Читать книгу: «Книжка про жизнь», страница 2

Cаттелиты

Вспомнился замполит в армии. Было это аж 20 лет назад. Читает он нам по какой-то брошюрке лекцию о проклятых империалистах и США: «Главная угроза миру – США и ее саттелиты!» Голос из зала «шибко умного солдата»: «А саттелиты – это кто такие?» Замполит (в некотором замешательстве): «Саттелиты – это значит враги СССР! И вообще, чтобы не задавать глупых вопросов – вот эту книжку почитайте. В ней написано много хорошего про СССР, и еще больше – про Америку и саттелитов этих!» Очередь на книгу, где про Америку написано больше хорошего, чем про СССР, была большая…

Мужская дружба

Лет десять спустя после дембеля я встретил в аэропорту одной европейской страны своего однополчанина. Он направлялся вместе с молодой женой в свадебный круиз. Узнав в толпе меня, армейский дружок, шокируя публику, заорал на весь аэропорт: «Товарищ старший сержант!!!!» (я закончил службу в этом звании). После коротких объятий и обмена любезностями сослуживец представил меня своей супруге: «Вот, Света, познакомься! Мы с ним полгода спали вместе!"… Света захлопала глазками и смущенно уточнила: «В каком смысле?». «Нет, Светка, ты не то подумала! Он был сверху, а я – снизу! Ну, в армии!». Я постарался успокоить новобрачную, рассказав ей о двухъярусных кроватях и солдатской дружбе навеки. При том, что «друг» помнил только мое звание и фамилию…

Но без всяких шуток могу сказать: служба в рядах Вооруженных Сил подарила мне веру в эту самую мужскую дружбу. Я знаю, что в пургу и ураган, ранним утром или поздней ночью я могу набрать номер телефона одного из тех, с кем служил, и он бросит все – жену, любовницу, выгодную сделку и горящий дом. Только ради того, чтобы помочь мне в трудную минуту. И таких людей только в Екатеринбурге – больше двух десятков. А по всей стране! А за ее пределами? За два-то года армейской службы!

Школа жизни, как ни крути. Ибо жизнь – это, по большому счету, служба в рядах армии. От призыва до дембеля.

КАК Я СТАЛ ЖУРНАЛИСТОМ

…В середине семидесятых годов мои родители отправили меня на всё лето (было мне 11 лет) к дяде на Дальний Восток. Это было самое длинное путешествие в жизни, ведь жили мы на Урале.

Дядя тогда работал в молодежной газетке корреспондентом, вёл соответствующий образ жизни: в перерывах между командировками на БАМ пил с друзьями портвейн, читал самиздатовскую литературу и сыпал анекдотами о Брежневе…

В общем, дядя был настоящим ЖУРНАЛИСТОМ. И тут на его голову скинули пионера-артековца, активиста-племянника! Ему пришлось на некоторое время изменить привычный ритм, взять на себя ответственность за правильного мальчика. А самого мальчика – брать с собой на работу в редакцию и в беспрерывные командировки.

– Понимаешь, племяш, – говорил мне дядя, – это самая идиотская профессия, которая только может быть! Это вообще не профессия! Журналистом нужно родиться, а еще – нужно понять вовремя, что романтика дальних странствий, встреч с интересными людьми, новостей на первую полосу из вертолета – это по телевизору. Реальная журналистика – на семьдесят процентов – самая чёрная работа, какую только можно придумать. При этом ты прекрасно знаешь, что опубликуют совсем не то, что ты написал бы. И ты пишешь то, что опубликуют, а не то, что хотел бы написать…

Правильный племянник внимал этим речам, чихал от «Беломора» на кухне, и всё больше укреплялся в мысли о том, что хочет быть (когда вырастет) именно журналистом… Потому что на этой кухне звучали песни Окуджавы, стихи Галича и непонятные слова «ГУЛАГ», «Стругацкие» и «Роберт Шекли». Потому что приходили удивительно добрые люди, от которых веяло не только портвейном, но и непередаваемым духом НАСТОЯЩЕГО.

ЖурФак

Закончив школу, я подал документы на факультет журналистики Уральского университета. И, к всеобщему удивлению (конкурс тогда был просто безумный!) – поступил. Правда, на дневном отделении проучился недолго – один курс. Ведь в ушах всё ещё были кухонные разговоры дальневосточных диссидентов, а в вузе учили истмату и диамату.

Я перевелся на заочное отделение, успешно ушел в Советскую Армию (где к мизерному солдатскому пособию добавлял гонорары за заметки, которые писал для местных многотиражек). Выпускал бравые боевые листки, тайный самиздатовский альманах (в Армии тогда тоже служили диссиденты) и мечтал о грядущих переменах.

Тут Горбачев провозгласил ГЛАСНОСТЬ!!! И я понял, что моё время пришло.

Я демобилизовался и поступил на работу в прогрессивную молодежную газету «На смену!» города Свердловска. В ночь с 19-го на 21-е августа 1991-го года я дежурил по номеру. Мы звонили Ельцину и Бурбулису, объявляли сухую голодовку (пили коньяк в кабинете редактора и дежурили в типографии, чтобы ГКЧП уральского масштаба не «рассыпало» наш тираж). Потому что только наша газета опубликовала тогда обращение Президента России к народу.

Царь, кости, рынок и свобода

Эйфория быстро закончилась. Свобода слова и распад СССР почему-то не принесли радости. В Екатеринбурге (в который спешно переименовали Свердловск) откопали останки расстрелянной семьи Николая 2-го, цены на всё выросли в десять раз, зарплату в редакции стали выдавать чеками «Россия»…

Я сменил много газет и журналов. Был спецкором, редактором, каким-то там координатором отдела новостей. Меня приняли в Союз Журналистов, мне вручали премии за циклы статей, я вел спецкурс на журфаке и читал лекции. Ездил на стажировки в Европу, где выучил разговорный английский, мои статьи опубликовали СМИ Ирландии, Дании и США.

Свобода и рухнувший железный занавес (гонорары в валюте) компенсировали бардак, царивший тогда дома. Я вновь и вновь вспоминал слова дяди о черной работе и о том, что журналистика – не профессия. Потому что к этому времени они обрели новый смысл.

Профессия – репортер

В том, о чём я написал, есть лукавство. Журналистика – это, действительно, не профессия. Это некий дар. Сегодня можно пройти несколько тренингов, закончить пару-тройку курсов и получить «диплом установленного образца».

Но на самом деле – журналист – это почти диагноз. Оказаться раньше всех в эпицентре событий, «встать на уши», но передать информацию в редакцию, написать так, чтобы читатель вырезал из газеты твою заметку, и она пошла по рукам – это кайф!

Можно получить крутой диплом, можно «отстажироваться» в самых престижных западных изданиях, можно, в конце концов, отпиариться на каких-нибудь выборах за большие деньги.

Это, друзья мои, не журналистика. Если вы хотите выбрать «делом всей жизни» самую странную профессию – репортера, забудьте о романтике и славе. О тренингах и семинарах. Просто напишите маленькую заметку о том, что волнует вас, ваших близких, соседей, бабушек на лавочке. И перечитайте её. Цепляет? Хочется дочитать от заголовка до конца? Не важно, что под ней не будет вашей фамилии? Тогда вперёд! Тогда – это ваша профессия. Вы – избранные!

ЗАКОН И ПОРЯДОК

Как любой нормальный человек, я стараюсь свести к минимуму свои контакты с правоохранительными органами. Но получается это не всегда. Правда, после каждого такого соприкосновения с представителями закона, у меня остаются не только негативные воспоминания. Все-таки, как ни крути, а это – приключение. И потому всегда есть о чем рассказать в компании. Тем более, что истории почему-то получались действительно презабавными.

Белая шапка

Работал я в те давние застойные времена в секретном НИИ в качестве аппаратчика опытных установок второго разряда. Второй разряд был у меня, а не у этих установок, разумеется. И, хотя на первый взгляд кажется, будто второй разряд – это нечто очень высококвалифицированное, на самом деле – ниже разрядов практически не бывает. А самое крутое – это восьмой разряд, как ни странно.

Оказался я в НИИ почти случайно: там давали бронь от армии, так что выполнение интернационального долга в Афганистане на какое-то время отодвинулось. «Альтернативная служба» аппаратчиком заключалась в том, что я делал всю черную работу при исследовательском отделе. Меня приставили к молодому инженеру и велели во всем его слушаться. Секретный эксперимент, в котором я принимал активное участие, был не очень сложным. Страна нуждалась в пополнении запасов сухого и сгущенного молока, но отечественные установки имели не очень высокую производительность этих ценных стратегических продуктов. Государство решило потратить валюту на приобретение импортной установки старейшей французской фирмы, тщательно ее изучить и сделать собственную, но лучше. Наверное, в этом и состояла государственная тайна, благодаря которой меня не брали в армию…

В общем, в цехе поставили этакий блестящий космический корабль, приобрели огромный холодильник, завезли в него фляги с молоком и приготовили разные умные приборы. Моей задачей было просверлить в нужных местах установки дырочки, воткнуть в них термопары (такие теплочувствительные проволоки, соединенные с контрольно-измерительным прибором) и потом записывать показания аппаратуры в специальный журнал.

Мы заливали в недра установки молоко, включали ее и таким образом пытались понять, почему их агрегат работает лучше наших. Процесс шел круглосуточно, правда, результаты получались совсем не те, которых ждали. Французская установка все время барахлила, выдавала на выходе какую-то дрянь, мало похожую на сгущенное и сухое молоко. Причин было две: во-первых, с молоком в стране была напряжёнка, поэтому все, кому не лень, отливали из наших фляг молоко для своих семей, разбавляя оставшееся водой из-под крана. Во-вторых, просверленная в нескольких местах заграничная машина уже не была полностью герметичной, отчего работать полноценно и качественно, естественно, не могла…

– Вот она, хваленая импортная техника, – с ухмылкой говаривал инженер. Впоследствии, кстати, он стал генеральным директором НИИ.

Но причем тут милиция? Да притом, что работали мы в три смены, из-за чего очень часто я возвращался домой глубокой ночью. Вот в одно из таких возвращений я и столкнулся в первый раз с бдительными сотрудниками внутренних дел.

Шел я обычно коротким путем, через детский парк. В нем и напоролся в двенадцатом часу ночи на патруль. У меня спросили документы. А откуда ж у меня документы? Пропуск я сдавал на проходной, паспорт хранил дома. О чем и поведал милиционерам. Их это не убедило.

– Придется вас задержать.

– За что? – удивился я.

– Подозрительный вы какой-то. И очень похожи по приметам на разыскиваемого преступника.

– Чем это я похож на преступника? – еще больше удивился я.

– Шапка у вас белая и джинсы… И по парку ночью разгуливаешь.

Шапка у меня действительно была выдающаяся: я собственноручно сшил ее из трех заячьих шкурок, подаренных мне знакомым таксидермистом. Они не годились для изготовления чучел, потому что охотник, убивший бедных зверьков, не жалел патронов. Садист какой-то! А вот на шапку шкурки вполне годились. И я, провозившись дня три, сварганил себе пушистую ушанку. Но не думаю, что это была единственная во всем городе белая заячья шапка. Да и джинсы носил не только я. Но и эти аргументы не подействовали на патрулей, и меня отвели в отделение.

– Дайте я домой позвоню, – взмолился я, предчувствуя недоброе (ночь сидеть в камере не сильно интересно).

– Не положено, – коротко сказали борцы с преступностью.

– Так вам же тогда принесут мой паспорт, вы установите мою личность и отпустите!

У милиционеров, надо заметить, формальная логика почему-то не в чести. То есть любые логические доводы, которые им приводят, действуют на них с точностью до наоборот и вызывают едва скрываемое раздражение. В общем, они пошли готовить для меня камеру, а я остался с дежурным.

Дежурный увлеченно читал «Крокодил» и хихикал. Я отвлек его от этого занятия и рассказал смешной анекдот. Дежурному анекдот понравился до такой степени, что он его решил законспектировать. Я же, пользуясь благодушием, быстро снял трубку телефона у него на столе и позвонил домой. Телефон был занят. Я позвонил другу, сказав очень быстро: «Иди ко мне домой, бери мой паспорт и дуй в милицию!». А потом начал тянуть время. Сначала попросил бумагу и ручку, чтобы написать объяснение. Потом попросился в туалет, где издавал мучительные звуки, чтобы вызвать сочувствие у милиционеров и побыть там как можно дольше. Ну и, наконец, в отделение ворвался запыхавшийся друг с распростертым паспортом в руке.

– Вот! – сказал он.

– Что «вот»?! – удивились сотрудники райотдела.

– Его паспорт.

Через пятнадцать минут меня отпустили, слегка обиженно сказав при этом:

– Посидел бы до утра – и так бы разобрались. У нас теперь ни одного задержания…

Мне стало стыдно, что милиционеры зря провозились со мной, не достигнув на выходе результата. Теперь им придется снова бродить по ночным улицам в поисках правонарушителей. Но я быстро подавил в себе это малодушие и отправился длинным путем (не через парк) домой.

Белая собачка

На закате перестройки к нам в город приехал агитпоезд «Next stop Soviet» («Следующая остановка – Советы») с толпой скандинавских тунеядцев на борту. Они катались по всей стране, ломая таким образом «железный занавес», распивали водку и разрисовывали стены всяческими граффити. Редактор вызвал меня к себе в кабинет и сказал:

– Ты у нас по-английски говорить умеешь, поэтому пойдешь брать интервью у этих шведских хиппарей. Спроси, какого хрена им тут надо.

Из хиппарей я сумел побеседовать только с группой свободных художников из Копенгагена. Они на самом деле были свободными, то есть, безработными, поэтому и согласились с радостью отправиться в составе агитпоезда потусоваться в СССР. Поездка эта, разумеется, датчанам очень нравилась – везде их встречали, как родных, кормили, поили, заваливали всякими матрешками и поделками из самоцветов. Мы решили пойти попьянствовать ко мне домой, несмотря на возражения сопровождавшего их инструктора обкома комсомола. Я позвал друга-художника Аркашу и практиканта Илюшу (его папа гнал замечательные алкогольные напитки у себя в гараже).

У меня как раз шел затяжной ремонт квартиры, стены были в ободранных обоях, так что художникам я разрешил порисовать что-нибудь пацифистское на этих стенах. Они перемазались краской, изуродовали жилище до неузнаваемости какой-то хренотенью, названной ими «модерн арт» и упились вусмерть вместе с надзирателем. Пили-то мы, мягко говоря, самогон, так как талоны на водку у меня были давным-давно использованы, а валютных магазинов в городе практически не было, если не считать «Березку», работавшую до 19—00.

Короче говоря, я отписался для газеты про борьбу за мир и дружбу народов, забыл про своих гостей и спокойно жил обыденными заботами.

Но через несколько месяцев неожиданно получил приглашение посетить Данию в частном порядке. Вернее, в приглашении было сказано: «Для участия в фестивале молодежи „Сотрудничество за мир“», но в письме уточнялось, что это «липа» для упрощения процедуры получения визы..

Приглашение было на двоих – на меня и Аркашу. Мы назанимали денег у родных и близких, по знакомству выправили загранпаспорта, сгоняли в Москву в датское консульство, получили визы, купили билеты до Копенгагена и полетели.

В первый же день, когда гостеприимные художники после нескольких рюмок привезенной нами «Столичной» полностью вырубились, мы с Аркашей пошли прошвырнуться по вечернему Копенгагену. Настроение было приподнятым, на улицах сияли огни незнакомой нам буржуазной столицы, в карманах было по двести долларов у каждого. Вся эта благодать подвигла нас во все горло петь русские народные песни и чувствовать себя хозяевами жизни.

Недолго. Вскоре в одном из переулков возле нас притормозила полицейская машина. Полисмен что-то проговорил на датском языке и показал рукой на тротуар.

– Чего ему надо? – спросил Аркаша, который владел только русским языком.

– Хрен его знает, – ответил я, – похоже, он говорит, что нельзя ходить по проезжей части…

Мы сошли на тротуар, но полицейский не отставал. Он спросил по-английски что-то вроде: «Давно ли вы здесь гуляете?». Я, как мог, ответил, что, мол, не меньше часа. Тогда этот тип попросил нас сесть в машину и повез в полицейский участок.

Мы, конечно, струхнули: пьяные оба и вообще шляемся ночью в стране, законов которой не знаем. Да еще песни орем.

– В чем дело? – как можно более внятным голосом уточнил я в отделении.

– Взгляните на эти фотографии, – попросил полисмен, – не видели ли вы эту собачку, прогуливаясь по улице Рьесгаде?

Мы ошарашено посмотрели на изображенную в разных видах болонку и честно признались, что ничего подобного не встречали ни на Рьесгаде, ни где-либо еще. Полисмен извинился и проводил нас к выходу. Аркаша, которому все это казалось очень диким и нереальным, попросил меня выяснить у стража датского правопорядка, зачем он разыскивает жучку, и не прибить ли ее на всякий случай, если она попадется нам на обратном пути.

– К нам поступило заявление от хозяйки этой собаки. Собака час назад потерялась во время прогулки, – объяснил полисмен.

– Серега, – впадая в транс, попросил Аркаша, – скажи ему, блин, что с их бы проблемами да к нам!

Потом еще пару часов мы искали дом нашего датского приятеля, полчаса будили его по домофону и час пересказывали ему удивительную историю, приключившуюся с нами. При этом не протрезвевший еще друг никак не мог понять, что же нас так потрясло в этой заурядной ситуации.

– А ты к нам не на агитпоезде приезжай, блин, – сказал Аркаша, – а просто так. И погуляй ночью по улицам! Тебе таких собачек покажут – перестанешь удивляться…

Белая горячка

В вытрезвителе мне довелось побывать (не поверите) всего однажды. И этот единственный случай тоже получился весьма забавным.

Молодежная газета, в которой некогда я несколько лет успешно трудился, решила отметить по-взрослому свое семидесятипятилетие. Откупили столовую Дома печати, затарились выпивкой под самое не хочу, пригласили губернатора и мэра, всех живых ветеранов, кучу нужных людей.

День выдался жаркий, самый разгар лета. Понятно, что все очень быстро допились до предпоследней стадии опьянения, были веселы и буйны. Группа старожилов «молодежки» решила проветриться на скамеечке возле Дома печати, покурить и поболтать о вечном. А мимо шли дружинники какие-то. На нас они, впрочем, никакого внимания не обратили, продолжив следовать по своему маршруту.

Какой дьявол дернул за язык одного из «стариков», до сих пор ни он, ни кто-либо другой объяснить не могут. Но только крикнул он в спину дружинникам следующее:

– Вот так вы охраняете порядок на наших улицах?! А тут пьяные в жопу мужики того и гляди все на хер разнесут!..

Дружинники обернулись, что-то сказали в рацию и стали караулить нас возле нашей скамейки. Мы же окончательно разомлели от выпитых напитков, солнце в зените притупило нашу бдительность и вообще способность здраво мыслить. Поэтому мы не ушли обратно в столовую для продолжения банкета, а с пьяным интересом стали докапываться до этих стражников, мол, что это вы, козлы, такое удумали?..

Конец был печален. Кто-то принес из помещения водки, мы приняли на грудь и по очереди стали терять контроль над собой. Очнулись мы все ранним утром в медвытрезвителе в двух кварталах от Дома печати. При этом на мне были джинсы с оторванной штаниной, чужие ботинки и футболка «Комсомольская правда» с бравым слоганом на спине «Мы удивляем каждый день!».

На мой вопрос работнику вытрезвителя, отчего это у меня такая странноватая экипировка, милиционер от души расхохотался:

– Белочка к тебе прискакала вчера. Не помнишь ничего? А вот на спине у тебя очень верно написано. Удивил ты тут всех…

После по отрывочным воспоминаниям коллег я составил примерную картину происшедшего. По вызову дружинников прибыли сотрудники милиции. Мы стали качать права, отказываться от госпитализации, угрожать неминуемой моральной расправой во всех средствах массовой информации. Я, как уверяют, возглавил этот отряд Сопротивления, требуя адвоката, зачитывания наших прав и созыва пресс-конференции.

Нас стали загружать в «коробки» и партиями вывозить подальше от глаз городского и областного начальства. Вот тогда-то и была порвана моя штанина, сорвана рубашка и потеряна обувь. Чьи туфли оказались на мне с утра – так и осталось тайной. А футболку «Комсомольской правды», оказывается, мне подарил перед самой моей отключкой тогдашний редактор местной вкладки в «КП».

Мы покинули трезвак с каким-то молодым сотрудником старейшей газеты, купили в киоске напротив по пиву, потом сели в скверик и выпили бутылку коньяка, оказавшуюся в моем рюкзаке.

– Какая все-таки у нас порядочная милиция, – сказал юноша. – Смотри – коньяк не забрала!

Его восторг улетучился через пару минут, когда он стал искать свой кошелек. Кошелька не было. По его утверждению, там была полученная накануне зарплата…