Читать книгу: «Дом, который… Повесть», страница 3

Дальше начинается второй «этаж», он ненамного выше, но требует уже некоторой ловкости и смелости. А еще выше забираются только настоящие «асы» – такие, как Катька, например.

Еще урючина хороша тем, что на любой ее толстой ветке можно устроить тарзанку и с шиком прокатиться, ловя завистливые взгляды тех, у кого не достает для этого смелости.

Иногда дети проникают со своей территории на взрослую, занимают самый маленький столик и играют рядом с картежниками. Чаще всего, конечно, за столом препарируются и тщательно изучаются собранные насекомые, но иногда кто-нибудь достает замусоленную колоду карт и начинается своя игра. Взрослые и дети друг другу не мешают. Первые играют на деньги, вторые – в безобидного «дурака», на желание.

Через дорогу находится другой двор. Там, подобные руинам некоего древнего городища, тихо умирают останки деревянного городка. Раньше там были и столбики, и разукрашенные беседки, и причудливые, искусно сделанные фигуры из сказок и мультфильмов, и настоящие лабиринты для игр, но с течением времени Городок пришел в запустение. Сперва спилили деревянные фигурки, потом растащили «на дрова» беседки. Выжили только столбики, унылый вид которых навевает непонятную, щемящую тоску.

Надя и Юлька редко ходят туда. Другой двор – это другой мир. Им пока хватает и собственного.

Дворовые дети имеют собственную иерархию. Песочница и качели-весы- это совсем для малышей. Урючину и «картежни» населяет Шпана – ребятишки шести-одиннадцати лет. В основном это пацанята, к которым часто присоединяются Надя, Катька и Юлька.

А есть еще и лавочка. По вечерам ее оккупируют бабушки. Одна из них страшная. Однажды она сосчитала все зубы и пальцы у одного мальчика, и потом тот умер. Поэтому мимо нее нужно проходить только, спрятав руки в карманы, и с плотно закрытым ртом.

А днем здесь сидит Элита – дворовые Хорошо Воспитанные девочки. Катька долго называла их «буржуйками», но потом Надя объяснила ей, что буржуйка – это вообще-то такая печка.

Самая нормальная из них – это Оля. Иногда она даже снисходит до игры с ними в резиночку (кстати, в эту игру играют даже пацаны. Они, конечно, не прыгают, но выступают в роли держателей и вовремя поднимают резинку на следующий уровень). А остальные представители Элиты до ужаса противные. Сколько раз Надя, галопом проносясь по двору верхом на воображаемом коне, размахивая превращенной в шпагу очищенной веткой сирени, слышала издевательский смех за спиной… Сколько раз то одна, то другая Хорошо Воспитанная, глядя ей в глаза, стучали пальцем по виску – ку-ку ты, мол, совсем.

Надя с Катькой, а за ними и Юлька, говоря о Хорошо Воспитанных, так и называют их презрительно – «Девчонки». Обращать на них внимание – себе дороже. Драться они не станут, да и до словесной перепалки со Шпаной не опустятся.

Когда летний двор печется на солнце уж очень сильно, дворовые дети играют в «обливалки». Уж как приятно пронестись мимо лавочки и как бы невзначай облить кого-нибудь из Элиты водой из полуторалитровой бутылки из-под минералки «Сары-агаш». А еще приятнее слышать их визг и видеть, как они стряхивают воду со своих сарафанов и нарядных топиков!..

Красавица Оля влюблена в своего соседа, сына знаменитого алма-атинского врача, Бахтияра, Баху… Ему же нет дела ни до кого. Даже летом он занят в кружках, секциях, или же надолго уезжает к живущим в деревне бабушке с дедушкой.

А еще детская территория включает в себя Подвал. Это самая опасная зона, но отказаться от удовольствия заглянуть в пахнущую сыростью бездну, зажечь дрожащими руками свечку или фонарик, увидеть вокруг себя такие же испуганные, напряженные лица, невозможно. Раньше Подвал закрывался висячим замком, но почему-то сейчас там дверь едва ли не нараспашку.

Также в Подвал можно пролезть с другой стороны дома, через пугающее своей чернотой окошко. Туда часто лазит и до ужаса боящаяся всяких насекомых Надя, и не желающая отставать от сестры Юлька. Пережив очередное приключение, уже на свету, стряхивая с рук ползающих, противно кусающихся черных блох, девочки, делая «страшные» глаза, клянутся-божатся друг дружке, что видели в Подвале то «чью-то тень», то «светящийся красный глаз».

Катька говорит, что этот Подвал соединен с подвалами других домов, но проверить эту теорию им так и не довелось – прошло всего несколько лет, и Подвал был ликвидирован…

Когда Надя была маленькой, она ужасно боялась Подвала. А все потому, что однажды она услышала, как кто-то из взрослых говорил, что в Подвале живут бомжи. Сказано это было шепотом, тайно. Надя не знала, кто такие бомжи, но тут же сообразила, что взрослые их боятся. Услужливое воображение тут же наделило этих неведомых бомжей страшными черными лицами, крючковатыми носами и красными глазами.

Однажды, поздней осенью, возвращаясь домой с урока английского, Надя в приглушенном свете подъезда ясно увидела, как из проема, разделяющего подвал с лестницей, вылезла огромная волосатая черная рука. Застыв на месте от ужаса, Надя смотрела на руку, а та не спешила возвращаться во тьму. Надя знала, что стоит ей только попробовать пройти мимо, как рука схватит ее и утащит в Подвал, где ее непременно съедят бомжи.

Но стоять в подъезде было холодно, к тому же, очень хотелось писать. И Надя запела. Громко поя, она зажмурилась и бегом преодолела страшный пролет, потом еще один, и еще… И только на своем, третьем этаже, стоя перед дверью родной квартиры, она успокоилась.

Привычка петь и смотреть под ноги, преодолевая страшный черный проем, сохранилась у нее надолго.

***

– Ой, Надька, ты на трещинку наступила! – В Юлькиных глазах неописуемый ужас. Сама она всегда педантично переступает через «опасное» место на асфальте.

– Блин… – бурчит Надя. – Вот че я под ноги не смотрю?!

– А может, ничего и не будет, – утешает ее Юлька, – ты же не на люк наступила, в конце концов.

Конечно, трещинка не люк. Может быть, беда и минет…

– Пойдем на урючину? – Предлагает Юлька.

– Ну, пошли.

На урючине уже собралась небольшая компания. Это Руслик-суслик, он же Рус-белорус, белобрысый долговязый, вечно сопливый мальчишка, обладающий поразительным даром грязнеть в течение нескольких минут; миловидный Колька, хозяин болонки Джинки, имеющей от Томки нескольких рыжеголовых щенков, и пухленький Алишер. Колька и Руслик живут в одном подъезде, только Колька на первом этаже, а Руслик – на последнем, четвертом. Они закадычные друзья. Оба фанатеют от Саб Зиро, оба собирают фишки. И у того, и у другого уже довольно приличная коллекция. Часть фишек куплена на карманные деньги, часть – выиграна в честном поединке.

На этих фишках двор просто помешан. Это азартная игра, не идущая ни в какое сравнение с прежней, в «крышечки». Правила похожи, но разве можно сравнить эйфорию от выигрыша крутой фишки с любимым персонажем из «Смертельной битвы», с удовольствием от обладания кучи красивых, но в общем-то бесполезных крышечек?

В фишки играют так: один играющий берет у другого любую нравящуюся ему фишку (исключение составляют те, на которые игрок не играет) и, удерживая ее по краям двумя пальцами, сильно бьет ею о бордюр. Если фишка переворачивается, то она уходит новому владельцу. Наибольшим шиком считается умение переворачивать фишки, ударяя их об асфальт. Но так играют только настоящие профи.

Руслик, Колька и Алишер что-то возбужденно обсуждают. Заинтересованные Надя и Юлька подходят к ним.

– Ты уже видела новые фишки? – Глаза у Кольки блестят.

– Нет. А у вас есть?

– Есть! У Руса. Рус, покажь!

Руслик неторопливо, шаркая стоптанными сандалиями, подходит к Наде и, сглатывая то и дело набегающую слюну, говорит:

– Вот, зырь.

Во вспотевшей ладошке Руслика фишка, изображающая девушку в нижнем белье. Юлька восхищенно пищит «Вау!» Надя морщится:

– И че?

– Зырь… – Руслик слюнит палец, трет фишку, и нарисованный лифчик, а за ним и трусики тут же исчезают под восторженное завывание Юльки.

Глаза мальчишек устремляются на Надю в ожидании вердикта. Ничуть не впечатленная, она тем не менее произносит:

– М-даааа…

Этого достаточно. Сдерживаемый доселе восторг прорывается. Пацаны забрасывают Надю новостями о том, что новинка уже вовсю продается на рынке, и что купить ее может абсолютно любой.

– А я хотела у тебя сменять Катану на Шан Цунга… – когда вопли стихают, говорит Надя.

– Ну, давай, – пожимает плечами Руслик. – Шан Цунг – это «счастливая» фишка, его сокровище. Еще вчера он даже играть на нее не хотел.

– Я только не взяла с собой свои фишки… Давай завтра тогда?

– Да бери сейчас! Завтра меня может не будет, – длинные пальцы Руслика быстро выбирают нужную фишку. Надя, не веря своему счастью, бережно кладет ее в карман шорт.

– Спасибо… Я тогда Катану тебе потом отдам, ладно?

– Ладно, ладно, – соглашается Руслик и возвращается к любованию фишкой с девушкой. Действие слюны закончилось, и нижнее белье вновь на ней.

– Давай за Катькой зайдем? – Предлагает Юлька.

– Пойдем.

Катькина голова, как и ожидалось, мгновенно показывается в окне. Нет, она не выйдет. И вечером тоже. Потому что наказана за то, что вчера притащила с помойки домой огромный аквариум.

– Зачем тебе аквариум? – Удивляется Надя.

– Так, просто, – пожимает плечами Катька.

– Жалко, что ты не выйдешь, – вздыхает Надя, – ну мы пойдем тогда?

– Ага, давай, – и Катька исчезает.

***

– Юльк, будь другом, заведи Томаса, а? – Просит Надя, увидев, что из подъезда восемнадцатого дома с котом на шлейке выходит Вера, ее недавняя знакомая.

– Нуууу, – недовольно тянет Юлька, – меня лааапки ему заставят мыыыть…

– Ну и помой, убудет от тебя, что ли?

– Не хочуууу…

– Какая ты противная, – морщится Надя, – вот возьму и не буду с тобой смотреть сама знаешь, что сегодня ночью!

– Ладно, ладно, – тут же соглашается сестренка.

– Приходи потом к лавочке восемнадцатого дома, – напутствует Надя.

Вера – миловидная спокойная девочка. Она ничуть не похожа на Катьку, но Наде она нравится. С ней интересно и достаточно весело. Однажды Вера откуда-то узнала, что в свежих газетах с телепрограммой, что разносят по почтовым ящикам по понедельникам, якобы опубликованы бесплатные купоны, по которым можно кататься на каруселях в парке. Девочки встали пораньше и собрали газеты из всех почтовых ящиков двадцатого, девятнадцатого и восемнадцатого домов. Но увы, «волшебных» купонов там не было… Пришлось вновь обходить все девять подъездов и класть газеты туда, откуда они были взяты.

Каждый день Вера выгуливает на шлейке своего кота, черно-белого пушистого красавца Леньку. Это норвежский лесной, дикий и достаточно злой кот. Но Вера в нем души не чает.

Девчонки сидят на скамейке у Вериного подъезда и болтают. Надя осторожно гладит Ленькину голову. Балованный кот, вальяжно лежащий на руках у хозяйки, смотрит на Надю, прищурив свои зеленющие дикие глаза, недоверчиво и немного презрительно. Вера – девочка из зажиточной семьи. Как и Надя, она воспитывается без отца, живет с мамой и бабушкой. Ее мама, как и Надина, работает в госструктуре, а бабушка торгует вещами на барахолке. Вера всегда классно одета. Сегодня на ней шикарная белая футболка с Симбой, и совершено невероятные дольчики. С обеих сторон на них тоже красуется по Симбе.

– Ты когда-нибудь духов вызывала? – Спрашивает Вера у Нади.

– Нет. А как это?

– Короче, – вдохновенно начинает Вера, – берешь тарелку, рисуешь на ней две стрелочки. Потом кладешь ее на газету и обводишь фломастером. С одной стороны круга пишешь «да», с другой – «нет». Потом вызываешь… ну, кого-нибудь мертвого, он приходит и отвечает на вопросы…

– Че, правда? – Изумляется Надя.

– Ну, – Вера на секунду заминается, – так говорят большие девчонки. Они пробовали, у них получилось.

– А кого можно вызывать?

– Да кого хочешь! Любого, кто уже умер. У тебя в семье кто-нибудь уже умер?

– Нет, тьфу-тьфу-тьфу, – Надя стучит по дереву, потом задумывается, вспоминает, – хотя погоди… Бабушка одна какая-то умерла, но давно. И я ее очень плохо помню. Она в России, ну, там, где я родилась, жила.

– Ну, сойдет, – кивает Вера.

– А давай… Давай попробуем? – Надя уже во власти новой идеи, глаза ее возбужденно блестят.

– Давай! – Тут же откликается Вера. – Только где? Надо у кого-то дома, чтобы было тихо, и никто не мешал.

– У меня дома мама…

– А у меня – никого! – Хвастает Вера.

– Тогда у тебя?

Вера на секунду задумывается, но потом кивает:

– Можно. Пошли.

Перед лавочкой, на которой сидят девочки, вырастает Юлька. Грудь ее взволнованно вздымается:

– Знаешь, че, Надька? Знаешь, че я видела только что?

– Че ты видела?

– Катька с Олей убежали!

– Не ври! Катьку наказали, она дома закрытая сидит.

– Не вру! Я ви-де-ла! – И в доказательство своей правоты Юлька выпучивает свои и без того большие глаза.

Внутри у Нади что-то обрывается. На душе почему-то становится тоскливо-тоскливо. Вообще-то, Юлька врушка та еще. Но сейчас, кажется, она говорит искренне.

– Где ты их видела? – Упавшим голосом спрашивает она.

– Когда я выходила, они из подъезда выбегали. Я у них спросила, куда они, а Катька сказала: «По делам»! Вот так!

– Кто убежал? Куда? – Интересуется внимательно слушающая диалог сестер Вера.

– Да Катька… Из девятнадцатого дома… Ты ее не знаешь, – отвечает Надя.

Вера тактично умолкает, мол, не хочешь говорить, и не надо и, выдержав паузу, приглашает:

– Так пойдем ко мне духов вызывать?

Девочки, разумеется, соглашаются. Как можно отказаться идти вызывать духов?! Да и у Веры дома они еще никогда не были.

***

Большая, чистая Верина квартира обескураживает и даже немного подавляет. Нет, конечно, и у Нади, и у Юльки тоже всегда чисто и уютно – мама и тетя Аля следят за этим едва ли не с фанатизмом – но жилище, в котором обитает Вера, напоминает какой-то храм. Высокие белые потолки, тщательно выбеленные стены, оклеенные красивыми обоями, на полу в гостиной – пушистый ковер. За стеклом огромной стенки стоит хрустальный сервиз. В роскошном цветовом ансамбле с ней выступают модное, легко собирающаяся кресло-кровать и большой журнальный столик.

Юлька озирается как в музее, а Надя, невольно испытывая неловкость за себя и сестренку (ведут себя, как дикие какие-то… а ведь у них дома тоже есть и стенка, и ковер, и аж два кресла-кровати), спрашивает у Веры почему-то шепотом:

– У вас сколько комнат?

– Три. А у вас?

– Две.

– Ах, да, да, я помню.

На тумбочке стоит телевизор, над ним – видик. Неслыханное богатство. Насколько Надя знает, еще один видик во всем дворе есть только у Кольки, и все. Надя невольно ахает:

– И кассеты у вас есть?!

– Ну да, – смущенно улыбается Вера, словно чувствуя вину на собственное богатство.

– А че у вас есть?

– Из моих только «Король Лев» и «Полтергейст», а из маминых…

– «Полтергейст»?! – В один голос восклицают Надя и Юлька. Обе фанатеют (Юлька, правда, скорее за компанию) по этому сериалу, который каждый вечер понедельника показывают по ОРТ.

– Да. Правда, только первая серия. Хотите посмотреть? – Предлагает Вера.

– Да! А можно?

– Да… только не сегодня, сегодня же мы духов вызываем. Я позову вас, когда дома никого не будет, ладно?

– Ладно.

И тут Юлька, как-то вдруг совсем потерявшись, спрашивает:

– А у тебя есть попить че-нибудь?

– Есть «Инвайт», «Юпи» и просто вода. Че будешь?

– А «Инвайт» какой?

– Апельсиновый.

– А «Юпи»?

– Малиновый.

– Тащи «Юпи». А поесть че-нить есть? – продолжает натиск Юлька.

Вера удивленно поднимает аристократические брови. Так бесцеремонно к ней за стол еще не просились. Но, видимо, сказывается воспитание – Вера предлагает Юльке на выбор печенье или «Мишку на Севере». Юлька задумывается, выбирая.

– Ты че будешь? – деловито спрашивает она у сестры.

– Ничего я не буду, – шипит Надя, делая сестренке «страшные» глаза, – и ты ниче не будешь! Только что же ели дома! Как не стыдно?!

– А че такого-то? – Обижается Юлька, – мы же ее угощали, когда она к нам домой приходила…

– Я тебя убью… – понизив голос, грозится вспыхнувшая Надя.

Юлька, понурив голову, умолкает, краснеет и принимается остервенело растирать свежий комариный укус на лодыжке. Ее греческий нос сейчас кажется очень длинным, тонкие губы кривятся капризно и как-то противно. Сейчас, похоже, будет реветь…

У Нади есть два выхода: брать сестренку за руку и вести домой, или не обращать на нее внимание, пусть хоть заревется. Оба выхода плохие. В первом случае она лишается возможности вызвать духов, а во втором – неудобно перед Верой.

Ситуацию разруливает Вера. Она молча идет на кухню и приносит на тарелке несколько печенюшек и конфет.

– Только не реви, пожалуйста, – сказала она, ставя угощение перед Юлькой, – и не сори, а то меня убьют.

Набычившаяся Юлька, не обращая внимания на лакомство, продолжает краснеть и остервенело тереть комариный укус. Ведь заревет же – принципиально сейчас заревет… И Надя, грубее, чем ей хотелось бы, говорит:

– Ну ешь! Или тебе особое приглашение нужно? – И самой себе противным, назидательным тоном добавляет, – и спасибо не забудь сказать!

Юлька вскидывает на нее глаза и смотрит, как на предателя. Сохраняя упрямое молчание, она отворачивается и принимается дербанить бахрому на кресле. Ее нижняя губа дрожит. Надо бы перестать уже третировать сестренку, но в Надю точно вселяется какой-то бес, и она продолжает:

– Спасибо тебе, Вера, за то, что угостила мою вечно голодную сестру, – нарочито громко говорит она.

– Да не за что… – смущается Вера.

Повисает пауза – всем неловко. Юлька сердито сопит. Наблюдая за ней из кресла, нервно дергает ушами красавец Ленька. Затем Надя, кашлянув, спрашивает:

– Так как, ты говорила, их надо вызывать, духов-то этих?

– А, щас, – оживляется Вера, скрывается в своей комнате, затем приносит в гостиную газету и фиолетовый фломастер.

– Давайте мы уберем конфеты и печенье на столик, а потом, если захотим, возьмем, мгм? – Предлагает она, сопровождая свои слова соответствующими действиями. Юлька даже не шевелится.

Вера аккуратно складывает газету вдвое и кладет на пол. Затем переворачивает вверх дном тарелку, кладет ее на газету и по контуру рисует фломастером круг. С одной стороны круга она пишет слово «да», со второй – «нет». Надя зачарованно следит за Вериными действиями. Из-за ее плеча, забыв о том, что только что собиралась реветь, смотрит Юлька. Вера рисует на тарелке небольшую стрелку, затем кладет тарелку на круг, педантично ровняет и шепотом говорит:

– Двигайтесь ближе. Кладите сюда пальцы – вот так… – она растопыривает указательный и средний палец и прикладывает их к тарелке. Девочки следуют ее примеру.

– Так… Теперь… – продолжает Вера, пристально глядя сестрам в глаза, но тут же перебивает сама себя, – блин, солнце сильно светит. Я щас шторы завешу…

Опускаются тяжелые шторы, и в комнате воцаряется таинственный полуденный сумрак. Становится очень тихо, только ходики на стене продолжают свой механический шаг. В глубине кресла мерцают два зеленых огонька – Ленькины глаза.

– Кого вызывать будем? – Спрашивает Надя.

– Давай бабушку твою?

– Ка… какую бабушку? – Недоуменно и громко спрашивает Юлька.

– Да не ори ты! Не бабу, а другую бабушку, российскую. Ты ее не знаешь! – Раздраженно говорит Надя, – ну, давай…

– Говори:… ээээ… как ее звали?

– БабЛюба.

– Нет, по отчеству. И фамилию еще надо.

– Э… не знаю…

– Тогда не получится. Надо фамилию, имя и отчество, – назидательно говорит Вера, и тут же оживленно предлагает, – а давайте Пушкина?

– А его тоже можно? – Удивляется Надя.

– Да кого хочешь, я же тебе говорила! Главное, чтобы он был мертв…

– А давайте лучше Суворова! – Неожиданно для самой себя, предлагает Надя.

– Суворова?! – В один голос удивленно переспрашивают Вера с Юлькой.

– Ну да… а че?

– Ну давайте. Значит, так… Повторяйте за мной: Александр Васильевич Суворов, выйдите к нам пожалуйста! Если «да», скажите «да», если «нет», скажите «нет». – медленно, тщательно выговаривая каждое слово, произносит Вера.

В строгой комнате с занавешенными шторами звучит нестройный, но дружный хор трех детских голосов. Каждая буковка заклинания выговаривается тщательно, точно шлифуется. Надя старается говорить с выражением, как в школе. Юлькин голос звучит убедительно и искренне. Вера торжественно строга. Если бы Надя была Суворовым, она обязательно-преобязательно откликнулась бы на такую просьбу… «Ну пожалуйста… Ну Александричек Васильевиччик… милый, дорогой, любимый, ну придите к нам…» – мысленно умоляет она.

Но Александр Васильевич не отвечает ни «да», ни «нет». Девочки, держа у тарелки напряженные пальцы, выжидающе смотрят друг на друга. Тягучие секунды похожи на минуты. Ничего не происходит. Сидящая напротив Нади Вера приоткрывает рот в виде буквы «о» и начинает что-то говорить, как вдруг точно ножом разрезается, разрубается напополам воцарившаяся в комнате почти мистическая тишина:

– Я-аайца берем! Я-аайца свежие берем! Я-аайца!..

Это местная торговка прошла под окнами. Девочки прыскают, но мигом успокаиваются. Меланхоличное пощелкивание ходиков на стене подсказывает им, что нужно попробовать еще раз.

– Давайте. Раз-два-три… – Командует Вера, и девочки начинают вновь. – Александр Васильевич Суворов, выйдите к нам пожалуйста! Если «да», скажите «да», если «нет», скажите «нет»…

И вновь повисает напряженная тишина. На секунду Наде кажется, что тарелка сдвинулась с места, но нет, она стоит, как ее поставили, и холодно усмехается фарфоровым блеском. Это, видимо, кто-то из них, «нетерплячих», как говорит бабушка, случайно двинул ее пальцем.

Вдруг Наде почему-то становится неловко. Вспоминается лицо великого полководца, запечатленное на портрете, в душе поднимается тихий трепет. Да что же они делают?.. Зачем отрывают Суворова от дел? Ведь он же наверняка чем-то занят там, в раю… Неужели он сейчас все возьмет и бросит, и побежит отвечать на глупые вопросы трех алматинских девчонок?..

Словно в ответ на ее мысли, с другой стороны двора до Вериного окна докатывается звонкое, звучащее как-то по-особенному в мистической тишине мертвого июльского полдня, эхо:

– Я-аайца берем! Я-аайца свежие берем!..

Девчонки смеются уже громче, смелее.

– Давайте еще раз, – решительно говорит Вера, – Бог любит троицу.

– Давайте! Алекс… – дружно начинают девочки.

– Я-аайца берем! – раздается уже под самыми Вериными окнами.

Юлька откидывает голову и хохочет в голос. Вслед за ней закатывается Надя. Глядя на катающихся от хохота по полу сестер, услышав очередное «Я-аайца…", доносящееся из соседнего двора, не выдерживает и Вера. Они невольно пугают задремавшего Леньку, кот спрыгивает с кресла и рысью убегает на кухню. А девочки еще долго не могут успокоиться…

– Вообще-то, надо ночью вызывать, – отсмеявшись, говорит Вера, – но я думала, может быть, получится…

– Пойдем на улицу? – Предлагает, вставая и разминая затекшие ноги, Юлька.

– Давайте… Щас я только уберу здесь. Мне вообще-то не разрешают никого домой приводить… – как бы извиняясь, говорит Вера.

– Ну, мы это уже поняли, – улыбается Надя.

– Куда пойдем? Может, на качели? – Вере очень нравятся железные качели в соседнем дворе. Туда почти никогда не водят малышей, они не скрипят, а ощущение полета, которое испытываешь, хорошенько раскачавшись, заставляет забыть обо всем на свете.

– Не, неохота. Жарко… – Морщится Надя. И тут ей в голову приходит неожиданная мысль, – а хочешь, я тебе покажу наш с Катькой шалаш?

– А он далеко?

– Нет, рядом с «резинкой». Только знаешь, что?

– Что?

– Переоденься лучше, а то тебя заругают.

– Там что, по кушарам надо идти? – Сомневается Вера.

– Да. Так что, идем?

Вера сомневается несколько секунд, но потом в ее глазах загорается жажда приключений:

– Идем!

8.

Девочки спускаются во двор и едва ли не нос к носу сталкиваются с Анькой из третьего подъезда. Неизвестно, чем она любуется больше – своим новеньким великом или недавно сделанным модным каре. Анька смотрит на свое отражение в луже и прихорашивается.

– Вы куда? – После приветствия, спрашивает она.

– На «резинку», – отвечает за всех Вера. Она знакома с Анькой лучше остальных.

– И я тоже!

Девчонки идут рядом. Надя не может оторвать завистливого взгляда от двухколесного красавца: черный, навороченный всякими прибамбасами – тут и звонок, и шикарные тормоза, и держалка для воды… А у нее только старенький «Пионер»… Конечно, он быстрый и падать на нем не страшно, но куда ему, облезлому, в сравнении с заграничным «собратом»!..

У большого тополя, что растет рядом с перекрестком, стоит огромный заграничный автобус. Девочки останавливаются и, разинув рты, разглядывают это чудо. Этот автобус больше «ходовых» и выглядит очень импозантно. Он выкрашен красной краской, имеет новые колеса, большие окна и блестящие двери. Хорошенько рассмотрев иностранца, Анька изрекает:

– Это же Мицубиси!

– Ну да, – небрежно откликается Надя, тоже успев прочесть надпись.

– Водители на таких по пятьсот долларов в месяц зарабатывают… – мечтательно выдыхает Анька.

– Не пятьсот, а триста, – со знанием дела говорит Надя. Взгляды всех устремляются на нее и, прежде чем мозг сообразил, ее язык выговаривает – я знаю, потому что у меня мама на таком работает. Водителем.

Юлька и Вера смотрят на нее, широко раскрыв глаза. В Анькиных глазах – уважение, смешанное с завистью. Надя невольно приободряется.

– А я тебя знаю, – вдруг говорит Анька, – ты из двадцатого же дома, да? У тебя еще рыжая собачка есть.

– Да, есть.

– Значит, твоя мама реально Мицубиси водит?! – Анька не может скрыть восторг, – вот это классно! Слушай, а ты внутри была?

– Где?

– Ну, там, внутри, в Мицубиси.

– Конечно, была, – смеется Надя. Все, даже Юлька, смотрят на нее так, словно она является пророком Мухаммедом, и ее начинает нести все дальше, – там, короче, сидения откидываются назад, как в самолете. Есть душ, туалет, встроенные телевизоры – перед каждым сиденьем свой собственный. Там даже стюардессы ходят между рядами с напитками и едой…

– Стюардессы в самолете только, – убежденно говорит Вера.

– Ну не стюардессы, а эти… как их… ну, типа них, только в автобусе… Забыла, короче. А, вспомнила – кондукторы! Вооот… Там, короче, все такое красивое, новое, блестящее, там есть даже кафе!

– Кафе?! В автобусе?! – Недоверчиво уточняет Анька.

– В автобусе! – Отгоняя от себя мысль, что она, кажется, переборщила, уверенно говорит Надя, – Маленькое такое…

– Вот это дааа!.. Слушай… – Аньке, похоже, в голову приходит какая-то мысль. – Слушай, а кондукторы сколько получают?

– Нуууу… – Надя сосредоточенно морщит лоб, – где-то… долларов… сто пятьдесят-двести.

– Блиииин! Круто!.. Слушай, Надь, а… – Анька дает подержать свой велик Вере и деловито отводит Надю в сторону, – а твоя мама может… ну, это… мою маму устроить тоже на Мицубиси? Ну, кондуктором?.. А то она сейчас без работы…

– Я думаю, может, – важно отвечает Надя. Ей нравится внимание такой симпатичной и хорошо одетой девочки, как Анька.

– А… что для этого нужно?

– Нужны характеристики с бывшей работы – что она хорошо работала, имеет стаж, – Надя надавливает на это последнее слово, которое не раз слышала от мамы, и убеждается в том, что в Анькиных глазах появилось выражение, близкое к раболепию, – что у нее хорошее здоровье… Ну я еще у мамы спрошу, что нужно, ладно?

– Ладно. Ой, спасибо тебе! – Анька радостно хлопает в ладошки, – а я тогда своей маме скажу. Потом ты мне скажешь, какие еще документы нужны, и мы их твоей маме отдадим, да?

– Да, так и сделаем.

Вскоре девочки расстаются. Анька уезжает на велике домой, сообщать маме радостную новость, а Надя, Вера и Юлька продолжают свой путь к «резинке». Юлька молчит и то и дело удивленно посматривает на старшую сестру. Она-то знает, что ее тетя-мама никакой не водитель Мицубиси, а главный бухгалтер в Областном Управлении Туризма и Спорта. Наде вдруг становится не по себе. Успокаивает только то, что с Анькой они едва знакомы, а при встрече можно будет ей сказать, что у мамы ничего не получилось… и все! Успокоив себя таким образом, Надя мигом веселеет.

***

Они заходят на школьную территорию, пролезают через дырку в заборе и ведут Веру по направлению к Дому. Надя с каким-то злорадством думает о Катьке, об их договоре никого не водить к шалашу… Сама виновата, предала их дружбу! Убежала с этой своей Ольгой-Польгой по каким-то там «делам»… Хотя, то, что убежала, еще ладно, у всех, в конце концов, есть свои дела, но врать-то зачем?..

Наде интересно: как-то пример Дом Веру? И как отнесется к нему она?..

Дом оказывает странное воздействие и на Веру. Она со все возрастающей робостью, не отрывая взгляда, смотрит на него, а потом шепотом задает вопрос, заданный тремя тысячами людей в самое разное время с тех пор, как стоит этот Дом:

– А ты внутрь заглядывала?..

Дом смотрит на Надю угрожающе и насмешливо. Он знает и про комнату с морковным светом, и про Мицубиси, и про многое другое. Ну-ну, словно говорит он, давай, наври. Наври ей, скажи, что ты не просто заглядывала в окно, но и была внутри…

Надя слышит шепот Дома. Что-то заползает ей в душу, что-то нехорошее, гадкое. Она смотрит на Веру с огромным желанием видеть страх в ее глазах. И Вера, действительно, боится. Она с ужасом смотрит в черную пустоту нижнего окна, нервно передергивает плечами. Юлька подходит ближе и становится рядом с Надей:

– Тут убили кого-то… – едва слышно говорит она, и мрачные стены Дома с причмоком впитывают эти слова.

– Правда? – Вера с трудом отрывает взгляд от окна и смотрит на Надю. Та кивает.

– Слушайте, пойдемте отсюда, а? – Просит Вера, – Здесь реально страшно. И холодно…

– Ты не хочешь даже заглянуть внутрь? – Спрашивает Надя.

– Нет, не хочу, – вздыхает Вера, – пойдемте, девчонки. Вы же хотели мне шалаш свой показать…

– Ладно, пойдем. Смотри!

Надя подбирает с земли небольшой камушек, размахнувшись, кидает его в окно и напряженно прислушивается. Не слышно ни глухого удара о стену, ни звона стекла – ничего…

– Дом-призрак… – шепчет побелевшими губами Юлька.

– Нет, – хладнокровно отвечает Надя, – просто камень, наверное, вылетел из другого окна. Пошли, покажу шалаш.

Даже отойдя от Дома на приличное расстояние, девочки подавленно молчат. Так уж он действует на них – всего несколько минут постоишь возле него, а замогильный холод стен преследует еще очень долго.

– Блин, Вер, у тебя жопа грязная, – нарушает повисшую тоскливую тишину Юлька, – давай обтряхну.

Не дожидаясь разрешения, она услужливо и, по всей видимости, достаточно сильно, ладонью стряхивает пыль с Вериных дольчиков.

– Ааааа! Да не отбивай же, блин, моих женихов! – Взвивается Вера, – стой, блин, теперь я тебя… Раз, два, три… Ааай! Да ты че по ногам, как по бульвару?! Слон!.. Стоой! Теперь я тебе, а то поссоримся… Ну где он, Надь, этот ваш шалаш?