Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир

Глава 5
Колумб со стороны

Христофор Колумб, генуэзец, мужчина высокий и хорошо сложенный, с румянцем на вытянутом лице, обладающий огромным творческим талантом.

Анжело Тревизан^[51]

Итак, согласно стандартам того времени, Христофор Колумб, опытный моряк тридцати лет, торговый представитель, пользующийся доверием и имеющий деловые отношения с одним из ведущих торгово-банкирских домов Италии, связанный через брак с двумя вельможными семьями Португалии, был полностью готов к построению завидной карьеры. Следовало лишь только не отклоняться от восходящей кривой торгового судоходства и добиваться успеха. Возможно, его семья и друзья хотели, чтобы так и происходило. Не исключено, что донья Фелипа пыталась убедить мужа оставить юношеские мечты и уделить внимание морской торговле. «Теперь вы отец, сударь, и должны остепениться, как это сделал мой родитель! Аккуратный дом и садик с видом на Тежу к вашим услугам! Оттуда вы можете наблюдать, как красивые корабли приходят и уходят…»

Никогда! Не ради этого Христофора крестили таким именем, и до самой смерти ему предназначалось носить Христа!

Сделаем паузу и выясним, если сможем, каким же человеком был Колумб в опасном тридцатилетием возрасте – опасном с точки зрения сохранности юношеских амбиций, крушения идеалов и видений. Именно эти годы заставляют скитальцев остепениться, они высасывают огонь пылких стремлений и превращает мужчин в полосатых котов, довольных тем, что сидят у камина.

Никакого описания Колумба в этот период не существует, но мы можем вернуться к тому, что говорили о нем современники после великого открытия. Овьедо^[52], ставший свидетелем триумфального вступления Адмирала в Барселону в 1493 году, говорил о нем в работе, напечатанной сорок лет спустя: «Человек честных родителей и честный по жизни сам, приятной внешности, выше среднего роста и с сильными конечностями; живые глаза и другие части лица хороших пропорций, волосы очень рыжие, лицо несколько румяное и веснушчатое; справедливый в речи, тактичный и большого творческого таланта; хороший латинист и ученейший космограф; любезен, когда хотел, и вспыльчив, когда раздражен».

Фернандо Колумб, беспрестанно пребывающий с отцом в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет, пишет следующее: «Адмирал был хорошо сложенным мужчиной более чем среднего роста, с удлиненным лицом, не полным и не худым, с несколько выступающими скулами. У него был орлиный нос и светлые глаза; цвет лица тоже был светлым, но переходящим порой в яркий румянец. Светлые в молодости волосы стали седыми к тридцати годам. В еде, питье и одежде он всегда был сдержан и скромен. С незнакомыми людьми разговаривал приветливо, а с домочадцами очень приятно, но со скромным и милым достоинством. В вопросах религии он был настолько строг, что за соблюдение поста и совершение всех канонических обрядов его можно было принять за члена религиозного ордена. И он был таким большим врагом ругани, что, клянусь, я никогда не слышал, чтобы он произносил какую-либо другую клятву, кроме „клянусь Сан-Фернандо“, а уж когда совсем сердился на кого-либо, весь выговор состоял в словах „Да приберет тебя Бог!“ за то, что ты сделал или сказал. Когда ему нужно было что-нибудь написать, он не брался за перо, не написав сначала „Jesus cum Maria sit nobis in via“^[53] такими красивыми буквами, что мог бы зарабатывать на хлеб одной лишь каллиграфией».

Лас Касас, отец и дядя которого ходили вместе с Колумбом на одном корабле и были колонистами, встречался с Адмиралом на Эспаньоле в 1500 году. Он дополняет описание Фернандо в «Истории Индии»:

«Что касается его внешности и физического склада, он был более чем среднего роста; лицо удлиненное и придавало ему властный вид; орлиный нос, голубые глаза, светлый цвет лица с тенденцией к ярко-рыжему, борода и волосы рыжие в молодости, но очень скоро поседели от его трудов; он был приветлив и жизнерадостен в разговоре и красноречив. Он был серьезен в меру, приветлив с незнакомцами, а с членами своей семьи нежен и приятен, со скромной серьезностью и сдержанностью; и поэтому мог легко внушить тем, с кем виделся, любовь и приязнь. В целом он был самым впечатляющим в своем облике, человеком большого государства и авторитета, достойным всякого почтения. Он был трезв и умерен в еде, питье, одежде и обуви; обычно говорили, что он изъяснялся весело в фамильярном разговоре или с негодованием, когда делал упрек или сердился на кого-то: „Да приберет тебя Бог, разве ты не согласен с тем-то и тем-то“ или „Почему ты сделал то-то и то-то“. В вопросах христианской религии, без сомнения, он был католиком и отличался большой набожностью, ибо во всем, что он делал, говорил или пытался начать, он всегда вставлял: „Во имя Святой Троицы я сделаю это“, или „начну это“, или „это сбудется“. Любое письмо или рукопись он начинал словами „Jesus cum Maria sit nobis in via“, и этих писаний, написанных его собственной рукой, у меня сейчас предостаточно. Его клятва иногда звучала „Клянусь Сан-Фернандо “. Когда же пытался подтвердить что-то очень важное в своих письмах под присягой, особенно в письмах к монархам, он говорил проще: „Клянусь, что это правда“.

Он самым добросовестным образом соблюдал церковные посты, часто исповедовался и причащался, читал канонические службы, как церковник или член религиозного ордена, ненавидел богохульство и нецензурную брань, был больше всего предан Богоматери и серафическому отцу святому Франциску. Казалось, Христофор был очень благодарен Богу за блага, полученные от Церкви, потому, как в пословице, он ежечасно признавал, что Бог даровал ему великие милости, как и Давиду. Когда ему приносили золото или какие-то другие драгоценности, он входил в свою каюту, опускался на колени, созывал свидетелей и говорил: „Давайте возблагодарим Нашего Господа за то, что он счел нас достойными открыть для себя так много хороших вещей“. Он был необычайно ревностен к богослужению, он желал и стремился к обращению этих людей [индейцев] и к тому, чтобы в каждом регионе насаждалась и укреплялась вера в Иисуса Христа. И он был особенно тронут и предан идее, что Бог должен считать его достойным некоторой помощи в восстановлении Гроба Господня…

Он был благородным человеком большой силы духа, возвышенных мыслей, естественно склонным (это можно почерпнуть из его жизни, деяний, бумаг и разговоров) предпринимать достойные поступки; терпеливый и даже долготерпеливый (как позже появится), прощающий обиды и не желающий ничего больше, чтобы те, кто оскорблял его, признали свои ошибки и помирились; самый постоянный и наделенный терпением в трудностях и невзгодах, которые всегда происходили всегда и казались порой невероятными и бесконечными. И воистину, из того, что я слышал от него и от моего собственного отца, бывшего с ним при возвращении на Эспаньолу в 1493 году, и от других, кто сопровождал его и служил ему, он придерживался бесконечной верности и преданности своим повелителям».

Таким явился Колумб тем, кто знал его, потрудился изучить характер и написать о нем через несколько лет после смерти первооткрывателя. У читателя будет достаточно возможностей самому судить о характере Адмирала. Физическое мужество, которое ранние историки считали само собой разумеющимся, он найдет в изобилии. Стоит добавить сюда же и неутомимое упорство и несгибаемую волю. Мы не пытаемся выстроить идеальный образ: у Колумба еще проявятся определенные недостатки, особенно касающиеся отсутствия должной оценки усилий своих подчиненных, нежелания признать свои недостатки как колонизатора и склонности жаловаться и сожалеть о себе всякий раз, когда правители из-за этих недостатков теряли к нему некоторую степень доверия. Но именно эти недостатки и делали его великой исторической личностью. Колумб не был ни Вашингтоном, ни Кромвелем, ни Боливаром, то есть неким орудием, выбранным множеством людей для выражения общественной воли. Этот человек просто честно нес возложенную миссию, а такие люди склонны быть неразумными и даже неприятными для тех, кто этой миссии не видит. Он не требовал ни псалмопений, ни барабанов с трубами, поскольку оставался личностью наедине с Богом против человеческой глупости и разврата, против жадных конкистадоров, трусливых моряков, даже против природы и моря. Невзирая на некоторых критиков, биографы Колумба бесконечно правы: он всегда пребывал в глубокой христианской вере, никогда не сомневаясь, что Бог всегда находится с теми людьми, которые уповают на него в своих добрых делах. И эта вера была не только подлинной и искренней, но и жизненно важным элементом его достижений, придававшим уверенность в избранной судьбе, соответствующей его имени. Убежденность в том, что Бог предназначил ему быть орудием для распространения веры, была гораздо сильнее, чем желание снискать славу, богатство и мирские почести, хотя к которым, конечно, он был далеко не равнодушен.

Инцидент во время Второго путешествия доказывает, что даже в разгар активного мореплавания Колумб мог полностью погрузиться в богослужение. Однажды утром у Портлендского залива на Ямайке, когда Адмирал молился в своей каюте, на каравеллу пожаловал местный касик^[54] с огромной свитой. Это, должно быть, вызвало немалое волнение на палубе, но ни громкие крики, ни разговоры, ни суматоха не мешали молитвам капитана, и он в полной отрешенности закончил молитву, даже не подозревая, что на борту происходит что-то необычное.

Физическое описание Колумба показывает, что он принадлежал к североитальянскому типу, которого сегодня часто можно увидеть в Генуе. Высокий и хорошо сложенный, рыжеволосый, с румяным и веснушчатым лицом, горбоносый, голубоглазый и с несколько высокими скулами – к сожалению, ни один его портрет не был написан при жизни, ибо великий век испанской портретной живописи был еще впереди (равно как и прижизненные образы монархов того времени, Фердинанда и Изабеллы, известны нам только по монетам). Не менее семидесяти одного предполагаемого «оригинального портрета Колумба» (или их копии) было представлено на Чикагской выставке 1893 года. Посетители могли увидеть Колумбов белокурых и Колумбов смуглых, Колумбов с чистым лицом и Колумбов с разными усами, бородами и бакенбардами; Колумбы были облачены во всевозможные костюмы – светские и церковные, дворянские и вульгарные, от францисканских мантий до придворных платьев: стиль одежды охватывал не менее трех столетий. Большинство из Колумбов никоим образом не соответствовали описаниям современников, и, изучавшие эти портреты не нашли удовлетворительных доказательств, что хоть одно из представленных изображений имело какое-нибудь отношение к подлиннику.

Портрет, имеющий наибольшие претензии на подлинность, – так называемый Джовио, принадлежащий графу Алессандро де Орчи. Епископ Паоло Джовио (1480–1552), врач, гуманист и коллекционер, начал собирать галерею портретов знаменитых людей с 1512 года на своей вилле на озере Комо. Описанная Вазари^[55](1550), эта коллекция, как известно, включала и портрет Колумба. Сам граф Орчи, который происходил от племянника Джовио, всегда утверждал, что у него находится оригинальное изображение великого мореплавателя. Однако мы не имеем никаких доказательств, что этот портрет не более чем плод фантазии второсортного итальянского художника, никогда не видевшего Адмирала. На портрете, подписанном «COLOMBVS LYGVR NOVI ORBIS REPERTOR», голова и плечи пожилого мужчины с седыми волосами, опущенными бровями, скорее круглым, чем длинным лицом с удрученным выражением. Самая заметная черта – упрямый прямой рот с оттопыренной нижней губой. Церковная одежда проста, причем определенно не францисканского стиля.

Примечательно, что в 1577 году в Базеле был издан фолиант «Изображения музея Джовио», содержащий 130 гравюр с портретами из галереи. На одной из них изображен мореплаватель, совсем не похожий на Колумба с портрета графа Орчи. Он смотрит прямо на наблюдателя с дружелюбным и довольно расслабленным выражением лица и одет во францисканскую рясу, которую, как известно, адмирал принял после Второго плавания. Граверы шестнадцатого века позволяли себе слишком большие вольности, поэтому нельзя быть уверенным, что и эта гравюра имеет какое-либо сходство с оригиналом.

Каждый биограф Адмирала находит среди восьмидесяти и даже более так называемых «портретов Адмирала» тот, который ему больше всего нравится, и выбирает его как «своего» Колумба. Идеальный портрет, написанный в девятнадцатом веке для Военно-морского музея Мадрида, полностью повторяет личные описания Колумба современниками и производит впечатление силы, достоинства и цельности.

На всем протяжении этой книги будут часто цитироваться четыре ранних источника о Колумбе и его путешествиях: Фернандо Колумба, Лас Касаса, Питера Мартиры и Овьедо. На этих четверых я полагался, вероятно, больше, чем на любых остальных биографов, включая Вашингтона Ирвинга. «Научные» историки прошлого столетия почему-то склонны считать своих предшественников либо безнадежными любителями, либо неисправимыми лжецами, на которых не следует полагаться. Мой собственный опыт изучения и написания истории подтолкнул меня почти к противоположному полюсу: в первую очередь необходимо полагаться именно на современников, если, конечно, только они не являются явными фальсификаторами. Безусловно, суждение очевидцев также не претендует на окончательную истину, но оно основано на множестве увиденных и услышанных фактов (хотя и фантазий – тоже), которые теперь уже навсегда утеряны. Поздние биографы и историки должны руководствоваться документами, если они у них есть, сбрасывая со счетов выявленные при предвзятости. Зачастую часто раздражающе молчат по вопросам, на которые мы, возможно, особенно хотели бы получить ответы. Но для получения общего объема знаний о Колумбе и его деятельности указанная выше четверка так же необходима, как собственные труды первооткрывателя и испанские документальные источники.

Фердинанд Колумб, или дон Фернандо (Эрнандо) Колон, был сыном первооткрывателя и Беатрисы Энрикес де Хараны, родившимся в Кордове в августе или сентябре 1488 года. В возрасте десяти лет он был назначен пажом королевы, между двенадцатью и шестнадцатью сопровождал своего отца в Четвертом путешествии. Вернувшись вместе с ним в Испанию, для продолжения образования он отправился в Санто-Доминго со сводным братом Диего, ставшим в 1509 году вторым адмиралом, возвратился обратно через шесть месяцев и далее вел жизнь ученого, коллекционера, путешественника и литератора. Фернандо унаследовал от отца высокий рост и румяное лицо, но, в отличие от Христофора, вырос чрезвычайно тучным. По свидетельству очевидцев, дружелюбие и открытость снискали ему множество друзей.

Фернандо считался богатым человеком. Он получал неплохое жалованье на необременительных должностях по назначению короля и имел доход от четырехсот рабов на Эспаньоле, не считая доли отцовского имущества. Все это позволило Фернандо собрать богатую библиотеку и много путешествовать по Италии, Франции и Нидерландам, где он познакомился с Эразмом Роттердамским и получил презентационный экземпляр одной из работ великого мыслителя. С внебрачным сыном Колумба переписывалось множество ученых людей того времени, причисляя его к своему кругу. Его можно считать первым европейским интеллектуалом, который привнес свежий воздух из Нового Света в европейскую литературу. В 1525 году «дон Эрнандо» поселился в Севилье, в доме на берегу реки с большим садом, который он засадил деревьями и кустарниками, привезенными из Америки. К моменту смерти в 1539 году великолепная библиотека Фернандо насчитывала более 15 000 томов и в конечном итоге перешла в кафедральный капитул Севильи. В невежественных руках это собрание подверглось постыдному пренебрежению и обветшалости, поэтому в настоящее время от нее осталось не более 2000 томов. Тем не менее «La Biblioteca Colombina», примыкающая к великому собору^[56], в котором бывал сам Адмирал и где похоронены его сыновья, сегодня является источником вдохновения для каждого американского ученого. Она стала своего рода перегонным кубом, в котором новая цивилизация дистиллируется из классической учености, средневекового благочестия и современной науки. Там можно увидеть книги с комментариями, сделанными рукой первооткрывателя, его журналы и записи, содержащие интеллектуальные предпосылки для Великого предприятия, и даже можно прочесть знаменитое пророчество Сенеки об открытии в раннем издании его «Трагедий», принадлежавшем Фернандо, а рядом с ним эту простую, но великолепную аннотацию, сделанную рукой сына: «Наес profetia impleta est per patrem meum… almirantem anno 1492»^[57].

Нам неизвестно, как рано Фернандо начал писать биографию отца, но она была закончена незадолго до смерти. Рукопись, которая с тех пор исчезла, была вывезена Луисом Колоном, внуком Адмирала, в Италию в 1568 году, еще до того, как было напечатано какое-либо испанское издание, и единственным сохранившимся текстом является итальянский перевод Альфонсо де Уллоа, напечатанный в Венеции в 1571 году. Название настолько длинное, что на него обычно ссылаются по первому слову – Historie.

Хотя подлинность Historie и подверглась нападкам со стороны Харриса, но даже великий бунтарь Виньо признает, что эта работа является «самым важным из наших источников информации о жизни первооткрывателя Америки». Первое издание в Италии объясняется вполне естественными причинами – во второй половине шестнадцатого века именно там был проявлен наибольший интерес к путешествиям и исследованиям, а Уллоа уже делал точные переводы таких произведений, как «История Индии» Кастаньеды^[58]. В Historie, написанной Фернандо, не стоит пытаться выискивать что-то особенное – это просто биография выдающегося отца, написанная преданным и любящим сыном. Наибольшую ценность она представляет в местах, касающихся Первого и Четвертого путешествий, особенно с учетом того, что в последнем Фернандо участвовал лично.

«История Индий» Бартоломео де Лас Касаса – единственная книга об открытии Америки, которую я хотел бы сохранить, если все остальные будут уничтожены. Это пространное произведение было начато приблизительно в 1527 году на Эспаньоле, его основная часть писалась между 1550 и 1563 годами после возвращения автора в Испанию, а впервые оно вышло в свет только в 1875 году. У Лас Касаса были под рукой все бумаги Колумба, включая дневники и утерянный испанский оригинал биографии Фернандо. По словам очевидцев, его комната в колледже Сан-Грегорио в Вальядолиде была так забита рукописями, что в нее с трудом можно было войти и выйти оттуда.

Отец и дядя Лас Касаса прибыли на Эспаньолу в качестве колонистов во время Второго путешествия Колумба. Бартоломео, энергичный молодой двадцатишестилетний выпускник университета, появился там следом за родственниками, готовый сколотить свое состояние, как и другие. Вместо этого к нему пришло обращение к Богу, и в 1510 году Лас Касас стал первым священником, рукоположенным в Новом Свете. Миссионерский опыт на Кубе дал ему страстную убежденность, что индейцы – такие же люди и братья во Христе, которых следует обратить и относиться к ним как к единоверцам. Служению этой идее Лас Касас посвятил остаток своей жизни. Во все времена он был и апостолом, и защитником, и другом аборигенов, а порой и адвокатом. «История Индий», написанная не только ученым и богословом, но человеком самой широкой области действий, одновременно и очень интересна, и духовна, и надежна, как исторический источник. Лас Касас восхищался Колумбом, но, не стесняясь определенных оговорок, без колебаний осуждал его политику по отношению к туземцам. Его критическое чутье в обращении с текстами хорошо просматривается в главе о Веспуччи. Хотя временами Лас Касас и бывал разочаровывающе расплывчат в некоторых вопросах, которые мы хотели бы знать лучше, а также не вполне оправдан в отношении предметов, очень близких его сердцу, – индейцев, он оставил нам великую и благородную историю открытия и первого завоевания Америки.

Среди четырех перечисленных биографов Колумба Питера Мартиру отличает то, что он является самым ранним историком Нового Света. Итальянец, родившийся на берегу озера Маджоре в 1457 году, получил гуманистическое образование и в возрасте тридцати лет отправился в Испанию, где ученость и достижения сделали его желанным членом двора. Он читал лекции восторженным студентам в Саламанке, принимал участие в войне с маврами и вместе с двором в Барселоне приветствовал Колумба при его возвращении из Нового Света. Питер Мартира очень интересовался «Индией», выкачивал информацию у Колумба и других товарищей по кораблю, помогал распространять хорошие новости в своих письмах итальянским друзьям и уже в 1494 году решил написать историю открытия и завоевания Нового Света – термин, придуманный им самим. В этом замысле он упорствовал, хотя дипломатические назначения и обучение молодых придворных аристократов постоянно отвлекали от намеченной работы. Он принял священный сан, чтобы иметь возможность заочно получать церковные доходы, в том числе и от монастыря на Ямайке, после чего безбедно жил в Вальядолиде.

Первое издание Decade de Orbe Novo^[59] вышло в 1511 году, а английский перевод Ричарда Идена, впервые опубликованный в 1555 году, сохранил свежесть в Елизаветинскую эпоху. Ценность писем Питера Мартира и его «Десятилетия» очень велика, поскольку автор обладал острым и критическим умом, проникшим в некоторые космографические фантазии Колумба, которые менее эрудированный Лас Касас был склонен принять без критики. Кроме того, Мартира дает нам больше информации о Втором путешествии, чем любой другой современный историк. Он никогда не посещал Новый Свет и, по-видимому, не особенно восхищался Колумбом, но давал честный и прямой отчет о его заслугах.

Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес, сокращенно Овьедо, был пятнадцатилетним барселонским идальго, когда Колумб прибыл туда в 1493 году. Близкий друг инфанта дона Хуана, он участвовал в Неаполитанской войне под командованием Гонсальвы де Кордовы и после целого ряда приключений и занятий в 1513 году отправился в Америку вместе с Педрариасом Давилой^[60] в качестве контролера золотых приисков Дариена. Овьедо провел тридцать четыре года в разных частях Карибского бассейна. Краткое описание Америки, которое он составил во время визита домой в 1526 году, оказалось настолько хорошим, что его сделали официальным летописцем «Индии», а в 1535 году появился первый том его «Общей и естественной истории Индии». Овьедо обладал незаурядной наблюдательностью, и его описания вест-индской флоры и фауны были проиллюстрированы его собственными набросками, а о главах, посвященных вопросам навигации, можно отзываться только в превосходной степени. В повествовательном историческом изложении он, безусловно, уступает Лас Касасу, зато отчеты о путешествиях Колумба, хотя и несколько скудные, были написаны раньше Фернандо и Лас Касаса, то есть основывались на устных источниках, к которым ни у кого не было доступа, и, следовательно, не подвергались каким-либо правкам.

Таким образом, у нас есть четыре современных и довольно полных рассказа о Колумбе и его путешествиях: один написан благочестивым и образованным сыном, один – страстным апостолом индейцев, один – искушенным латинистом и придворным, а четвертый – кабальеро, художником и человеком действия. Все четверо видели Колумба, причем Фернандо на уровне сыновней близости и товарища по кораблю в дальнем плавании. Трое из них посещали Новый Свет и прожили там несколько лет, являясь при этом свидетелями подвигов Колумба. В дополнение к тому, что написали они и менее важные современники, сохранилось значительное количество собственных писем Колумба, рукописей и аннотированных книг, а современные документы, опубликованные Наваррете^[61] и в Raccolta Colombiana, делают историю еще более объемной. Хотя сейчас в наших руках имеется слишком скудная информация о жизни Адмирала до сорока лет, нет никаких оснований считать Колумба человеком-загадкой. Его жизнь и путешествия задокументированы намного лучше по сравнению с любым другим великим мореплавателем или первооткрывателем до семнадцатого века.