Читать книгу: «Додекафония», страница 2

– Свою работу я выполнил, – слегка понизив голос, проговорил Сашка, – вы же видите… И слышите надеюсь.

– Да-да… – проворчал усач, выхватил гитару, небрежно засунул ее в чехол, после чего спешно ушел, бурча под нос.

Сашка молча проводил его взглядом и едва тот скрылся за порогом, схватил с верстака стамеску и, скрипя зубами запустил в дверной откос. Не позволяя до этого подобные срывы, даже слегка испугался что усач мог услышать; чуть переждав, на случай если тот вернется, засобирался домой, уже не в состоянии работать дальше.

Сашка, безусловно, понимал, что, как и в любом деле, где тесно работаешь с клиентом, нужно быть готовым к капризам и мелким скандальчикам. Всегда найдется верящий в себя умник – тот, кто знает лучше мастера даже самую неподатливую тонкость профессии; тот, кому сделать ремонт самому не позволяет ни в коем случае не неумение, а к примеру недостаток свободного времени или, скажем, плохая погода. Но все равно подобную упертость и нежелание принять свою неправоту Сашка не выносил. После общения с таким клиентом уже не мог ничем заниматься, долгие часы мысленно ругал того за глупость и себя за бессилие в попытках его переубедить.

После визита усача еще долго маялся, перебирал в голове хлесткие слова что стоило выпалить ему в лицо вместо того неубедительного лепета. Избавиться от подобных переживаний всегда помогала музыка. Он брал гитару или садился за пианино и, забыв обо всем, играл. Погружался в почти что состояние транса, не замечая ничего вокруг и, не слыша ни звука кроме тех, что издавал инструмент; голова постепенно заполнялась мелодией – даже самые мрачные мысли отступали…

* * *

Часы перевалили за девять, настроение чуть поправилось; вспомнилось вдруг напутствие Генки сходить в «Завал».

Помимо музыки страсть к ночным вечеринкам с танцами и выпивкой некогда сблизила их. Вместе с приятелями-единомышленниками они зависали в клубах безудержно, ходили туда чуть ли не каждые выходные – как на работу. Одно время Сашка до того увлекся что его едва не отчислили из института за неуспеваемость, но кое-как обошлось.

«Завал» когда-то считался их любимейшим заведением, куда придешь без копейки в кармане и неизбежно встретишь друзей готовых напоить тебя до безобразия. Но, как известно, неуемная энергия что тянет нас навстречу ночным приключениям, с годами тает и все чаще вылазки на вечеринки зовутся не «сходить оторваться по полной», а «тряхнуть стариной». Сашка, конечно, пока окончательно не разлюбил подобные мероприятия, словом, не разучился развлекаться, но уже задолго до того, как перескочить тридцатилетие, почти насовсем отстранился от студенческих привычек и в пятничные вечера предпочитал тихое уединение и лучше всего дома.

Битый час он разрывался – «сходить-не сходить», то придумывая отговорки, то наоборот, выискивая причины перестать лениться, пока подпорченное сварливым усачом настроение наконец не взяло свое – он решился забежать на пару часиков, слегка проветриться.

Глава 5

Ближе к полуночи, Сашка на метро добрался до Китай-Города. Прошелся привычной дорогой по Лубянскому проезду вдоль Ильинского сквера, немного не дойдя до Маросейки свернул в узенький безлюдный переулок.

«Завал» спрятался чуть дальше: в малоприметном подвальчике обветшалой дореволюционной трехэтажки. Обнаружить его можно по неброской вывеске, афише на стене и молодым ребятам что по обыкновению кучковались у спуска ко входу и весело щебетали под звон пивных бутылок.

Сашка, глядя на ребят, вспомнил давний трюк: чтобы не тратиться на дорогую выпивку в клубе, они с приятелями выходили на улицу, бежали в ближайший круглосуточный или чебуречную, угощались там дешевым портвейном и возвращались чтобы уже спокойно «шлифовать» настроение самым простеньким барным пивом или водкой (этот наиболее милосердный в цене и совершенно беспощадный по эффекту напиток, выручал даже в самые безденежные времена, а особенно в купе с энергетиками).

Сашка отстоял длинную очередь и спустился ко входу в подвал. Дверь перегородил крепкий охранник в неизменно черной футболке. Тот пристально изучил его и спросил на удивление вежливо:

– Заблудились, молодой человек?

Сашка назвался, упомянул Генку – тот, сверившись со списками, впустил. Оказалось, что у клуба сегодня юбилей и пускали только «своих».

Трепет пробежал по телу, словно вернулся тот юношеский задор, когда вход всякий раз оборачивался лотереей. Все зависело от настроения охранников: в иной вечер пропускали без проблем, в другой непременно требовали документы с отметкой о том, что тебе больше двадцати одного (хотя обычно хватало и восемнадцати) или на ходу придумывали самую нелепую причину не пускать, навроде внезапно нагрянувшей в полночь санинспекции – так они тешили самолюбие. Но как только одоленные церберы оставались позади – музыка врывалась в голову, адреналин во взбудораженной алкоголем крови закипал, и отпадали всякие сомнения что ближайшие часов шесть будут жаркими.

Вспомнилась и первая встреча с Генкой – к тому времени уже завсегдатаем «Завала». Той ночью Сашка с одногруппниками пересеклись неподалеку от клуба со знакомыми по Горному – их внимание приковал как всегда яркий Генка. Он с разбитым в кровь носом, но с улыбкой рассказывал о том, как минуту назад крепко повздорил с охранниками. Те не пустили его: им показалось что он излишне пьян. Генка не отступил, полез на них с кулаками и его от души избили. На следующих выходных охранники уже забыли про досадный инцидент, и Генка встретился уже внутри клуба. Через неделю его снова не пустили, а еще через месяц выгнали за пьяные выходки и не пускали вплоть до смены охраны.

Таков и был «Завал» – заглянув в его стены однажды, хотелось возвращаться туда снова и снова несмотря на нередкие казусы с охраной. Возраст, профессия, национальность, вероисповедание значения не имели – ночью все были едины. У барной стойки могли случайно встретиться безвестный студент, столичная знаменитость, лицо которого то и дело мелькало по телевизору, солидный бизнесмен, заодно какой-нибудь невесть как забредший француз или даже африканец; вместе хлопнуть по рюмке, порассуждать за жизнь и разойтись лучшими друзьями чтобы на утро забыть друг о друге навсегда.

* * *

Клуб и сегодня напоминал ветхую коммуналку. Обшарпанный деревянный пол, голая штукатурка на стенах, местами будто наспех выкрашенная в коричневый или зеленый, тряпичные абажуры на лампах и неизбежные мысли навроде: «а ремонт-то здесь похоже со времен большевиков не делали?». Обманчивую простоту скорее записывали в изюминку клуба нежели в недостаток – гости боготворили ее. Нередко, когда двух небольших залов, разделенных тесным коридорчиком, едва хватало вместить всех желающих оторваться без пафоса и навеки почившего гламура.

Сашка сперва заглянул в больший по величине зал, где раньше всю ночь напролет диджей крутил пластинки. Зал, к великому изумлению, теперь походил на заурядное кафе: танцпол отчего-то плотно заставили столиками, где редкие гости, в основном парочки, мирно болтали, пренебрегая крепким алкоголем. Бармен, пока не заваленный заказами, увлеченно смотрел футбол по телевизору.

В соседнем зале, где по пятницам и субботам гремели концерты, оказалось повеселее и куда многолюдней. Сашка с приятным удивлением обнаружил на сцене дорогущий рояль от «Стейнвей и Сыновья»; там же копошились музыканты: гитарист с мушкетерской бородкой и пышной как у пуделя прической, невысокий басист-азиат, лысый барабанщик и немолодой саксофонист, который судя по недовольным гримасам и репликам о «лаже» почитался за главного. Сцену огибал небольшой танцпол, позади него за столиками галдели гости.

Пока не появился Генка, Сашка устроился за пустующим столиком в уголке – послушать группу. Музыканты к тому времени закончили приготовления, к микрофону подошел гитарист, объявил, что напоследок сыграет пару «вещичек»: на этот раз кое-что из нестареющей «классики»; и под счет барабанщика от души вдарил медиатором по струнам. Заревел веселенький блюз-рок – гости, раззадоренные знакомыми рифами, в миг облепили танцпол.

Сашка послушал недолго, но то ли настроение не поправилось то ли музыканты не особо впечатляли – отправился в бар прямо посреди куплета.

* * *

Устроился за стойкой, заказал пива. Пока пена в бокале игриво потрескивала, а запотевшее стекло приятно холодило руку, с ностальгией осмотрел убранство бара. Почти ничего не поменялось: лампочка тем же тусклым сиянием освещала белую кирпичную стену с доской, исписанной мелом; на полках друг к дружке прижимались бутылки всех цветов радуги; вместо плаката с лозунгом: «Доброта – бесплатно!» повесили Мону Лизу с пририсованным к руке коктейлем с зонтиком.

Пока изучал оскверненный шедевр итальянского мастера, к стойке прислонился высокий сутуловатый гость и молча щелкнул пальцами бармену. Тот торопливо налил ему рюмку текилы и поставил рядом блюдце с лаймом.

Сутулый благодарно кивнул, вальяжно облокотился на стойку, взял в одну руку рюмку, в другую лайм и, не имея поблизости иного собутыльника, повернулся к Сашке.

– И не иссохнет мой бокал покуда жив я буду! Твое здоровье! – разорвал он трезвую почти что целомудренную тишину зала.

– И вам долгих лет, – поддержал Сашка, приподняв бокал.

Сутулый резко выдохнул, выпил, слизал соль с рюмки и тут же закусил лаймом. На вид он казался карикатурным спившимся поэтом с едва уловимыми остатками благородства на лице. Неряшливая прическа с седыми висками, подернутая той же белизной щетина, темные глаза с ироничным пьяненьким прищуром и решительный нос с горбинкой. На сутулых плечах висела не по размеру широкая рубашка с закатанными рукавами, верхние пуговицы оставались расстегнутыми – выглядывал крестик на серебренной цепочке. Худощавое запястье украшали дорогие на вид часы.

Сутулый, отрекомендовавшись Николаем, продолжил:

– Слушай, Витьке хочу предложить арфу в зале поставить. Ей-богу разорюсь, но возьму. Взять?

– Почему бы и нет, хороший инструмент.

– Заметано! – выдохнул Николай точно не хватало ему лишь одобрения Сашки, – парагвайскую поставлю, а дурь в мою башку обезьянью ударит – саунг из Мьянмы привезу, – затем взял паузу, внимательно оглядел Сашку и добавил, – скучаешь-то чего? На концерт сходи.

– Только что оттуда.

– Чего поют?

– «Crossroads». Кавер от «Cream».

– Хм… – приятно удивился Николай, – чего ушел, не понравилось?

– Не особо оригинально, но… – задумался Сашка, – сойдет.

– А! – довольно протянул Николай, – оригинальность любишь? Похвальное стремление.

– Во всяком случае чужие песни играть, да еще в чужой аранжировке можно с лицом попроще, а тот кучерявый слишком уж выпендривался. Ему в пору не гитаристом быть, а актером театра Кабуки.

– А чего ж ты хотел? В наше время поди придумай чего новое. Проще проторенной дорожкой пойти – не оступишься. Кавера нынче хорошо заходят. Мы, считай, живем во времена повального переосмысления всего и вся.

– Нужно всего лишь подумать хорошенько.

– Это точно! – увлеченно подхватил Николай, – знаешь, мне по юности пионерской вопрос один спать не давал: если нот всего семь, наступит ли момент, когда уникальные мелодии закончатся? Даже письмецо в газету отправил. И чего ж, думаешь? Опубликовали письмецо и ответили доходчиво.

– Вероятно газетчики успокоили, что опасения ваши напрасны. Даже для мелодии всего из нескольких нот сочетаний миллиарды. Прибавьте к этому длительность, гармонию, ритм и все такое прочее…

– Сечешь! – рассмеялся Николай, – чем по жизни занимаешься?

– Пианино настраиваю, – уклончиво ответил Сашка.

– О! Полезная профессия – востребованная. А рояль наш под силу?

– Да хоть орган в соборе Святой Цецилии, – пиво понемногу расшевелило – настроение пошло на поправку.

– Стало быть позовем, – весело подхватил Николай и щелчком пальца приказал бармену повторить. Тот молниеносно исполнил.

В зал с шумом ворвалась стайка гостей.

– Санька! – послышался позади радостный голос Генки, – подъехал все-таки? Крутяк!

Генка подбежал к стойке, поздоровался за руку с Николаем, затем с Сашкой и переключился на бармена, – ливани пивка! – велел он и подставил ему ладонь. Тот от души по ней хлопнул.

Николай с ухмылкой оглядел Генку:

– Опять ты, Геннадий, спирт лакаешь как кот молоко. Бешеного кабана напоить и того безопасней. Налей ему безалкогольного чтоб не бузил слишком, – приказал он бармену.

– Светленького сделай, и для лучшей усвояемости шот водки рядом поставь! – распорядился Генка.

Бармен налил.

«Всегда пил как в последний раз», – припомнил Сашка, глядя как Генка ухватился за рюмку.

– Витька чего ответил? – спросил Николай у Генки.

Генка только поморщился в ответ, выпил водку и приступил к пиву.

– Геннадий, ты же понимаешь, что наличных денег у населения скоро вообще не останется? – нарочито серьезно спросил Николай и выпил текилу, – куда ни плюнь везде переводы; даже у грузчиков что мне холодильник старый из квартиры выносили – оплата по карте.

– Мне-то чего? – ответил Генка, налегая на пиво.

– Простота святейшая. Чего ж тебе на улице в шапку кидать будут? Орехи как белке в парке?

Генка поперхнулся.

– А лучше «ИП» открой, – продолжил Николай, – купишь себе мобильный платежный терминал, а почитатели твои безналом расплачивается станут – как в супермаркете, а ты им чек за прослушивание песен.

– Да не будет такого, – отмахнулся Генка, – в печке что ли всю бумагу сожгут? – спросил он и, достав из кармана мятые купюры, расплатился с барменом.

– Подумай-подумай, – поучительно посоветовал Николай, – в Европе уже везде так. От жизни ты, Геннадий, отстал – как доисторический щитень.

– Пойдем, Санька, в другой зал, – хмуро протараторил Генка, – Там… Повеселее.

Николай рассмеялся и намекнул бармену на третью. Сашка наспех допил остатки пива и потянулся вслед за Генкой.

* * *

Гостей заметно прибавилось. Поперек коридора успели повесить гирлянду с надписью: «C днем рождения!», под ней кучковались любители повертеться перед объективом.

Генка, казалось, знал всех: охотно раздавал приветствия, весело подмигивал девчонкам, перекидывался шутками с ребятами, даже персонал почитал за своего. Для него словно со студенчества ничего не поменялось: он и теперь вел себя тут по-хозяйски. Сашка напротив: вглядывался в лица, надеясь найти хоть одно знакомое.

Абажуры тем временем погасли. Место на сцене занял дредастый диджей в режущей глаза желто-зеленой майке; пока он возился с виниловым проигрывателем, гости с нетерпением ждали начала танцев.

Генка проводил Сашку к длинному столику. Там, судя по взрыву теплых приветствий теснились закадычные друзья Генки. Многие полезли к нему обниматься – то ли оттого, что безумно соскучились, то ли оттого, что уже здорово набрались. Генка представил Сашку остальным, но за шумным галдежом его появление прошло почти незамеченным. Среди ребят Сашка узнал официантов что бегали по клубу и музыкантов со сцены.

Генку с Сашкой усадили друг напротив друга и поставили им по бокалу. На столе возвышалась многолитровая «башня» с краником, откуда можно было поживиться пивом.

* * *

За столиком наперебой шутили, вспоминали забавные истории о клубе, его обитателях и персонале. Генка поддерживал и, как всегда, выглядел душой компании – его байка о том, как в разгар ночного веселья по клубу бегал одуревший от громкой музыки поросенок, имела необыкновенный успех. Сашка сидел молча и лишь участвовал в чоканье бокалами после бесконечных душевных тостов за долголетие и процветание «Завала».

Диджей к тому времени вовсю крутил заводные регги-хиты. Всеобщий застольный галдеж постепенно перерос в скромные междусобойчики. Кто-то поскакал на танцпол, другие на улицу перекурить; остался гитарист с барабанщиком, влюбленная парочка и еще несколько ребят чьих имен Сашка так и не успел запомнить.

Никак не выходил из головы новый знакомый Николай – судя по всему, большой оригинал.

– А чего это за мужик в баре был? – громко спросил Сашка у Генки, стараясь перекричать музыку, – пьянчужка местный?

– Ну ты даешь! Это ж Завьялов!

– Певец? – неуверенно переспросил Сашка, – шансонщик вроде?

– Да какой певец! Владелец «Завала».

– Ах, этот! Припоминаю что-то. Вроде бы читал о нем в интернете…

– Да еще в нулевых частенько вместе со всеми отвисал, ты тогда походу внимания не обращал; он, конечно, посвежей выглядел, но ненамного. Мы правда тогда еще знакомы не были.

– Возможно. Хоть и не поет, а болтун видать знатный?

– Во-во… – ухмыльнулся Генка и добавил брезгливо, – суррогатная молодость.

– Это еще что такое? – ухмыльнулся в ответ Сашка.

– А то ж не суррогатная? Шестой десяток мужику, а все в отрыве живет, не угомонится никак. Разводился три раза, а полгода назад снова женился да опять развелся через месяц. Чего старику неймется? Вон, видишь, девчонки сидят – лет по двадцать с небольшим? – махнул Генка на соседний столик, – вот она где весна жизни-то настоящая, разврат в крови и жар как от печки!

– Так и мы с тобой не юнцы уже, – улыбнулся Сашка.

– Да и пускай, чего с нами станется? Еще зажжем! – прыснул в ответ Генка, – все дотла спалим – дай только спичку! – воскликнул он, подняв вверх бокал.

Сашка присоединился к тосту.

– А тебя будто бы все знают кругом? – спросил он, вытирая пивную пену с носа.

– Работал тут какое-то время, сначала в охране, потом официантом…

– В охране? – рассмеялся Сашка, – это же для маньяков и садистов работа. Как это тебя угораздило?

Генка едва заметно напрягался, но тут же весело ответил:

– Да сейчас уже не жестят особо – другие времена. А помнишь, как мы сюда бутылку «конины» протащить хотели, а охранник заметил, как ты ее в рукаве пуховика прятал? Выгнали наc тогда с позором, – проговорил Генка до того радостно что готов был сползти под стол от смеха.

– Тебе смешно, а я за здоровье испугался, когда этот отморозок двухметровый за шкирку меня схватил и наружу повел. Думал еще и отпинает на прощанье.

«Башня» тем временем опустела – Генка побежал в бар за добавкой. Вернулся с подносом полным рюмок с водкой и, сиротливо приютившимся среди них, графинчиком с томатным соком. Сашка с ужасом осмотрел этот взрывоопасный арсенал и приготовился к самым непредсказуемым последствиям.

– Слушай, Санька, – с ходу начал Генка, – ты же теперь вроде как Страдивари? Это раньше по мелочи в гитарах ковырялся, а теперь вон какой стал – профессионал! Мастерскую открыл!

– Да какой там, – смущенно отмахнулся Сашка, – порой кажется, что до сих ничего толком не умею.

– Ладно уж – не прибедняйся. Гитарку мою не посмотришь? Дребезжит беспощадно, да ты и сам слыхал. И вообще много там чего подшаманить нужно. Я, правда, сейчас на мели, даже водяру в долг налили – так что за ремонт попозже отдам. Новую бы, конечно, взять, да вроде к этой прикипел.

– Ах, вот чего ты меня позвал? – рассмеялся Сашка, – напоить решил, чтоб гитару нахаляву починить?

– Чего сразу нахаляву? – напрягся Генка, – думал скидочку по-дружески оформишь.

– Шучу, чего засуетился? А кстати «Ямаха» твоя синяя – полуакустика, что с ней? Очень хорошая была.

– Очень хорошая… – ностальгически поддержал Генка, – «играючая». Продал давно. Ну так посмотришь?

– Да без проблем, в мастерскую приноси. Адрес запиши… Телефон мой остался? C тех пор так и не поменял. Работы летом не особо много – так что в любое время звони. Хотя я может на дачу на пару тройку дней смотаюсь, но ты все равно набери как зайти надумаешь.

– Ну спасибо! – повеселел Генка, – диктуй и мой новый запиши на всякий…

Приятели обменялись номерами и скрепили уговор водкой.

– Смотри-смотри, – кивнул Генка на ступеньки, ведущие на верхний этаж, – Витька в народ спустился – с небес сошел, – объявил он это с той же необъяснимой напускной неприязнью, с которой говорил о Завьялове да так что и не поймешь говорил он это искреннее или шутливо, по-приятельски.

– А это кто?

– Лилеев – совладелец, но поглавнее чуток.

* * *

Вспомнилась та самая интернет статья пятилетней давности о «Завале» и двух его бессменных хозяевах – верных друзьях и соратниках. К статье прилагались старые черно-белые снимки, на которых им было лет по двадцать; если в Завьялове хоть и с трудом да узнавались черты молодого себя, то Лилеев изменился сильно: пополнел, обзавелся очками; некогда длинные волосы совсем поредели и теперь аккуратно зализаны назад как делают дабы прикрыть проплешины; растянутый свитер сменился черным лоснящимся костюмом и белой рубашкой с дорогими запонками напоказ; на гладко выбритом лице вместо игривого задора блуждала самодовольная ухмылочка.

В статье говорилось больше об их деловых заслугах: отмечалось, что люди они непубличные и стараются особо не светиться. Лилеев вел успешный бизнес: владел еще одним клубом на Чистых прудах, небольшим отелем и ресторанами в Москве и Питере. Завьялов с момента открытия «Завала» занимал кресло генерального директора. В девяностые в разгар повальной нищеты друзья занялись предпринимательством и, преодолев все ужасы той эпохи, сумели подняться. В девяносто девятом, несмотря на разгоревшийся кризис, на двоих выкупили за бесценок подвал на Лубянском проезде – что в нынешних реалиях и вовсе поразительно, учитывая близость к Кремлю. Мыслей чем его занять нашлось полно: от дешевой рюмочной, элитного ресторана какой-нибудь экзотической кухни до казино с рулеткой и стриптизом, но остановились на популярной тогда идее ночного клуба. Еще молодым полным смелых замыслов друзьям, хотелось открыть заведение непохожее на остальные; обязательно с живой музыкой и приятной почти домашней обстановкой, куда мог прийти любой и где ему всегда будут рады. Коллективы приглашали в основном малоизвестные, но непременно талантливые и заводные. За счет грамотной рекламы и удачных связей в клубной тусовке, «Завал» быстро набрал популярность и вскоре окупился. На волне успеха открылся второй зал – для электронной музыки.

Глава 6

Лилеев поднялся на сцену, переговорил с диджеем, после чего музыка стихла. Повернулся к растерянным гостям, молча дождался полной тишины, выдал недолгую поздравительную речь, и в заключение скромно объявил, что кое-чего сочинил к юбилею и, если никто не против немного поиграет, чему гости обрадовались и поддержали шквальными аплодисментами. Сашка тоже похлопал – к удивлению от появления элитного рояля в клубе прибавилась возможность его послушать.

Лилеев также скромно улыбнулся и с лицом – «раз вы настаиваете то так уж и быть…» сел на банкетку и заиграл. Сашка уже с первых тактов распознал в нем бывалого пианиста, явно с достойным образованием. Но можно ли называть это музыкой? Скорее уж беспорядочным набором звуков с неоправданно долгими паузами и внезапными эпилептическими взрывами – точно до смерти перепуганная кошка носилась по клавишам. Быть может, тонкие ценители, зовущие подобное «музыкальным экспрессионизмом», и находят в нем некий особый полет фантазии, рвущий всякие закостенелые шаблоны, но Сашка как ярый сторонник классической гармонии его никогда не понимал.

Мучительная додекафония повторялась из такта в такт – Сашка вскоре отчаялся услышать хоть что-нибудь стоящее. В финале Лилеев и вовсе перешел в безумную патетическую агонию с явной задумкой окончательно околдовать зал. Унылая беготня по нотам сменилась боем мрачных аккордов, что с диким ревом впивались в беззащитные уши. Сашке этот внезапный переход показался слишком уж пошлым заигрыванием с чувствами публики; впрочем, судя по увлеченным, местами даже восторженным, лицам задумка безусловно удалась.

* * *

Лилеев закончил, насладился послевкусием последней ноты, театрально медленно поднялся и повернулся к гостям. Зал взорвался овациями – Лилеев самодовольно улыбался и кланялся мелкими чуть заметными кивками. Кричали «Браво!», «Гений!», «На бис!» и все в таком же духе, разве что цветов к ногам не бросали.

Сашка озадаченно оглядел ликующих, пожал плечами, выдал пару совсем уж нелестных комментариев, после чего поймав на себе заинтересованный взгляд Лилеева, тут же повернулся к Генке, в надежде найти союзника; но тот ругать безусловно сомнительное выступление отчего-то не торопился.

Сашка увлеченно проследил как сияющий Лилеев прошелся по гостям, собрал по пути благодарности, затем уже с бокалом шампанского подошел к его столику. Поздоровался со всеми за руку, а когда дошла очередь до него, не подав руки, спросил, сохраняя приветливость на лице, но затаившийся гнев в глазах:

– Не понравилось?

– Не особо, – ответил Сашка со всей хмельной прямотой.

Остальные посмотрели на него с тем удивлением, с каким смотришь на дурачка, от глупости которого отчего-то стыдно тебе самому. Генка хоть уже давно сбился со счету в выпитом и перешел в стадию безоглядного героизма, тем не менее пугливо улыбнулся и под столом легонько пнул его ногой. Сашка сделал вид что не заметил.

– Чего не так? – невозмутимо продолжил Лилеев, покусывая губу.

– В вашей дивной элегии больше грохота со стройки, чем музыки. Над ней еще работать и работать… А лучше не мучаться понапрасну, а ноты сжечь на всякий случай.

Все, кто находился поблизости моментально притихли и скучились вокруг назревающего скандала.

– Сжечь говоришь? – ядовито ухмыльнулся Лилеев.

– Еще бы. Такие пьески кому угодно по плечу. Возьмите себя в руки: разбудите фантазию и чего поприличней сочините. Верю вы сможете – нужно лишь поднапрячься немножко. Тем более повод для того более чем подходящий. Наш «Завал» заслуживает большего – Генка подтверди! – бросил Сашка на что Генка лишь кисло улыбнулся, бросив мимолетный взгляд на Лилеева.

– Во молодец какой! Чего ж, думаешь, музыку так сочинять легко? Каждый неуч с подворотни сможет?

– Безусловно тяжело, – глубокомысленно продолжил Сашка (насколько позволяло выпитое), – но ваша атональная эскапада получилась слишком уж бесхитростной – явно недостойной тех льстивых оваций.

Лилеев оставался внешне невозмутимым, но глаза переполнились гневом.

– Ты чего себя академиком возомнил? В себя поверил? Откуда тебе понять, что заслуживает оваций, что нет? – выпалил он, с напускной растерянностью огляделся по сторонам и добавил брезгливо, – кто это такой вообще? Где Евгеньевич? Пускают кого попало!

– Популярное заблуждение, – бойко парировал Сашка, – любой, кто хоть немного в музыке разбирается, а особенно в классической, сразу поймет плохая она или нет.

– Разбирается он! Тому, кто немного разбирается, и сочинять не дано! Помалкивал бы! Пивко с водкой вон лучше хлебай! – дрожащими губами проговорил Лилеев и огляделся с надменной ухмылкой, выискивая одобрение среди публики.

– Да уверен если попробую, у меня не хуже выйдет, – весело ответил Сашка и подмигнул какой-то девушке напротив. Та отвернулась.

– Ну беги, сочиняй, чего сидишь! – взорвался Лилеев, указывая бокалом на рояль, – языком трепать вы все горазды – академики доморощенные, композиторы сельского пошива, маэстро безграмотные!

– Да как делать нечего! – парировал Сашка и уже было привстал из-за столика как Генка его придержал.

– Вы еще «батл» на роялях устройте! – весело выкрикнули из толпы.

– Точно! Точно! – подхватили остальные, – «Батл» хотим!

Лилеев на мгновение замешкался, снова бросил на Сашку презрительный взгляд, в глазах заблестел азарт.

– Ну что ж, будет вам «батл»! – громогласно объявил он в зал и добавил, обращаясь к Сашке, – пари заключим! – от каждого новое произведение для фортепьяно: форма, жанр значение не имеет. Победит которому рукоплескать хлеще будут. Успеешь до конца лета сочинить? Не сольешься?

– Успею! – решительно заявил Сашка и ударил кулаком по столу – пустые рюмки радостно зазвенели.

– Другое дело! – загорелся Лилеев, – дуэль на тридцать первое августа назначим: в мой день рождения! – торжественно объявил он, – Гена, а ну разбей!

Дуэлянты сцепились ладонями. Генка слегка помялся, вытер руку об рубашку и, отчего-то грустно улыбнувшись, разбил.

Гости наполнили зал овациями теперь уже неистовой силы. Лилеев, казалось, забыв о нанесенной обиде, закончил обход зала и вернулся к роялю.

– Тридцать первого! Не проспи! – крикнул он Сашке и взмахнул бокалом —половина шампанского пролилась на клавиши.

– В полночь! – дерзко ответил Сашка, – мой первый в жизни опус – ваш! – добавил он и театрально поклонился.

Лилеев осушил бокал, бросил в Сашку снисходительный взгляд, расхохотался и направился к ступенькам.

Сашка тут же вскочил; постоял немного, справляясь с «вертолетами»; подошел к роялю, и носовым платком аккуратно вытер клавиши. Диджей почтительно дал ему под козырек и запустил пластинки. Не прошло и пары секунд как танцпол наполнился истомившимися по ночной движухе гуляками.

* * *

Сашка оглянулся и убедившись, что никто не смотрит, сыграл простенькую гамму; пускай ничего и не услышал, но было приятно хоть немного прикоснуться к инструменту столь знаменитого производителя.

Подошел Завьялов с рюмкой и лаймом в руках.

– Смело, – громко начал он, – чего ж тебя так разнесло, от пива что ли? На ногах вроде стоишь еще.

– Я бы и без пива тоже самое сказал… Может быть, не так красочно… Ведь надо было такую чепуху на людях выдать, да еще и гордиться? А народ? Вот чего рты разинули? Хлопали будто чего понимают… Да своего невежества музыкального стыдится нужно, а не публично демонстрировать: зарыться ночью под одеяло и слушать пока никто не видит. Хотя это и не только про его музыку сказать можно, но это уже другой разговор…

Сашка уже успел остыть, но огонь вновь заполыхал.

– Вот где у человека самокритика!? – гневно добавил он.

– У Витьки-то? – рассмеялся Завьялов, – откуда?

Сашка прикрыл глаза, выдохнул тяжело и сокрушенно покачал головой.

– Выходит ты еще и композитор? Хотя чего спрашиваю – немудрено с такой-то профессией.

Сашка смутился – ярая спесь в нем враз улетучилась:

– Нет, – кротко покачал головой.

– Зачем согласился?

– Само вырвалось, а потом…

– Тогда считай продулся. Или ты вообще приходить не собирался? Смотри, Витька азартный: от спора не откажется. По всей Москве растрезвонит чтоб лишний раз на дне рождения покрасоваться как павлин. А не придешь – еще больше зазнается. Ты своей критикой беспардонной ему как на горло наступил или лучше сказать на руки: разом все пальцы крышкой рояля прихлопнул. На моей памяти ты вообще первый кто ему о его же сочинениях прямо в лицо весь негатив выплеснул. Удивил так удивил. Ох, Александр, нажил ты себе врага за три секунды.

– А чего ж не прийти? Приду. И не с пустыми руками… Надеюсь. Только боюсь публика мне заранее приговор смертельный вынесла. Тут вашего компаньона очень уж уважают.

– Чего ж боишься? Все от тебя зависит. Теоретических познаний у тебя гляжу в достатке, вот теперь и применяй на практике. Сможешь?