Прошел год, и два. Надя была счастлива каждый день как в первый раз, а потом случилось событие, совсем не подходящее для новогодней истории, но о котором обязательно нужно рассказать.

Стычка Вадима с Виктором случившаяся под новый год, забылась. Отношения стали ровными, точнее – никакими. Сухое игнорирование друг друга тоже можно назвать отношениями. Только иногда Надюха неожиданно замечала быстрый злобный взгляд Вадима, который он бросал на качка, и тогда она живо вспоминала их разговор после экзамена и его слова «никто, никто не заберет у меня моё счастье, понимаешь, никто». Теперь-то Надя понимала, что Вадим имел в виду, и ей становилось совсем не по себе. Но Вадим моментально менял настроение, смотрел на неё, широко улыбаясь, полными счастья глазами и говорил, что ему так хорошо с ней, и внезапно охватившее её беспокойство так же внезапно испарялось.

Их жизнь била ключом, крутилась волчком и мельтешила калейдоскопом. Вадим любил с серьёзным видом говорить о сакральном смысле близости, но на деле, проявлял замечательную лёгкость и весёлость. «Надежда, снимайте одежды!» – и эта глупая рифма всегда вызывала у Нади смех, а после смеха ощущения ярче.

Однажды под новый год группа решила вылезти на природу. «Хватит пить в четырёх стенах, за городом красота и горы снега, погуляем, а кому захочется, тот в любом случае напьётся,» – сказала Танюха. «Но с пользой для здоровья», – сказал Виктор. Они снова были вместе, и в этот раз Виктор старался изо всех сил: спортивный костюм надевал только в спортзал и пользовался дезодорантом.

Вадим сначала встретил идею с походом без энтузиазма, но через пару дней вдруг с радостью сообщил, что ждёт не дождётся, потому что погоду обещают отличную, и надо после экзаменов развеяться и проветриться, и вообще природа – мать наша.

Надя была рада. Когда прибыли на место, группа вывалилась из маршрутки, радуясь ёлкам в снежных шапках, белкам и синицами, облепившим кормушки неподалёку от автобусной остановки, перешла по деревянному мостику через затянутый прозрачным тонким льдом ручей и растянулась по дороге, ведущей к заповеднику. Вдруг впереди кто-то закричал:

– Смотрите, олень!

– Это не олень Света, а марал.

Группа собралась вместе, убежавшие вперед вернулись, и глядя на гору, рассматривали рогатых маралов, гуляющих по гребню между редкими деревьями, проваливаясь копытами в наст и сбивая камешки, которые скатывались на дорогу к ногам. Надя насчитала девять маралов. Она помнила, что в детстве видела одного марала на этой самой горе, когда ходила в заповедник с родителями, но так много – ни разу. Она улыбаясь посмотрела на Вадима, и к удивлению заметила, что он совсем не разделяет общего интереса, стоит бледный и какой-то поникший.

– Что с тобой, тебе плохо?

– Надо было позавтракать, как-то нерадостно в животе.

– Ну вот, скоро будут беседки чаю попьешь, Танюха, там скоро беседки?

– Еще пара километров.

– Потерпи, хочешь яблоко? Вадик?

Надя глядела на Вадима, и ей становилось всё больше не по себе. Бледное каменное лицо его было опущено и он исподлобья, как будто со страхом, смотрел на гору. Часть одногруппников вместе с Танюхой и Виктором уже повернули, чтобы идти дальше, когда сверху возникло громкое шевеление и скрежет, и вниз с горы, отдавая эхом, покатились крупные камни. Маралы, то ли испугавшись того, что расшевелили зыбкий ландшафт, то ли стараясь вызвать еще более сильный камнепад, ринулись по гребню, и все почувствовали сильную вибрацию от катящихся вниз на дорогу булыжников.

Все бросились в разные стороны, кто назад кто вперед, «Осторожно!», «Берегитесь!», и выкрикивали имена друг друга, или просто испуганные междометия. Надя пробежала несколько метров от опасного места, уверенная что Вадим следует за ней. И вдруг за общим галдежом и шумом услышала его голос. Она повернулась и всё внутри сжалось в болезненном спазме. Вадим стоял, не двигаясь с места как в ступоре, или Наде так показалось, поскольку она в тот момент сосредоточилась только на нём. Сначала она увидела, как Вадим открывает рот, а потом услышала слово, которое он кричал.

«Виктор!»

Наде показалось, что голос прозвучал жутко громко и отчетливо, несмотря на шум, за которым невозможно было ничего разобрать. Убегающий в другую сторону Виктор, услышав свое имя, резко затормозил, обернулся и тут же поймал правым виском булыжник размером чуть меньше собственной головы. Судя по тому как его тело разом обмякло и рухнуло, распластавшись по земле, он был мёртв через секунду после удара.

В тот же момент Вадим, скорчив лицо болезненной гримасой и ухватившись за лоб над правым глазом, сорвался с места и побежал к Наде. Рука была в крови – другой камень рассек ему бровь.

Прогулка закончилась. Группа провела на дороге еще около двух часов со скорой помощью и милицией. От шока никто не чувствовал мороза, но когда скорая и милиция уехали, всех затрясло, а у Тани случилась истерика со слезами и визгом, и Надя решила, что нельзя оставлять её одну, и надо, чтобы она переночевала у них. Она испугалась, увидев Вадима с окровавленной головой, но потом поняла, что это ничего страшного, а еще она внимательно смотрела на одногруппников, пытаясь понять, видели ли они, что произошло, и как Вадим кричал Виктору. Удивительно, но, похоже, это видела она одна, а может, и вообще показалось.

Пришли на остановку и ждали такси. Вымотанная от истерики Танюха легла на скамейку. Вадим отошёл в сторону и прислонился к столбу с расписанием автобусов. Темнело и в сумерках его перебинтованная голова как будто висела в тумане отдельно от туловища.

Надя подошла, встала рядом спиной к скамейке, на которой лежала Танюха, и почти беззвучно спросила:

– Это ты его убил?

Вадим быстро глянул на неё, явно ожидая другого вопроса. Лицо его сделалось твердым, и он сухо выдал заготовленный ответ:

– Я кричал, чтобы он отошел, я видел, что на него летел камень.

– Это ты его убил.

Утром Танюха с лицом распухшим от слез и тонны успокоительных таблеток уехала к родителям, и у Нади с Вадимом начался скандал, до вечера, без перерыва на обед. И он продолжался весь следующий день.

– Что, что тебе сказали твои чёртовы часы?

– Я спросил, если я поеду в заповедник, смогу ли я отомстить или нет.

– Отомстить? – глаза Нади распахнуты от ужаса и блестят слезами.

– Никто не может отобрать у меня моё счастье, – Вадим произносит это глухо с каким-то шипением, – это не просто шальная удача. Я – добился этого, это я настроил часы, я сам сотворил своё счастье.

– Да, он не забирал твоего счастья, чудовище ты!

– Никто не может так говорить, это моё счастье, – Вадим вдруг сникает и уверенности в голосе меньше.

– Ты теперь будешь убивать всех, кто скажет про твое счастье, всех, кто при тебе скажет слово «счастье»?

Вадим молчит. Кроме вопроса, в котором он признался Наде, он спрашивал у часов, будет ли он чувствовать удовлетворение, когда отомстит. И цифры показали отрицательный ответ, зачем же он всё равно это сделал…

– Я не знал, как это точно произойдет, я увидел оленей… маралов, и камни посыпались, и всё понял, но я уже не мог остановиться. Я думал, что почувствую облегчение, когда отомщу, но мне плохо.

– Ты не мог остановиться? Ты твердишь, что всегда есть выбор, миллионы выборов, чёртов ты Нострадамус.

Кроме пустоты в голове Вадим физически чувствовал, как мучается Надя, и больше ничего.

– Ты всех теперь будешь убивать, я спрашиваю?

– Нет, я больше не буду.

– Ты больше не будешь? Ты человека убил понимаешь, а говоришь как будто киндер-сюрприз у ребенка сожрал тайком. Он больше не будет!

Надя прижимает ладони к лицу и рыдает.

– Ну, ты же сама меня спросила буду или нет? – орёт Вадим, – я тебе и говорю, что я! больше! не буду!

– Я не смогу с тобой жить, и пропади она пропадом вся твоя чушь про браки на небесах.

А потом наступила ночь, но Надя не ушла. А потом прошла неделя в полном молчании, и ещё неделя, и молчать требовалось уже через силу с мучительной тоской по тому времени, когда все было хорошо. И сейчас стоит только протянуть руку, и вот оно тепло, надо только забыть, постараться поскорее и покрепче забыть.

И Надя старалась забыть изо всех сил. Потом вернулась Танюха от родителей, и они плакали вместе, а Надя внимательно смотрела на неё и хотела ещё раз убедиться, что Таня не помнит и не видела, как все произошло. И оказалось что та на самом деле совершенно ничего не помнит, и тогда страх, что Вадима в чём-то заподозрят, прошел и забывать стало легче и быстрее.

Они остались вместе, потому что всё было не важно, кроме них самих. Они снова начали разговаривать о звёздах и тайнах мира. И как тогда в первый раз в доме Вадима Надя тонула в гипнотическом бархате его голоса и испытывала только спокойствие тепло и надёжность. Вадим сначала боялся, что, поскольку совершил страшный поступок, часы в наказание откажутся предсказывать его будущее, но этого не произошло. Возмездия не случилось. Механизм был настроен и запаролен и уже не подчинялся каким бы то ни было справедливым, воздающим и карающим высшим силам. Ничто не могло повлиять на безупречную точность дьявольской машины, сверяющейся только с неизменным ходом холодных звёзд, и не ведающей о добре и зле.

ШЕСТАЯ
Счастье

Часы отмеряют время, год за годом, а Вадик и Надя живут в той самой квартире на пятнадцатом этаже и уже воспитывают четверых детей. Встречают новый год, глядя на фейерверки за окном, один, два три,… пятнадцать, и потом не ложатся спать, а утром садятся в машину и через деревню, забрав родителей, едут в аэропорт, чтобы первым рейсом улететь на Бали, где живут в своем доме всю зиму, а если захочется, то и дольше, а летом колесят по Европе или Латинской Америке. Ацтеки и майя, Лион и Сан-Прованс.

Однажды Надя заметила что Вадим стал грустным. Он начал заметно больше времени проводить со своими часами, а когда разговаривал с ней или играл с детьми, было видно, что мысли его далеко. Его отстранённость и погружённость в себя росли, и он мог посредине разговора, соскочить с места и уйти в спальню, где на прикроватном столике всегда лежали его часы, схватить их, и что-то бормоча, долго с ними возиться. В темноте комнаты его лицо освещалось синим мерцанием, он рассматривал бегущие по экрану числа, которые складывались в его линию жизни, тонкую ниточку без конца.

– Помнишь, когда мы только встретились, моя линия жизни по часам, она была бесконечной. Так вот и сейчас, тридцать лет прошло, а она всё ещё… такая же.

– Раньше тебе это нравилось.

– Но это же бред, часы показывают все возможности в том числе возможность моего бессмертия, но я же знаю, что это чушь. Я же ничего не делаю, чтобы достичь бессмертия. А потом случайно сделаю что-нибудь и лишусь его.

– Ну, не кури.

– Я серьёзно.

– И что же ты решил делать, – Надя начинала волноваться. Это была та же интонация, та же злость в голосе, которую она слышала тридцать лет назад и которой боялась. Та же злобная упёртость, «никто не сможет отобрать моё счастье!»

– Так что же ты решил?

– Я ищу, я перебираю варианты, я пытаюсь нащупать, что я предпринять, чтобы предсказание о бессмертии сбылось.

Но поиски были бесплодны. Вадим злился и отдалялся от семьи, стал пренебрегать здоровьем. Однако ни курение, ни алкоголь никак не сказывались на линии жизни, она оставалась таким же завораживающим бесконечным рядом цифр, и это ещё сильнее убеждало Вадима, что ему нужно искать, что бессмертие – это его реальная возможность.

Потребность проводить время с часами росла и стала навязчивой, а затем к ней присоединился страх, что часы могут сломаться, и это не позволит Вадиму завершить поиск пути к бессмертию.

– Ты знаешь, мне кажется, что если часы остановятся, я тоже умру, моя ниточка, она – порвётся, – шептал он, глядя на Надю немигающими воспаленными глазами. Надя заметила, что Вадим стал чаще, чем нужно, менять батарейки в часах. Он выглядел как помешанный. Боясь, что может умереть, за пару секунд, что часы будут стоять, пока он меняет батарейки, он задерживал дыхание, зажмуривал глаза, затем молниеносно вытаскивал еще рабочие элементы из часов, и вставлял новые. Если для проделывания этой манипуляции требовалось на секунду больше, ему казалось, что он задыхается, краснел, а когда экран в конце концов загорался голубым светом, шумно с облегчением выдыхал.

– Вадик, сходи к врачу, ты не справляешься. Это психоз, понимаешь, обсцессивно-компульсивынй синдром, это лечится, но я боюсь… за тебя.

Надя пыталась отвлечь его всеми возможными способами, убеждала, что нужно пойти к доктору, что это не стыдно. Она даже нарочно обижалась, что он заботится о своём личном бессмертии и совершенно забывает, что ей-то ничего такого не грозит. Услышав это, Вадим приходил в ярость, кричал, что она ничего не понимает, ведь если он добьётся своего, то и ей обеспечит вечную жизнь, это же очевидно, и в конечном счёте он заботится о них обоих и о детях, а она только отвлекает и мешает.

В тот год они жили в Берлине и решили никуда не уезжать на новый год и Рождество. Надя всегда интересовалась искусством, и вот, имея возможность тратить на любимое дело всё свое время, она увлеклась социалистическим поп-артом. Поручив детей бабушке и дедушке, дни напролёт она лазила с фотоаппаратом у Берлинской стены и в окрестностях. Это занятие увлекало её полностью и позволяло забыть об одиночестве. Вадим с маниакальной настойчивостью продолжал поиски «дорожки к бессмертию» и игнорировал жену. Надя жалела Вадима, и о том, чтобы расстаться не было и речи – браки свершаются на небесах, и она любила его, и от этого было ещё более тяжко.

Однажды Надя бродила по картинной галерее, разглядывая огромные плакаты и репродукции черно-белых фотографий времен социалистического лагеря. Она погружалась в атмосферу жестокого и звонкого красного энтузиазма с верой в невероятные перспективы, с постоянным чувством голода и страхом. Запиликал смартфон, это Вадим звонил по вайберу. Надя включила камеру. На экране было улыбающееся лицо мужа, выражение, какого она не видела уже давно. По лицу Вадима мелькали солнечные лучи и тени и Надя поняла, что он куда-то едет:

– Ты где?

– В поезде, в поезде, я еду в Брюссель. Представляешь – я нашёл.

– Что нашёл, лекарство от смерти?

– Нет, – Вадим засмеялся, – я нашёл человека. У него часовой магазин с мастерской прямо в центре города. Понимаешь, он говорит, что сможет настроить часы. Они будут выдавать не бесконечное количество возможностей, а выстроят дорожку к заданной цели. Понимаешь. Моя цель – бессмертие. Часы покажут, что делать для этого. Он поможет мне настроить часы.

– Хорошо, я очень рада…

– Подожди, ещё не все, Надя – лицо Вадима стало растерянным, – я их забыл в гостинице, представляешь, так быстро сорвался, что оставил.

– Ну, ты даёшь, и как теперь быть.

Он совсем потерял голову с этими поисками, стал ужасно рассеянным.

– Надя, привези мне их, если прямо сейчас сядешь в поезд – к вечеру будешь в Брюсселе.

– Они на столике возле кровати?

– Да, на столике возле кровати.

– Хорошо, хорошо, мчусь.

Надя быстро вернулась в гостиницу, забрала часы, затем ринулась на вокзал и успела на двенадцатичасовой поезд. Она задумчиво разглядывала пролетающие за окном пейзажи и пыталась понять, чего она чувствует больше: радости за мужа, которого увидела в прекрасном настроении в первый раз за долгое время, или неясного зудящего волнения.

Сойдя на вокзале, она углубилась в город, шла по узким мощёным булыжниками улочкам, пропитанным средневековой кровью, потом и мочой. Задержалась у фонтана с Писающим мальчиком, который просвещенные европейские бездомные и гуляющая молодежь превратили в пошлый общественный туалет. Затем ускорив шаг, пересекла блошиный рынок, полюбовалась на белоснежный кафедральный собор, и на площади с ратушей и новогодней ёлкой увидела часовой магазин с мастерской.

Улыбающийся Вадим встретил её на полпути около ёлки. Она открыла сумочку, чтобы передать сияющему мужу часы, но часов – не было, а на торце синей кожаной сумки зиял тонкий бритвенный разрез.

Потом был крик, слезы и снова крик, на которые вышел старый часовщик и прибежали полицейские. Надя и Вадим решили пройти весь маршрут от вокзала до часового магазина. Вадим был уверен, что кража случилась на блошином рынке, который ещё кишел народом. Он требовал, чтобы полицейские оцепили рынок и обыскали всех, а когда те отказались, принялся за дело самостоятельно, угрожая торгашам, хватая их и требуя вывернуть карманы. После этого полицейские пригрозили ему арестом. Убитая горем семейная пара вернулась на вокзал, и поздно ночью села на прямой до Берлина.

А потом Вадим тосковал, и пил, и снова тосковал, пропадая из дому на недели. Потом он купил часы похожей модели, поскольку ту, которая была у него, уже не производили, а поиски по интернету не дали результата. Он пытался восстановить настройки и продолжал пить, а потому вдруг что-то щёлкнуло в голове и понял то, что знал всегда, но забыл, шокированный потерей. Настройки были невероятным чудом, сыграл случай, один на миллиард, и повторить удачу не получится. Он смирился.