Читать книгу: «Мякоть», страница 6

– Большая компания – большой архив, – неудачно пошутил Рыбкин и поднялся.

– Соболезную, – на всякий случай сказал Далич.

– Спасибо, – кивнул Рыбкин, вышел в коридор и спустился на первый этаж.

– Вот черт, – услышал он в спину.

Это был Матвей Петелин – недавний докладчик и по совместительству сын старинного друга Клинского. Настоящего друга, а не такого, как отец Рыбкина.

– Вот черт, – повторил Петелин, вытирая пот уже порядком замызганной перчаткой и одновременно с этим пытаясь удержать в руках черную папку и почему-то молоток. – Ты забыл подписать заявление на отпуск.

– И с таким поручением посылают финансового директора? – удивился Рыбкин.

– Да вот так, – развел руками Петелин и уронил папку.

Листы бумаги разлетелись во все стороны.

– Подержи молоток, – попросил он и дал Рыбкину инструмент. Затем присел и начал быстро собирать листки.

– Это на всю жизнь, – пробормотал он, выпрямляясь. – Сергей Сергеевич никак не может забыть, как я жарил для него и бати шашлыки и работал посыльным. Похоже, я для него до самой смерти буду… маленькой собачкой. Давай сюда молоток.

– Зачем он тебе? – спросил Рыбкин.

– На дачу, – хмыкнул Петелин. – Буду доказывать жене, что могу забить гвоздь в стену. Кстати, гвозди в пенобетон входят? Или надо сверлить?

– Надо приглашать мастера, – посоветовал Рыбкин.

– Правильная мысль, – согласился Петелин и открыл папку. – Вот, распишись. Вот ручка. Вот. Спасибо. Куда теперь?

– Домой, – сказал Рыбкин и подумал, что ехать ему некуда.

– Понятно… – пожал плечами Петелин и побежал к лифту. – А то я мог бы подвезти!

«Дождусь Горохова», – решил Рыбкин.

– Ах, вот ты где? – вывалился из лифта Клинский. – Хорошо, что я тебя застал. Покажи-ка свою карту. Да не эту, зачем мне… Покажи корпоративную, с кодом. Ну, чтобы…

– Чтобы заходить в офис, – расплылся в улыбке Безбабный, который шел следом.

– Вот, – вытащил карту Рыбкин.

– Ты посмотри! – повернулся к начальнику службы безопасности Клинский. – Сколько тут степеней защиты?

– Каких степеней? – не понял Безбабный. – Тут магнитная полоска и все.

– А чип? – нахмурился Клинский.

– Так это в течение месяца, – поморщился Безбабный. – Заменим у всех.

– Никаких, – твердо сказал Клинский и сунул карту Рыбкина Безбабному в руку. – Если решили наводить порядок, значит, будем наводить. Имеем право. Ты ведь видел, какие у нас результаты? Отличные! Или не так?

– Так, – пожал плечами Рыбкин. – Графики выглядят прекрасно. Все налажено.

– Это очень хорошо! – погрозил Рыбкину пальцем тесть. – Все налажено. Что и требовалось доказать. Давай-ка, дорогой, отойдем на два слова. Или даже на три. Выйдем на воздух.

Клинский обнял Рыбкина за плечи и повлек его к турникетам.

…

Сентябрь только разгорался, и солнце светило по-летнему. Хотя от асфальта, который окружал офис компании, уже не поднимался невыносимый жар. Ветер забивал под бордюры листву. Рыбкин оглянулся, нашел окно своего офиса, разглядел в соседнем окне Вику. Похоже, у каждого окна кто-то замер. У выхода остался стоять Безбабный.

– Пойдем-пойдем, – влек за собой через стоянку Рыбкина тесть. – Я знаю, что тебе нелегко. Но это пройдет. Ты должен понимать, что все проходит. Будешь удивлен, но абсолютно все. Даже то, что кажется незыблемым. Черт возьми, кажется, я становлюсь сентиментален. А вот твой батя всегда был жесток. Может быть, даже чрезмерно жесток. А уж батя его бати… Знаешь, что про него рассказывали? Лучше тебе не знать… Иногда оно возвращается. И что самое обидное? Это то, что порой судьба зависит от какой-то фигни. Причем, что удивительно, эта фигня случается у каждого, а судьба ломается лишь у некоторых. И знаешь, почему? Потому, что они этой фигне придавали слишком большое значение. А этого нельзя допускать. Вот к примеру, ты держишь в руках листочек бумаги. Просто листочек с буквами. А вот если ты придаешь ему слишком большое значение, то он становится таким тяжелым, что ты можешь надорваться. С другой стороны – все наоборот. Когда ничему не придаешь значения, то, чего ты недооценил, может тебя придавить. Вот так, дорогой мой… Рыбка.

– Что-то я не понимаю, – пробормотал Рыбкин.

Они стояли в калитке на выходе с территории компании. Невдалеке поблескивал мерседес Клинского. Толик курил рядом. Из окон машины несся Иглесиас.

– Сейчас поймешь, – поморщился Клинский. – Я что еще хотел сказать-то. Вот возьмем, скажем, пытки. Без них не обходится. Нигде. Ни у ментов, ни у наших. Уж поверь мне. Когда на словах, а когда и на деле. Ты думаешь, что пытками выбивают признания? Нет, дорогой мой. Ими доводят тебя до кондиции. Ну, размягчают, что ли. Делают податливым. Это как с тестом. Его месить надо, понимаешь? До мякоти! До мякотки, я бы даже сказал! И знаешь, что любопытно, самое страшное для тех, кого пытают, не боль. Потому что даже самая страшная боль становится привычной.

– А что же? – спросил Рыбкин.

– Вот! – обрадовался Клинский. – Это важно. Самым страшным становится ощущение, что тебя калечат. Безвозвратно. Навсегда. Ну, в легком варианте – выбивают все зубы. В плохом – ломают руки, ноги, отбивают внутренности, лишают зрения, слуха. Вырывают язык. Когда-то – ноздри. И всякое разное. Могут сломать спину. И вот уже ты овощ. Калека. Убожество. Понимаешь?

– Это конечно жутко любопытно, – признался Рыбкин. – Но когда же вы скажете те три слова, ради которых…

– Да прямо сейчас, – ухмыльнулся Клинский, отпрянул и с разворота впечатал Рыбкину нос в его же лицо. А когда тот упал, принялся бить ногой в живот, в грудь, в голову, которую Рыбкин пытался прикрыть руками, повторяя всего три слова:

– Плыви нахер, Рыбка. Плыви нахер, Рыбка. Плыви нахер…

– Сергей Сергеевич! – донесся крик Безбабного. – Хватит! Вот… Твою же мать…

Глава шестая. Вдох

 
«Y'know i'll take time»¹²
 

Sonny Boy Williamson. «I'm A Lonely Man»

– Началось в колхозе утро, – пробормотал Кашин, рассматривая физиономию друга.

– За полдень уже, – поморщился Рыбкин, промокая нос ватным диском с запахом ядреного кашинского одеколона.

Широкоплечий приятель принимал его на маленькой кухне.

– Нос сломан? – спросил Кашин, протягивая вложенный в полиэтиленовый пакет лед. – Сотрясение?

– Нос не сломан, – ответил Рыбкин. – Как говорили в детстве – разбит. И зубы все на месте. Те, что были. Глаза тоже, как видишь, в комплекте. Но без синяков не обойдусь. Насчет сотрясения не уверен, но вряд ли. Я закрывался руками. Хорошо, хоть он мне пальцы не переломал. Черт, правая скула отекает. И цвет… Нужна пудра, хотя, какая теперь пудра… Может, тональный крем? Черные очки есть? Да! Вовка. Почему ты дома? Вторник же.

– Я дома только потому, что ты позвонил, – объяснил Кашин, откупоривая банку пива. – Где я тебя должен был принять с твоей разбитой физиономией? В отделе? По уму-то да, но ты же сам сказал…

– А где твои? – спросил Рыбкин, подхватывая пиво.

– Родичи? – скривился Кашин. – Шопинг, мать их. Так что вечером… Сам понимаешь…

– Ясно, – кивнул Рыбкин. – Ладно, не бери в голову, что-нибудь придумаю.

– Придумать можно, да реализовать с такой рожей будет непросто, – заметил Кашин, гоняя пальцем номера в телефоне. – Ты лучше скажи, что случилось-то? Что это стряслось с твоим тестем? Он, часом, не двинулся? А то видок у тебя, прямо скажем, так себе… Ты хоть раз ему в ответ вмазал?

– Перестань, Вовка, – попросил Рыбкин. – Не понимаешь, что ли? Как ты себе это представляешь?

– Никак, – признался Кашин. – Сколько ему лет?

– За семьдесят, – ответил Рыбкин. – Прилично за семьдесят. Отмахнуться можно было бы, если бы я ждал удара. Хотя, что-то такое назревало. Но вряд ли. Только не хватало отправить собственного тестя в реанимацию. Да что я говорю? Какой из меня боец? Это он мог отправить меня в реанимацию. Безбабный его еще и оттаскивал.

– Крепкий старичок? – спросил Кашин.

– Медицина движется вперед, – кивнул Рыбкин. – Понятно, что не для всех, но… Гены к тому же. Ольгин дед умер в сто четыре года. Не так давно, кстати.

– Гены, хорошее питание, ведомственная клиника или даже иностранная клиника, это, конечно, хорошо, – заметил Кашин. – Но главный фактор – это, думаю, нервы.

– И ты туда же, – усмехнулся Рыбкин. – Прямо как моя теща. Все болезни от нервов.

– А ты зря смеешься, – откупорил вторую банку пива Кашин. – Ты только вспомни, когда ты последний раз ложился спать, чтобы ни о чем не думать? Чтобы тебя не трясло? А? Нет, понятное дело, можно хлобыстнуть беленькой и расслабиться, но вот так, чтобы без допинга? Когда?

– В детстве, – развалился на кухонном кашинском уголке Рыбкин. – Да и то… Другой вопрос, что проблемы были… другими. Или ты не помнишь? Ты ж сам меня защищал в классе от Гришки Грюканова. Забыл?

– Да чего там было защищать… – покачал головой Кашин. – Дети же. Гришка, кстати, теперь в полном порядке, хотя вот ведь был оболтус из оболтусов… Значит, говоришь, проблемы были другие, а теперь вот такие? Да? А я, дурак, думал, что у таких шишек, как ты, в какую сторону ни посмотри, чистый горизонт приятных событий.

– Вот именно, – хмыкнул Рыбкин. – В смысле приятных событий горизонт абсолютно чист.

– Ты фиксировать побои собираешься? – спросил Кашин.

– Ты сейчас о чем? – поднял брови Рыбкин.

– Все о том же, – пожал плечами Кашин. – Травмпункт, заявление, показания очевидцев. Свидетели избиения были?

– Полно, – ответил Рыбкин. – Почти весь совет директоров, да и вообще все топы стояли у окон. Ты же знаешь, хлеба и зрелищ. Безбабный. Вахтеры, думаю. Такое представление грех пропустить.

– Ну? – оживился Кашин.

– Не прокатит, – сказал Рыбкин. – Не будет свидетелей.

– Не захотят давать показания против шефа? – не понял Кашин.

– Не знаю, – задумался Рыбкин. – Я, пока в такси ехал, пытался позвонить кое-кому. Похоже, я заблокирован. Всеми. Да, кстати, Борька какие-то дурацкие разговоры заводил с утра. Я же у него ночевал. Про вынужденное предательство. Понимаешь?

– Подожди-подожди, – прищурился Кашин и заорал в трубку. – Гришка! Привет! Как дела? Слушай. Не в службу, а в дружбу. Нужно приютить одного чувака. Да, спрятать. Отвечаю. Порядочней не бывает. Да знаю я, что и свиньи бывают порядочными. Понял-понял. Как ты сказал? Спросить Махрама? И ключи даст? Ясно. Спасибо, дорогой. Подробности чуть позже. Буду должен!

– Гришка? – переспросил Рыбкин.

– Ну, да, – подмигнул Рыбкину Кашин. – Твой детский враг. Сам же напомнил. Только ты не дергайся. Я же ему твое имя не назвал? Хотя он выпытает. Проныра же. Он теперь этот… как же, мать твою… девелопер! Язык сломаешь.

– Гришка Грюканов девелопер? – удивился Рыбкин.

– Ты только у меня ничего не спрашивай, – посоветовал Кашин. – Я в этом не разбираюсь. Он мутит там что-то с недвижимостью, квартиру себе ремонтирует на Бакунинской, да, вот такие возможности у человека, и может приютить тебя. Там, конечно, еще бригада трудится и будет трудиться, но кое-какие комнаты уже готовы. Тряпку бросишь у порога, чтобы не таскать побелку, и все. Комплект постельного белья я тебе дам. Там только кровать. Понимаешь? Возвращать белье не нужно. Оно старое.

– Боже мой, – пробормотал Рыбкин. – «Как низко я пала»¹³…

– Не поймаешь, – засмеялся Кашин. – Ты же знаешь, кино моя страсть. Италия. 1974 год. В главной роли любимчик моей жены. Микеле Плачидо.

– Каменный век… – схватился за голову Рыбкин. – Мы с тобой старые, как…

– Отходы жизнедеятельности одного вымершего животного, – согласился Кашин. – Так на чем мы остановились? Борька вел какие-то разговоры про предательство. Хочешь позвонить ему с моего телефона?

– Пока нет, – задумался Рыбкин.

Что-то не сходилось.

– Послушай, – поморщился Кашин. – Из нас двоих один – директор большого предприятия. Даже я сказал бы – очень большого предприятия. Не я, а ты. Понимаешь? Ты. Вспомнил? Вот. Теперь успокойся и скажи, что собираешься делать. Пока что я понял лишь одно, тестя ты сажать не хочешь.

– Я хочу найти Сашку, – сказал Рыбкин.

– Стоп, – схватился за голову, взъерошил вихры Кашин. – Вот после всего этого ты хочешь найти свою Сашку?

– Да, – сказал Рыбкин.

– А ты понимаешь, что вот эта твоя Сашка и могла стать причиной произошедшего? – спросил Кашин.

– С трудом, – признался Рыбкин. – Как-то раньше Клинского особо не интересовало, кем я увлекаюсь. Он сам не ангел.

– То, что он не ангел, я уже понял, – вздохнул Кашин. – Но ты же сам сказал, что твоя Сашка – это что-то особенное. Вот и Клинский себя повел… по-особенному. Понимаешь?

– Пока я ничего не понимаю, – сказал Рыбкин. – Хотя нет. Одно ясно. Кажется, я уже не управляющий директор компании. Было бы странно появиться там в прежнем качестве. Вообще было бы странно там появиться.

– Что у тебя с деньгами? – спросил Кашин.

– Пока нормально, – пожал плечами Рыбкин. – Кое-что есть на карте, солидный пакет акций компании, ну и золотой парашют в случае увольнения.

– Квартира? – прищурился Кашин. – Дома-то точно нет, я бы знал.

– Ни дома, ни яхты, ни дачи, ни бунгало в Аппалачах, – усмехнулся Рыбкин. – Квартира на Ольге, но, наверное, долей в ней я владею. Машина на дочери. Это все ерунда, Вовка. Главное – найти Сашку.

– Вот как… – задумался Кашин. – Тогда скажу вот что. Только ты не обижайся, хорошо?

– На тебя? – покачал головой Рыбкин. – Успокойся.

– Я спокоен, – кивнул Кашин. – Скажи, а что ты будешь делать, если узнаешь, что твоя Сашка имела в виду не тебя, а директора этой вашей Фифти Лимитед? Ну, ладно-ладно. Не хмурься. Что, если она имела в виду тебя вот с этим твоим качеством? Подожди, не отвечай. Это ведь не исключает… какой-то там любви. Мало ли. Поверь, чем дальше, тем меньше я предполагаю какую-то собственную неотразимость. Да, здоровье пока что есть, да и пузо не отрастил, но когда юная девчонка залипает… всегда смотрю в зеркало. Знаешь ли, помогает.

– Залипают все еще? – усмехнулся Рыбкин.

– Случается, – кивнул Кашин. – Хотя, кто их знает. Может, их подкладывают под меня. Не знаю, как у вас, а у меня тут… не все так просто. И вот представь. Девушка. Возраст еще не критический, времена изменились, но близкий к тому. Мать у нее, как ты говоришь, в Нижнем Новгороде. С отцом, скорее всего, неясность. Профессия – руки-ноги. Парикмахер же? Трудная профессия. Как жить? И тут наклевывается папик.

– Ну, знаешь ли, – поморщился Рыбкин.

– Давай называть вещи своими именами, – предложил Кашин. – Вычти из своего возраста ее годики. Вычел? Получилось больше двадцати? Или около того? Папик. Без вариантов.

– А если мне семьдесят, а ей пятьдесят? Тоже папик?

– Не, – скривился Кашин. – Тогда дедок. Хотя это уже какая-то археология. Заметь, все это не исключает большой и чистой любви. На какое-то время. Хотя я и за тебя бы не поручился, знаешь, надо как-то соизмерять внутреннее устройство с внешними факторами. Иногда же хочется ведь и поговорить о чем-то? Или нет? Там есть о чем поговорить?

– Она очень умная, – сказал Рыбкин.

– Только этого еще не хватало, – закатил глаза Кашин. – И в чем ее ум проявляется?

– Она хорошо молчит, – после паузы вымолвил Рыбкин. – И умеет слушать. И слышит. И понимает услышанное.

– Черт, – поднялся с табурета, открыл дверцу над вытяжкой и выудил оттуда сигаретную пачку Кашин.

– Ты же бросил? – удивился Рыбкин.

– Иногда надо, – открыл окно Кашин. – «Она хорошо молчит». Черт, черт, черт! Я так влюблюсь в твою девушку.

– Найди мне ее, Вовка, – попросил Рыбкин.

– Может, у тебя есть ее фото в телефоне? – предположил Кашин. – Ну хоть что-то?

– Ничего, – признался Рыбкин. – Я даже не думал об этом.

– Ладно, – пробормотал Кашин. – Хозяева той квартиры, что ты назвал, насколько я понял, где-то в Испании. Кто они, я еще не выяснил, но какая-то бездетная пара. Как твоя Сашка эту квартиру оплачивала, я пока не знаю, договор официально оформлен не был. Контактов с ними нет, да и не стоит вот так сразу тыкаться в эту сторону. Мало ли. Сначала надо разобраться. Эта квартира пока последняя надежда. Туда надо попасть.

– Ты сейчас у меня спрашиваешь, как туда попасть? – спросил Рыбкин. – У меня нет ключей.

– Это я думаю вслух, – пробурчал Кашин. – Ладно, решим. Все ж таки земля нашего управления. Можно устроить хоть тот же потоп. А потом вскрыть… с понятыми. А там уж что-то да найдется. Или пробить скрытый осмотр? Там хоть дорогая мебель? Ремонт?

– Квартира пустая, – сказал Рыбкин. – Выведена под чистовую, но ремонт не сделан. Кухня, правда, в порядке, а так-то… Надувной матрас на полу в зале, и все. Ну, пара стульев еще. Правда, чисто. Сашка очень любила, чтобы чисто. Говорила, что ее пустили по знакомству.

– Знаешь, что меня всегда удивляет в таких, как ты? – прищурился Кашин. – Вас нет в соцсетях. Почему?

– Потому что у нас обычно все в порядке, – пробормотал Рыбкин. – К тому же у меня совсем не было времени. Вы все уже достали меня с этими соцсетями. Я очень много работал, Вовка.

– На стройках капитализма? – скривился Кашин.

– А Сашка… – Рыбкин замолчал на мгновение, вспоминая ее лицо. – Я тоже ее спросил, она просто пожала плечами. Ну и бросила несколько слов… Неважно, впрочем. Так что? Будешь дверь ломать?

– Обижаешь, – отмахнулся Кашин. – Откроем. Даже замок менять не придется. Там сигнализации нет?

– Нет, – сказал Рыбкин.

…

В той квартире были две ванные и кухня. И три пустых просторных комнаты, в одной из которых посередине лежал большой надувной матрас, что служил Сашке постелью. За неделю до смерти отца Рыбкин лежал на этом матрасе и смотрел в выскобленный потолок, который словно ждал своей участи. Сашка лежала рядом.

– Почему они тянут с ремонтом? – спросил Рыбкин.

– Пусть тянут, – ответила Сашка. – Видишь провода? Начали тянуть сигнализацию, а потом и ее забросили. Только и сделали кухню и ванные. А насчет остального – задумались. Это как со стихами. Не пишется. А хозяевам – не придумывается интерьер. А потом их озарит, чего они хотят от этой квартиры, и я стану снова искать жилье.

– Знакомые? – спросил Рыбкин.

– Нет, – хмыкнула Сашка. – Клиенты. Хозяин сел ко мне в кресло. Разговорились. Хороший мужик. Я тогда где только ни жила. Он сказал, что я похожа на его жену. Ну, понятно, с разницей в возрасте. Я потом познакомилась с ней. И в самом деле. Только она ниже ростом на полголовы.

– Зачем? – спросил он.

– Что зачем? – не поняла Сашка.

– Зачем знакомилась с его женой? – спросил Рыбкин.

– Они уезжали куда-то, – пожала плечами Сашка. – И им было нужно, чтобы кто-то присматривал за квартирой. На самом деле, как я поняла, не единственной. Ну и оплачивал хотя бы коммунальные платежи. Он предложил мне пожить в этой, ремонт в которой приостановлен на стадии обдумывания интерьера. Ну, а она захотела посмотреть, кто будет следить за жильем и платить за него.

– Сейчас все можно оплачивать онлайн, – заметил Рыбкин. – А воровать здесь нечего.

– Именно это я ему и сказала, – снова хмыкнула Сашка. – Знаешь, мне показалось, что они увидели во мне свою дочь. Не в том смысле, что у них была дочь или еще что. Он сказал, что у них нет детей. Я не стала спрашивать – нет или уже нет. Но вот так…

– И о чем вы с говорили с женой хозяина? – спросил Рыбкин.

– О тебе, – ответила Сашка.

– Обо мне? – удивился Рыбкин. – Но это ведь было еще до того, как мы с тобой познакомились?

– Конечно.

Сашка повернулась на бок, прижалась к Рыбкину грудью, стала перебирать волоски у него возле сосков.

– Поэтому мы не называли твоего имени. Я просто тогда его еще не знала.

– Но уже знала, что я буду старше тебя на…

Она накрыла губы Рыбкина ладонью.

– Не надо. Ты просто поспешил родиться.

– Торопыга? – улыбнулся он.

– Нет, – она была серьезной. – Давай бросим одеяло на пол? Мне жутко не нравится заниматься этим на батуте.

– Поверишь? – он засмеялся. – Я сам хотел это предложить.

…

– Ау! – щелкнул пальцами у лица Рыбкина Кашин. – Ты еще здесь?

– Да, – кивнул Рыбкин. – Что ты мне посоветуешь?

– Говоришь, до конца недели ты в отпуске? – спросил Кашин.

– Если так можно сказать, – вздохнул Рыбкин.

– Тогда не делай ничего, – предложил Кашин. – Полежи, приди в себя. Купи упаковку пива. Погуляй… по Сокольникам. Пройдись хоть по Бульварному кольцу. Даже можешь съездить на родину. Ты, кстати, не вспомнил среди своей движимости и недвижимости дом матери. Продал, что ли?

– Нет, – закрыл глаза Рыбкин. – Просто не был там несколько лет.

– Хорошо там, – вздохнул Кашин. – Лес, речка, какие виды… Монастырь. Озера. Моих там даже корней уже не осталось. Мы ведь могли с тобой сгинуть там, а не сгинули. Выбились в люди.

– Кажется, Гришка нас с тобой перещеголял, – заметил Рыбкин.

– Ну, он же пришлый, – отмахнулся Кашин. – Детдомовский. Откуда-то с Электростали.

– Все равно, – не согласился Рыбкин.

– Ты вроде повыше поднялся, – заметил Кашин.

– Ты же понимаешь, что эту работу я потерял? – спросил Рыбкин.

– Прямо сейчас ты плавно спускаешься на твердую землю, – прошептал Кашин. – Под куполом золотого парашюта. Ну, по твоим словам. Разве не так? Тебе юрист, кстати, нужен? Если будет нужен, подгоню кого-нибудь. Или собираешься положиться на вашего корпоративного? Не советую.

– Я подумаю, – пробормотал Рыбкин. – Надо еще переговорить… с Ольгой, с дочерью. Надеюсь, они меня не заблокировали. Дочь нет, конечно, но…

– Когда дочь возвращается? – спросил Кашин.

– Думаю, к концу недели будет здесь, – ответил Рыбкин. – Или раньше.

– Как это все случилось? – спросил Кашин.

– Ты о чем? – не понял Рыбкин.

– Как жил твой отец? – спросил Кашин. – Я же его помню. Смутно, правда. Что у него было? Он же в отставку ушел рано? Инвалидность?

– Ранение какое-то было по работе… – задумался Рыбкин. – Кажется… Поэтому мы и вернулись на мамину родину. Дом-то в селе давно продали, купили в деревне рядом. И жили втроем, пока он не уехал в Красноярск. Недолго… Поначалу мы поехали туда все вместе, а потом вернулись. А он поехал продавать квартиру. Ну и…

– Сейчас-то можешь сказать, почему они разбежались? – спросил Кашин.

– А я не знаю, – ответил Рыбкин. – До сих пор не знаю. Просто разъехались и все. У матери спрашивал, у отца нет. Даже и потом. Когда ее не стало.

– А что мать говорила? – спросил Кашин.

– Ничего, – ответил Рыбкин. – Она тоже умела молчать. Однажды сказала. Представь, что у тебя в руках моток веревки. И ты его разматываешь. И вот, этот моток становится все меньше и меньше. А потом веревка кончается. Ты что же, будешь мучить себя вопросом, почему она кончилась?

– Исчерпывающе, – заметил Кашин. – Но непонятно. Похоже, у меня с женой эта веревка замкнута в кольцо. Не кончается. Замучился уже разматывать.

– Тебе повезло, – заметил Рыбкин.

– А ты не думаешь, что вот эта твоя новая веревка… – Кашин прищурился, – тоже закончится? Не захочется повеситься на ней? В смысле, на веревке?

– Найди мне Сашку, – попросил Рыбкин.

…

Кашин отвез Рыбкина на Бакунинскую на своей потасканной мазде, проследил, чтобы его пустили на территорию и уехал. Через пять минут Рыбкин уже стоял в дверях роскошной квартиры. А еще через минуту худой и как будто выгоревший на солнце до седины таджик, оказавшийся обещанным Махрамом, открыл Рыбкину просторную комнату. В ней была кровать, стол, стул, тумба и вешалка на колесиках, как в магазинах. Только с пустыми плечиками. У входа лежала давно высохшая тряпка. Что-то везло Рыбкину в последнее время на квартиры без обстановки.

– Вы здесь и ремонтируете, и живете? – спросил Рыбкин, снимая подаренные Кашиным черные очки.

– Я мастер, – сухо сказал Махрам. – Видите, какая в комнате лепнина? Это я сделал. Заметьте, не наклеил, а сделал. Это вам не какой-то там полистирол. Медленно, конечно, но очень хорошо. И чисто вокруг. Это мало кто может.

– Хорошо говорите, – заметил Рыбкин. – Давно в Москве?

– Учился, – ответил Махрам. – В МГУ. Я учитель физики. Был когда-то.

– Вашей стране физика больше не нужна? – спросил Рыбкин.

– Моей страны нет, – вздохнул Махрам. – А тому кусочку, что от нее остался, не до физики. Что у вас с лицом? Упали?

– Самый популярный ответ? – усмехнулся Рыбкин. – Нет, уважаемый. Это называется побили.

– Бывает и такое, – кивнул мастер. – Располагайтесь. Ключи я сейчас дам.

– Подождите, – попросил мастера Рыбкин. – А кто здесь жил? Как-то это все…

– Не подходит к будущему интерьеру? – улыбнулся Махрам. – Нет, если думаете, что кто-то из моих ребят, нет. Мы уходим по вечерам. Это кровать хозяина. Григория Ивановича.

– Зачем? – не понял Рыбкин.

– Чтобы понять, – объяснил Махрам. – Мы сделали эту комнату, потом хозяин привез кровать и вот это все и прожил здесь месяц.

– Придумывал интерьер? – предположил Рыбкин.

– Нет, – хмыкнул Махрам. – Для этого есть этот… дизайнер. Я поначалу удивлялся. Думал, что он за нами следит. Как мы свою работу делаем. Хотел обидеться. А потом понял. Он прислушивался.

– Прислушивался? – удивился Рыбкин. – К чему? Насколько шумно за окном?

– Тут не шумно, – скривил тонкие губы в улыбке Махрам. – Тройной стеклопакет, кондиционер. Тихо. Нет. Он прислушивался к себе. Сможет ли жить здесь.

– И что же? – спросил Рыбкин.

– Сможет, – кивнул Махрам. – Тут хорошо. Устраивайтесь. Только интернета пока нет.

– У меня с собой, – показал телефон Рыбкин.

– Такой у меня тоже есть, – засмеялся Махрам. – Если что – микроволновка в кухне. Холодильник работает. Сейчас принесу ключи от квартиры и комнаты. Григорий Иванович распорядился. Сказал, оказывать содействие господину Рыбкину.

– Хорошо, – кивнул Рыбкин.

…

Гришка был обычным ребенком. Да, что-то у него случилось в детстве, и он оказался в детдоме в Рыбкинской деревне. Точнее, в селе, на окраине которого за рукотворными, затянутыми тростником озерами высился монастырь. Гришка злился на деревенских, потому что у них были родители, и доказывал, что они у него тоже есть. А еще доказывал, что он может хорошо петь, хотя и пел хрипло. И пел только одну песню, что-то про Карлсона со словами – «Он смешной и загадочный – добрый Карлсон». Он сам был похож на Карлсона. Рыбкин над ним посмеялся. Не со зла, а по глупости. Оборачиваясь назад, вспоминая прожитое, Рыбкин не уставал удивляться количеству совершенных им глупостей. Особенно в детстве. Гришка насмешки не стерпел, полез в драку. И пытался драться с Рыбкиным еще с полгода, хотя всякий раз между ним и Рыбкиным появлялся вечно взъерошенный защитник слабых и обижаемых – Кашин. А потом Рыбкин ненадолго уехал из этой деревни, чтобы попытать счастья в Красноярске. Тогда еще мать и отец были вместе. Почему же они разошлись?

Рыбкин постелил выданное Кашиным белье на узкую кровать, лег и уставился в потолок. Потом поднес к глазам телефон и снова набрал номер Сашки. Услышал длинные гудки. Ну, слава богу, хоть она его не заблокировала. Интересно, где она оставила телефон? Или не оставляла, а подходит к нему, смотрит, видит всплывающее имя Рыбкина и с досадой морщится. Глупо. Надо бы намекнуть Кашину про биллинг. Или он сам допрет? Нет, кажется, уже напоминал. Зачем-то он записал же ее телефон? Черт, у него же и своей работы полно. Кому еще можно позвонить?

Рыбкин набрал номер дочери.

– Привет! Как дела?

– Все отлично, – голос у Юльки был усталым, но довольным. – Завтра все заканчиваю, сегодня съеду в гостиницу, не по себе мне одной здесь, а послезавтра попробую вылететь. Пока не брала билет, боюсь, сорвется что-нибудь.

– Нож так и не нашла? – спросил Рыбкин.

– Забудь ты про этот нож, – засмеялась Юлька. – То медали, то нож. Зачем он тебе нужен? Я бы и эти значки отдала кому-нибудь. Одни юбилейные. Фотографии все собрала, но их почти нет. Ничего нет. Ни писем, ничего. Может, он отдал кому-нибудь этот нож? Или потерял?

– Он ни с кем не общался, – напомнил Рыбкин. – Я же при тебе спрашивал у соседей. Только до магазина и домой. Пенсия и та на карту сразу падала.

– Соседка с другого этажа сказала, что приходил к нему кто-то, – вспомнила Юлька. – Дня за три или за четыре до его смерти. Она точно не помнит.

– И кто же? – спросил Рыбкин.

– Она толком и не видела, – хмыкнула Юлька. – Просто слышала разговор. На площадке. Гость говорил тихо, а дед то ли не хотел его впускать, то ли расспрашивал о чем-то. Не знаю. А где-то через полчаса она услышала хлопанье двери и в глазок посмотрела. Сказала, что какой-то мужик. Высокий, средних лет, в черных очках. Спустился и ушел. Вроде, прихрамывал. Или споткнулся. Вот и все. Это тебе что-то дало?

– Нет, – проговорил Рыбкин, рассматривая выданные Кашиным черные очки. Вовка сказал, что они женские. Чего же в них женского?

– Может, он ему нож продал? – спросила Юлька.

– Может быть, – согласился Рыбкин. – Что еще?

– Что там у вас стряслось? – спросила Юлька.

– Ты о чем? – напрягся Рыбкин.

– Галка звонила, – сказала Юлька. – Тетка.

– Я понял, – ответил Рыбкин.

– Сказала, что у тебя проблемы на работе, – сказала Юлька.

– Интересно, какие? – спросил Рыбкин.

– То ли тебя уволили, то ли ты сам уволился, – сказала Юлька.

Она замолчала. Рыбкин ответил не сразу.

– Кажется, что-то вроде этого.

– Не хочешь рассказать? – спросила Юлька.

– Нечего рассказывать, – ответил Рыбкин. – Считай, что поругались с твоим дедом. Ничего страшного. Жизнь на этом не кончается.

– И что ты будешь делать? – устало спросила Юлька.

– Искать работу, наверное, – сказал Рыбкин. – Может быть, чуть позже. Я тебе расскажу все. Но не сейчас. Позвони, когда прилетишь. Я тебя встречу.

– Не нужно, – сказала Юлька. – Мама звонила. Она меня встретит.

– Разве она уже вернулась? – спросил Рыбкин.

– Возвращается, – ответила Юлька. – Ну ладно, я позвоню все равно. Не вешай нос, Рыбкин.

И она тоже называла его так. Когда была в хорошем настроении, конечно.

– Никогда, – ответил Рыбкин. – Ты только не блокируй мой номер.

– Ты с ума сошел? – спросила Юлька.

– Надеюсь, что нет, – засмеялся Рыбкин.

– Пока, предок, – хмыкнула Юлька. – До связи!

…

В дверь позвонили. Звонок разнесся по необжитым комнатам и залам огромной квартиры горным эхом. Потом раздались шаги, бормотание на незнакомом языке, щелкнул замок. Постучали в дверь комнаты.

– Да, – Рыбкин поднялся.

– Это я, – в дверях появился Махрам. – Вот. Кто-то приходил, оставил это у двери. Думаю, это ваше.

Мастер поставил на пол пакет с символикой компании.

– Откуда можно увидеть двор? – спросил Рыбкин.

– Из кухни, – ответил Махрам.

…

Под шлагбаум выезжала служебная ауди самого Рыбкина. Значит, Антон. Рыбкин набрал телефон водителя, но вызов оборвался после короткого гудка. Выходит, и ты меня заблокировал, паршивец?

– Все в порядке?

Махрам стоял у него за спиной.

– Послушайте, – Рыбкин поморщился. – Вы можете дать мне свой телефон? Мне нужно позвонить. Я заплачу.

– Не нужно платить, – сказал Махрам, протягивая телефон. – Звоните, если нужно. Вы же не откажите мне, если я попрошу о том же?

– Конечно, – кивнул Рыбкин, взял телефон, замешкался, но почти сразу набрал Горохова.