Красная башня

Все герои и события вымышлены.

Все места реально существуют,

но часть из них изменена до неузнаваемости.

Все совпадения случайны.

Пролог

Нелегко бомжам при самоизоляции.

Еды мало, хлебных мест не осталось. Даже бабок из церквей как ветром сдуло. Сердобольные по домам сидят, а если кто и высунется, то бегом до магазина и обратно, обходя каждого встречного по кривой дуге. Какие уж тут бомжи. Самим бы выжить. Полгорода работу потеряло.

А еще патрули.

Бродят впятером туда-сюда, глазами зыркают. Сперва просто бродили, теперь приставать начали. Кто, зачем, куда вылез, куар-код покажи. А какой у бомжа куар-код, если из телефонов только кнопочная «нокиа», да и та лишь в тетрис играть умеет?

Беда.

В такое время лучше забраться куда подальше, в сады, огороды, на подножный корм из молодой травы, гнилого картофана и банок с соленьями, забытых дачниками.

Вот и Саша Белый давно бы уже слинял из города. Если б не нога.

Нога болела ужасно. Он не помнил, как и где ее повредил. То ли сам упал, то ли уронили. То ли с пьяных глаз, то ли с обкуренных. Сперва было ничего, но сегодня щиколотка распухла, покраснела и напоминала задницу павиана. Приходилось опираться на суковатую палку и отдыхать каждую минуту, стоя на одной ноге.

На вид Саше было от тридцати до восьмидесяти. Сколько ему лет на самом деле, он и сам толком не знал. Белым его прозвали из-за волос и клочковатой бороды, которые были того перламутрового цвета, что встречается у некоторых «мерседесов» и кухонь из Икеи. В темноте его борода даже немного светилась, что выглядело одновременно импозантно и устрашающе. Впрочем, воспитанники расположенного неподалеку коррекционного интерната №10 рассказывали о Саше и его прозвище совсем другие истории, в основном позаимствованные из сериала «Бригада». Саша не возражал. Каждый знает, что лучше слыть бандитом, чем бомжом.

В этот раз Саша прошел от Малой Ямской дворами, перебрался через пустынный съезд на метромост и тут же свернул на Енисейскую, к оврагу, оставив интернат в стороне. За плечами у него трясся холщовый мешок с нехитрыми запасами, в основном позаимствованными на рынке. На этих запасах можно было прожить с неделю, если экономить, а главное – хорошенько спрятать. Чем он и собирался сейчас заняться.

Солнце уже скрылось, редкие фонари едва горели, и тянущиеся по сторонам коттеджи и деревянные избушки выглядели одинаково угрюмо.

Это был один из тех уголков Нижнего Новгорода, что заставляли краснеть местные власти во время приезда больших московских начальников. Запыленная деревня, со свиньями и петухами, расположенная в двух шагах от центра, с грязью, развалинами, сожженными бараками и вонючей свалкой на склоне. По ту сторону оврага деревня продолжалась. Над одним из домов тускло светилась надпись «Буддистский центр», что делало картину совсем сюрреалистичной.

Он свернул в темноту и включил фонарик.

Луч выхватил: корявые кусты, остатки сгнившего забора и сидящего на пне старика Каргая в дырявом пальто и вязаной шапке.

Белый подпрыгнул от неожиданности.

– Итить твою налево! Мордва! Я из-за тебя чуть коньки не отбросил!

Старик Каргай невозмутимо сморгнул подслеповатыми глазками и сунул бычок в выцветшую пачку из-под «парламента».

– Ты чего здесь делаешь? – прошипел Белый. – Знаешь же – мое место. Ступай к себе в лес, не отсвечивай.

Каргай мелко потряс головой.

– Нельзя сегодня лес. Никак нельзя.

– Это еще почему?

Каргай приложил к губам корявый палец.

– Тссс… Слушай!

Белый недоуменно остановился.

Шумела листва, изредка кряхтели ветки, но в целом звуков было меньше, чем обычно. Даже собаки не брехали.

– Нечего тут слушать, – громко сказал Белый и перехватил палку поудобнее. – Давай, вали отседова.

– Правильно, – кивнул Каргай. – Нечего слушать. Тишина. Мертвая. В такие ночи хозяйка леса Вирь-ава на охоту выходит. Нельзя сегодня лес.

Белый сплюнул.

– Ты, Каргай, окончательно сбрендил со своими мордовскими сказками. Не хочешь в лес, вали к реке. Или на дачи. Пошевеливайся, пока я не разозлился.

Старик поерзал на пне, устраиваясь поудобнее.

– Нет, ашо. Я лучше здесь посижу.

Белый даже задохнулся от такой наглости. Мерзкий старик явно собирался наложить лапу на его угодья. Белый решительно шагнул к нему, прикидывая как быть. Каргай был маленький и тщедушный, но нога болела, а шуметь не хотелось.

– Вирь-ава ходит, людей ловит, – сказал Каргай. – Сегодня к домам надо, – он кивнул в сторону дороги, где в ближайшей избушке зажглось окно. Чья-то голова выглянула наружу.

Белый застыл. Каргай смотрел на него снизу-вверх наивными водянистыми глазами.

Голова в окне пьяно выругалась и залезла обратно.

– Ладно, – прошептал Белый. – Сиди. Но если за мной увяжешься – руки-ноги поломаю.

Он шагнул мимо, к зарослям.

– Ты тоже в лес не ходи. Нельзя сегодня, – сказал Каргай ему в спину.

– Нет там леса, убогий.

Старик вздохнул.

– Где четыре дерева – уже лес.

Белый усмехнулся и пролез под нависающей веткой.

Дорога шла вдоль оврага, мимо плотного ивняка и давно заброшенных сараев.

У поворота он остановился, выключил фонарик и с минуту торчал на месте, ожидая, не приковыляет ли следом ушлый старик. Старик не приковылял.

Вокруг была непроглядная тьма, только перемигивался огоньками далеко внизу метромост. Здесь не было ни фонарей, ни домов, лишь корявые деревья и буйная растительность, за которой десятилетиями никто не следил. Заросли тянулись по откосам вдоль правого берега Оки через половину города, иногда прерываясь голыми холмами, вычурными новостройками и автомобильными съездами. Встречались такие дебри, где если и ступала нога человека, то очень нечасто. Смотрящий за рыночными помойками Семен Иваныч называл эти места «и в лесах, и на горах». Он был очень начитанным, и до бомжевания служил библиотекарем.

Белый шагнул к обрыву и заглянул вниз.

Часть узкой дороги за поворотом давно обвалилась. Внизу виднелись остатки асфальта и бетонного ограждения, заросшие бурьяном. Сверху попасть туда было нельзя, не рискуя конечностями, а снизу тянулся почти отвесный склон, заросший ельником.

Белый осторожно раздвинул ивовые прутья, пролез к старому тополю и вытащил из еле заметного дупла веревочную лестницу. Проверил крепеж, затянул узлы, скинул вниз и кряхтя начал спускаться, стараясь переносить вес на руки.

Обвалившаяся дорога заканчивалась оползневыми тупиками и слева, и справа, а посередине был извилистый проход, скрытый от посторонних глаз кустарниками и нависающим земляным выступом.

За проходом была утопленная в склон краснокирпичная арка, похожая на выход дореволюционной дренажной штольни.

Белый, сгорбившись, пролез внутрь.

Это и был его схрон. Глубокая, закрытая с трех сторон ниша, облицованная почерневшим кирпичом. Рядом проходила теплотрасса, и здесь было терпимо даже зимой, достаточно было занавесить выход тряпками.

Белый скинул мешок с припасами в угол и рухнул на ворох заплесневелых матрасов. Тьма обволакивала, как теплое одеяло. Он нашарил в кармане яблоко (подгнившее, но наполовину целое), откусил.

И замер.

Что-то было не так.

Звук.

Обычно звуки здесь вязли в густом, затхлом воздухе.

Теперь хруст яблока внезапно разнесся гулким эхом по каменным сводам и затих где-то вдали.

Белый дрожащими руками достал фонарик. Желтоватое пятно мазнуло по нише, метнулось вперед.

Дальней стены не было.

Столетняя кладка была разворочена, битые кирпичи усеивали пол. Вместо стены зиял черный провал уходящего вглубь холма подземного хода.

– Черт!

Белый вскочил на ноги, не обратив внимания на резкую боль.

Фонарь высветил в дыре нависающие черные балки, щербатые булыжники облицовки, белесый мох на стыках и торчащие из стен и потолка толстенные корни. Луч уходил дальше во мрак тоннеля и там рассеивался.

Под ногами хрустнули обломки кирпичей, и Белый похолодел. До него вдруг дошло, что если кирпичи лежат снаружи, значит стену ломали изнутри.

Ледяное дуновение коснулось лба. Сзади хрустнула ветка, и Белый в панике обернулся.

– Старик! Это ты? Предупреждал же! Урою!

Слова заметались по тоннелю, затихая во мраке.

Нет ответа.

Какая-то тень мелькнула в глубине, но Белый ее не заметил.

Он оглядел выход, кусты, дорожку. Никого. Отсюда нельзя было забраться наверх и нельзя было спуститься вниз. По крайней мере без лестниц и прочих приспособлений. А это значило, что тот, кто пришел по тоннелю, обратно в тоннель и вернулся. Но он обязательно придет снова и заберет у Саши Белого его собственность.

Саша вернулся к пролому и вгляделся в его непроглядную черноту, пытаясь отогнать нехорошие мысли.

– Эй! – заорал он. – Есть кто? Найду, мало не покажется!

Как обычно от воинственных воплей смелости прибавилось.

Он ухватил поудобнее палку и перешагнул остатки стены.

Глава 1. Послание

Столб стоял на глинистой вытоптанной площадке у откоса, с видом на реку и заречную часть города. С одной стороны, площадка выходила к заборам и недостроенным коттеджам. С другой – обрывалась вниз, к Окскому съезду и потоку машин.

– Куда они все прутся? – задумчиво проговорил Усманов, разглядывая ползущие по всем шести полосам автомобили. – Можно подумать, нет никакого карантина.

– Нет никакого карантина, – повторил один из оперов. – Есть самоизоляция. А она базируется на совести и самосознании.

Второй опер рассмеялся.

– Ну да, ну да, – сказал Усманов и снова повернулся к столбу.

Столб деревянный, судя по цвету скорее всего из дуба. Диаметр сантиметров десять-двенадцать. Высота – около двух метров. Вся поверхность изрезана каким-то знаками, символами. Круги, волнистые линии, треугольники. Резали недавно, древесина свежая, влажная, словно этот дуб только вчера рос себе спокойно. Установлен наспех, земля вокруг рыхлая и ее немного. Значит, яму под столб рыли не лопатой, а чем-нибудь специализированным, вроде бура.

Усманов сфотографировал основание столба и землю вокруг него. Знаки и символы скрывались под комьями глины. Видимо, они покрывали всю поверхность.

Он встал и навел камеру на самое главное.

Голова Саши Белого была насажена на столб, будто на кол. Волосы и борода спутаны и испачканы подсохшей кровью. Остекленевшие глаза широко раскрыты и смотрят за реку с каким-то удивлением. Усманов хотел присмотреться к линии разреза на шее, но за грязью и волосами ее было не разобрать.

Сзади сдавленно заперхали, и он поправил медицинскую маску.

Воеводин, начальник следственной группы, отогнал оперов и хмуро спросил:

– Ну?

– Это Саша Белый, – ответил Усманов. – Местный бездомный.

– Точно?

– Я его хорошо знаю. Гонял из подвалов еще будучи участковым.

– Саша? Белый? Как в «Бригаде»?

– Настоящую фамилию не помню. Надо уточнить.

– Что о нем можешь сказать?

– При мне был довольно безобидным малым. Приворовывал, конечно, но по мелочи. Возможно, с тех пор что-то изменилось.

– Ну еще бы. Свяжись с третьим отделом. Может у них что есть. Бомжи вроде по их части.

– Есть, товарищ полковник.

– А что с телом?

Усманов повернулся.

Безголовое тело Саши Белого лежало метрах в десяти от столба в позе эмбриона. Длиннополая куртка топорщилась от засохшей грязи. Криминалист медленно бродил вокруг него, выискивая вещдоки.

– Пока рано говорить. Но убили и голову отрезали точно не здесь. Крови очень мало.

– Ясно.

Воеводин замолчал, грузно покачиваясь с носков на пятки и разглядывая недостроенные коттеджи.

– Там нет никого, – угадал Усманов ход его мыслей. – Ни людей, ни камер. Полгода назад стройку забросили. Ближайшие жилые дома на Енисейской. А это метров сто. Там уже опрашивают.

– Судя по тому, куда повела собака, толку от этих опрашиваемых не будет, – сказал Воеводин.

Усманов промолчал. Собака взяла след и повела кинолога по зарослям вдоль откоса. Другими словами, у убийцы не было машины, и тащил он труп, голову, столб и бур пешком, по бездорожью у обрыва.

– Может, собака взяла не тот след? – спросил Воеводин.

– Может. На этой площадке сотни следов, все истоптано. Сюда часто приходят на город полюбоваться. Бездомные в том числе. Возможно, она почуяла старый след убитого.

Воеводин прошелся взад-вперед, о чем-то напряженно думая.

– Можно спросить, товарищ полковник?

– Валяй.

– Почему вы сами взялись за это дело?

Воеводин хмыкнул.

– Хочешь спросить, зачем я поднял на уши весь отдел, собрал совместную группу, загнал сюда дюжину человек, тебя вытащил? Ведь тут же простой бомж? Так?

– Дело не в том, что бомж…

– Сам подумай, Усманов, – перебил его начальник. – Какой-то ублюдок убил человека, отрезал ему голову, насадил ее на кол и поставил этот кол здесь. На обзорной площадке. На виду у всего города. Да еще и разрисовал кол какими-то… узорами. Будто издеваясь. Тебе не кажется, что это плевок в лицо всем нам? И тебе лично? Он бы еще эту голову на кремлевскую башню насадил!

Кусты у забора затрещали, и на площадку выбралась немецкая овчарка, буксируя за собой кинолога в камуфляже.

– Ну? – повернулся Воеводин.

– Тупик, – кинолог хмуро поскреб рыжую бороду. – Там за интернатом свалка. Вонь до небес. Мы рыпнулись туда-сюда. Бесполезно. Наверняка специально завернул, чтобы собакам нюх отбить. А дальше овраг, оползни, там не проберешься.

– Есть вероятность, – сказал Усманов, – что убитый бывал здесь часто. Может, вы шли по старому следу?

Кинолог затряс головой.

– Да вы что? Чтоб моя Агата вчерашний след от позавчерашнего не отличила? Вы в собаках вообще разбираетесь?

Овчарка возмущенно заскулила и гавкнула.

– Повежливее, товарищ кинолог, – тихо напомнил Воеводин.

– Извините… Нет. След точно свежий. И кровь по пути попадалась. Немного. Он тащил труп по траве, вдоль ограды интерната. Но чаще взваливал на плечи, судя по отсутствию следов волочения. Старался не ступать на землю, поэтому четких следов, к сожалению, нет. Зато есть вот это.

Кинолог достал из кармана маленький зип-пакет.

Там лежал тяжелый металлический перстень, судя по темно-серому цвету железный. На печатке виднелась грубо выдавленная собачья голова.

– Возможно, он не имеет отношения к делу, – продолжил кинолог, – но лежал на примятой траве, у ограды.

– Кстати, насчет интерната, – сказал Воеводин. – Надо бы послать людей. Опросить сотрудников и учеников. Вдруг кто что видел.

– Уже, – кивнул Усманов. – Но учеников опрашивать бесполезно. Это коррекционный интернат. Для дебилов.

– Вряд ли там все дебилы. Но даже если ты их показания в суде не сможешь использовать, вдруг для себя чего узнаешь.

Криминалист у трупа вжикнул «молнией» сумки и взвалил ее на плечи, знаком показав, что он всё. Мимо прошел судмедэксперт, буркнув про отчет завтра утром.

– Закругляемся? – в надежде спросил Усманов.

– Сам знаешь, что нет, – бросил Воеводин. – Ждем.

Он присел у столба, разглядывая узоры.

– Как думаешь, они что-нибудь означают?

– Разве что для убийцы, – ответил Усманов, с трудом скрывая злость. – Послушайте, товарищ полковник. Может его в городе нет? А мы тут ждем, время теряем. Давайте лучше выкопаем столб, отвезем все в лабораторию, а этого… вызовем завтра в отдел. Пусть приезжает и там в этих каракулях разбирается.

– Нет. Я хочу, чтобы он посмотрел на столб здесь, на месте. Возможно, это важно, а мы что-то упускаем.

– Да я лучше еще сотню фоток сделаю. Видео сниму. Жалко время терять.

– Нет. Вот они.

Из-за поворота выполз белый «солярис» и остановился за черным микроавтобусом Следственного Комитета. Дверцы хлопнули, и из машины вышли двое. Молодая светловолосая женщина в форме и заросший многодневной щетиной мужчина в мятом вельветовом пиджаке и джинсах.

– Смотрите, как бы он в обморок не грохнулся, интеллигент хренов, – Усманов сплюнул и отошел подальше.

Эти двое спускались на площадку порознь, так, словно старались держаться друг от друга подальше.

– Привет, Иван, – устало сказал Воеводин и поднял руку. – Вот. Глянь.

Интеллигент в вельветовом пиджаке увидел столб и встал, как вкопанный, будто натолкнулся на стеклянную стену. Потом поправил очки и присел, вглядываясь в резьбу.

Женщина подошла к Усманову. Ткнулась губами в его щеку.

– Прости. Это был приказ, – прошептала она.

– Знаю. Надеюсь, он тебя не сильно доставал?

– Мы молчали всю дорогу. Нам не о чем говорить, сам знаешь.

Воеводин повернулся к ним.

– Мария! Привезла, что я просил?

– Да, Александр Владимирович.

Она передала ему папку с бумагами. Тот раскрыл ее, перевернул пару документов. Захлопнул.

Интеллигент Иван снял очки и приблизил лицо к столбу, чуть не касаясь символов носом. Осторожно убрал комок земли от подножья.

– Ну, что скажешь? – спросил Воеводин.

Иван поднялся, не спуская глаз со столба.

– Это послание.

Наступила тишина. Даже двое галдящих у машины оперов замолчали и повернулись к нему.

– В каком смысле? – нахмурился Воеводин.

– В прямом. Тут что-то написано, но я не могу это прочитать.

– Тогда откуда взял, что это послание? – резко спросил Усманов.

– Здесь использованы руны, и они стоят в определенном, не повторяющемся порядке. Кроме того, символика. Сверху солярная, небесная. В середине земная. Снизу хтоническая, но там плохо видно, она почти вся закопана. И еще вот эти знаки, – он показал на ряды кракозяблов, похожих на извивающихся червяков. – Они смахивают на тайнопись. Но именно с такой я не сталкивался. Конечно, все это может быть просто узорами без всякого смысла. Но уж больно качественно вырезано. Филигранно. Большой мастер делал.

– Большой мастер отрезать головы, – буркнул Усманов.

– Одно другому не мешает, – сказал Иван. – Тебе ли не знать.

Усманов стиснул зубы.

– А много у нас здесь существует таких мастеров? Разбирающихся во всем… этом? – спросил Воеводин.

– Сложно сказать. Раньше мало было. А сейчас в интернете что угодно можно найти. Руны. Тайнопись. Как резать дерево. Как головы.

Иван вгляделся в торчащую наверху голову.

– Ее надо снять. Тут несколько линий. Хочу взглянуть на их продолжение.

Воеводин посмотрел на судмедэксперта. Тот пожал плечами.

Наряженный в резиновый фартук и перчатки техник притащил табуретку, забрался и осторожно потянул голову Саши Белого вверх. Голова чавкнула, отделяясь от столба.

Техник недоуменно заглянул внутрь.

– Слушайте. Она же здесь совсем пустая. Все вычистили. Даже мозги.

Но его никто не услышал. Все смотрели на то, что было под ней.

Столб заканчивался окровавленным коническим навершием в виде вытянутой вверх звериной морды с круглыми глазами и оскаленной пастью. Деревянные зубы чудища выпирали из столба, словно кабаньи клыки.

– Что это за хрень такая? – Воеводин почувствовал, как во рту моментально пересохло.

– Это идол, – помолчав, ответил Иван. – Простой идол.

***

Допрос 1. Полгода спустя

– … Давайте я процитирую. Политов, Иван Петрович. В начале 2000х аспирант госуниверситета, кафедра краеведения. В дальнейшем – сотрудник Центра Этнографических Исследований, обозреватель газеты «Новое дело», частный детектив. Все верно?

– Вроде да.

– Вроде?

– Я не был с ним близко знаком. И уж тем более не разбирался в его биографии. Сталкивались пару раз на расследованиях.

– Зачем полковник Воеводин вызвал его на место преступления?

– В качестве консультанта. Воеводин часто обращался к сторонним специалистам, когда дело выходило за стандартные рамки. Если вдруг обнаруживались какие-то исторические, религиозные или этнографические вопросы, он вызывал Политова.

– Но почему именно его? Политов не профессор, не доктор. Даже не доцент. Он был только аспирантом, да и то давно.

– Точно не знаю. Рассказывали, что он пару раз сильно помог Воеводину в сложных делах. Специализировался на современных сектах, особенно на тех, что связаны с политикой, террором и большим бизнесом. Ну, знаете, хаббардисты, аум синрикё и прочие. Да и вообще был скорее практиком, чем теоретиком. Экспедиции, расследования, опросы пострадавших. Какой смысл вызывать профессора, который только и делает, что студентам очки втирает? Нужен тот, кто умеет работать в поле. Да и личные отношения тоже важны.

– У них были какие-то личные отношения?

– Ну, друзьями они вряд ли были, но… У Политова не было опыта службы в органах, только второе юридическое, а с таким анамнезом получить лицензию частного детектива довольно сложно. Воеводин помог. Там по закону ничего предосудительного, но с точки зрения практики…

– Зачем Политову понадобилась лицензия детектива?

– Вот этого точно не знаю. Наверное, для своей сектантской специализации. Или потому что его к тому времени выперли из газеты и надо было как-то зарабатывать.

– Прокомментируйте сообщения о том, что Политов… э-э… злоупотреблял…

– Да говорите прямо – бухал по-черному. Не просыхая. Правда, надо отдать должное, на качество работы это не влияло. Даже с бодуна замечал такие вещи, которые ни один наш трезвенник в упор не видел. Насчет причины не могу сказать. Там была какая-то личная трагедия. Воеводин подкидывал ему работу в том числе и для того, чтобы из ямы вытащить.

– Хорошо. Вернемся к обсуждаемой ситуации. Когда стало ясно, что столб – это не столб, а идол, какую версию объявили рабочей?

– В городе завелся маньяк, повернутый на язычестве.

– Политов с нею был согласен?

– Нет.

– Но никому тогда об этом не сказал.

– Почему? Сказал. Только не Воеводину.