Читать книгу: «Колыбель качается над бездной», страница 4

13.

Она завизжала от радости и бросилась мне на шею.

– Витенька, дорога! Помнишь, как ты мне обычно говорил?

– Каждая дорога всегда куда-нибудь ведёт. Помню, Ленок. Вот только пока непонятно, куда ведёт эта дорога. По ней как минимум лет пять уже никто не ходил. И не ездил.

Старая бетонка, действительно, являла собой плачевное зрелище. Наполовину занесённая прошлогодней листвой, в выбоинах и трещинах, она помимо всего прочего была совершенно непригодна для транспортного передвижения. Пронёсшаяся в последние годы череда ураганов натворила здесь немало бед: то тут, тот там дорогу преграждали поваленные стволы деревьев, некоторые из которых уже превратились в труху.

– Витенька, да какая разница! Дорога, даже заброшенная, всё равно куда-нибудь выведет. Это же аксиома. Вопрос в другом: в какую сторону идти?

– Хороший вопрос. Осталось только получить на него ответ.

Я почесал в затылке. Жест, испокон века означавший на Руси растерянность и нерешительность. Я не имел ни малейшего понятия, в какой точке Тверской губернии мы находимся. Как не имел понятия и о направлении, в котором нам следовало идти дальше.

Закрой глаза и смотри, – вспомнилась мне строчка из джойсовского «Уллиса». И опять та мысль, мысль идти наугад, вслепую, с закрытыми глазами, всплыла в моём мозгу. Именно ей мы следовали на последнем отрезке пути – и оказались на этой дороге. Шестое чувство, интуиция, древний инстинкт, прозрение… не знаю, как это назвать. Да и не в названии дело, главное – мы вышли в эту точку пространства, из которой выбираться было уже проще. Любая дорога имеет два направления, в отличие от леса, где их великое множество и все они равнозначны.

Я сбросил рюкзак, достал сигарету, закурил, сел на поваленный берёзовый ствол и закрыл глаза. Почувствовал, как Лена примостилась рядом. Молча, ни о чём не спрашивая.

Я ждал, когда придёт ответ, но, увы, никакого ответа, никакого голоса свыше, никакого знамения не услышал. Просто сидел с пустой головой и ждал. Минуту, две, может быть пять. Потом встал и сказал:

– Идём, Ленок. Нам туда. – Я указал пальцем в южном направлении.

– Ты уверен?

Уверен ли я? Этот вопрос для меня не стоял. Я начал действовать ещё до того, как понял, что выбор сделан. Решение пришло само собой, без моего участия. Я лишь послушно выполнял команды, которые посылало мне моё тело. А вот кто посылал команды ему, для меня оставалось загадкой. Поэтому говорить об уверенности в этой ситуации было лишено всякого смысла.

Однако Лену необходимо было подбодрить, и поэтому я кивнул.

– Абсолютно.

И вот мы снова в пути. Дорога шла всё время прямо, никуда не сворачивая. Безмолвный лес плотной однообразной стеной стоял по обе её стороны и лишь изредка вторгался на её территорию – там, где бетонное покрытие от времени разрушилось или ушло в мягкий, податливый грунт. И ни единого признака деятельности человека: ни обрывка бумаги, ни пустой пластиковой бутылки из-под «кока-колы», ни пивной банки, ни пачки из-под сигарет. Ни собачьего лая, ни петушиного кукареканья, ни звона бубенчика на шее у вожака коровьего стада, ни привычной деревенской кутерьмы со всем многообразием её звуков и запахов. Не было даже намёков на близость человеческого жилья. Странная это была дорога – словно какие-то неведомые космические силы по ошибке материализовали её здесь, вырвав из параллельного мира. А потом и нас, и эту дорогу, и весь этот лес взяли и зашвырнули на необитаемую планету.

Не знаю, сколько мы так шли – час или полтора. Но когда я взглянул на часы, то оказалось, что не более получаса. Я всегда остро чувствовал время и редко ошибался в его определении, даже не имея часов. Лена любила повторять, что мои внутренние часы никогда не дают сбоя и продолжают тикать даже во сне. Как в выключенном компьютере.

Сверить часы было не с чем: Лена принципиально их не носила. Спишем этот сбой на усталость, решил я. Чего уж скрывать: я действительно устал. Не от физических нагрузок – к ним я привык, а от неизвестности. В такую дурацкую ситуацию мы попадали впервые. И где! В двухстах верстах от столицы!

Местность вдоль дороги стала меняться. Лес поредел, в просветах между деревьями всё чаще стали попадаться поляны с молодой луговой порослью. То тут, то там мелькали крохотные пятачки лесных озёр, чистых, гладких, ещё не покрытых тиной. Мягкое майское солнце уже клонилось к горизонту. На душе стало веселей.

Изменился и рельеф. До сих пор ровный и гладкий, словно поверхность гигантского полированного стола, теперь он изобиловал пологими холмами, чередованием низин и возвышенностей. Мы взобрались на одну из таких возвышенностей, однако ничего нового для себя не обнаружили: всё тот же лес, те же холмы, та же бетонка.

– Стой! – Я схватил Лену за руку и остановился. – Ничего не слышишь?

Она прислушалась.

– Вроде гул какой-то. Будто из-под земли кто-то выбраться пытается, большой и тяжёлый.

– Большой и тяжёлый – это ты верно подметила. Только не из-под земли. Сюда кто-то едет, и, скорее всего, по этой самой дороге. – Я кивнул на бетонку. – Похоже на мощную бронетехнику.

Действительно, гул усиливался и теперь уже отчётливо носился в атмосфере. Земля дрожала, словно от тяжёлой поступи великана, вибрация передавалась ногам, сонным деревьям, траве, воздуху. Рябь обезобразила гладкое зеркало поверхности ближайшего к нам озерка.

Мы стояли посреди дороги, крепко взявшись за руки, и ждали. Вместе с гулом росло и наше напряжение. Я сказал Лене, что это бронетехника, дав источнику гула наиболее рациональное объяснение, но это могло быть всё что угодно. В этом странном лесу привычная логика переставала действовать.

И вот, наконец, с той стороны дороги, откуда мы пришли, показалась громада стального чудовища.

– Танк! – воскликнул я и облегчённо улыбнулся. – Это всего лишь танк, Ленок. Смотри, их там много! Да это целая танковая колонна!

Всё объяснилось очень просто. Колонна танков движется к месту своей дислокации. Или к месту учений. Неважно. Главное – логика восторжествовала, разум победил. Кроме того, это первые люди, с кем мы встречаемся с самого утра. У нас появился реальный шанс выбраться из этого заколдованного леса.

Однако Лена не разделяла моего оптимизма. Я видел, как напряжено её лицо, как пристально вглядывается она в надвигающуюся колонну.

– Странные какие-то танки, – сказала она. – Не нравятся они мне. Давай-ка лучше отойдём в сторонку.

Теперь и мне казалось, что с этими танками что-то не так. Они шли прямо на нас, я видел их только в лоб, однако и под этим углом зрения вполне мог разглядеть их контур и конструктивные особенности. Где-то я такое уже видел…

– «Тигры»! – вдруг осенило меня. – Ленок, это же немецкие «Тигры»! Времён Второй мировой войны.

– Вот именно. Это фашистские танки.

– Ну и что? Не думаешь же ты…

– Давай всё-таки отойдём с дороги, – предложила она.

Мы спустились с бетонки в придорожный кювет. Угол зрения несколько изменился, и теперь я мог отчётливо видеть фашистские кресты на корпусах танков. Стальные коробки были уже совсем близко. И вот первый танк поравнялся с нами.

– Смотри! – крикнула Лена, пытаясь перекрыть лязг гусениц о бетонное покрытие дороги, и ткнула пальцем в первый танк.

Над башней головного танка маячила фигура танкиста, мерно покачиваясь в такт движениям могучей машины. На фоне голубого неба ясно обозначился контур… фашистского солдата! Нет, это был не танкист, это был пехотинец: на голове – характерная каска, сотни раз виденная мною в фильмах о той войне, на груди – не менее характерный «шмайсер». Типичный фашист во плоти.

– Что за хрень такая, – пробормотал я, на всякий случай отступая под прикрытие придорожного куста и увлекая за собой Лену.

Однако фашист никак не реагировал на наше присутствие. Прошёл следующий танк, также увенчанный фигурой гитлеровского солдата, за ним третий, потом четвёртый… Всего я насчитал двенадцать «Тигров», и из люка каждого из них торчал фашист. Их взгляды были устремлены только вперёд, никто не обращал на нас никакого внимания. Танки шли новенькие, только что с конвейера, в деле ни разу ещё не участвовали – это было видно даже мне, дилетанту в таких делах. Свежая краска характерными маскировочными разводами покрывала броню, белые кресты яркими бельмами мелькали перед глазами.

Вот и последний, двенадцатый танк. На броне сидел молодой гитлеровец, совсем ещё мальчишка. К каске его, не по размеру большой, была приторочена свежая еловая ветка, на которой болталась зелёная шишка. Поравнявшись с нами, солдат чуть повернул голову в нашу сторону и встретился со мной глазами. Глазами обычного подростка, которого зачем-то упаковали в эту идиотскую форму.

Едва наши взгляды пересеклись, как сознание моё заволокло какой-то полупрозрачной дымкой – словно я смотрел на мир сквозь марево испарений, которые источает влажная земля в жаркий летний полдень. «Картинка» завибрировала, поплыла, затуманилась…

– Что с тобой? – прорвался сквозь марево голос Лены.

Я тряхнул головой. Осмотрелся. Хвост танковой колонны пылил уже метрах в ста от нас.

– Не знаю, – отозвался я. – Наваждение какое-то. Словно накатило что-то. Как странно этот паренёк смотрел на меня!..

– Какой паренёк?

– Да тот, на последнем танке. У него ещё ветка еловая из каски торчит. С шишкой.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Витенька, не было никакой ветки. И паренька не было. Там был офицер, гитлеровский офицер, немолодой, уже в годах.

Я уставился на неё, ещё не до конца уверенный, шутит ли она или у меня действительно крыша поехала. Похоже, не шутила.

– А, ну их всех в баню! – махнул я рукой. – От усталости привиделось, вот и всё объяснение. Не бери в голову, Ленок. От шума, от грохота, от солярки юнца желторотого с матёрым офицером спутал. Бывает.

– Бывает? А то, что фашисты запросто по нашим лесам на танках разъезжают, тоже бывает? – Она покачала головой. – Нет, Витенька, здесь одной твоей галлюцинацией дело не обойдётся. Здесь дело посерьёзней будет.

– А… – попытался я что-то возразить, но осёкся. Действительно, с немецкими танками какая-то неувязочка получается. Да что там неувязочка – откровенный бред. И тут меня осенило. Я рассмеялся.

– Да всё нормально, Ленок. Это кино, понимаешь? Самое обыкновенное кино. Фильм здесь снимают, про войну. Танки эти – обычная бутафория, а солдатики – актёры ряженые.

Она смотрела на меня во все глаза. И вдруг улыбнулась.

– Ну конечно же кино! Какой ты молодец, Витенька! Как всё хорошо объяснил.

А я поймал себя на мысли, что для человека важна, как правило, не сама истина, а лишь её популярная, понятная, доступная интерпретация. И пока он её не получит, он не успокоится. Я попытался найти объяснение тому, что мы сейчас увидели. Соответствовало ли оно факту, мы не знали. Однако иного объяснения у нас не было.

– Мы оказались в зоне киносъёмки, – продолжал я развивать свою мысль. – Потому-то здесь нет людей. Они даже территорию всю вылизали: ни обрывка газеты, ни пачки из-под сигарет, ни пустой банки из-под пива, ни пластиковой бутылки. Представляешь, что будет, если в объектив попадёт пустая бутылка из-под фанты?

Лена совсем развеселилась.

– Ага! Представь, сидит такой фашист на танке и хлещет фанту прямо из горлышка! Или пиво «Балтика», третий номер. Умора!

– Во-во! А в руках у него пачка «LM» с надписью «Минздрав предупреждает»!

Мы оба от души хохотали, совсем позабыв, в какой ситуации оказались. Танки тем временем укатили прочь, скрывшись за поворотом. Гул почти совсем затих.

– Нам надо найти съёмочную площадку, – сообразил я, когда к нам вернулась способность здраво рассуждать. – Там люди, они помогут нам выбраться.

Лена согласно кивнула.

– Идём за танками, – сказала она. – Они нас выведут.

– Верно. Только давай поторопимся, а то мы их упустим.

Мы снова выбрались на бетонку и быстро зашагали вслед ушедшей колонне фашистских «Тигров».

14.

– Они исчезли. – Лена в недоумении вертела головой. – Как сквозь землю провалились.

Танковой колонны, которую мы ожидали увидеть сразу же за поворотом дороги, не было. Ни металлического лязга гусениц, ни следов на бетоне, ни вони от сгоревшей солярки – никаких следов. Прямая лента дороги хорошо просматривалась километра на три вперёд, но она была абсолютно пустынна.

– Что за чёрт! – выругался я. Настроение у меня снова упало. – Куда же они подевались? Не в лес же они свернули!

А, собственно говоря, почему бы и нет? Наверняка события фильма разворачиваются в этих лесах, потому и искать их следует где-то здесь, поблизости.

– Ищи следы от гусениц, Ленок. Думаю, они всё-таки свернули.

Мы принялись рыскать вокруг дороги в поисках хоть каких-нибудь следов. Должны же их оставить двенадцать танков (или их имитация – неважно) в девственном лесу! При этом мы отлично понимали всю абсурдность поисков. Если бы здесь прошли танки, мы бы давно это увидели. Дюжина танков в лесу – это вам не иголка в стогу сена!

– Глянь-ка! – воскликнула Лена. – Дорога!

Это была старая заброшенная (как и всё в этом лесу) грунтовая дорога. Под острым углом она уходила влево от бетонки и терялась в густом ельнике. Обе её колеи давно уже поросли травой, в некоторых местах скопилась влага, образовав полупересохшие лужи. Здесь не то что колонна танков – велосипед уже лет двадцать не проезжал. Нет, эта забытая дорога нам ничем не поможет. Впрочем… что это там?

В левой колее, почти полностью скрытое молодой порослью, что-то лежало. Что-то круглое, правильной формы. На камень не похоже. Я нагнулся, раздвинул руками траву. Старая, местами проржавевшая немецкая каска. Совсем непохожая на те, что грозно сверкали на головах гитлеровских солдат, которых четверть часа назад мы видели в составе танковой колонны. Эта ржавая жестянка лежит здесь как минимум полвека. Да нет, больше: немцев погнали от Москвы в сорок первом.

Я забросил её далеко в кусты. Ненужный архаизм. Нам от него никакого проку.

– Что же делать? – растерянно сказала Лена, проследив взглядом за траекторией улетевшей каски.

То же, что мы делали и раньше, – мысленно проговорил я, – искать выход. Но вслух озвучивать эту банальную сентенцию не стал. Зачем? Проблемы она всё равно не решает.

Закрой глаза и смотри, – вновь вспыхнула в сознании джойсовская фраза. Закрыть глаза и не мешать внутреннему оку выбирать единственно верное направление. Всевидящее око души не может ошибиться. Таков смысл этой гениальной строчки, внезапно пришедший мне на ум из недр подсознания.

Положись на интуицию, – перевёл я её на общепонятный язык. – Следуй её велениям.

Я прислонился спиной к берёзовому стволу и зажмурился. Попытался настроиться на приём информации из космоса (или откуда ещё она там поступает). Но так ничего и не увидел…

– Вить, ты чего? – испуганно спросила Лена, тронув меня за рукав.

– А? Что? – Я открыл глаза. – Что-нибудь случилось?

– Ты стоишь, не шелохнувшись, уже минут десять.

Я обвёл лес ошалелым взором. Тряхнул головой. Неужели десять? Мне показалось, пролетело лишь одно мгновение.

– Ты меня пугаешь, – сказала Лена.

– Всё нормально, Ленок, – улыбнулся я и ткнул пальцем в сторону лесной чащи, где терялась заросшая весенней зеленью лента грунтовой дороги. – Нам туда.

Она вопросительно посмотрела на меня. А я привлёк её к себе и шепнул в самое ухо:

– Танки ушли в ту сторону. Идём, родная. Здесь недалеко.

Я знал, что нам туда, хотя и понимал, что это противоречит всякой логике. Джойсовский рецепт работал, но как именно, это оставалось для меня загадкой. Отключив на несколько минут сознание, я получил нужную информацию. Это всё, что я понял.

Верую, потому что абсурдно. Этот парадокс Тертуллиана стал для меня вторым откровением за последние четверть часа.

Мы вновь углубились в лес, сойдя с удобной и просторной бетонки. Заблудиться мы не боялись. Дорога, по которой лежал наш путь, хорошо просматривалась под слоем весенней травы, ещё не достигшей июльского буйства. В случае нужды, мы легко могли выбраться по ней обратно на бетонку.

Через четверть часа лес расступился, и мы оказались на самом краю маленькой лесной деревушки.

Это была мёртвая деревня. Проделав свою разрушительную работу, время замерло здесь навсегда. Огненный смерч войны пронёсся над этим местом более шестидесяти лет назад, оставив после себя следы пожарищ, холодные остовы домов, обуглившиеся скелеты деревьев, пересохшие колодцы – и мёртвую тишину. И ещё танки. Два фашистских «Тигра», один в дальнем конце деревни, второй совсем рядом.

Молча, крепко сцепившись пальцами рук, мы зашагали по этой странной деревне. Под ногами скрипела спрессованная временем зола, перемешанная с битым стеклом и костями. Изредка попадались человеческие тела, иссохшие, мумифицированные, обтянутые пергаментной кожей, облачённые в полуистлевшую одежду, с выеденными Хроносом внутренностями, застывшие в неестественных позах, некоторые – всё ещё сжимавшие костяшками обескровленных пальцев охотничьи ружья и автоматы.

Когда-то здесь произошёл страшный бой. Трудно сказать, как именно развивались те далёкие трагические события. Скорее всего, в деревню вошли немецкие танки (каратели?), однако встретили мощный отпор партизан. Деревня умерла в тот же день и час, когда прогремел последний выстрел – и с тех пор больше не возрождалась. Выпала из истории, вычеркнута из мирового процесса. За долгие десятилетия сюда так и не ступила нога современного человека.

Из-под наших ног вздымались фонтанчики пересохшей чёрной пыли. Звук шагов тонул в этом неестественном безмолвии, будто кто-то большой и всемогущий увернул регулятор громкости до нуля. Лена шла, зажав ладонью рот и выпучив глаза от ужаса. Гигантская братская могила давила на мозг, словно призраки когда-то погибших здесь людей всё ещё витали над этим местом в поисках вечного упокоения, но так и не находили его. Их незримое присутствие ощущалось всеми фибрами души, каждой клеточкой кожи, проникало в кровь с каждым вдохом, с каждым толчком сердца.

– Уйдём отсюда, – произнесла она, но я не услышал её, а лишь прочитал сказанное по губам.

Я кивнул, и мы поспешили назад. Вот и окраина деревни. Звук постепенно возвращался в мир – под ногами снова захрустело стекло вперемешку с истлевшими костями. Мы как раз проходили мимо ржавого немецкого «Тигра» со свёрнутой на бок башней. Я невольно задержал взгляд на фашистском танке.

Из люка торчал скелет гитлеровского солдата с каской на черепе. Он был обращён к нам в профиль, и я хорошо разглядел притороченный к его каске остов еловой ветки, на которой болталась старая, вылущенная временем шишка.

Я судорожно проглотил комок, образовавшийся в горле, и прибавил шагу.

– Он смотрит на нас, – сдавленно прошептала Лена.

– Кто?

Я обернулся и проследил за направлением её взгляда. Круглыми немигающими глазами она смотрела на скелет фашиста с еловой веткой на каске. А тот уставился на нас пустыми глазницами и словно провожал мёртвым взглядом с дальнего берега Стикса. Внутри у меня всё сковало ледяным холодом.

– Ч-чёрт! – выругался я. – Быстрее, Ленок! Уходим!

Я схватил её за руку и поволок от этого проклятого места…

15.

И вновь мы шагаем по бетонке. Уставшие, опустошённые, окончательно выбитые из колеи привычного рационального восприятия мира, молча топаем прежним маршрутом. Изредка перекидываемся взглядами, пытаясь прочесть в глазах друг друга, не приснилось ли нам всё это, не игра ли это нашего воспалённого разума, соскочившего с проторенной орбиты, не стали ли мы жертвой какой-то мощной массовой галлюцинации?

Наконец Лена решила нарушить молчание.

– Он смотрел на нас. Ты видел?

Я кивнул. В том-то вся и проблема, что видел. А за полчаса до этого я видел его в полном здравии, совсем ещё юнцом – тогда он тоже смотрел на нас, мерно покачиваясь в люке грохочущего танка.

– Что это было, Витенька?

– Мы попали в зону какой-то необычной временной аномалии, – попытался объяснить я всю эту чертовщину. – Прошлое, настоящее и будущее пересеклись здесь в одной точке, спутались в единый узел. С научной точки зрения это выглядит вполне разумно.

Лена долго молчала. Однако я видел, что что-то тяготит её, что-то очень важное готово сорваться с её языка. И я догадывался, что именно.

– Витенька, – наконец не выдержала она, – а ты уверен, что мы всё ещё в настоящем?

Вопрос не в бровь, а в глаз! В том-то всё и дело, что не уверен. Но разве я имел право усомниться в этом?

– Брось, Ленок! – постарался я придать голосу бодрости. – Ты же видишь, лес совсем не изменился. Да и дорога та же самая. Вот увидишь, скоро мы выйдем к людям. К настоящим людям, а не к призракам. Моё шестое чувство подсказывает, что мы уже в конце пути. Интуиция меня ещё никогда не подводила.

Она вздохнула и ничего не ответила. Бедняжка! Как бы я хотел, чтобы всё уже было позади – не ради себя, а ради неё. Я-то выдюжу – мужик как-никак. А вот она, такая хрупкая, маленькая…

Вскоре дорога круто свернуло вправо. И сразу же за поворотом мы обнаружили новые следы человеческого присутствия, на этот раз вполне объяснимые. У самой обочины, на проржавевшем металлическом шесте, маячила покосившаяся табличка с полустёршейся надписью: «Военный объект. Проезд воспрещён». А чуть поодаль виднелись останки бетонной постройки, в своё время служившей, по-видимому, контрольно-пропускным пунктом. Покорёженный шлагбаум сиротливо уткнулся в землю и никого уже больше не мог остановить.

Это тупик. Если дорога упиралась в некий таинственный военный объект, то признаков цивилизации в этом направлении искать бесполезно. Вряд ли дорога, минуя объект, вела куда-нибудь дальше. Судя же по царившему здесь запустению можно было с уверенностью сказать, что и сама дорога, и военный объект давно уже оставлены человеком. Брошены на произвол судьбы. Вышвырнуты на обочину российской истории. Увы, на этот раз интуиция подвела меня: мы выбрали неверное направление. Я оказался прав только в одном: конец пути уже не за горами. Но только такого ли конца мы ожидали?

– Привал, – мрачно сказал я, сбрасывая рюкзак на траву и избегая взгляда моей супруги.

Лена молча опустилась возле рюкзака. Она всё поняла и без слов. Устала, бедная моя, хорошая. Устала, я хорошо это видел. Поникшая, без былого блеска в глазах, с тяжким бременем неизвестности на хрупких плечах. И ни одной жалобы, ни единого упрёка.

– Дай, пожалуйста, попить, – попросила она.

Я с готовностью протянул её флягу. Утолив жажду, она тихо сказала:

– Не расстраивайся, Витенька. Ты же сам говорил, что из любого безвыходного положения всегда есть выход. Здесь он тоже есть, просто нужно как следует поискать.

И она же ещё меня успокаивает! Я опустился рядом с ней и крепко прижал её к груди. Даже не видя её лица, я знал: она улыбается. Минутой позже, освободившись из моих объятий, она продолжила:

– Давай, пока выход ещё не нашёлся, прогуляемся вон по тем развалинам. Может, что-нибудь интересное найдём. А, Витенька?

– С тобой хоть на край света, – с готовностью отозвался я.

Увы, осмотр останков КПП ничего не дал. Голые, полуобвалившиеся стены с облупленной штукатуркой, пустые глазницы оконных проёмов, обломки мебели, горы мусора, пожелтевшие обрывки каких-то документов и газет. Я поднял одну из них. «Красная звезда», 15 мая 1990 года. Девятнадцать лет. Девятнадцать лет минуло с тех пор, как люди покинули эту территорию. Если эта газета, конечно, одна из последних, которые были здесь прочитаны.

Едва мы выбрались из развалин, как Лена внезапно остановилась. Настороженно принюхалась.

– Стой! Ничего не чувствуешь? Кажется, дымком потянуло.

Я последовал её примеру. И правда, едва заметно пахнуло палёной древесиной. Кто-то жёг костёр.

Словно заправская ищейка, она завертела головой, пытаясь уловить направление, откуда шёл запах. Затем повернула назад к развалинам КПП, миновала их, остановилась. Я едва поспевал за ней.

– Гляди! – крикнула она радостно, указывая пальцем в сторону леса.

Там, в лесной чаще, чуть заметной струйкой тянулся кверху лёгкий, эфемерный дымок.

– Есть! – крикнул я. – Вперёд, Ленок! Там люди!

Мы наперегонки бросились к источнику дыма. Миновав небольшой ельник, выскочили на лесную поляну.

Спиной к нам, у небольшого костерка, неподвижно сидел мужичёк. В немыслимой шапке, в старой телогрейке, из которой клоками торчала вата. Стоптанные, протёртые до дыр сапоги аккуратно стояли рядом. В руках – сучковатая палка, которой незнакомец ворошил горячие угли. Над костром висел закопчёный котелок, из которого вкусно тянуло незамысловатым варевом. А огонь тем временем весело потрескивал, пуская высоко вверх снопы искр.

Мы в нерешительности остановились, потом снова двинулись вперёд, на этот раз шагом. Человек у костра либо не слышал нас, либо делал вид, что не слышит.

Голову окутал какой-то туман – и тут же рассеялся. Осталось только одно:

Шагающий.