тебя по имени отчеству?

– Фаяз Хакимович.

– Извини Фаяз Хакимович, но я тоже больше никогда с тобой выпивать не буду. Я сейчас вполне напился.

Следующий выходной день у Соломатина пришёлся вновь на четверг и ознаменовался тем, что этот выходной оказался последним за время службы.

Андрей дозволил себе подъем, когда из общежития уже все ушли на службу. Он не торопясь поднялся с постели, провёл утренний моцион и сходил на завтрак. Время ещё довольно раннее и планов на день никаких. Он взял сигареты и вышел в коридор. Обычно закрытая дверь игровой комнаты оказалась открытой. Андрей вошел, расставил шары и чисто, чтобы «убить время» начал сам с собой играть.

В это время в дверном проеме появляется военный в форме майора, среднего роста с прямыми темными волосами, зачесанными назад, лицо, видно не старое, но сильно изношенное, над верхней губой мощные усы.

Совершенно спокойным голосом, «вошедший», спрашивает:

– Ты кто такой? Почему в рабочее время не на службе?

Андрей был одет в домашнюю одежду, но, тем не менее, встав по стойке «смирно» четко ответил:

–Я секретарь комитета комсомола В/Ч 25874 старший лейтенант Соломатин Андрей Николаевич. Нахожусь не на службе потому, что у меня сегодня выходной день.

– Как это «выходной», а в воскресенье тоже выходной?

– Никак нет, товарищ майор! Мне командир части назначил выходным днём четверг, а суббота и воскресенье – рабочими.

– Мне всё понятно. В бильярд хорошо играешь?

– Нет, товарищ майор, слабо.

– Ну, всё равно, давай сыграем…на твои выходные. Выиграешь, будут у тебя выходные. Проиграешь – не будет у тебя выходных.

Здесь отказываться не приходится, когда тебя никто не спрашивает.

Сыграли первую партию и Андрей (о ужас!) выиграл у майора.

– Нет, так не пойдет. Играем ещё.

И они сыграли ещё три раза подряд, и все три раза Андрей проиграл майору, практически, всухую.

– Вот. Теперь это правильно, удовлетворился майор. А ты, старлей, знай, что командир части я, майор Ганс, и ещё знай, что выходных у тебя больше не будет ни одного до самого окончания службы.

И, надо отдать ему должное, своё обещание он сдержал полностью.

Майор, совершенно довольный собой, повернулся и ушел, а Андрей стал ещё мрачнее прежнего.

– Ну как тут служить, когда тебе заранее определена столь «прекрасная» перспектива?

11. КОМАНДИР И ЗАМПОЛИТ

Командир батальона, в самом деле, оказался «своеобразным» человеком, как его охарактеризовали в политотделе бригады. Причин его так воспринимать было много, даже у них.

Комбат Ганс, майор, ходил по штабу как командир бригады, запросто «пинком» открывал дверь в любой кабинет, где его ждали и где его не ждали, и везде вел себя, как хозяин. Мог наорать на любого знакомого и незнакомого офицера, «взяв за грудки», потребовать для себя положительного решения вопроса, пригрозить «губой» и даже физической расправой. Из всех командиров и начальников воспринимал одного командира бригады в звании полковника и генерального директора треста «Сургутнефтегаз», в чьём подчинении находилась вся бригада. Он себя зарекомендовал такой личностью, которую не настолько уважали, насколько, просто – напросто, боялись. А ещё все боялись, что, когда придёт время, нынешнему командиру бригады уходить на новую должность, то именно Ганс займёт его место.

Что же тут можно было ожидать от него, как командира батальона, где именно он был и царь, и бог.

Когда он утром приезжал в часть, все сразу начинали передвигаться «на полусогнутых», «шкериться», где придется, лишь бы не попасться на глаза командиру.

К его недостаткам следует отнести и то, что он терпеть не мог политработников и все мероприятия, которые проводились под их руководством. Вот, скажем офицерское собрание или совещание офицеров и прапорщиков он уважал, чаще всего вёл сам, поскольку при проведении этого мероприятия он мог с каждым вести себя так, как ему заблагорассудится, а на партийном собрании ему могли не дать такой свободы. Партийное и комсомольское собрание – это два места, где воинский Устав не действовал, а работали принципы партийной (комсомольской) демократии.

Характер у него был холерический, просто взрывоопасный. Начиная говорить спокойным тоном, он сам себя очень быстро «заводил» и уже через пару минут не говорил, а орал во всю мощь своего командирского голоса.

Он очень любил два проявления жизни: женщин и выпить. Этими радостями жизни он всегда пользовался в субботу вечером. Не каждую субботу, но всегда именно в это время, а всё остальное время уходило на службу.

Но были у него и положительные качества или характеристики.

Первая, самая главная, – он был всё – таки отличный организатор. Возможно, что у подчиненных работало чувство страха перед ним, и они старались выполнить все его требования, даже очень старались и, поэтому, как правило, перевыполняли их. А иначе как ещё объяснить, что за те два года, предшествующие призыву Соломатина на службу, батальон сумел так много сделать для обустройства в столь невыносимых условиях, на голом месте, голыми же руками.

Вторая положительная черта – он любил носить усы и очень уважал ношение усов другими. Даже сержанты и солдаты у него в части имели такое право (солдаты-новобранцы в счёт не идут). Была ли это у него врождённая черта характера или жизнь привела к такому, загадка, но имея в части солдат, призванных с Кавказа, трудно сопротивляться. У горцев усы – национальная гордость, ну как такого обрить?

Вот под командой такого оригинального командира и предстояло служить два года старшему лейтенанту Соломатину в качестве комсомольского секретаря.

На следующее утро, после развода, все, как и полагается, разошлись по своим рабочим местам.

Андрей вместе с партийным коллегой тоже пришли в свой кабинет. Они даже не успели подойти к рабочим столам, как дверь широко раскрылась и в проеме «нарисовался» комбат.

Без всяких вступлений он заявил:

– Вижу тебя первый раз в кабинете в рабочее время, увижу в третий раз – накажу! Повернулся и пошел прочь.

– Товарищ старший лейтенант, вот ты чем занимаешься в течении дня? – обратился Соломатин к Иващенко.

– Я проверяю выполнение работ, которые я поручил, ход ремонта Ленинских комнат, строю теплицу… В общем, стараюсь как можно меньше находиться в кабинете.

– Понятно. А я что должен делать? Какую работу выполнять вместо той, на которую меня призвали?

– Надо тебе посоветоваться с замполитом. Кстати, почему -то его сегодня с утра нет, что-то случилось у него.

В это время в часть заехал милицейский УАЗик. Из него вышел майор милиции и наш замполит. Они вместе вошли в штаб и прошли немедленно в кабинет командира части.

Некоторое время спустя комбат с майором милиции прошлись по части, по казармам. УАЗик уехал и увез с собой милицейского начальника, и, вскоре после этого, в кабинет политработников вошёл замполит.

– Представляете? Меня сегодня ночью арестовали вместе с тремя бойцами и нашим «газиком», ну того, из хозвзвода.

Я после отбоя взял с собой двух моих солдат из клуба Шмидта и Назарова и на машине поехали по грузовым портам. Ну вы понимаете, что определенного места хранения материалов там нет.

Я знаю, что мне надо. Мы едем, я высматриваю нужный материал.

Увидел листы ДСП, посмотрел, толщина «десятка». Мне подойдет. Командую парням, они десять листов грузят, едем дальше. Вижу ДВП. Остановились, посмотрел, «троечка». Мне самое то! Накидываем листы, бежит мужик, кричит:

– Стой, стрелять буду!

– Я ему:

– Да ты не волнуйся, мы стоим, только стрелять не вздумай. Мы никуда не убежим.

– Кто такие?– спрашивает. Я говорю:

– Я, капитан Овчинников Юрий Васильевич, замполит В/Ч 25874, вот моё удостоверение, а это мои солдаты из нашего личного состава.

– Гони, говорит, удостоверение!

– Удостоверение я тебе в руки не дам, а вот данные считывай, записывай, я секрета из этого не делаю.

Он записывает мои данные, а я говорю ему:

– Я же не для себя ворую, не домой везу. Мне в часть нужно, солдатам казармы отделывать, Ленинские комнаты для них оформлять. А кто мне материал выдаст для этого? Никто! Вот я и разбойничаю.

– Ничего не знаю, – говорит сторож. Я вызываю милицию. Пусть задержание оформляют и с тобой разбираются. А мне, главное, материал охранять.

– Так я и не возражаю!

Приехала милиция. Протокол оформили, говорят:

– Разгружай все, что наворовал.

А я отвечаю:

– Разгружать не буду. Вы же протокол оформили? – оформили. Поехали с этим, как с вещественным доказательством.

Приезжаем ко мне домой. Они думали, что у меня дома райские кущи, что всё в хрустале и золоте. Раз ворую, значит на продажу. А у меня в квартире всё как всегда было: железные солдатские кровати, два шкафа и три тумбочки и все с нашими инвентарными номерами, да ещё табуреты, тоже с номерами. А зачем офицеру мебель? Чтобы с собой по миру таскать? Вот, скажем, переведут меня на другое место службы. Чем корячиться с контейнерами, погрузкой – разгрузкой, я по акту передал начальнику материального склада его имущество и поехал налегке хоть на край света.