Читать книгу: «Мякоть», страница 3

Глава третья. Рыбка

 
«I need my baby here at home»⁸
 

Fenton Robinson. «Somebody Loan Me a Dime». 1967

Нет, это не было звоном в ухе. Точно нет. Это прилетало извне. Причем этот звук существовал всегда, просто в какой-то момент Рыбкин стал его слышать. Как будто сглотнул и избавился от воздушных пробок в ушах. И почувствовал его всем телом. Словно кто-то неподалеку поймал струну слайдером и вместо чего-то ясного и предсказуемого принялся исполнять судорогу на четверть тона. Бесконечную судорогу. Выматывающую, как ночной писк комара. Рыбкин даже непроизвольно пошевелил пальцами, как будто на одном из них мог оказаться слайдер. Ага. И гитара в руках. А ведь и захоти, не оказалась бы. Осталась в квартире. Хотя уже и кофр пылью покрылся, наверное. Сколько он не брал ее в руки? Все было слишком хорошо, чтобы он сжал в левой руке гриф. Или слишком плохо. Хотя, какая может быть пыль в царстве Ольги Сергеевны Клинской? Надо бы проверить, если ли еще гитара внутри повторяющего ее очертания футляра. Или там такая же пустота, как и… При первой возможности. Непременно. Но для начала было бы неплохо смыть пыль и пот с собственного тела.

– Приехали, – сказал таксист. – Плюсики будут?

– Непременно, – кивнул Рыбкин, подхватывая сумку.

В компании, в которой он трудился управляющим директором, выходных не бывало. По сути у нее и твердого рабочего графика не имелось, поскольку филиалы были разбросаны по всей стране, и в те часы, когда московская бухгалтерия запускала компьютеры, бухгалтеры некоторых других подразделений уже щелкали косметичками. Однако главный административный корпус, который занимал изрядную часть высотки, по выходным пустел наполовину, а в летние месяцы так и почти полностью. Рыбкин, который заглядывал на работу в любые дни, мог по наполняемости коридоров определить не только выходной или рабочий день на календаре, но и любой день недели с понедельника по пятницу. На этот счет имелись определенные приметы, вроде того, какие машины припаркованы у ближайшего пакгауза, но сегодня он, пожалуй, ошибся бы. Административное здание компании явно пребывало в летаргическом сне, окна большинства офисов были закрыты, жалюзи опущены, но, судя по обилию автомобилей на площадке у входа, едва ли ни все члены правления оказались на работе. Точно прибыли за материалами, словно не существовало ни электронной почты, ничего. Только машины тестя, который как раз электронную почту не признавал, а интернет считал чем-то вроде зоны рискованного земледелия, пока не было, но сомневаться не приходилось, закалка бывшего офицера спецслужб не давала сбоев, если кто-нибудь не сочтет нужным выполнить указание, он об этом будет знать даже не в понедельник, а уже воскресным вечером.

Рыбкин подошел к главному входу, надавил на звонок и улыбнулся глазку видеокамеры. Отчего-то на мгновение ему показалось, что и у этого входа он будет отвергнут, как и у двух предыдущих. Но на этот раз обошлось. Дверь щелкнула, и в то же самое время в кармане ожил телефон. Рыбкин толкнул дверь и зашагал по коридору к турникетам и стойке охраны, на ходу вытаскивая карточку и телефон.

– Ты чего звонил-то? – раздался в трубке сонный голос Володьки Кашина – старого приятеля Рыбкина. – Это у вас там в Красноярске белый день, а у нас уже позднее, но воскресное утро.

– Вовка, включи голову, – приложил к турникету карточку Рыбкин, кивнул охраннику и пошел к лифту. – Я уже в Москве.

– А что случилось? – сразу же приободрился Кашин.

– Пытаюсь понять, – вызвал лифт Рыбкин. – Насчет бати и сам все знаешь, а тут… Может быть, и ничего, но шерсть ерошится что-то.

– О какой шерсти идет речь? – хмыкнул Кашин, который был горазд на сюрпризы, чего стоило хотя бы его явление пару лет назад к Рыбкину с известием, что он, Кашин, сломал член.

– Как так? – только и смог тогда произнести Рыбкин, потому как с деревенского детства помнил страшную черно-белую фотографию на ту самую тему в какой-то медицинской книжке, что он тайком листал в сельской библиотеке.

– Каком кверху, – вздохнул Кашин, который и фигурой, и повадками напоминал если и не медведя, то уж точно быка.

– И что же теперь делать? – спросил Рыбкин, вторым образом в голове которого нарисовалась тихая и мягкая жена Кашина Лариса, сломать о которую хоть что-то явно было не легче, чем колоть дрова перьевой подушкой.

– Поздно делать, – грустно ответил Кашин. – Теперь только воздерживаться. Врачи говорят, что не меньше полгода. Сволочи они, кстати. Ржали в голос. Сестрички сбежались, чтобы поглазеть. Хочешь покажу?

– Уволь, – попросил Рыбкин. – Я не по этой части.

– Да знаю я, – пробормотал Кашин, как будто разочарованный, что Рыбкин не домогается у него подробностей получения травмы. – Давай выпьем. А? Ты знаешь, что мне подлец-хирург сказал? Знаешь?

– Нет, – честно ответил Рыбкин.

– Он сказал, что ничего удивительного. Что с дуру можно и… шею свернуть, а уж это… Нет, давай все же выпьем.

Самым удивительным было то, что в принципе почти непьющий Кашин мог свести к необходимости выпить любой разговор. Вот и теперь он хмыкал о рыбкинской шерсти и точно подумывал, как бы уговорить Рыбкина составить компанию ему и паре упаковок пива на ближайший вечер.

– О какой шерсти? – поморщился Рыбкин, выходя из лифта на своем этаже. – На загривке. Как у твоего Бобика, когда твоя Лариска закипает. Не могу понять, но не по себе мне. Не то что-то творится.

– Только давай не будем грузить меня твоим бизнесом, – попросил Кашин.

– Для этого у нас имеется служба безопасности, – успокоил друга Рыбкин. – Нет, Вовка. Речь идет о личных проблемах.

– Кто-то это еще делит? – удивился Кашин. – Знаю я вашего начальника службы безопасности. Привет, кстати, Никите передавай. Он не может помочь?

– Он не должен об этом знать, – предупредил Рыбкин.

– Тогда признавайся, – заинтересовался Кашин. – Что натворил? Чем помочь?

– Ничего пока еще не натворил, – ответил Рыбкин, останавливаясь посреди коридора и понижая голос. – Короче, пропала девчонка.

– Надеюсь, не Юлька? – уточнил Кашин.

– Сплюнь, – попросил Рыбкин. – Если бы Юлька, Никита бы уже землю рыл. И не я бы его заставил, а тесть. Я бы не успел. Другая девчонка. Та самая.

– С девчонками это бывает, – согласился Кашин. – Вот я помню, Лариса моя уехала в деревню, с Бобиком, кстати, а я…

– Подожди, – перебил друга Рыбкин. – Ты что, не понял? Та самая, Вовка.

– Так, – протянул Кашин. – Кажется, я начинаю понимать, куда ты пропал в конце мая. Черт тебя возьми, так это было глубокое погружение? Сколько она выдержала? Всего три месяца? Я бы рядом с тобой и недели не продержался. Вот я помню…

– Вовка, – сказал Рыбкин. – Не говори ничего. Просто имей в виду, что это была та самая девчонка.

– А Ольга не та самая? – спросил Кашин.

– Была ею, – ответил Рыбкин. – Или почти была. И продолжала бы… наверное. Да я не тот самый оказался. Для нее. Думаю так.

– Разве мы с тобой в том возрасте, когда еще можно немного сойти с ума? – спросил Кашин.

– А если забыть о возрасте? – ответил вопросом Рыбкин.

– Склероз предлагаешь или деменцию? Ау? Ты уверен? Что молчишь?

Да, Кашин умел напустить сарказма в тон, как никто. Рыбкин ответил не сразу. Почему-то ему показалось, что поведать приятелю о сломанном ненароком члене было куда как проще, чем разворачивать перед ним же что-то такое, что должно находиться под кожей. Может быть, в тайне от самого себя.

– Ты о чем? – наконец спросил Рыбкин. – О какой уверенности ты говоришь? О том, нужен ли мне воздух? Я думаю, что нужен. К примеру, чтобы дышать.

– А не поздновато ли? – спросил Кашин.

– Дышать? – переспросил Рыбкин. – Не думаю. Короче – девчонка пропала. Не было ни ссоры, ничего. Недели не прошло, как она ревела, узнав, что у меня отец умер. Хлюпала носом, когда мы прощались. Должна была приехать за мной в аэропорт. Не приехала. На звонки не отвечает. Готов предположить самое страшное.

– То, что она бросила тебя – старого дурака? – спросил Кашин.

– Самое страшное – это самое страшное, – не согласился Рыбкин. – То, что она попала в беду.

– Всем бы твой оптимизм, – вздохнул Кашин. – Другие варианты рассматриваются?

– Не знаю… – поморщился, оглядываясь, Рыбкин. – Все, что угодно. Но на нее это непохоже. Логики я не вижу. Понимаешь… она отличается от всех. Но предсказуема. На своем уровне. Она должна вести себя как ответственный человек. То есть, предупредить, позвонить, сообщить, дать о себе знать. Без вариантов.

– Слушай, где ты берешь такие знакомства? – заинтересовался Кашин. – Или я всегда западаю на противоположностей?

– Я не знаю, – Рыбкин отошел к окну, потянул на себя фрамугу. – Прошу тебя, узнай, что можешь. Девчонку зовут Саша Морозова. Лет ей… Черт, не знаю. Двадцать пять, тридцать, тридцать два – тридцать три. Нет, вряд ли больше двадцати восьми. Мать где-то в Нижнем Новгороде. До последнего времени снимала квартиру на Стромынке. Записывай адрес. Да, и телефон. Если вдруг все-таки ответит, скажись моим другом. Ей, кстати, все было интересно. Хотела с дочерью моей познакомиться.

– Да у нее были на тебя далеко идущие планы! – отметил Кашин.

– Нет, – отрезал Рыбкин. – Просто хотела посмотреть, как я могу отразиться в детях. Спортивный интерес. И никаких планов. Демонстративно и категорически. Отношения… без обязательств, разговоры, взаимное влечение и… почти щенячье повизгивание при встрече. Впрочем, беззвучно. Одним взглядом.

– Чтоб мне сдохнуть, – пробормотал Кашин. – Что-то я не помню такого фильма! Это чего же? Бинго? Или ты в глубокой разработке? Владеешь государственными секретами?

– Не знаю, – повторил Рыбкин. – Ничего не знаю. Так бывает. Да в той же логистике. Все вроде бы бьет по всем позициям. Потом сбой в одном пункте и полная ясность сменяется полной неясностью. Здание рушится. Короче. С моей идиллией что-то случилось. Пока я был в Красноярске, она внезапно съехала. Куда, почему – неизвестно. Работала в парикмахерской напротив нашего офиса. Я звонил – взяла отгулы на ближайшую неделю, но увольняться вроде не собиралась. Никаких координат не оставила, близко ни с кем знакома не была.

– Украла что-нибудь? – предположил Кашин.

– Ты идиот? – обиделся Рыбкин.

– Машина? – спросил Кашин.

– Да, – кивнул Рыбкин, как будто Кашин его мог увидеть. – Есть машина. Пежо двести седьмая. Красная. Не слишком свежая. Номер триста двадцать, регион московский, буквы не помню.

– Не похоже на тебя, – хмыкнул Кашин. – С твоей цифровой памятью… Возраста не знаешь, номер машины не помнишь. Про отчество я уже и не спрашиваю. Как ты телефон-то ее запомнил?

– Я звонил на этот номер, – ответил Рыбкин. – Отравлял смс. Не придуривайся. Сделай что-нибудь. Не знаю… Биллинг там. Что-нибудь!

– Слушай, – заинтересовался Кашин. – А у тебя там случайно не подгорает? Ну, с учетом твоего тестя авторитетного, да и Ольга Сергеевна твоя девушка с характером, прямо скажем. Если помнишь, на дух меня не переносила никогда. Ты следы подчищаешь? Ну, там глупые смс, дурацкие ролики интимного характера? Что там у тебя дома-то? Как с брачным контрактом? Да, и что с соцсетями?

– В соцсетях Сашки нет, – сказал Рыбкин. – Меня там тоже нет, но по другой причине, некогда, я много работаю. Ты же знаешь!

– Знаю-знаю, – уверил друга Кашин. – Тема жизни. Доказать тестю, что ты не соска-пустышка? Доказать жене, что ты достоин уважения не только по факту собственной женитьбы? Ну и как? Удалось?

– Вовка! – повысил голос Рыбкин.

– И все-таки… – Кашин хмыкнул. – Как-то это все… Даже инстаграма нет?

– А ей это неинтересно, – огрызнулся Рыбкин. – Спросил как-то, сказала, что соцсети – это растворимый кофе, а она пьет только натуральный. И вот еще. Она тоже много работает. Полагается только на себя!

– Послушай, – пробормотал Кашин. – Про кофе банальность, конечно. Но, кажется, я начинаю влюбляться в твою подругу, даже не видя ее. Если она еще и телевизор не смотрит… Хотя это все как-то подозрительно. Можно еще один вопрос?

– Давай, – разрешил Рыбкин.

– Только без дураков, – предупредил Кашин. – Ты ее паспорт видел? Ну… в телефон к ней заглядывал? В сумочку нос совал?

– Нет, – ответил Рыбкин. – Не приучен.

– Это ты идиот, а не я, – вздохнул Кашин. – Ладно. Все ясно. Начинаю работать.

– Помоги, – попросил Рыбкин.

– Сделаю, что смогу, – уверил приятеля Кашин. – Но с тебя магарыч!

– Поляну? – усмехнулся Рыбкин, вспомнив собственную поездку в один из филиалов.

– Хватит и опушки, – рассмеялся Кашин, прежде чем нажать отбой. – Пенечка в лесополосе. А еще лучше на кухне…

…

– Вы? – процокала было мимо каблучками секретарь Рыбкина, замерла, обнаружив в рекреации шефа. – Прилетели?

– Прилетел, – двинулся в приемную Рыбкин. – Добрый день. Что случилось-то? Смотрю, все члены правления в здании. Может быть, все-таки сегодня будет собрание?

– Нет, – Виктория Юрьевна поправила прическу, позволила легкой улыбке обнаружить морщинки у губ и глаз. – Собрание во вторник. Народ налетел материалы забирать. Все, кроме Ольги Сергеевны, но она в отъезде.

– Я знаю, – кивнул Рыбкин. – Спешка к чему?

– Сергей Сергеевич приехал. Не собирался, но приехал. Только что. Сейчас охрану проверяет, но скоро поднимется.

Рыбкин шагнул к окну. Так и есть. Мерседес Клинского стоял у самого входа. Видеться с тестем не хотелось. Симпатии к подтянутому старику с рыбьим взглядом Рыбкин не испытывал никогда и не заблуждался насчет полной с ним в этом деле взаимности.

– Вика, давай-ка мне сюда эти самые материалы, – заторопился Рыбкин. – Где расписаться? Здесь? И здесь? И здесь? Бюрократия бессмертна… Почему так много? Борькины тоже здесь? Вот жук… Я так понимаю, ты в офисе, чтобы бумажки эти как раз раздать, но раньше Клинского не уедешь все равно? Ну, так дай знать, как он уберется. Нет, в кабинет не пойду. Я в спортзал. И если что – его не видел. Поняла?

– Поняла, – послушно кивнула Виктория Юрьевна.

– Хорошо, – улыбнулся Рыбкин и как всегда, скользя взглядом по ухоженному лицу Ламиной Виктории Юрьевны, в одно мгновение вспомнил сразу все – и ее же задорный молодой смех пятнадцатилетней давности, и запах ее тогдашнего тела, и его мягкость, и частое дыхание, и оборвал собственные воспоминания проникновенным. – Спасибо, Вик. Как тут Чуковский без меня?

Корней не любил, когда его называли Корнеем. Когда это делал Клинский, он морщился и добавлял – Чуковский.

– Нормально, – она отвечала уже ему в спину, но Рыбкину показалось что голос у нее дрогнул. – Вадим Вадимович Корнеев у себя. Он вам нужен?

– Нет! – откликнулся Рыбкин и пробормотал уже сам себе под нос. – Вот уж кто мне точно не нужен.

…

– Привет.

Он столкнулся с ней в коридоре. Галка была на пол головы выше Ольги, хотя и младше ее на десять лет. Черт, больше, чем на десять. Впрочем, и та, и другая расти перестали уже давно. От кого они взяли цвет волос? Сергей Сергеевич в юности был скорее шатеном, его жена, Фаина Борисовна, блондинкой. А дочки – обе черненькие. Хотя и разные. Совсем разные. Ольга напоминала ураган. А вот Галку следовало бы сравнить с падением на землю астероида. Каким чудом в прошедшие молодые годы Рыбкин умудрился не переспать с нею? Несколько раз проходил буквально по самому краю. Чуть более глубокий вдох, и крышу бы снесло. Что ему помешало? Только одно – абсолютная уверенность, что убивать его после этой самой близости Ольга и Галка будут одновременно, в четыре руки. Даже если Галка на эту близость пойдет. Что она забыла в офисе? Вроде выбыла из того возраста, когда таскалась за папенькой как хвост?

– Привет, муж сестры.

– Привет, сестра жены, – улыбнулся Рыбкин.

– Прилетел? – сузила взгляд Галка.

– Нет, – покачал он головой. – Это мой призрак. Самолет разбился.

– Любопытно. Юлька?

– В порядке. Вернется через неделю. Или раньше. Как управится.

– Ладно.

Кивнула и прошла мимо него так, словно он и в самом деле был призраком.

– Ладно, – согласился Рыбкин и пошел в спортзал.

…

В спортзале обнаружился Артем Кешабян. Заместитель управляющего розничной сетью Никитского, тридцатилетний красавец, любимец женщин всех возрастов охаживал кулаками тяжелую грушу. Рыбкин с легкой завистью окинул взглядом мускулистую, лоснящуюся от пота фигуру и, бросив сумку на кресло, пролистнул выданные Викой материалы.

– Ерунда, – подошел, тяжело дыша, пожать руку Кешабян. – Я уже смотрел. Ничего глобального, чтобы рвать выходные и вытаскивать в Москву народ, нет. Общие вопросы, текучка. Во вторник будет возможность отоспаться на совете директоров.

– Зачем тогда? – пожал плечами Рыбкин.

Бумаги и в самом деле были заурядными.

– Наверное все дело в «и др.», – усмехнулся Кешабян. – Будет какое-то и др. Да чего гадать-то? Послезавтра и узнаем. Волноваться нечего, рынок в порядке, рушиться нечему. Сводки прекрасные.

– А здесь тогда почему? – кивнул на грушу Рыбкин.

– А сам? – растянул губы в улыбке Кешабян и тут же ответил. – Раньше начальника с работы нельзя уходить даже в воскресенье. А НИИ сказал, что Сергей Сергеевич сегодня обязательно нагрянет. Да все уже предупреждены. Засели по кабинетам и изображают интеллектуальный штурм. А ты не знал?

– Не знал, – буркнул Рыбкин, подхватил сумку и пошел к душевой.

– Ну, так знай, – крикнул ему вслед Кешабян. – Пригодится.

Никитский Игорь Ильич был в компании персональным врагом Рыбкина. Нет, он ни разу ни в лицо, ни в спину, ни за спиной не сказал о Рыбкине ни одного злого слова, но каждый в компании знал, что если бы Рыбкин не был зятем Клинского, то управляющим директором стал бы Никитский. И, наверное, Никитский оказался бы лучшим директором. Другой вопрос, что и Рыбкин не считался свадебным генералом на этой должности.

Спортивный зал был оборудован по высшему разряду. Но сейчас Рыбкин не хотел ни седлать тренажеры, ни рассекать гладь бассейна. Сначала ему нужно было упорядочить самого себя. Жизнь очевидно дала трещину. Причем не тогда, когда он перестал ложиться с собственной женой в одну постель, не тогда, когда умер его отец, нет. Жизнь дала трещину именно теперь, когда пропала Сашка. Когда она не появилась в аэропорту и никак не дала о себе знать. Сашка не должна была исчезать. Сама по себе – не должна. Несколько месяцев знакомства были не слишком большим сроком, чтобы познакомиться с прошлым человека, который сводит тебя с ума, но прочувствовать его можно было хорошо. Сама по себе Сашка исчезнуть не могла. Значит, кто-то ей помог. Кто-то на нее повлиял. Надавил. Кто? И как?

Рыбкин скинул одежду, вошел в душевую кабину и включил воду. Сейчас ему было нужно именно это. Холодные струи, сбегающие по затылку и плечам. Чтобы успокоиться и понять, кто мог приложить руку к его жизни. Ольга? Вряд ли. Слишком много было того же холода и презрения в ее редких взглядах в последнее время. Даже нет, не презрения. Скуки и равнодушия. Наверное это его и расслабило. Сама нет. Тем более что она и в самом деле в Италии, Юлька при нем созванивалась с матерью. Да и вряд ли Ольга знала о Сашке. Знала бы, давно бы высказалась. Съязвила бы что-нибудь уничижительное. Было время, специально следила за Рыбкиным, даже признавалась в этом как-то в те редкие дни, когда им казалось, что прошлое вернулось и ожило. Следила, чтобы уличить и уничтожить. Но не вышло. Не потому, что Рыбкин так уж был чист, нет. Просто не прирастал ни к кому. Главное – не прирастать ни к кому. Ну, так прирос же. А если, к примеру, Галка? А ей-то это зачем? Да и какая разница, Галка, Ольга? Какое им дело? Дочь взрослая, Ольга ни в чем не нуждается. Купить квартирку и переехать туда с Сашкой? А она согласилась бы? Сказала бы она ему «да»? Ну, так он и не спрашивал. А сказала бы? Должна была сказать. Прижималась так, словно внутрь хотела забраться. Никогда ни о чем не просила, но отдавалась взахлеб.

Сначала он стоял под тугими струями неподвижно, стоял долго, пока в висках не загудело от холода. Затем шагнул в сторону, нащупал, не открывая глаз, флакончик, выдавил на затылок гель, прибавил горячей и принялся яростно намыливаться, стараясь не пропустить ни пяди тела, чтобы ничего, ни мутного полета, ни глупостей, которые лезли в голову, ни утреннего незвонка-исчезновения Сашки, ни запертой квартиры – ничего не осталось. Шампунь вспенился на затылке, пополз по коже вниз, начал уже приносить облегчение, когда Рыбкин почувствовал присутствие постороннего. Он снова шагнул под воду, взъерошил волосы, смыл пену с лица и открыл глаза.

В пяти шагах от него стояла Галка Клинская. Стояла абсолютно голой, чуть расставив ноги и опираясь одной рукой о бедро, другой потирая бок под левой грудью. Рыбкину всегда казалось, что свояченице не хватало женственности, но теперь, без одежды, ее женственность была очевидной и безупречной. Просто она отличалась от того, что нравилось Рыбкину, но не отметить совершенства натренированного тела Рыбкин не мог. Сколько Галке? Тридцать пять? Бред. Этому телу не было и тридцати.

– А ты в хорошей форме, – усмехнулась Галка.

Рыбкин нащупал рукоять крана и снова прибавил холодной воды, пустил в волосы и на плечи свежесть и ясность. Обжигающую свежесть и ясность. Неплохой способ справиться с непроизвольной эрекцией.

– Женская душевая на ремонте? – проговорил он, обнаружив, что губы не слушаются, дрожат от холода.

– Почему у вас не срослось с Ольгой? – спросила Галка.

– Не срослось? – ему почти удалось удивиться. – Столько лет вместе. Это называется «не срослось»?

– Когда у тебя была с ней близость в последний раз? – спросила Галка. – В этом году? Или в прошлом? Или в позапрошлом? Или пять лет назад? А? Может, десять? Не допускаешь, что она делится с сестрой сокровенным? Может, назвать тебе имена ее любовников?

«Любовников? Вот ведь бред. Да не все ли равно?»

– Чего ты хочешь?

Он подхватил полотенце, вытерся, прихватил его на поясе, полез в сумку за нижним бельем.

– Чего я хочу? – сдвинула брови Галка. – Дай подумать… Даже не знаю, вот теперь – не знаю. Но не тебя, это точно.

– Я и не рассчитывал, – Рыбкин торопливо одевался, стараясь не смотреть на нее.

– Конечно, – она вошла в кабинку, намочила волосы, протянула руку, поймала флакон шампуня. – Рассчитывать – не в твоем стиле. Хотя все тут считают тебя лучшим логистом. Но хотя бы предполагать ты мог?

– Хочешь сказать, что мне должны сниться подростковые сны? – спросил Рыбкин.

– Как вариант, – пожала она плечами.

– Скажи, – вдруг отчего-то весело стало Рыбкину, – а если бы я тогда, сделал предложение тебе, а не Ольге, у нас бы срослось?

– Мне тогда было тринадцать, – напомнила Галка.

– Ну, – Рыбкин вспомнил молчаливого угловатого подростка с черными глазищами и черными волосами. – Я мог бы подождать лет пять.

– Подождать? – засмеялась Галка. – Нет, он мог бы подождать. Ждун. Кто тебе сказал, что я согласилась бы?

– И все-таки? – принялся застегивать рубашку Рыбкин.

– Тебе повезло, Рыбкин, – прошептала Галка.

– Почему? – спросил он.

– Я бы давно уже убила тебя, – ответила Галка.

– За что же? – не понял Рыбкин.

– По совокупности, – сказала она. – Или за пустоту.

…

Он выбрался из душевой, покрутил пальцем у виска в ответ на ошалевший взгляд Кешабяна и пошел по коридору. Не сдержался, наклонился у первой же урны и долго плевался. Нет, тошноты не было. Но какая-то странная горечь в горле осталась, как будто он не только разговаривал с Галкой, но и принимал что-то внутрь. Шагнул к ближайшему кулеру, напился воды, снова сплюнул и вытащил из кармана телефон. Звонила теща.

– Привет, Рыбка.

Он всегда был для тещи Рыбкой. Другой вопрос, что лет пятнадцать, а еще лучше двадцать назад звучало это куда как приятнее, чем теперь.

– Здравствуйте, Фаина Борисовна.

С тещей было общаться проще, чем с тестем. Она не делала вид, что у ее дочери все хорошо. Но Юлька для нее была светом в окошке, и за это теща готова была простить зятю если не все, то многое. Фаина Борисовна начала расспрашивать о том, как все прошло в Красноярске, чем занимается Юлька, почему она не прилетела вместе с Рыбкиным, нельзя ли было поручить все хлопоты какому-нибудь агенту, а Рыбкин только поддакивал ей и отвечал что-то неопределенное, поскольку ответы Фаину Борисовну вовсе не интересовали. Даже когда той же Юльке удавалось затащить отца в дом тестя, теща запускала собственные монологи, не поднимая на зятя взгляд. Вот и теперь ее шарманка повторяла ту же мелодию:

– Да, Рыбка. Никто не вечен. С другой стороны, разве твой отец следил за своим здоровьем? Красноярск грязный город, сколько раз я говорила, чтобы ты перевозил отца сюда? Да хотя бы в дом к собственной матери. Я понимаю, что дача, но не сарай же. Мог бы и утеплить, привести в порядок. Или он и так был теплым? Жил бы здесь под боком, могли бы и помочь чем, устроить в санаторий, подлечить, да и все бы обошлись без такого исхода. Хотя, конечно, возраст есть возраст…

Рыбкин почувствовал прикосновение, обернулся и увидел тестя. Тот стоял рядом и держал зятя за локоть. Качал головой и выпячивал губы, жевал ими словно Луи Армстронг перед тем, как приставить к ним трубу.

– Фаина? – спросил чуть слышно тесть, кивнув на телефон.

– Да, – моргнул Рыбкин.

– Как там? – неопределенно махнул головой куда-то в сторону тесть.

– Как всегда, – пожал плечами Рыбкин, продолжая слышать из трубки бормотание тещи. – Как всегда бывает в подобных случаях. Главное – перетерпеть.

– В наше время это называлось пережить, – заметил тесть. – А еще есть такое слово – переживать. Бумаги взял?

– Да, – кивнул Рыбкин.

– Во вторник все сделаем быстро, потом можешь догуливать отпуск, – предложил тесть.

– Какой же это отпуск? – вздохнул Рыбкин.

– Это точно, – кивнул тесть, как будто избегая встречаться с Рыбкиным взглядом. – Ольга звонила, сказала, что пришлось заменить замок. А ключ забыла оставить. Точнее оставила, но в квартире. Ох уж эти женщины. Я говорил тебе, что надо строить дом. Поехали к нам?

– Нет, – замотал головой Рыбкин. Вечер наедине с тестем и тещей был явно лишним.

– А куда? – спросил тесть. – Она же ведь еще и машину отогнала на сервис. Там что-то с движком. Будешь квартиру вскрывать?

– Зачем же идти на крайности? – улыбнулся Рыбкин, сбрасывая тещу в ответ на ее – «будь здоров, Рыбка». – Все самое необходимое у меня с собой. Я к Горохову поеду. Банька, пиво, разговоры. Надо прийти в себя. Он звал.

– Понятно, – кивнул тесть и похлопал Рыбкина по плечу. – Держись. Я, правда, плохо твоего отца знал, что мы пересекались по службе, мельком. Вот ведь, загнала его нелегкая в этот Красноярск. Чего ему тут не жилось?

– Родина? – предположил Рыбкин.

– Еду я на родину, – хрипло запел, захихикал тесть, развернулся и заорал на весь офис. – Мать твою! Толик! Ты где там? Хватит уже подкатывать к чужим секретарям. Даже к красивым. Оставь в покое Викторию Юрьевну! Дело есть! Надо отвезти управляющего директора к Борьке Горохову.

– К Борису Николаевичу, – улыбнулся Рыбкин.

– Какой он, нахер, Николаевич, – скривился тесть. – Вы там чтобы без излишеств. Чтобы во вторник – не спать. Надоело ваши сонные рожи рассматривать. Привет ему. И щелбан, если не лень. Сказал Вике, что не приедет. Мол, ты ему привезешь бумаги.

– Передам на словах, – пообещал Рыбкин.

Ему хотелось выть. В ушах тянулась все та же нота. Слайдера на пальце не было.