Читать книгу: «Лотос в огне»

Пролог

Тишина над горами была густой и осязаемой, словно ткань, сотканная из предрассветной мглы и холодного дыхания земли. Ветер, тонкий и пронзительный, скользил между вершинами, цепляясь за острые края скал и унося с собой слабые отголоски стонов – то ли призраков прошлого, то ли живых, что всё ещё трудились где-то там, за горизонтом. Небо, низкое и тяжёлое, казалось вырезанным из серого камня, без единого просвета, где могли бы зародиться первые лучи солнца. В воздухе висел запах влажной земли, смешанный с горьковатым привкусом дыма, что поднимался от далёких костров, разожжённых у подножия Великой стены – циклопического сооружения, чьи недостроенные башни и зубчатые края уже высились над долиной, подобно хребту пробуждающегося дракона.

У подножия одного из холмов, где трава, ещё влажная от ночной росы, мягко пружинила под ногами, стояла одинокая фигура. Юн Линь, закутанная в старый плащ из грубой шерсти, выцветший от времени и непогоды, казалась почти незаметной в этом сером мире. Её длинные волосы, тёмные, как уголь, выбивались из-под края капюшона, слегка шевелясь на ветру, а тонкие пальцы крепко сжимали ручку плетёной корзины, сплетённой из ивовых прутьев, потемневших от частого использования. Корзина была пуста, но её тяжесть ощущалась не в руках, а в душе девушки – в тех мыслях, что давили на неё, как камни, которые она видела каждое утро, глядя на стену. Её босые ступни, покрытые тонким слоем грязи, чувствовали холод земли, проникающий сквозь кожу, но она не дрожала. Внутри неё теплился огонь – слабый, едва заметный, но живой, как искра, упавшая на сухую траву в ожидании ветра, что разожжёт пламя.

Её взгляд, острый и глубокий, как воды горного ручья, был устремлён туда, где громоздились каменные блоки Великой стены – грубые, необтёсанные, сложенные руками тех, кто уже не вернётся домой. Она знала эти камни не понаслышке: каждый из них был пропитан потом её отца, его кровью, его последними вздохами, когда он рухнул под тяжестью груза, не выдержав бесконечного труда. Каждый из них хранил слёзы её матери, что гасла день за днём, отдавая последние силы на налоги и работу, чтобы прокормить семью, пока стена не забрала и её. Юн Линь стиснула зубы, и её скулы напряглись под тонкой кожей – воспоминания жгли, но не сломили её. Она стояла прямо, хрупкая, но непреклонная, словно молодой побег бамбука, что гнётся под ветром, но не ломается.

Внезапно тишину разорвал глухой удар – тяжёлый, резкий, донёсшийся издалека, оттуда, где стена поднималась всё выше с каждым днём. То ли рухнул очередной камень, сорвавшись с высоты, то ли чья-то жизнь оборвалась под ударом плети надсмотрщика, то ли лопнула верёвка, не выдержав груза. Юн Линь вздрогнула, её плечи на миг напряглись, но она не отвела глаз от горизонта. Этот звук был ей знаком – он приходил в её сны, вплетался в её дни, напоминая, что тьма, сковавшая её мир, не уйдёт сама по себе. Её пальцы сжали край корзины так сильно, что побелели костяшки, а ногти впились в ладони, оставляя красноватые следы. В этот миг в её душе родилось нечто большее, чем скорбь или страх – обещание, тихое, как шёпот ветра, но твёрдое, как камень под её ногами: она не позволит стене забрать всё, что ей дорого, даже если для этого придётся бросить вызов самой судьбе.

В это же время, по другую сторону каменной громады, в лагере солдат, освещённом дрожащим светом факелов, стоял Фэн Шао. Его фигура, высокая и широкоплечая, выделялась среди суеты и теней, но в ней не было гордости или силы, что обычно присуща воинам. Доспехи, покрытые пылью и пятнами засохшей крови – не его, а тех, кого он не смог спасти, – казались продолжением его тела, тяжёлым грузом, который он носил не по своей воле. Шлем лежал у его ног, брошенный на землю, словно ненужная маска, а чёрные волосы, слипшиеся от пота, падали на лоб, закрывая глаза – тёмные, усталые, с тенью боли, что не покидала их с тех пор, как он стал частью этой войны без начала и конца.

Лагерь вокруг него жил своей жизнью: солдаты переговаривались хриплыми голосами, кто-то точил клинок, кто-то тащил связку верёвок к очередной телеге с камнями. Запах дыма от костров смешивался с резким ароматом железа и пота, пропитавшим воздух. Фэн Шао стоял неподвижно, его правая рука лежала на рукояти меча, висящего у пояса, но пальцы не сжимали её – в них не было силы, лишь тень былой уверенности, что угасала с каждым днём. Он смотрел на стену, возвышающуюся перед ним, не с ненавистью, а с глубокой, изматывающей усталостью. Вопрос, который он не смел задать вслух, пульсировал в его груди: ради чего всё это? Ради славы императора? Ради защиты земель, которых он никогда не видел? Или ради того, чтобы заглушить крики брата, что до сих пор звучали в его ушах, напоминая о дне, когда он не успел протянуть руку помощи?

Ветер, холодный и резкий, пронёсся через лагерь, принеся с собой слабый, едва уловимый запах трав – свежий, чистый, неуместный среди смрада и смерти. Фэн Шао прикрыл глаза, и на миг ему показалось, что он чувствует что-то ещё – тепло, давно забытое, то, чего он не знал с тех пор, как потерял брата, как стал винтиком в этой машине, перемалывающей жизни. Его грудь сжалась, дыхание стало глубже, и он невольно поднял взгляд к небу, где звёзды ещё не успели проступить сквозь серую пелену. Он не знал, что где-то там, за стеной, в этот самый момент судьба уже протягивала нить – тонкую, почти невидимую, как паутина, но прочную, как сталь, чтобы связать его с девушкой, чьи шаги он ещё не слышал, чьё имя ещё не звучало в его мире, но чьё присутствие уже начинало менять его жизнь.

Два сердца, разделённые камнем, долгом и кровью, бились в унисон, не зная друг друга, но уже связанные невидимой силой. Небо над ними оставалось серым и безмолвным, но где-то в глубине этой мглы рождался свет – слабый, трепетный, как первый лепесток лотоса, пробивающийся сквозь тёмный ил к поверхности, чтобы однажды расцвести в огне, который изменит всё. Их пути пересеклись в тени Великой стены, и хотя они ещё не видели друг друга, их судьбы уже начали сплетаться, подобно корням, что ищут воду в сухой земле, обещая жизнь там, где царила лишь смерть.

Глава 1: Искры в утренней мгле

Ранним утром, когда рассвет едва прикасался розоватыми пальцами к вершинам гор, окутывая деревню полупрозрачным туманом, Юн Линь тихо пробиралась по заросшей тропе к подножию холмов. Её босые ступни бесшумно касались прохладной земли, мягкой от ночной росы, а в руках она крепко сжимала небольшую плетёную корзину, предназначенную для целебных трав. Девушка была похожа на нежный цветок, растущий среди диких камней – тонкая и хрупкая, но со взглядом, полным тихой решимости и стойкости.

Остановившись у большого серого валуна, покрытого густым мхом и каплями влаги, Юн Линь осторожно опустилась на колени, перебирая пальцами травы и коренья, будто нежно касаясь живых существ. В её движениях было что-то трепетное и бережное, словно она боялась причинить растениям лишнюю боль. Но сердце её было неспокойно. Ветер принёс к ней далёкий звук – тяжёлые шаги солдат и грубые крики надсмотрщиков. Юн Линь замерла, чувствуя, как кровь застыла в её венах, и быстро прижалась к холодному камню, пытаясь слиться с ним, стать его частью, стать незаметной и невидимой.

Она осторожно выглянула из-за валуна и увидела, как солдаты Цинь грубо шагают по деревне, выкрикивая резкие команды и угрозы, заставляя крестьян выходить на улицу. Их тяжелые сапоги безжалостно топтали клочки травы, а руки ломали всё, что попадалось на пути. Один из воинов резко ударил ногой плуг, принадлежавший её семье, с силой переломив его пополам, словно ломал судьбу целого рода.

– Император требует новых рук для Великой стены! – закричал солдат, бросая уничтоженный инструмент в пыль, гневно оглядывая перепуганных людей, которые покорно опускали головы, избегая его тяжёлого взгляда. – Кто не придёт добровольно, того заберём силой!

Юн Линь закусила губу, едва сдерживая слёзы. Гнев, горечь и бессилие переполняли её сердце. Она сжала пальцы так сильно, что побелели костяшки, и опустила глаза, не в силах смотреть на унижение и боль своих соседей и друзей.

Когда солдаты удалились, оставляя после себя тяжёлое молчание и разрушение, девушка вновь сосредоточилась на сборе трав. Но теперь каждое её движение было наполнено болью и воспоминаниями. Внезапно взгляд её упал на нежный, почти прозрачный цветок, скромно выглядывающий из-под листьев. Юн Линь протянула руку и бережно сорвала его, прижимая к груди так, будто держала саму жизнь.

– Мама… – прошептала она, едва слышно, словно боясь потревожить тишину утра. – Сегодня я принесу тебе цветок. Ты будешь знать, что я помню. Ты будешь знать, что я не сломлена.

Сердце её болезненно сжалось при мысли о матери, умершей под тяжестью налогов и беспощадного труда ради этой проклятой стены. Юн Линь выпрямилась, взглянув вверх, туда, где возвышалась Великая стена – безжалостное каменное чудовище, забирающее жизни и мечты. Она смотрела на неё с гневом и вызовом, давая себе обещание, что никогда не станет жертвой этого жестокого строения, что найдёт способ сопротивляться, даже если для этого ей придётся рискнуть всем, что осталось в её жизни.

Сжав цветок крепче, девушка вновь двинулась по тропе вниз, к могиле матери, обещая самой себе, что эта тьма не сможет сломить её дух.

Дождевые облака тяжело нависли над горами, погружая всё вокруг в вязкую серую мглу. Мелкие капли начинали стучать по листьям деревьев и камням, словно шёпот тысяч голосов, зовущих из тени. Юн Линь осторожно ступала по узкой, покрытой влажным мхом тропе, торопясь уйти от деревни и страшных воспоминаний, преследовавших её после утренней встречи с солдатами.

С каждым шагом дождь становился сильнее, быстро превращаясь из лёгких капель в холодный проливной поток. Девушка прижала корзину с травами к груди и поспешила вниз по склону, к оврагу, который тянулся мрачной тенью вдоль основания Великой стены.

Внезапно её внимание привлёк едва уловимый звук – тихий, болезненный стон, который почти растворялся в шуме дождя. Юн Линь замерла на месте, прислушиваясь, чувствуя, как сердце начинает тревожно колотиться в груди. Звук повторился снова, отчётливее, и она, отбросив страх, направилась на него, осторожно пробираясь сквозь мокрые кусты и заросли.

Среди камней, усыпанных осыпавшейся галькой и мокрыми листьями, она заметила человека, который лежал почти без движения, его тело сотрясали редкие болезненные вздохи. Незнакомец был одет в потрёпанную солдатскую форму, запачканную грязью и кровью. На плече его была глубокая рана, из которой медленно сочилась кровь, смешиваясь с дождевой водой и стекая по его бледной коже.

Юн Линь мгновенно почувствовала прилив сострадания. Она приблизилась к мужчине, осторожно опустилась на колени рядом с ним и прикоснулась пальцами к его лбу. Незнакомец был горячим, лихорадка уже брала своё.

– Ты живой? – тихо спросила она, её голос едва пробивался сквозь шум дождя.

Он не ответил, лишь тихо застонал, с трудом приоткрыв глаза и встретив её взгляд полубессознательным взором, полным боли и непонимания.

– Потерпи немного, – мягко произнесла Юн Линь, стараясь скрыть тревогу в голосе. – Я помогу тебе.

С решимостью, о которой прежде и не подозревала, она разорвала край своего старого платья и, промочив кусок ткани чистой водой из ручья, осторожно принялась промывать и перевязывать его глубокую рану. Под её пальцами тело незнакомца вздрогнуло от боли, но он продолжал молчать, сжав зубы и лишь изредка резко втягивая воздух сквозь стиснутые губы.

Дождь усиливался, а с ним росла тревога в её сердце. Юн Линь понимала, что нельзя оставаться здесь, под открытым небом, иначе мужчина не выдержит. Собрав все свои силы, она мягко взяла его под руку, осторожно поднимая с земли.

– Обопрись на меня, – прошептала она, стараясь звучать спокойно и уверенно, хотя сама с трудом удерживала равновесие. – Моя хижина недалеко отсюда, там ты будешь в безопасности.

Незнакомец, превозмогая боль и слабость, молча подчинился её просьбе, опершись на хрупкое плечо девушки. Медленно, шатаясь и поскальзываясь по грязной земле, они двинулись в сторону деревни, пока дождь хлестал их по лицам, словно пытаясь смыть с них все следы боли и страдания.

Когда хижина показалась впереди, девушка почувствовала, как слёзы смешиваются с каплями дождя на её лице, и поняла, что теперь её жизнь изменилась навсегда – этот незнакомец не случайно оказался на её пути. Их встреча была чем-то большим, чем случайностью – возможно, самой судьбой, соединившей две души на краю глубокой пропасти.

Пламя в очаге трещало тихо и размеренно, бросая мягкие блики на стены маленькой хижины, пропитанной запахом дождя, трав и терпкой древесины. Снаружи бушевала буря, хлёсткий дождь барабанил по крыше, размывая границы ночи, но внутри, в тёплом полумраке, царил покой, будто сама хижина укрывала их от тревог внешнего мира. Юн Линь сидела возле очага, время от времени поглядывая на незнакомца, который теперь тихо лежал на соломенной циновке, покрытый грубым, старым одеялом. Его лицо в свете огня казалось уставшим и измученным, но при этом гордым и сильным.

Сердце девушки билось неровно и тревожно. Она внимательно разглядывала его черты, пытаясь понять, кто он, откуда взялся, почему оказался ранен и брошен на произвол судьбы у самой стены. Множество вопросов теснились в её мыслях, но она не осмеливалась нарушить тишину. Вместо этого она внимательно следила за его дыханием, которое постепенно становилось ровнее и спокойнее.

Неожиданно мужчина резко открыл глаза. В них было что-то дикое и растерянное, словно он не сразу понял, где находится. Он попытался приподняться, но тут же скривился от боли и тяжело задышал.

– Не двигайся, тебе нельзя вставать, – мягко, но решительно произнесла Юн Линь, быстро оказавшись рядом с ним и осторожно поправляя повязку на плече.

Незнакомец смотрел на неё несколько долгих мгновений, словно пытаясь вспомнить что-то важное, потом хрипло спросил:

– Где я? Кто ты?

– Моё имя Юн Линь, – тихо ответила девушка, чувствуя, как её голос дрогнул. – Я нашла тебя раненым в овраге под Великой стеной и привела сюда.

Он пристально посмотрел на неё, словно изучая каждую деталь её лица, и, наконец, его взгляд смягчился.

– Юн Линь, – повторил он её имя, словно пробуя на вкус, и прикрыл глаза, глубоко вздохнув. – Я – Фэн Шао. У меня есть долг, и я должен его выполнить…

Его голос звучал глухо и устало, но девушка ясно чувствовала скрытую за этими словами тяжесть и горечь, будто он нёс на себе непосильное бремя, которое теперь было частью его самого.

Фэн Шао медленно поднял руку и с трудом сжал её ладонь, будто искал в ней опору. Юн Линь вздрогнула от этого неожиданного жеста, её сердце забилось ещё сильнее, но она не отстранилась. В его прикосновении чувствовалась отчаянная просьба, тихий зов о помощи, который он не решался высказать словами.

Внезапно, собрав остатки сил, Фэн Шао потянулся к ножу, лежащему рядом, и, превозмогая боль, начал что-то вырезать на ближайшем деревянном бревне. Девушка внимательно следила за его движениями, не понимая смысла таинственной метки, постепенно появляющейся под лезвием ножа.

Закончив, Фэн Шао опустил руку, тяжело дыша, и посмотрел на Юн Линь с глубокой благодарностью в глазах.

– Ты спасла меня, – прошептал он, его голос был едва слышным, словно шелест листьев на ветру. – И я не забуду твоей доброты. Теперь ты первая искра, которая загорелась во мраке моей жизни.

Юн Линь почувствовала, как тепло разливается в её груди, и поняла, что слова Фэн Шао навсегда останутся в её сердце. Она мягко улыбнулась ему, нежно прикрывая его плечо одеялом, и тихо сказала:

– Отдыхай, Фэн Шао. Здесь ты в безопасности. Я не позволю тьме снова забрать тебя.

Он медленно закрыл глаза, с трудом кивнув в ответ, и вскоре снова уснул. Юн Линь села рядом, задумчиво глядя на таинственную метку, вырезанную на бревне. Что-то внутри неё подсказывало, что эта встреча изменила не только его жизнь, но и её собственную. Теперь судьбы их были связаны крепче и прочнее, чем могли представить они сами, встретившись на краю пропасти.

Глава 2: Долг и сердце

Ранний рассвет окрасил края небосвода в нежные оттенки алого и золотого, вытесняя ночные тени, цеплявшиеся за деревья и крыши. Юн Линь проснулась от едва слышного движения в комнате и медленно открыла глаза, чувствуя, как тревога снова касается её сердца холодным дыханием. Она приподнялась и увидела, как Фэн Шао, сжав зубы от боли, пытается натянуть на себя пропитанную грязью и кровью солдатскую одежду.

– Ты не должен вставать, – сказала она, торопливо поднявшись с циновки и приблизившись к нему. Её голос был полон тихой тревоги, которую она безуспешно старалась скрыть. – Тебе нужна помощь и покой. Ты едва живой…

Фэн Шао замер, на мгновение застыл, затем медленно повернулся к ней. Его лицо было суровым, и только глаза выдавали внутреннюю борьбу.

– Я не могу остаться, Юн Линь. Меня будут искать, и если найдут здесь, ты заплатишь слишком высокую цену, – тихо ответил он, глядя на неё с глубокой серьёзностью. – Я не могу подвергнуть тебя такой опасности.

Девушка почувствовала, как её сердце болезненно сжалось. Она понимала его слова, но всё равно испытывала странное чувство потери, словно он уже успел стать частью её жизни, и теперь уходил навсегда.

– А что будет с тобой? – едва слышно спросила она, избегая его взгляда и сжимая край платья.

– Я вернусь к армии, – ответил он, после короткой паузы. – Там моё место… И мой долг, который я должен выполнить, даже если он приносит лишь боль.

Его голос прозвучал глухо, словно он произносил приговор самому себе. Юн Линь невольно сделала шаг ближе и, осторожно подняв руку, коснулась его плеча рядом с перевязанной раной.

– Я понимаю, что у тебя есть долг, но разве ты не видишь, какой ценой это обходится? – прошептала она, её глаза сверкнули слезами, которые она едва удерживала.

Фэн Шао взял её руку в свою ладонь и сжал крепко, словно пытаясь сохранить этот миг тепла и нежности, возможно, последний в своей жизни.

– Ты дала мне надежду, Юн Линь, – сказал он тихо, глядя ей прямо в глаза. – Поверь, я не забуду твоей доброты. Эта встреча изменила меня больше, чем ты можешь представить.

Она медленно кивнула, не отводя взгляда, ощущая, как слова застряли в горле. Наконец, он осторожно отпустил её руку и отвернулся, собираясь уходить. Открыв дверь, он остановился на пороге и ещё раз взглянул на неё через плечо.

– Береги себя, Юн Линь, – сказал он, с усилием подавляя боль и грусть в голосе. – Если судьба позволит, мы снова встретимся.

Она молча кивнула, прижав ладони к груди, словно пытаясь удержать внутри себя это хрупкое обещание.

Фэн Шао вышел в туманное утро, быстро растворившись среди деревьев и теней. Юн Линь осталась одна, глядя вслед уходящему незнакомцу, которого судьба привела в её дом всего на одну ночь, но уже успевшему оставить глубокий след в её сердце. Она понимала, что теперь между ними стоит стена не только из камня, но и из долга, и лишь надежда могла помочь им встретиться снова.

Вздохнув, Юн Линь медленно закрыла дверь, ощущая в душе пустоту, которую больше ничем нельзя было заполнить.

Предрассветная мгла всё ещё лежала густым покрывалом над огромным военным лагерем у подножия Великой стены, скрывая очертания палаток и солдат, подобно тени тяжёлой, тревожной ночи, не желавшей уходить. Среди бледного тумана едва заметно колыхались очертания фигур, слышался тихий гул разговоров и монотонный лязг железа.

Фэн Шао шёл медленно, осторожно ступая по влажной земле и стараясь скрыть хромоту. Каждый шаг отзывался острой, мучительной болью в плече, которое словно пронзало стрелами при малейшем движении. Лицо его оставалось строгим и бесстрастным, скрывая за внешним спокойствием внутреннюю борьбу и страдания, бушевавшие внутри.

Он остановился у тёмного ряда палаток и на мгновение прикрыл глаза, глубоко вдохнув холодный воздух, пронизанный запахом влажной земли, дыма костров и железа. Его сердце билось неровно, сжимаясь от воспоминаний о нежных руках девушки, спасшей ему жизнь. Юн Линь… Он прошептал это имя едва слышно, и губы его невольно дрогнули. На мгновение в его глазах мелькнула тоска, но он тут же прогнал её, сжав кулаки и направив всю силу своей воли на то, чтобы вернуться к привычной роли бесстрашного воина.

Проходя мимо костров, генерал Фэн Шао замедлил шаг, тень его доспехов легла на землю, длинная, тяжёлая, как груз его долга. Солдаты сидели у огня, их силуэты дрожали в отблесках пламени – лица, измождённые днями у стены, покрытые сажей и усталостью, глаза – пустые, тусклые, словно угли, что давно остыли. Кто-то водил точильным камнем по клинку, звук – резкий, скрежещущий – царапал ночную тишину, кто-то шептался, слова тонули в треске дров, растворяясь в холодном воздухе. Дым поднимался к небу, густой, едкий, пропитанный запахом пота и железа, смешиваясь с гарью, что оседала на всём вокруг.

Один из воинов, молодой, с острыми скулами и дерзким взглядом, заметил его. Хун – Фэн Шао знал его имя, знал его вспыльчивость – вскочил, усмешка исказила его лицо, голос прорезал ночь, хриплый, насмешливый:

– Гляди, герой вернулся! Где тебя носило, Фэн Шао? Уютное местечко нашёл подальше от стены, пока мы тут кости ломали?

Смех солдат – грубый, короткий, как лай собак – раскатился над костром, но замер, оборвался, едва генерал обернулся. Его взгляд – холодный, острый, как лезвие, что не знает пощады – упал на Хуна. Шаги замедлились, доспехи звякнули, металл отозвался глухим эхом, но голос его – низкий, твёрдый, как удар молота – прорезал воздух через плечо:

– Следи за языком, Хун. В следующий раз моя снисходительность кончится, и твой смех останется в яме у стены.

Слова повисли, тяжёлые, как цепи, что звенели вдали. Усмешка сползла с лица Хуна, будто стёртая ветром, сменилась тенью неуверенности, глаза дрогнули, опустились к земле. Остальные отвернулись, лица их застыли, дыхание затаилось – никто не смел встретить взгляд генерала, чья тень казалась теперь выше огня, шире ночи. Тишина легла, гнетущая, холодная, лишь треск костра нарушал её, да ветер выл, унося запах страха.

Фэн Шао шёл дальше, грудь сжималась, не от насмешки – она была мелочью, пылью под сапогами, – а от груза, что лежал на плечах генерала: жизни солдат, рабочих, стены, что пила их всех. У командирской палатки он остановился, ветер рванул полог, ткань захлопала, как крылья ворона, кружащие над полем битвы. Он замер, дыхание выровнялось, пальцы сжали край плаща, собирая в кулак остатки сил. Лицо его – маска, высеченная из камня, непреклонная, скрывала бурю внутри: гнев, кипящий как смола, тоску, рвущую сердце, страх, что он давно запретил себе чувствовать. Откинув занавеску – резким, точным движением, как удар меча, – он вошёл, сапоги впечатались в землю, доспехи звякнули, и он встал, прямой, недвижимый, ожидая приказа, что мог сломать его или стену, которую он строил.

Генерал Фэн Шао стоял у деревянного стола, заваленного картами и свитками, в тени командирской палатки. Командир, чьё лицо, изрезанное морщинами, как старый доспех, несло суровую усталость, поднял тяжёлый взгляд – острый, цепкий, как клинок. Голос его ударил, резкий, властный:

– Ты опоздал, генерал Фэн Шао. Где твой доклад?

Фэн Шао выпрямился, доспехи скрипнули, грудь напряглась, но голос остался ровным, скрывая бурю внутри:

– Я исполнял ваш приказ, командир. Рабочие из деревни будут здесь к рассвету, как вы велели.

Командир сощурил глаза, и взгляд его, острый, как копьё, устремился к Фэн Шао, жадно выискивая малейшую трещину в броне генеральской стойкости, словно хищник, чующий слабость добычи. Тишина сгустилась, тяжёлая, как предгрозовой воздух, затем он кивнул – коротко, равнодушно:

– Император требует ускорить стройку. Стена должна расти, генерал, или головы падут.

Гнев вспыхнул в груди Фэн Шао, жаркий, как угли под пеплом, но лицо осталось каменным. Он медленно склонил голову, голос его – холодная сталь, отточенная и укрощённая железной волей, прозвучал твёрдо, скрывая бурю, что рвалась из глубин души.

– Приказ ясен, командир.

– Тогда иди, – бросил командир, махнув рукой, словно отгоняя тень. – И не заставляй меня ждать.

Фэн Шао развернулся, шаги гулко ударили по земле, он вышел из палатки, оставив за спиной запах чернил и старого пергамента. Дыхание рвалось, сердце колотилось, как молот о наковальню, зубы скрипели от напряжения. Он шёл к краю лагеря, к подножию Великой стены, что высилась над ним, молчаливая, как дракон, пожирающий души.

У обрыва он замер, ветер хлестнул в лицо, неся гарь и сырость. Взгляд упал в пропасть – бездонную, чёрную, где камни растворялись в тенях. Память ожила, горькая, как яд: крики рабочих, свист плетей, стоны брата, чьи кости остались там, внизу, раздавленные жёсткостью надсмотрщиков. Он видел его лицо – юное, разбитое, глаза, что молили о спасении, пока плеть не оборвала жизнь.

– Ты был слаб, брат, – шепнул он, голос дрожал, растворяясь в ветре. – А я? Разве я не их орудие?

Кулак сжался, ногти впились в ладонь, кровь проступила, но он не заметил. Нога ударила по камню у края – тот сорвался, загрохотал вниз, разбиваясь о скалы и эхо унеслось в пустоту. Фэн Шао смотрел, как он исчезает, грудь сдавило яростью и тоской, рвущие его изнутри.

Он поднял взгляд к стене – громадной, серой, её тень легла на лагерь, как лапа чудовища. Она пила кровь, пот, души тысяч, что гибли под её тяжестью. Голос его – хриплый, надломленный, пропитанный горькой желчью, вырвался из груди, словно эхо тоски, копившееся годами в тенях его сердца.

– Сколько ещё она выпьет? Сколько невинных сгинет в её пасти?

Из груди его вырвался тяжёлый вздох, что словно растворился в холодном воздухе, затем он медленно повернулся, и шаги его, глубокие и мерные, отдавались в земле мягким эхом, уводя к палаткам, что темнели в ночи. Между долгом и сердцем пролегла пропасть, с каждым днём разрастающаяся всё шире, но в этой беспросветной тьме теплился свет – Юн Линь, её тихий голос, нежный, как шёпот ветра, её руки, однажды спасшие его от края. Она была искрой, неугасаемой, единственным маяком, удерживающий его над бездной, готовой поглотить всё.

Ветер, холодный и яростный, обрушивался на лицо, пробиваясь сквозь пелену тумана, будто стремился вырвать его из цепких объятий воспоминаний. Он стоял у края обрыва, недвижимый, словно высеченный из камня, и смотрел в глубину, где серая мгла пожирала всё, что попадалось ей на пути. В груди его гнев и страх сплелись в тугой узел, став давним, почти родным спутником, не отпускающим ни на миг. Издалека доносились крики надсмотрщиков, резкие, но приглушённые расстоянием, звон цепей, холодный и неумолимый, и голоса рабочих – глухие, полные обречённости, – плыли из мрака, растворяясь в ночи. Он закрыл глаза, и память, острая, как лезвие клинка, ожила перед ним.

Брат возник перед взором – юный мальчишка, чьи тонкие руки дрожали под тяжестью камня, чья душа, чистая и хрупкая, не выдержала жестокости плетей. Лицо его, покрытое грязью и потом, смотрело с немой мольбой, но Фэн Шао – тогда ещё не генерал, а лишь солдат в бесконечной цепи подчинённых – не успел протянуть руку помощи. Удар хлыста, хруст костей, последний стон, слабый, как угасающий ветер, – всё это эхом звучало в его голове, отнимая сон, покой, остатки человечности, что ещё теплились в душе.

Горло сжалось, будто в тисках, кулаки задрожали, ногти впились в кожу, и кровь, тёплая и липкая, медленно стекала по пальцам, но он не замечал этой боли. Голос командира – долг, приказы, непреклонная воля императора – звучал в ушах, давил на плечи, словно цепи, сковывающие тех, за стеной. Шёпот сорвался с губ, слабый, пронизанный слезами, что так и не пролились:

– Прости меня, брат… Я не спас тебя, не остановил этот кошмар.

Он наклонился, пальцы сомкнулись вокруг камня, и, вложив в движение всю свою тоску, швырнул его в пропасть – тот полетел вниз, касаясь скал, и эхо, глухое, как сдержанный крик, разнеслось в ночи. Тишина опустилась следом, холодная и пустая, оставляя его наедине с болью, что не знала конца.

Взгляд его скользнул к стене – к рядам каменных блоков, сложенных руками умирающих, где каждый камень казался могильной плитой, хранящей чью-то угасшую надежду. В памяти вспыхнула Юн Линь – её глаза, чистые и тёплые, словно свет в сердце мрака, пробивали его тьму, даря миг покоя. Она была светом, ради которого он мог бы бросить вызов судьбе, что сжимала его в своих когтях.

– Юн Линь… – имя слетело с губ, мягкое, как молитва, унесённая ветром.

Но голос командира, резкий, словно удар гонга, разорвал тишину, вторгаясь в его мысли:

– Генерал Фэн Шао! Ко мне, немедленно!

Он обернулся, грудь сжалась от внезапного напряжения, но лицо его стало стальным, непреклонным, как подобает генералу. Шаги его, тяжёлые и размеренные, вдавливали землю, оставляя следы, будто высекающие путь судьбы, и он вошёл в палатку, неся за собой тень неизбежного. Командир стоял, мрачный, как грозовая туча, в руках его дрожал свиток с золотой печатью императора. Бросив его на стол с глухим стуком, он прорычал:

– Приказ от Ли Сы. Читай.

Фэн Шао взял свиток, пальцы дрогнули, едва коснувшись бумаги, и развернул его. Слова, выведенные чёрными чернилами, резали глаза: удвоить рабочих, ускорить стройку, не щадить никого – ни стариков, ни больных, ни детей. Стены палатки словно сомкнулись вокруг, воздух стал густым, удушливым, пропитанным запахом воска и судьбы. Он молчал, вглядываясь в строки, выжигающие душу, втайне надеясь, что они растают, как мираж, но буквы оставались – ясные, беспощадные, как воля императора.

– Ты понял? – голос командира, тяжёлый, как удар молота, прорезал тишину. – Забирай всех из деревень. Император не терпит провалов.

Фэн Шао поднял взгляд, в глазах его мелькнул протест, слабый, но живой, однако голос остался холодным, сдержанным:

– Это сотни жизней, командир… Они и так гибнут, не выдерживая.

– Император не спрашивает! – рявкнул командир, кулак его обрушился на стол, заставив свиток подпрыгнуть. – Мы – его руки, генерал. Исполняй или падай вместе с ними.

Тишина легла, тяжёлая, как цепи, звенящими за стенами. Гнев рвался изнутри, но долг давил, словно камень, прижимая его к земле. Фэн Шао стиснул зубы, выдавил, сдерживая бурю:

– Я понял, командир.

– Иди, – бросил командир, и взгляд его – ледяной, неумолимый, как зимний ветер над пустошью, – прорезал воздух, не оставляя места ни для сомнений, ни для тепла. – Не подведи.